"Знаменосец «Черного ордена». Биография рейхсфюрера СС Гиммлера. 1939-1945" - читать интересную книгу автора

Приложение А Характеристика Гиммлера в изложении Адольфа Эйхмана

Перед судом в Израиле Адольф Эйхман добровольно согласился пройти тщательную проверку, во время которой были просмотрены и обсуждены сотни документов (большей частью фотокопии аффидевитов[15] и картотеки РСХА). Допросы начались 29 мая 1960 года и продолжались почти каждый день до 15 января 1961 года; было записано 76 пленок и 3564 страницы машинописного текста. Израильское посольство в Лондоне любезно предоставило нам полный отчет допроса.

Эйхман охотно сотрудничал со следователями; он вел себя так же подобострастно, как и со своими бывшими лидерами. Он гордился своей педантичностью в исполнении приказов и с удовольствием описывал всю систему делопроизводства. Эйхман утверждал, что вступил в СС в 1931–1932 годах (он не помнил точной даты) под влиянием Кальтенбруннера, с которым был знаком с детства. Потом он вступил в СД и получил должность секретаря в Музее франкмасонов; впоследствии, как известно, он стал специалистом по еврейским делам.

Во время допроса Эйхман несколько раз подчеркнул, что приказ о физическом уничтожении евреев был отдан Гитлером, а Гиммлер лишь отвечал за техническую сторону вопроса. Своего прямого начальника Эйхман характеризует (с. 38–39) как человека, «всегда готового оказать услугу фюреру». По его словам, Гиммлер «много внимания уделял мелким деталям, но был способен под влиянием импульса подписать далеко идущий указ». На с. 146 Эйхман снова упоминает об импульсивности Гиммлера, который отдавал имеющие серьезные последствия приказы, как только ему в голову приходила какая-либо свежая идея; вместе с тем, когда такой приказ попадал в соответствующее ведомство, Гиммлер часто – словно испугавшись последствий – отменял его.

Эйхман вспоминает о том, с каким отвращением Гиммлер относился к запачканным никотином пальцам. Служившим с ним офицерам настоятельно рекомендовалось пользоваться лимоном и пемзой, которые всегда лежали в умывальной комнате в поезде Гиммлера. Все, кто этого не делал, рисковали получить Rauchverbоt[16] на три или шесть месяцев; это означало, что офицера, пойманного с сигаретой в этот период, сразу же увольняли из рядов СС.

В Минске Эйхман стал свидетелем массового расстрела евреев, которых сразу сбрасывали в канаву. На с. 240 он утверждает, что Гейдрих из чистого бахвальства приказывал убить евреев, которых уже уничтожали по приказу Глобочника. Гейдрих якобы сказал: «Настоящим поручаю вам отправить еще 150 тысяч евреев для «окончательного решения». К слову сказать, Эйхман так и не смог вспомнить точно, какую цифру – 150 или 250 тысяч – назвал Гейдрих.

Много рассказывал Эйхман и о принятых в СС эвфемизмах, таких, например, как «окончательное решение» и «особое отношение». Даже на печально известной конференции в Ванзее нацисты избегали говорить об убийствах открыто. Гейдриху особенно нравился термин «распределение труда на Востоке». На страницах 135–136, 1020, 2028 и 2167 он упоминает, что Гиммлер считал лагерь в Терезиенштадте своей вотчиной и все приказы по этому лагерю отдавал лично. Как уже упоминалось, он старательно поддерживал миф о том, что Терезиенштадт является чем-то вроде Altersghetto – места, где пожилые евреи могут доживать свой век в мире и покое, и очень сердился, когда в прессу просачивалась информация об отправке заключенных из этого лагеря в Освенцим и другие лагеря смерти. Но поскольку лагерь вмещал только 10 тысяч человек, он и пальцем не пошевелил, чтобы помешать «эвакуации» из Терезиенштадта сотен тысяч узников. Единственное, что заботило Гиммлера, – это соблюдение строжайшей секретности, так как ему не хотелось прослыть чудовищем в глазах мирового общественного мнения.

Во все времена Гиммлера особенно интересовали «известные» заключенные; так мы узнаем (с. 2608), что он приказал снять с общего транспорта Фрей Глюк, сестру мэра Нью-Йорка Лагуардии, и перевести ее в лагерь, где уже находились Леон Блюм, Одетта Черчилль и другие важные заключенные.

На с. 2456 и далее Эйхман выражает искреннее удивление по поводу предъявленных ему документально подтвержденных доказательств того, что в трудные 1943–1944 годы Гиммлер посвятил много времени и сил сохранению жизни двум-трем евреям в одном случае и пяти или шести – в другом. На самом деле все объясняется довольно просто: эти заключенные являлись специалистами в металлургической промышленности и ювелирном деле. Именно такие специалисты требовались для производства оружия и для изготовления Рыцарского креста высшей степени.

Есть несколько упоминаний (с. 1249, 1290 и 1318) о приказах Гиммлера, запрещающих эмиграцию евреев из Германии «за исключением отдельных случаев, выгодных для рейха» (имеются в виду состоятельные евреи, способные заплатить минимум 100 тысяч швейцарских франков). В июле 1944 года Гиммлер издал еще один приказ, запрещавший некоторым венгерским евреям выехать в Палестину, «потому что они биологически сильные люди, и сохранение их жизней противоречит интересам рейха». В апреле 1942 года (с. 478) Гиммлер писал шефу СД, что приказы фюрера об «окончательном решении» должны выполняться без всякой жалости, однако при этом он был не против «по мере необходимости» использовать трудоспособных евреев и евреек для работы в концентрационных лагерях. В июле 1942 года ни Эйхман, ни его шеф Мюллер не рискнули принять решение о судьбе французских детей-евреев, все еще находящихся на попечении французских благотворительных организаций (с. 701–702). Мюллер обратился к Гиммлеру, и рейхсфюрер лично отдал приказ «отправить их всех на Восток», то есть убить. На с. 660 и далее есть сведения о личных приказах Гиммлера о массовом переселении (Grossabschiebung) французских евреев на Восток для «окончательного решения».

В последний раз Эйхман виделся с Гиммлером весной 1945 года, когда рейхсфюрер СС заявил, что для переговоров с Эйзенхауэром ему нужны 200–300 известных евреев, которых он собирался использовать «в качестве заложников». Он приказал Эйхману собрать их из разных лагерей и договориться с гауляйтером Инсбрука Хофером об их расселении в эвакуированных деревнях. Эйхман доложил о приказе рейхсфюрера Кальтенбруннеру, который, по словам Эйхмана, «не проявил никакого интереса, потому что теперь ничто уже не имело значения».