"Последний игрок судьбы" - читать интересную книгу автора (Олдмен Андре)

Глава шестая. ТАЙНА ГРАТАКСА

Он успел пробежать не менее ста шагов, утыканный, как еж, летающими иглами, впившимися в кожу спины, прежде чем ноги его подкосились, и Конан рухнул на каменные плиты. Сознание оставило варвара, а когда он открыл глаза, увидел прекрасное лицо юной девы — темные зрачки, в которых трепетал отблеск свечей, смотрели на него пристально, не мигая.

Поняв, что лежит обнаженный под взглядом какой-то довольно наглой девицы, киммериец хотел подняться, но почувствовал, что руки и ноги его крепко пристегнуты железными кольцами к жесткому ложу. Низкий каменный свод нависал над ним, едва озаренный тусклым светом, все остальное помещение тонуло во тьме.

Девица отступила в ату тьму и снова появилась, держа в руках плетеную корзину.

— Кто ты? — хрипло спросил варвар, облизывая сухие губы.

— Твой кошмарный сон. — Голосок ее прозвенел, чистый и радостный, столь несообразный словам, им произнесенным.

— Плохо о себе думаешь, — сказал киммериец. — Ты не такая уж страшная. Наоборот. Развяжи меня, и мы превратим кошмар в дивные грезы.

— У тебя есть невеста. Только с ней ты можешь вкусить все радости мира.

Она звонко рассмеялась.

— Радости мира? А ты видела ту милашку? Любая горилла по сравнению с ней — писаная красавица. И запах. Я едва не задохнулся. Так пахнет, должно быть, бродячий пес, если его облить духами. Много я повидал страшилищ, но первый раз обратился в бегство. Давай условимся: если поедешь путешествовать, никому не говори, что бесстрашный Амра потерял голову из-за какой-то большой белой обезьяны.

— Ты нарушил клятву, пришелец! — воскликнула юная дева, и на сей раз, слова ее звучали гневно. — Ты отверг ту, коей предназначен по воле богов!

— Что-то я не помню, чтобы в чем-то клялся, — пробурчал варвар.

— Так поклянешься! Иначе смерть твоя будет ужасна.

Она открыла крышку корзины и небольшими деревянными щипчиками достала из нее нечто, блеснувшее изумрудным сполохом.

— Взгляни.

Щипцы оказались перед глазами Конана, и он увидел извивающуюся змейку в локоть длиной. Тело ее скручивалось в кольца, маленькая пасть была открыта, на острых зубках — капельки яда.

— Яд изумрудной змейки действует медленно, но неотвратимо, — услышал он ясный голос, — ты будешь мучиться до захода солнца, тело твое распухнет, и кожа станет отваливаться клочьями… Глаза вылезут из орбит, гной выступит из многочисленных язв, сойдут ногти…

— Если хочешь меня напугать, зря стараешься, — перебил киммериец, — я видел и не такое.

— Видел, а теперь ощутишь это все на собственной шкуре. Но ты можешь избежать мучительной гибели, если поклянешься самым святым, что выполнишь свое предназначение. Решай.

— Я не боюсь смерти, — презрительно отвечал варвар.

— Посмотрим.

Она отступила на шаг и бросила змейку на распластанное тело. Ни один мускул Конана не дрогнул, когда холодная лента скользнула по его животу, проползла по бедру, возвратилась назад и соскочила на пол. Девица проворно схватила ее щипцами, подошла поближе к возвышению и положила змею на шею варвара. Та хвостом стегнула его по уху и поползла, стараясь захлестнуть шею петлей. Задница Нергала! Неужели придется погибнуть здесь, в каменном мешке, от руки столь юного и привлекательного создания? Киммериец не раз бывал в руках палачей, которые всегда дивились его выдержке и хладнокровию, умению превозмогать боль и плевать в лицо своих мучителей. Но то были грубые мужланы, почти всегда уродливые, скрывавшие лица под масками или капюшонами, и души имели не более, чем орудия, которыми пользовались. Сейчас дело обстояло иначе: он не чувствовал никакой ненависти к своей погубительнице. И если она говорит правду, если Кром решил бросить на него свой последний взгляд, что ж, он умрет, как подобает достойному мужу чести, что бы там ни болтал круглоглазый Илл'зо…

Изумрудная змейка оплела его шею и, приподняв маленькую головку, уставилась на варвара красными бусинками глаз. Между зубов трепетал длинный раздвоенный язык.

— Клянись, пришелец, клянись, пока не поздно!

Он молчал. Нарушать клятвы, данные даже под пытками, — последнее дело. Это хуже, чем убивать детей и вскрывать животы беременным женщинам. Конан только крепче сжал зубы.

Щипцы снова ухватили змею. На сей раз девица положила ее варвару на грудь. Плоская треугольная голова оказалась в двух пядях от губ киммерийца. Крошечная пасть все так же беззвучно раскрывалась и закрывалась, раздвоенный язык метался между зубами…

— Ты храбрый, пришелец, — услышал он слова юной девы. — Храбрый, но глупый. Кто же отказывается от трона, когда он сам плывет в руки?

— Я согласен, — выдавил варвар, — согласен на трон. Только без обезьяны…

— Не смей называть великую госпожу именем этого гнусного животного! — взвизгнула девица. — Она вовсе не…

Голос осекся, потом дева заговорила зло и быстро:

— А если и так, если и обезьяна? Что тебе в том? Разве власть и почести не стоят маленьких неудобств? Разве не жаждет каждый мужчина повелевать, не жаждет безграничной власти? Весь остров будет у твоих ног, и самые прекрасные в мире женщины будут целовать твои сандалии…

— Лучше что-нибудь другое…

— Ах, вот как! Все мужчины одинаковы — похотливы и омерзительны. Так знай же, пришелец, я обманула тебя. Яд изумрудной змейки не убивает. Но он способен лишить тебя того, что ты ценишь больше самой жизни!

С этими словами она вновь схватила змею и повернула головой к ногам киммерийца. Липкая живая лента скользнула вниз…

Этого Конан никак не ожидал. Он напрягся, стараясь разорвать оковы, но железные кольца держали крепко.

— Один укус, всего один маленький укус, — хохотала девица, — и ты никогда больше не сможешь называть себя мужчиной! Я не стану делать из тебя брагона, я велю посадить тебя в клетку и показывать тем, кто захочет нарушить клятву!

— Эй! — возопил варвар. — Послушай! Мы можем договориться!

Голова змеи коснулась его паха, заставив содрогнуться.

— О чем ты хочешь говорить?

— Освободи меня, и мы убежим вместе. У меня есть знакомый палач в Тарантии. Обещаю тебя представить. Ты сможешь сделать отличную карьеру…

Издевательский смех был ответом.

Холодная дрянь копошилась между его ног, извивалась, готовясь укусить…

Вдруг лязгнула дверь, в комнату на мгновение пролился и тут же угас неясный свет.

— Кто там еще? — услышал он сердитый голос своего палача. — Это ты, Дана? Пришла посмотреть, как клятвопреступник лишится своей мужественности?

Дана отвечала что-то столь тихо, что слов было не разобрать.

— Кто? — воскликнула девица.

В голосе ее явственно прозвучала радость.

Снова тихий ответ.

— Если так, тогда…

Изумрудная змейка, схваченная щипцами, исчезла в корзине.

— Скажи ему, — бросила юная мучительница. — Я поговорю с Игроком.

Лязгнула дверь, потом комнату залил красноватый свет зажженного факела. Железные оковы спали, и Конан, потирая затекшие руки, сел на возвышении.

Белокурая Дана стояла перед ним, держа в руке факел. Она снова облачилась в доспехи, однако оружия при ней киммериец не заметил. Воительница подала ему одежду.

— Благодарю тебя, — сказал он, завязав пояс. — Ты явилась вовремя. Знаешь, я предпочел бы отправиться в Лабиринт и постараться одолеть Гратакса, чем лежать здесь, забавляя эту безумицу…

— Она не безумица, — сказала Дана. — И ты пойдешь в Лабиринт, чтобы одолеть Гратакса.

Конан поперхнулся.

— О, женщины, — пробурчал он, — воистину, Митра создал вас, чтобы мужи не скучали. Не ты ли говорила, что это невозможно?

— Боишься, воин?

— Нет! Но, прежде чем пуститься в предприятие, не худо бы знать, с кем или чем предстоит иметь дело.

— Я скажу, а ты слушай. Гратакс — кумир нашего острова. Он находится в центре Лабиринта, дорогу к нему ведают только жрецы. Лабиринт кишит чудовищами, встреча с каждым — верная смерть. Никто не видел Гратакса, кроме тех, кого он обращает в брагонов своим взглядом. Но брагоны ничего не могут рассказать.

— Весело! И ты хочешь, чтобы я пошел в Лабиринт, уничтожил чудовищ и… что?

— Вынес кумира наружу.

— Зачем?

— Узнаешь.

— Я готов.

— Ты не пройдешь и десяти шагов, как погибнешь.

— Лучше смерть в бою, чем любовь обезьяны или изумрудная змейка.

— Нам не нужна твоя смерть. Ты должен принести кумира.

Конан досадливо сплюнул.

— Всегда замечал, что женщины мыслят иначе, чем мужчины, — сказал он. — Если я погибну через десять шагов, то как же, Нергал вас всех задери, я смогу достигнуть центра Лабиринта?

— Гибель грозит, если ты попытаешься проложить дорогу силой оружия. Еще никто не смог этого сделать. Но если ты будешь играть…

— Играть?

— Да, по определенным правилам. И не один. С тобой пойдут другие.

— Кто?

— Твои люди, команда «Ласточки», пуантенец. Он будет Главным Игроком.

Конан немного подумал. Кое-что ему стало ясно. Очевидно, Дана не зря так внимательно слушала, когда он рассказывал ей о юном Лабардо, сумевшем победить самого Даркатеса. Только тогда пуантенец играл на деревянной доске, сейчас же…

— Согласен, — сказал он. — А против кого предстоит партия?

— Вашим противником будет Илл'зо, — сказала Дана. — Он объяснит остальное.

— Тот, кто войдет в эту дверь, тот дерзает отважно, жизнью ничтожной рискуя, стремится к вершинам. Вглубь опускаясь, поднимется он над собою, а проиграв — обретет у богов снисхожденье…

— Это мы еще посмотрим, — пробормотал Конан и толкнув в бок стоящего рядом Лабардо.

— Эй, пуантенец, ты что предпочитаешь, обрести снисхождение богов или выиграть партию?

— Пустой вопрос, — отвечал вполголоса молодой человек, — ни один настоящий игрок не начинает партию без надежды на победу.

— Ты мне нравишься, — хлопнул его по плечу Конан.

Лабардо отвел взгляд. Если бы он смел ответить, ответ его вряд ли пришелся бы капитану «Белит» по вкусу.

Лабардо не мог простить того, что Амра сделал с Эстразой.

Судьбе было угодно, чтобы они стали партнерами, но это отнюдь не примеряло пуантенца с варваром.

Конан взглянул на зингарку. Глаза девушки блестели, она крепко сжимала тонкими пальцами золотую рукоятку кинжала, висевшего на ее поясе. Кожаный камзол, скроенный на женский манер, прикрывал ее высокую грудь, короткая юбка открывала стройные ноги выше колен, голени крепко оплетали ремни сандалий. На голове ее был легкий шлем, украшенный зелеными камнями, — выглядела Эстраза весьма воинственно. Она стояла по правую руку от Лабардо, не сводя восхищенного взгляда с юного пуантенца.

Решение идти с остальными в Лабиринт она приняла добровольно. Хозяйки острова на сем не на стаивали, но и противиться не стали. Илл'зо разразился по этому поводу очередной тирадой, суть которой сводилась к следующему: и среди женщин бывают ослепленные души и, дабы наставить их на путь истинный, подобных жен следует подвергать испытаниям. А испытаний в Лабиринте — хоть отбавляй.

Теперь их отделял от таинственной двери десяток шагов. Слуги Гратакса стояли по сторонам тяжелых железных створок, скрестив по своему обыкновению худые руки на груди. Дверь, хоть и была не менее двадцати локтей вышиной, казалась маленькой между двумя огромными каменными черепами, украшавшими стену залы. В пустых глазницах мертвых голов мог легко бы уместиться пяток-другой взрослых мужчин, ощеренные зубы были вытесаны из красного камня, на каменных лбах — магические знаки.

Над входом виднелась надпись, которую Илл'зо уже успел перевести. Она гласила: «Вступивший в Лабиринт подобен искре. Угаснет или разгорится».

Пираты и матросы «Ласточки» толпились за спинами Конана, Лабардо и девушки. Сжимая в руках оружие, они злобно поглядывали друг на друга: недавние враги никак не могли привыкнуть к мысли, что теперь им предстоит действовать заодно. Рядом с Эстразой зябко поводил плечами Карастамос, худой лысоватый старик, ее воспитатель.

Блюдя верность госпоже, он вызвался сопровождать зингарку в мрачных подземельях. Киммериец отдавал должное подобной преданности, хотя с удовольствием бы придушил старикашку: тот позволил себе болтать лишнее, когда за хмельной чашей Конан помянул изумрудную змейку.

Выпивали они в покоях Жреца Черепа: Илл'зо, как радушный хозяин, угощал их разнообразными напитками, среди которых оказалось даже ячменное пиво — приятная неожиданность для варвара, успевшего подустать от шипучих напитков. Хватив сразу добрую кварту, Конан разомлел, и язык его развязался.

— Клянусь дубиной Крома, — сказал он, — я был на волосок от того, чтобы стать возлюбленным белой обезьяны! Когда холодная тварь поползла вниз по моему животу, слова клятвы готовы были сорваться с моих губ…

Тут он приметил, что Карастамос криво усмехается.

— Эй, старик, — бросил варвар, — в твоем возрасте опасно скалить зубы. Не ровен час — выпадут.

Старый воспитатель побледнел и перестал улыбаться.

— Скажи нам, что тебя так насмешило, — потребовал киммериец.

— Я только подумал, господин мой, — прогнусавил старик, — подумал, услышав о сем страшном деле…

— Что, хвост Нергала тебе в кишки?!

— …Я изучал разных гадов и знаю, что у изумрудной змейки слишком маленькие зубы. Она может прокусить только самую нежную кожу. У тебя же, о достойнейший из пиратов, кожа толстая. Думаю, что и там, куда змея направлялась…

Донна Эстраза, возлежавшая на шелковых подушках с маленьким кубком в руках, обидно засмеялась.

— Гроза морей испугался какого-то зеленого червяка!

— Нет, о, прекрасная дева, страх Амре не ведом, — вступил в разговор Илл'зо, — лишь пелена его разум от света скрывает. Мыслит конкретно сей варвар, желая остаться мужем достойным, чтоб подвиги вновь совершать…

— Ну, да, — осклабился Конан, — остаться мужем — это не куль изюма. Хотя тебе, жрец, этого не понять. Давай не тяни, рассказывай: каких подвигов ты ждешь и что надобно делать в твоем Лабиринте.

Илл'зо наморщил лоб, округлил глаза и возвестил:

— Тот, кто решится сыграть против древних заклятий, быть перестанет собою, вступив в лабиринты. Волю утратив, он станет десницей вожатых, станет податливой плотью и сталью булатной…

— Речь твоя темна и невнятна, — нетерпеливо перебил варвар. — Что значит — «податливой плотью и сталью»? Говори яснее!

— Правильный ход означает победу над монстром, если ошибка — то плоть пожирают нещадно.

— И вожатым будет Лабардо?

— Этот игрок предостойный согласен сразиться, вас поведет в лабиринты юнец благородный.

— Еще бы не согласен! Лучше рискнуть, чем стать безмозглым брагоном. А каковы правила?

— Каждый, сюда попадая, играет лишь так, как умеет.

Юноша сей за доскою снискал себе славу.

— Значит, будем играть в «мельницу». И мы станем фишками?

Илл'зо величественно кивнул.

— Ладно, — сказал Конан. — Не думаю, что позволю себя сожрать, даже если наш гроссмейстер даст маху. Придется идти. Да и выбор, мыслю, у меня, как и у остальных, не велик. Но что заставило хозяйку изумрудной змейки меня освободить? Людей много…

— Эти ничтожные — только безгласные фишки, — был ответ, — ты же, о Амра, владеешь железною волей. Если пройдешь Лабиринт до дверей Цитадели, с Гратаксом грозным скрестится твой взор напоследок.

— Покончив с «мельницей», станем играть в гляделки, — заключил киммериец. — Или все же придется поработать мечом?

Жрец презрительно скривил губы.

— Гратакс Великий в потоках времен пребывает, ведает все безучастный, высокий, как небо. Не прибегая к оружью, вершит свою волю. Нет ничего, что текло бы помимо Благого.

— Ты хочешь сказать, он — сам Митра?

— Митра — Творец, но чертоги его удаленны, здесь, на земле, за порядком следят его слуги. Гратакс — древнейший, возникший еще до Потопа, в те времена, когда девы владели мирами…

— Хорошо, что мать родила меня всего двадцать пять зим назад, — хмыкнул варвар. — Если я перегляжу кумира, что дальше?

— Храбрость и мужество будут подмогой герою. Если он сможет смотреть не мигая в глазницы, то испытание выдержит, если же дрогнет — он обратится в брагона и будет до века безмозглым. Так или иначе, цель у тебя, о, пришелец, нам принести сей кумир, для того и свободу ты получил, страшной казни избегнув…

— Из проруби да в костер, — проворчал Конан. — Вот что, жрец, кончай ходить вокруг да около: я должен знать, с чем буду иметь дело. Если не выложишь все об этом Гратаксе — можешь пойти и взять его сам.

Илл'зо разразился длиннющей тирадой, из которой явствовало, что он этого сделать не может. Немного поразмыслив, жрец все же поведал историю таинственного кумира. Говорил он долго. Речь его изобиловала туманными иносказаниями и пышными эпитетами, но Конан уже научился вычленять из словоизлияний круглоглазого суть.

А суть была такова.

Очень давно (но гораздо позже Потопа) в море чуть западнее островов Сиптаха буря застигла караван пиратских галер. Шел он в Стигию, чтобы продать на невольничьем рынке белых рабынь, захваченных в прибрежных селениях. Большинство этих женщин ждала страшная участь — они должны были стать жертвами стигийских магов, поклонявшихся Сету, Змею Вечной Ночи. Это божество, одно упоминание о котором приводило в трепет живущих севернее реки Стикс, требовало от своих служителей обильной крови — требовало и получало. Главарь пиратов (имя его Илл'зо называть не стал) заранее сговорился со жрецом Ох-Пта, и посланники мага уже ждали невольниц на рынке Луксора, чтобы отобрать самых молодых и красивых, ибо Сет предпочитал исключительно кровь юных девиц. Стигийцы так и не получили желаемого: как уже говорилось, караван попал в бурю, несколько кораблей пошли ко дну, остальные прибились к неведомому острову, не обозначенному ни на одной карте. Остров был сплошь покрыт джунглями, а посреди высилась большая гора, над вершиной которой курился легкий дымок.

Заделав пробоины и подлатав паруса, работорговцы хотели было покинуть этот пустынный берег, но все усилия оказались тщетны: ни под парусами, ни на веслах они не смогли отойти дальше выстрела из аркбалисты.

Мысль обследовать остров пришла в голову их вожака по тем же причинам, что и давеча киммерийцу. Если неведомые чары не позволяли кораблям уйти, значит, где-то должен был скрываться их источник. Сделав вылазку, пираты не нашли ни единого разумного существа, зато обнаружили множество древних построек, почти полностью скрытых густыми зарослями.

Пресной воды в источниках и озерах хватало, непуганая дичь водилась в изобилии, а остров был достаточно велик — сие обстоятельство заставило работорговцев построить укрепленный лагерь и продолжать обследования в надежде обнаружить искомое.

Искомое же никак не хотело обнаруживаться. Люди излазали остров вдоль и поперек, заглянули во все полуразрушенные строения, приподнимали с помощью рычагов тяжелые плиты, проламывали стены и даже поднялись на вершину горы, где был кратер древнего вулкана, покрытый застывшей лавой. Все было тщетно: неведомая сила по-прежнему удерживала их корабли, словно на привязи.

Только ворота возле поляны с поверженными каменными воинами они так и не смогли открыть. Когда же главарь велел пустить в ход железные ломы, сверху упал большой камень, убивший десять человек, и пираты оставили свои попытки.

Потом стало происходить нечто странное. Люди начали исчезать один за другим, их поиски ни к чему не вели, не обнаруживалось даже трупов. Вожак велел закрыться в лагере, обнесенном высоким частоколом, и выходить за провизией не иначе как отрядами. И все же исчезновения продолжались.

А через две седмицы, когда из работорговцев в живых остались не более тридцати человек, отряд, отправившийся в джунгли, чтобы пополнить запасы питьевой воды, подвергся внезапному нападению. Нападавшие пустили в ход короткие, грубо сделанные дротики с костяными наконечниками, убили пятерых и ранили троих пиратов. Оставшиеся в живых ответили яростной атакой и обратили врага в бегство. Им удалось убить несколько неведомых существ, в которых они с ужасом признали своих пропавших товарищей. Но, боги, что сталось с их головами! Они усохли, словно вяленые плоды, лица были до неузнаваемости изуродованы — казалось, страшная болезнь долго терзала несчастных…

Среди работорговцев поднялась паника. Как всегда бывает в таких случаях, во всех бедах обвинили вожака. С двумя верными людьми ему пришлось бежать из лагеря. Остальные пустились в погоню. Они почти настигли беглецов у подножия вулкана, и тем, спасаясь, пришлось подняться к самому кратеру. Пираты загнали их на кромку и здесь схватили.

С громкими воплями они бросили своего главаря и его приспешников вниз, в жерло, — курящаяся дымами корка, покрывавшая слой лавы, разошлась, тела людей канули без следа. Торжествуя, словно сей акт возмездия даровал им долгожданную свободу, головорезы отправились обратно в лагерь, По дороге они все были перебиты брагонами.

Далее повесть Илл'зо стала совсем невнятной — Конан понял только, что брошенные в кратер не погибли, а каким- то образом оказались в недрах горы, в центре Лабиринта, называемом Цитаделью. Здесь они и обнаружили первоисточник колдовства, довлеющего над островом. Это был огромный хрустальный череп, в глазницах которого таилась древняя сила. Что там произошло, и почему Гратакс выбрал для возрождения древнего культа троих морских разбойников, осталось неясным. Киммериец подозревал, что у Гратакса просто не было выбора. Так или иначе, главарь работорговцев и два его товарища стали первыми жрецами кумира. И открылось им многое…

Вернувшись из Лабиринта уже в новом обличии, бывшие разбойники направились в лагерь, чтобы забрать невольниц. Услышав, что отныне они свободны, женщины поначалу не хотели верить своим ушам, а когда поверили — радость пьянящая дев обуяла, стали порядок они наводить и детей нарожали…»

Еще бы не нарожать — пираты, видимо, времени зря не теряли.

С тех пор сменилось несколько поколений. Уже первые поселенки во главе брагонов стали выходить в море на обретших свободу кораблях. Они захватывали пленных, часть из них Гратакс превращал в мелкоголовых рабов, другие, более достойные, становились его слугами. Ни тем, ни другим Конан не завидовал: кумир лишал их мужской силы, а с точки зрения варвара это было хуже, чем смерть. Единственным утешением для жрецов было бессмертие — омываясь в струях горных водопадов, они обретали вторую молодость.

Узнав, как выглядит его будущий противник, киммериец помрачнел. Он предпочел бы сразиться с десятком чудовищ, чем иметь дело с древней магией. Однако выбора не было: одолеть монстров предстояло тщедушному Лабардо, ему же уготовано было мериться волей с хрустальным черепом.

Думая свои тяжелые думы, варвар налегал на пиво и вареное мясо — угощение и выпивка у Жреца Черепа, надо отдать должное, были получше, чем на свадебном пиру.

Илл'зо уединился с юным пуантенцем в углу залы — они обсуждали правила предстоящей Игры. Как ни напрягал Конан слух, ему почти ничего не удалось разобрать. Но если бы даже он сидел рядом, мало что открылось бы его разумению. Разговор был куда более непонятным, чем прежние речитативы жреца.

«Трубы, несущие весть, возвещают проходы, — слышался голос слуги Гратакса, — люди фигуры составят… а если внезапно — лапа лягушки, то это веление вправо… монстра слабейший окрутит… и плоть поедает…»

«Но цвета, — восклицал Лабардо, — здесь важны еще цвета!»

«Каждый разбойник — он синий, как волны морские… Красного цвета, как знамя Зингары, матросы…»

«А если я захочу камнем на дно?»

«Трех отдаешь и ложишься в спокойную гавань…»

«Почему трех, почему трех-то? Всегда было двух!»

«Древние правила были основой, потом изменились… Если нарушишь одно — обречешь на погибель… И, отступив, Цитадель ты оставишь, к выходу снова фигуры разложишь, к спасенью…»

«Ну, уж это никуда не годно! Проникнув в Цитадель, я должен выиграть…»

Так они бубнили довольно долго, пока, как видно, не сговорились обо всем. На этом прием в жреческом зале был окончен.

Под присмотром Даны и ее мелкоголовых воинов пленникам выдали оружие. Пиратам и матросам «Ласточки» объяснили, что они отправляются в опасную экспедицию, наградой за успех будет свобода. Всем строго-настрого было приказано и шагу не делать без распоряжения Лабардо, ибо любой самовольный шаг — верная смерть.

И вот теперь только створки железной двери отделяли Конана и остальных от неведомого, таящегося внутри. За их спинами на полукруглых трибунах восседали пестро разодетые женщины. Слева от входа висела большая плита, на которой вспыхивали и угасали неясные контуры. По ним, понял киммериец, зрительницы будут наблюдать за их блужданиями, победой или гибелью. Лабардо держал в руках плитку шириной в локоть — на ней тоже светились очертания замысловатых коридоров.

— Воля к победе, искусство в Игре хитроумной пусть вам сопутствуют, а я как противник сделаю все, чтобы Гратакс остался доволен, — завершил напутствие Жрец Черепа.

— Не сомневаюсь, — сказал Конан. — Только мы на зуб попадаться не собираемся. Так, пуантенец?

Лабардо молча кивнул. Он неотрывно смотрел на плитку у себя в руках.

— Вперед! — скомандовал варвар. И, обернувшись к Илл'зо, добавил: — Забыл тебя спросить за разговорами: на кой вообще ляд вытаскивать наружу эту хрустальную черепушку?

— Тот, кто проникнет по правилам древней науки во Чрево Святое и Гратакса взгляд одолеет, кто не заблудится и не погибнет, ступая по коридорам, обратно из них выбираясь, тот обретет благодарность и руку царицы, — ответствовал жрец. И, заметив, как вытянулось лицо варвара, поспешно добавил: — Взгляда кумира достаточно будет, чтоб водопада мгновенно разрушить заклятье. Девой предстанет под солнечным светом царица…

— Ну, это другое дело. Тогда и трон под задницей жестким не покажется!

Заскрипели железные петли, и Конан первым ступил под таинственные своды Лабиринта.