"Заговор теней" - читать интересную книгу автора (Олдмен Андре)

ГЛАВА 5. Река. Новое решение

летеная, обтянутая крепкой буйволовой кожей лодка спокойно скользила по извилистой ленте реки. Конан слегка подгребал, стараясь держаться на стремнине, где течение было как раз впору, чтобы нести их посудину без особых усилий с его стороны.

Полная луна низко висела над рваной кромкой темнеющих по берегам зарослей. Все вокруг было залито белым светом, взвешенным в ночи, как легкая серебряная пыль. Легкий ветерок доносил с берега крики обезьян, уханье и редкое рыканье ночных обитателей джунглей.

Ка Фрей сидела на корме, закутавшись в пленявшую ее еще недавно ткань, из которой она соорудила подобие сари. На голове у нее был венок из желтых и красных цветов.

Глядя на вендийку, опустившую тонкие пальцы в жидкое серебро струящейся за бортом воды, киммериец обдумывал причины, побудившие его отложить свое возвращение к Деви и отправиться со своей новой знакомой в Город Слона. Еще он думал, что влажный воздух вендийских лесов не на пользу северному человеку: он расслабляет, заставляет забыть об осторожности и размягчает язык. Стал бы он предаваться любовным утехам где-нибудь в степи или среди скал родной Киммерии, забыв о таящейся неподалеку опасности? Трудно представить такое. А ведь якши могли спрятаться в кустах и напасть неожиданно, чтобы отбить свою добычу и поквитаться за нанесенную обиду.

И уж, тем паче, не стал бы он чесать языком с первой встречной девушкой, если бы не жара и влажные испарения джунглей. Или лиановый настой Рогара все еще продолжал действовать, туманя мозг?

Посла того как он, по выражению вендийки, „впустил в пещеру наслаждений огненного дракона“, они долго лежали посреди сухого откоса. Яркие бабочки и маленькие птички вились вокруг, дыхание леса казалось спокойным и умиротворяющим, и листья папоротника тихо шелестели под слабым ветерком, долетавшим с реки. Девушка легонько поглаживала его пылающие щеки, перебирала пальчиками его жесткие черные волосы и что-то тихонько напевала своим мелодичным, похожим на перезвон маленьких колокольчиков голосом.

— Ты любишь ее? — спросила она вдруг.

— Кого? — не понял киммериец.

— Свою Жазмину. Я слышала, она подобна розе в ночном саду, губы ее, как персик, ланиты подобны взбитым сливкам, а нос — стволу кипариса…

— Не такой уж он длинный, — проворчал варвар.

— Так говорят, когда хотят подчеркнуть правильность форм, — объяснила Ка Фрей. — Кипарис очень стройное и красивое дерево. Вы, северные люди, начисто лишены поэтичности, речь ваша груба и слишком определенна. Если ты хочешь жить среди нас, тебе придется научиться выражать свои чувства более изысканно.

— А кто тебе сказал, что я собираюсь навсегда поселиться в Вендии? — Он намотал прядь ее блестящих волос да палец и слегка потянул к себе, заставив девушку ойкнуть.

— Ну как же, — сказала она, отстраняясь, — не затем же ты пустился в опасное путешествие за Плодом Желаний, чтобы продать его на рынке. Ты принесешь его в сверкающий, подобный застывшей морской пене дворец Деви и положишь трофей у ног возлюбленной. Так всегда делают, когда хотят завоевать любовь красавицы.

Ее слова заставили киммерийца погрузиться в размышления. Он и сам до конца не мог понять, почему тогда ночью, в огромной спальне властительницы Вендии дал слово доставить ей Золотой Плод. Первую часть своей миссии он выполнил: тяжелый орех лежал в сумке. Если верить бывшей анупре, прикоснувшись к вей и сделав ее женщиной, он „разобрал“ нити богов и освободился от необходимости охранять пожелайдерево. Это нужно было еще проверить, но Конан почему-то счел, что так оно и есть. А значит, он обладал двумя сокровищами, за которые многие позволили бы отсечь себе руку: свободой и возможностью исполнить любую свою прихоть.

Ну, может быть, не любую, все-таки кальпаврикша сильно усохла с тех времен, когда заслоняла листьями солнце для целого княжества, да и корни ее изрядно подгнили. Но, если съесть орех, можно нажелать себе золота, а там уж посмотреть, на что его хватит: на оплату армии наемников, чтобы идти к стенам вендийской столицы и сразиться с Деви, как он когда-то ей обещал, или только на то, чтобы нанять верблюдов и отправиться через пустыни и степи к берегам моря Вилайет и дальше — в Коф.

И все же он намеревался вернуться в Айодхью и вручить плод Жазмине. Заключив, что причиной тому является его впитанное с молоком матери недоверие к любому волшебству и магии (варвар крепко усвоил, что за всякое исполненное при помощи чар желание рано или поздно приходится платить дорогую цену), киммериец привлек к себе юную вендийку и тихо заговорил:

— Люблю ли я Жаэмину? До сих пор лишь одна женщина удерживала мое сердце долее двух седьмиц. Она была атаманшей черных корсаров на корабле „Тигрица“. Имя ее, имя королевы пиратов Белит, наводило ужас от Зингары до Куша. Она погибла, но вернулась с Серых Равнин, чтобы помочь мне в смертельной опасности. Думаю, ее сердце было связано с моим тем, что ты называешь „нитями богов“. Когда Белит окончательно исчезла из нашего мира, в моей груди поселился холод. У меня было много женщин, но они заставляли сгорать лишь мое тело, а не душу. Жазмина была моей пленницей, я похитил ее, чтобы обменять на вождей афгулов. Я не прикоснулся к ней, а когда она попала в лапы Черных Колдунов, проник в их замок и вызволил Деви. Она отплатила мне добром: помогла разбить войско туранцев, напавшее на моих людей. Афгулы поначалу сочли, что я предал их, так как вожди по роковому стечению обстоятельств погибли. Но я вернул их доверие своим мечом. Когда мы прощались с Деви, колдун, принявший облик ястреба, упал на нее с неба, но я убил его. Повелительница Вендии сочла себя моей должницей, и мы договорились, что встретимся на берегу Юмды, каждый во главе своего войска…

— Странные истории ты рассказываешь! — воскликнула Ка Фрей. — Вы помогли друг другу, а потом решили затеять сражение? Почему?

— Тебе это трудно понять, — сказал Конан, наблюдая за алыми нитями облаков в закатном небе. — Жазмина — властительница великой страны, я же считал себя в то время повелителем Гимелийских гор, а повелителю не пристало одерживать победы как простому разбойнику. Я тешил себя надеждой объединить горские племена и афгулов, чтобы завоевать себе державу. Этим планам не суждено было осуществиться: некий Безликий Пророк встал у меня на пути. Я победил, но лишился своего войска. И тогда я отправился в Айодхью один, проник ночью во дворец Деви и предстал перед ней…

— И что же?.. — прошептала девушка.

Конан хотел промолчать, но что-то заставило его говорить дальше.

— Жазмина смеялась. Да, клянусь демонами преисподней, она смеялась! Она была довольна, что теперь я ее пленник. Узник ее женских чар. Кром! Я стоял возле шелкового ложа со своим тяжелым мечом за плечами, и никого не было в спальне — ни слуг, ни телохранителей. Я мог убить ее одним движением. А она смеялась. Она знала зачем я пришел. Чтобы сдаться… — Киммериец резко сел и оттолкнул вендийку, жалея уже, что так разоткровенничался.

— Если бы я овладел ею тогда, все было бы кончено, — сказал он, сжимая кулаки, — для меня, по крайней мере…

Любовь Деви — это цепи потяжелей тюремных. Я хотел властвовать, а не сдаваться на милость победителя. Ты права: я решил завоевать Жазмину если не на поле брани, то делом, которое по плечу лишь мне одному. Поэтому согласился отправиться за Золотым Плодим.

Девушка вдруг приникла к нему и крепко обняла за шею.

— Как это прекрасно! — жарко зашептала она. — Лакшми ликует в небесных чертогах! Вернемся в Айодхью, господин мой, и подвиг твой будет вознагражден щедрой рукой прекраснейшей из женщин. Ты станешь Мехараджубом, самым великодушным и храбрым из всех, властвовавших над Вендией со времен Великого Потопа!

— Что-то не понимаю, — пробурчал варвар, — ты готова поделиться мною с Жазминой?

— Конечно! — Ка Фрей резво вскочила на ноги и потянула его за собой. — Кто я и кто она! Прекраснейшая, мудрейшая, совершеннейшая из дочерей земных, рожденных по воле лучезарного Индры! Ты достоин Деви, о храбрейший из кшатриев, ты вправе получить плод еще более удивительный, чем тот, что лежит в твоей сумке! О Жазмина, светлейшая звезда на хрустальном куполе небес! Я буду любить ее, как сестру. И поверь, Ка Фрей не настолько горда, чтобы не довольствоваться ролью второй жены!

Несколько ошарашенный таким поворотом, Конан поднялся, а юная вендийка, ухватив его за палец, легкой походкой двинулась вниз по косогору, не переставая говорить.

— Жить во дворце, среди ажурных решеток и журчащих фонтанов, — щебетала она, — могла ли я мечтать о таком, я, анупра, принужденная носить отвратительную маску! Нет, Таттара-Рабуга передал мои мольбы более могущественным богам! Они послали мне не только избавление от позора, но и радость подняться сразу в высшую касту. Как мечтала я о счастье наслаждаться роскошью и вкусной пищей, внимать сладчайшей музыке и пристойным речам, пользоваться уважением и преклонением окружающих — о сны, сны! Вы осуществились наконец! Дай припасть к ланитам твоим, супруг мой небесный!

И она снова обнимала варвара, покрывая его лицо жаркими поцелуями.

Идя вслед за тараторившей юницей через заросшую папоротниками поляну, Конан чувствовал себя малым ребенком, которого ведут, чтобы наградить сладостями за хорошее поведение. Варвар шагал молча, наблюдая, как то появляется, то исчезает среди мясистых листьев головка девушки, и про себя усмехался. Бывало, его женщины считали, что поймали в свои сети крупную рыбу, да рыбешка-то оказывалась зубастой и всякий раз, прокусив невод, уходила обратно в море. Глупышке Ка еще предстояло убедиться, что рыбарь из нее никудышный. Но поначалу следовало посмотреть, исчезли ли невидимые „нити богов“.

Сомнения варвара рассеялись, когда они достигли берега и вышли к сухому дереву, возле которого привязана была его лодка. Ка Фрей сразу же забралась в посудину, продолжая щебетать, пока он отвязывал веревку. Конан не имел ничего против, он вовсе не собирался платить вендийке черной неблагодарностью и оставлять ее в столь гиблом месте.

Когда лодка вышла на середину реки, киммериец сказал:

— Послушай, женщина… Только перестань трещать и не голоси, когда услышишь, что я скажу. Я не собираюсь делать тебя ни старшей, ни младшей женой. Ты хорошая девушка, Ка, я благодарен тебе за свое освобождение, но у меня другие планы. Вернусь в Айодхью, отдам орех Деви и уйду. Надоели ваша жара и ваши дожди, поищу местечка, где попрохладней.

Он ждал слез, криков, чего угодно, но вендийка только опустила голову. Потом подняла сверток прихваченной на косогоре материи и принялась обертывать его вокруг тела, сооружая какое-то подобие одежды.

Некоторое время плыли молча. Конан налегал на весла; течение было не сильным, лодка быстро двигалась вверх по реке.

Когда солнечный диск превратился в оранжевый полукруг, исчезающий за кромкой деревьев, Ка Фрей простерла к светилу руки и, озаренная меркнувшим светом, воскликнула:

— О лучезарный Индра! Моя надежда на счастье исчезла так же быстро, как исчезает Твой огненный лик за краями земли! Я не ропщу, ибо знаю, что боги велят людям стойко сносить посланные испытания. И все же мне грустно.

Она посмотрела на зеленую маску, валявшуюся на дне лодки, и добавила:

— Что ж, по крайней мере, я теперь не анупра…

— Так выкинь эту дрянь в реку, — посоветовал Конан. Девушка подняла печальные глаза.

— Не могу. Никто не поверит мне на слово. Вот если бы ты…

— Нет, — резко оборвал киммериец.

— Я не прошу тебя навсегда оставаться со мной, — робко настаивала она, — я помогла тебе освободиться, так помоги и мне… Умоляю!

— Разве ты не говорила, что, сделав тебя женщиной, я избавил тебя от закона варим?

— Это так, супруг мой, но это требует подтверждения. Дваждырожденный, коснувшийся анупры, обязан объявить свое деяние. Через две луны наступит праздник Калипуджа, и в Городе Слона властитель Гадхары будет являть подданным свою милость. Это светлый праздник…

— Калипуджа? — переспросил Конан. — Торжества в честь Богини Смерти?

— Да, — кивнула Ка Фрей, — но Хали не только Богиня Смерти, она дарительница любви и страсти…

— Кром, — вырвалось у киммерийца, — воистину мозги вендийцев устроены иначе, чем у остальных людей! Или ваши жрецы слишком много времени проводят под палящим солнцем. А может быть, они навострились так ловко путать черное и белое, чтобы легче дурить простакам головы и не лишаться щедрых подаяний.

— Не говори так, — испуганно воскликнула бывшая анупра, — Хали может рассердиться! Она отпустила тебя, но это не значит, что Девятирукая не следит за нами…

Варвар только хмыкнул и сильнее налег на весла. Вендийские боги были многочисленны, им приносили кровавые жертвы, но он их не боялся. Киммериец почитал Митру, Крома и знал, что на Серых Равнинах каждого ожидает в конце земного пути властитель царства мертвых Нергал. Остальные божества были для него лишь демонами, часто выдуманными, а с остальными он надеялся справиться.

— Так что ты говорила насчет праздника? — спросил он, чтобы отвлечь вендийку от мрачных мыслей.

— Во время Калипуджи раджуб Гадхары особо добр со своими подданными. Если мы явимся в его шатер, и ты объявишь, что берешь меня в жены… Нет-нет, не хмурься, кшатрий, это только для людей! Ты — млеччх, и можешь обручиться со мною по законам, не писанным для вендийцев. А потом уйдешь, куда хочешь, а я скажу людям, что ты не захотел взять меня с собой. Мне, конечно, вымажут лоб зеленым, но маску я все же смогу выбросить в Озеро Снов.

Она печально вздохнула, взглянула на звезды и добавила:

— Может быть, Одноногий Синг, который займет место раджуба на три луны, позволит мне последовать за ним…

Конана не слишком заинтересовали ее последние слова, но он все же спросил, чтобы скоротать время:

— Кто этот Одноногий Синг? Расскажи мне о нем. Ка Фрей принялась рассказывать, а киммериец слушал ее со все возрастающим вниманием.

Он узнал, что в Гадхаре сохранился древний обычай, согласно которому раз в четыре года в месяце меак властитель на три дня отрекался от престола, а место его занимал временный суверен. В эти дни раджуб не занимался государственными делами, не прикасался к печатям и даже не взимал податей со своих подданных. Вместо него временно правил Одноногий Синг. В день, на который звездочеты назначали открытие очередного праздника Калипуджа, он появлялся из огромного шатра и шествовал по городу в сопровождении торжественной процессии.

Сидя в роскошном паланкине, он ехал на украшенном золотой накидкой слоне, а за ним следовали вельможи, воины и толпы народа. Обойдя улицы столицы, временный раджуб возвращался во дворец и рассылал во все концы княжества посланников, чтобы те собрали как можно больше товаров в лавках и на базарах. Даже суда и джонки, прибывавшие в эти дни по реке в местную гавань, подлежали конфискации и должны были выкупаться своими владельцами, если на то были согласие Одноногого Синга.

На третий день временный властитель отправлялся на главную площадь, где приказывал с помощью слона растоптать рисовую гору. Люди брали по горстке этого риса, чтобы обеспечить богатый урожай. Часть зерен приносили настоящему раджубу, который приказывал сварить его и отдать брахманам. На этом царствование Одноногого Синга заканчивалось, и его отпускали с собранными богатствами и теми, кто хотел за ним следовать, на все четыре стороны.

Слыша столь чудные вещи, варвар греб все медленнее. Более всего его занимала таинственная личность Одноногого, который, по его разумению, мало того, что славно проводил время в Города Слона, так еще и получал немалые богатства за свои необременительные обязанности.

Однако из дальнейшего рассказа вендийки выяснилось, что никакого Одноногого Синга вовсе не существует.

Вернее, им мог стать каждый, кто прошел ряд испытаний, посвященных некоему герою древности, некогда спасшему племя гадхарцев — от чего именно, девушка толком не знала. Обычно это был кто-нибудь из приближенных раджуба, так что богатства никуда не уплывали из государства, а служили немалым дополнением к ежемесячным податям. Но, случалось, на престол садился простолюдин из тех, кто побойчей да побезрассудней. Так что претендентов на праздник Калипуджа стекалось немало, а их состязания служили любимым развлечением гадхарцев.

— Но почему временный раджуб зовется Одноногим? — спросил Конан, в голове которого уже крутились кое-какие интересные мысли.

— Очень просто, — объяснила его спутница, — прежде, чем заставить слона растоптать рисовую гору, Синг должен простоять на одной ноге как можно дольше. Брахманы танцуют вокруг него, держа в руках рога буйволов, которыми черпают воду из Священного Котла и окропляют ею присутствующих на празднике. Если Синг выстоит, пока вода не кончится, это хороший знак, если коснется ногой помоста — знак дурной. Раньше за это сразу убивали, а теперь отправляют в Храм Хали, и уж Богиня Смерти решает, помиловать Синга или вырвать ему сердце.

— А велик ли котел? — спросил Конан.

— Котел велик, — отвечала Ка Фрей, — но стоящему на помосте дозволяется держаться рукой за деревянный шест…

Такое испытание показалось варвару детской игрушкой. Да, может, оно таковым и было, если учесть, что роль Одноногого Синга приходилось играть приближенным раджуба.

— Значит, — сказал киммериец, — если кто-нибудь победит в состязаниях, а потом простоит на одной ноге возле этого дурацкого котла, он получит все, что успел присвоить за три дня сидения на престоле Гадхары?

— Такова воля богов! — горячо воскликнула Ка Фрей. — И если бы Сингом в этот раз стал ты…

— Какая сообразительная, — проворчал варвар, табаня левым веслом и разворачивая лодку вниз по течению.