Глава 3 Духовный космос

Самые большие тайны в истории — это тайны человеческого сознания. Лабиринты, катакомбы, тупики и проспекты хода мыслей очень часто непредсказуемы. О чем думал, умирая, Петр Первый? Почему Людовик XVI за секунды до того, как нож гильотины опустится на его шею и голова скатится в корзину, приподняв голову, спросил палача: "Что слышно об экспедиции Лаперуза?" На что надеялся и о чем думал Николай II, когда его с семьей вели ночью в подвал Ипатьевского дома? О чем думал Ленин, погруженный в страшную немоту роковой болезни?

Доподлинно, точно об этом никто и никогда не скажет. Это вечные тайны истории. Но это совсем не значит, что гипотезы и предположения, догадки и выводы о тайнах сознания совсем недостоверны. Нет. О тайнах человеческого сознания свидетельствует множество обстоятельств: поступки этих людей, условия, в которых они жили, отношение к ним, приверженность личности к определенной шкале ценностей, ее прошлые поступки и жизненные устремления, свидетельства разных лиц, закономерности человеческого мышления, жизненные импульсы, интеллектуальное, эпистолярное наследие человека и многое, многое другое.

Духовный мир человека, основу которого составляет индивидуальное сознание, может быть так же безбрежен, как и космос. Для нормального, обычного человека естественно, когда в его сознании существуют далекие мерцающие планеты, кометы, болиды его дум и тайн, надежд и разочарований.

Бывает, что для человека высокого интеллекта настоящее пиршество — свободно думать, мечтать, томиться в эфемерном мире грез. Иногда человек всю жизнь не может признаться даже самому себе в сокровенном, долгом желании достичь вполне земной цели.

В трагическую минуту испытаний, потрясений, безысходности последнее прибежище личности — сознание, способное придать дополнительные силы человеку, терпящему жестокое крушение. О чем думали после приговора в последние часы жизни соратники, сподвижники, помощники Ленина: Зиновьев, Каменев, Бухарин, Пятаков, Ганецкий, Горбунов? Можно только догадываться.

Духовный мир — не механическое вместилище идей и чувств, куда запросто мог запускать руку большевистский агитпроп. Для этого нужно было прилагать многолетние и колоссальные усилия, но и тогда могли появиться Рютин, Мандельштам, Солженицын, Сахаров, множество других сопротивленцев ленинскому режиму.

Общество, построенное по чертежам Ленина, потерпело историческую неудачу. Ни ликования, ни злорадства этот факт не вызывает и потому, что мы были сами его строителями. Но и семь десятилетий спустя мы не Можем сказать и никогда, вероятно, не скажем всего, о чем думал пионер российского социализма. Почему он так много импровизировал? Перейдя к политике "военного коммунизма", что было сутью его убеждений, через пару лет вынужденно трубит отбой и провозглашает новую экономическую политику. Почему все его международные аферы и надежды были связаны прежде всего с Германией? Как мог он, человек, восхищавшийся музыкой Бетховена, собственноручно писать записки о расстрелах, повешении, инициировании террора?

Этих "почему" может быть множество. Свершенность многих его деяний и поступков облегчает ответы на многие из них, но далеко не на все. Почему в фантастически бесчисленных "Воспоминаниях", которые стояли на партийном полиграфическом конвейере в разделах. Ленин как человек", почти нечего читать, кроме бесконечной сусальной тавтологии?

Почти все, что написано о Ленине в нашей стране в жанре воспоминаний, произведено по одним и тем же партийным лекалам. Совершенство, безгрешность, гениальность, моральная и политическая чистота, мудрость, прозорливость, ангельская доброта и многое, многое другое (в "Словаре русского языка" С.И.Ожегова, насчитывающем до 60 тысяч слов, около полутора тысяч слов выражают грани, свойства, черты личности) — все, абсолютно все позитивные качества присущи Ленину. Я не знаю людей (кроме редакторов и издателей), которые бы все это читали. Сам факт обожествления Ленина есть один из главных аргументов в пользу того, что ленинизм постепенно превратился в светскую религию. Ее нельзя было, естественно, критиковать. В ней не было позволено сомневаться. Разумеется, она была "единственно истинной".

Поэтому все советские очевидцы, когда либо писавшие о Ленине свои заметки — от Л.Б.Каменева,Г.Я. Беленького, К.Б.Радека, Г.Е.Зиновьева до В.И.Невского, С.Л.Аллилуева, А.С.Бубнова, В.Д.Бонч-Бруевича, — не были духовно свободны в своих воспоминаниях. Над всеми стоял созданный партией фетиш первого "вождя". Разве П.Д.Мальков, комендант Кремля, лично расстрелявший Ф.Каплан и вскоре побывавший у Ленина по его приглашению, все рассказал в своих отрывочных воспоминаниях? А Я.С.Ганецкий, бывший одним из самых доверенных финансистов Ленина и партии, все поведал читателям в своих заметках? Он так много знал о "немецком сюжете" большевиков… Или Е.Б.Бош, принимавшая от Ленина в 1918 году грозные распоряжения о расстрелах крестьян, была в своих воспоминаниях полностью откровенна? Почему Крупская не написала ничего о встрече Ленина с Парвусом в 1915 году в Швейцарии? Разве И.Н.Вацетис не знал, что вскоре после его назначения на Восточный фронт Ленин, принимавший командира латышских стрелков лично, предлагал Троцкому расстрелять его? Даже Горький, способный на самые резкие и справедливые слова в адрес Ленина в 1917 году, в своих воспоминаниях о вожде почти не упомянул о них. Подобный список можно продолжать до бесконечности. Люди писали то, что было положено писать.

Даже Н.К.Крупская не вольна была рассказывать и писать о своем муже то, что не утверждено ЦК. Когда в 1938 году вышла первая часть книги Мариэтты Шагинян "Билет по истории" ("Семья Ульяновых"), Политбюро отреагировало быстро, дав оценку книге как "вредному, враждебному произведению". На Политбюро выяснилось, что роман консультировала Крупская…

В решении высшего партийного органа было записано: "Осудить поведение Крупской… Считать поведение Крупской тем более недопустимым и бестактным, что т. Крупская делала все без ведома и согласия ЦК ВКП(6), превращая тем самым общепартийное дело в частное и семейное дело… ЦК никому на это прав не давал".

Таковы большевики: вначале превратили прах мужа в мумию и выставили для всеобщего обозрения, а затем запретили жене говорить о нем то, что не санкционировано партийной коллегией.

И тем не менее в тысячах историй, эпизодов, событий, воспроизводимых вождями помельче, писателями, рабочими, работниками Коминтерна, врачами, шоферами, секретарями, комендантами, управляющими делами, наркомами, дипломатами, родственниками, есть крупицы материалов, помогающие многое понять в духовном мире Ленина. Это прежде всего воспоминания жены Ульянова-Ленина Надежды Константиновны Крупской. Особенно те фрагменты, которые были заточены в специальные фонды партийных архивов.

Особняком стоят страницы, написанные о Ленине его политическими противниками и людьми, которые стали изгнанниками по его вине. Но, думаю, именно они, и особенно Н.А.Бердяев, Н.В.Валентинов, Ю.О.Мартов, как и ряд других россиян, ставших изгнанниками, позволяют приподнять полог над тайнами духовного мира вождя российских большевиков.

Великий русский мыслитель Бердяев, написавший в полночь советской эпохи — тридцатые годы — великолепную книгу "Истоки и смысл русского коммунизма", дает в ней глубокую духовную характеристику Ленина. Возможно, кто-то сочтет ее пристрастной, но трудно отказать Бердяеву в тонкой наблюдательности.

"..Ленин был типически русский человек. В его характерном, выразительном лице было что-то русско-монгольское. В характере Ленина были типические русские черты и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и к риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе. По некоторым чертам своим он напоминает тот же русский тип, который нашел в себе гениальное выражение в Л.Толстом, хотя он не обладал сложностью внутренней жизни Толстого… Он соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа… В философии и искусстве, в духовной культуре Ленин был очень отсталый и элементарный человек, у него были вкусы и симпатии людей 60-х и 70-х годов прошлого века. Он соединял социальную революционность с духовной реакционностью".

Думаю, что последнее замечание симптоматично. Это выглядит парадоксально, но это так. Завершалась эпоха кровавых революций. Наступивший XX век впервые дал крупные исторические шансы постепенного перехода с революционных на эволюционные рельсы. Возникновение социал— демократического движения в Европе, развитие буржуазного парламентаризма, нарастание либеральных тенденций в общественной жизни являли собой новые вызовы традиционному революционному мышлению. Каутский, частично Плеханов почувствовали это в большей мере, чем кто-либо другой. Но Ленин, волею исторических обстоятельств ставший во главе немногочисленной группы российских радикалов, до конца мыслил категориями французских революций. В своей этапной статье "Исторические судьбы учения Карла Маркса", написанной к 30-летию смерти великого немецкого теоретика в 1913 году, Ленин всю "всемирную историю" после выхода "Коммунистического Манифеста" делит на три периода: "1) с революции 1848 года до Парижской Коммуны (1871); 2) от Парижской Коммуны до русской революции (1905); 3) от русской революции".

Вся "всемирная история" раскладывается исключительно по "полочкам" революции. Чем Ленин лучше и глубже тех ученых, которые классифицировали исторический процесс по монархам, войнам, географическим открытиям и колониальным завоеваниям? Для мыслителя, претендовавшего волей большевиков на властителя дум XX столетия, сей подход, действительно прав Бердяев, является духовной реакционностью".

Поэтому можно сразу сказать, что в духовном мире Ленина, личности выдающейся и крупной во многих отношениях, всегда доминировала и определяла основные грани интеллекта, чувств, воли идея преклонения перед революцией. Она была его идолом, страстью и целью. Ленин — законченный апологет революции.