"Заговор теней" - читать интересную книгу автора (Олдмен Андре)

ГЛАВА 11. Город Слона. Четвертый дурак

Окруженный джунглями и болотами, Город Слона лежал посреди небольшой долины, как драгоценный камень в зеленой изумрудной оправе. Площади и прямые его улицы всегда были политы ароматной водой, каналы и фонтаны источали прохладу, в цветущих садах деревья круглый год приносили плоды. Покой гадхарцев охраняли крепкие башни и стены, соединенные целым переплетением галерей и висячих мостов, легких и изящных, как крылья бабочки. Жители города любили похвастать, что, раз поднявшись на стены, можно бродить по ним целый день, ни разу не спустившись на землю и не проходя по одним и тем же местам.

И странно было видеть посреди белостенных домов, утопавших в зелени, на рыжем холме, где не росло ни единое дерево, черный, увенчанный островерхими шпилями, храм, окруженный мрачными изваяниями: жилище Хал и. К нему вела широкая лестница, по сторонам которой в огромных чашах, укрепленных на медных треногах, днем и ночью пылали священные огни.

Впрочем, присутствие черного храма не омрачало светлого утра любимейшего гадхарцами праздника, посвященного их покровительнице, грозной, неистовой и страстной Богине Смерти. Улицы были полны народа. Приодевшиеся по случаю торжеств, шествовали в сопровождении слуг и наложниц богатые франты в плотно облегающих торс джамах с узкими рукавами, собранными от кисти до локтя в подобие браслетов, завязанных наверху у левой подмышки. Сии пестрые одеяния оканчивались широкой юбкой, выкроенной так, что книзу обращены были длинные острые зубцы, начинающиеся от середины бедра и доходящие почти до середины голени. Талии модников стягивали разноцветные пояса, завязанные на животах пышными бантами и ниспадающие спереди длинными концами. На головах — высокие шапочки с округлым верхом, обмотанные понизу тканевыми жгутами.

Вендийские мужчины напоминали пестрых чванливых птиц, а к гадхарцам это сравнение подходило особенно. Тем более, что мужи сего племени красили яркими цветами не только зубы, ногти, но и лбы, и мочки ушей.

Богатые гадхарки щеголяли в длинных радужных юбках, широких и густо присборенных в талии. У многих спереди виднелась полоса тонкой материи, заложенная мелкими складками: чем прихотливей была подобная сборка, тем искуснее считалась ее обладательница. Иные надевали тонкие полупрозрачные юбки на яркие сальвары, а плечи и голову, несмотря на жару, покрывали большими квадратными шалями, края которых подтыкали под вырез узкого лифа. Всех модниц объединяло одно: низко открытые животы, полные, блестящие, с выкрашенными кармином пупками.

Народ попроще, мужчины и женщины, носили традиционную вендийскую одежду дхоти-курту, состоявшую из длинной набедренной повязки, пропущенной между ног и завязанной узлом на животе, и длинной рубахи с широкими рукавами. Впрочем, простолюдинки тоже не упускали случаи продемонстрировать свои округлые животики, пышностью форм ничем не уступавшие сим частям тела аристократок.

Разносчики фруктов, напитков и сладостей вовсю расхваливали свои товары, грохотали по мощеным камнями улицам тонги — городские экипажи, представлявшие собой две соединенные спинками скамеечки на двух колесах под навесом — запряженные небольшими мохнатыми лошадками, а по желтым пыльным дорогам из окрестных селений тянулись к городским воротам повозки, влекомые спокойными волами с развесистыми рогами и горбами над мощными лопатками. Жители гадхарских деревень и городков спешили на праздник.

По случаю Халипуджи люди украшали не только себя, но и своих любимцев: в гривы лошадей вплетены были бумажные цветы, рога волов вызолочены, на многих животных красовались вышитые шапочки и красные пятнышки посреди широких лбов. Извозчики, хозяева тонг, наносили на тела своих лошадей орнамент в виде оранжевых кружков, и в тот же цвет красили им ноги до колена.

Гирлянды бумажных фонариков унизывали стены домов и ветви деревьев, а в ясном небе реяли яркими мазками бумажные змеи.

Мало кто из жителей Запада, окажись он в это утро на улицах Города Слона, поверил бы, что все это великолепие красок, радостные лица и изысканные одежды явились в честь Богини Смерти. И покачал бы путешественник головой, и в который раз посетовал на неразумность вендийцев, с улыбкой поклоняющихся той, кто наводит ужас на праведного хайборийца…

Для человека, стоявшего в утренний час на широкой террасе великолепного дворца, выложенного из золотых кирпичей, зрелище, открывающееся внизу, было привычно. Ве-гаван, первый советник раджуба Гадхары, смотрел на пеструю толпу, бумажные гирлянды и змеев в утреннем небе равнодушно, с толикой легкого презрения. Забавы толпы! Он, облаченный высокой властью, обладающий многими секретами, знал многое из того, что было скрыто от непосвященных за пышной бутафорией праздника.

Глядя, как вол и буйвол вместе тянут по широкий улице одну поклажу, вазам невольно подумал, что все же в одну телегу впрячь можно и столь разных животных. Они такие непохожие, что и сравнивать трудно: буйвол низкий, коротконогий, широкий — олицетворение силы и неудержимого движения к цели. Вол из породы зебу, дымчатый, словно уттарский кот, с ровной шерстью, на высоких ногах, и вызолоченные рога — словно дорогие украшения на голове с огромными, подернутыми дымкой грусти глазами…

Вегаван взглянул на Астрель, стоявшую рядом. Та же печаль в черных зрачках, длинные ресницы, гордый поворот головы. И он рядом: коренастый, сильнорукий, решительный… Разные, но вместе.

Советник отбросил ненужные мысли: время размышлений прошло, настала пора действовать. Слишком многое решается, и да помогут ему Девятирукая и Повелитель Снов!

— Пора, — сказал он негромко, — твой отец уже готов спуститься в шатер.

— Да, — откликнулась девушка, — я не меняю решений, но душа моя полна тревоги. Раджуб не молод, и выдержит ли его сердце сон, навеянный напитком Сомы?

— Вичитравирья не станет обманывать. Она вовсе не желает, чтобы повелитель Гадхары умер. Сон его будет неотличим от смерти, но жрица Бога Луны даст нам противоядие…

— Если мы выполним ее условие и отдадим Плод Желаний.

Вазам немного помолчал.

— Соглядатаи донесли, — сказал он решительно, — что млеччх пришел в Город Слона. Он привел на веревке ану-пру в отвратительной маске, которую хочет объявить своей женой. И принять участие в состязаниях Претендентов.

— Северянин не робок…

— Он, конечно, проиграет. Когда я стану Одноногим Сингом, я смогу предложить млеччху в обмен на Золотой Орех любое из того, что он пожелает: золото, должности, почести, все, к чему лежит варварская душа. Когда мы выполним условие Вичитравирьи и получим противоядие, объявим Совету, что можем воскресить "умершего" раджуба. В обмен на престол, конечно, и не на три дня, а навсегда. Стране нужен новый правитель, решительный, способный воскресить былую славу Гадхары. И новая правительница…

Вегаван выразительно взглянул на свою собеседницу.

— О, — прошептал он страстно, — как я мечтаю раскрасить твой лоб и соединить наши руки священными шнурами!

В прекрасных глазах Астрель промелькнул гнев.

— Молчи! — воскликнула она, отстраняясь. — Ты получишь меня только тогда, когда мой отец добровольно удалится в изгнание. Я должна быть уверена, что с ним не случится ничего худого.

— Конечно, — поклонился вазам, — все будет так, как мы замышляем.

— Но почему ты уверен, что млеччх добровольно отдаст плод? Ведь он и так может исполнить любую свою прихоть…

— Ты забываешь, что для этого варвару нужно предстать пред ликом Кали. А в храм его просто так не пустят. Если же северянин окажется настолько глуп, что откажется от моих предложений, я провожу его к Богине Смерти, и она попросит млеччха подарить мне Плод Желаний. Ты знаешь, как Девятирукая умеет просить…

Астрель вздрогнула и зябко повела плечами под тонкой шалью, хотя утро было жарким.

— Я знаю, — сказала дочь раджуба, — что тот, кому суждено испытать Взгляд Кобры, либо погибает в страшных мучениях, либо живет очень долго и, как говорят, может даже обрести вторую молодость. У Девятирукой свои пристрастия.

— Да, — кивнул вазам, — любовь богини столь же сильна, как и ее ненависть. О том ведомо и небожителям, даже Сома не станет ссориться с Девятирукой. Мы вернем Плод Желаний его жрице, а наша грозная покровительница проследит, чтобы Вичитравирья не использовала Золотой Орех нам во вред.

Советник тонко улыбнулся, довольный тем, что в силу своего высокого положения и тайных знаний смеет рассуждать о делах богов, как об обычных дворцовых интригах. Не зря он столько сил и времени положил на изучение священных шастр, не зря вместе с брахманами участвовал в леденящих кровь обрядах за черными стенами храма на рыжем холме. В награду за труды он, Вегаван, получит прекраснейшую из женщин и власть над Гадхарой. И не только: он не станет сиднем сидеть в Городе Слона, как делает это старый раджуб, он отправится во главе кшатриев к стенам Дангуна, за которыми прячутся трусливые люди-собаки, он покорит их своей воле и завладеет священным талисманом песьеголовых. А там, если захочет Кали, войска двинутся на Айодхью, и он взойдет на престол Вендии, чтобы избавить народы от власти Деви Жазмины и основать новую династию!

Не следует, однако, прыгать через ров прежде лошади, одернул себя вельможа. Всему свой черед, и пока Совет не передал ему власть, он будет добросовестно играть роль советника раджуба, преданного и услужливого.

— Пора, — повторил вазам, снова кланяясь Астрель, — отправимся в шатер и займем места, нам подобающие.

Надеюсь, ненадолго.

И они, разойдясь, двинулись каждый в сопровождении своей свиты через мраморное кружево залов — навстречу судьбе.

— Ты должен поносить меня последними словами!

— Это еще зачем?

— Таков обычай. Надо, чтобы все думали, что ты ненавидишь анупр. Тем более в день Халипуджи, когда вход в город нашей сестре вообще заказан. Делай вид, что привел меня силой.

Конан сердито сплюнул на политую розовой водой мостовую. На них и так таращились все эти расфуфыренные гадхарцы и гадхарки с раскрашенными лбами и золотыми колечками в ноздрях. Нет, конечно, и в хайборийских королевствах мужчины иногда красили зубы, часто носили в ушах серьги, браслеты на запястьях и перстни на пальцах. Но куда было какому-нибудь аквилонскому моднику до вендийского франта! Здешние мужчины, пожалуй, могли легко перещеголять своих жен обилием побрякушек, пышностью одежд, а уж томностью манер — и подавно.

Шагая среди гудящей толпы, варвар едва сдерживал желание врезать какому-нибудь ротозею по желто-сине-красным скалящимся зубам. Он и сам был объектом праздного любопытства, а тут еще Ка в своей дурацкой маске, полученной в Аккасаре взамен канувшей в водопаде. Шею девушки охватывала веревочная петля — "небесный супруг" вел свою нареченную на аркане, как требовал того обычай.

— Ну пожалуйста, о победитель демонов, ругай меня! — услышал он снова приглушенный, полный мольбы голос вендийки.

— Ничтожное создание, — буркнул Конан, — несчастная уродина…

— Еще! И громче!

— Твоей гнусной мордой можно пугать Детей. Ты достойна обитать в выгребной яме. Ты глупа, как… как пустой кокосовый орех.

Встречные, заслышав его слова, одобрительно кивали, какой-то толстый коротышка даже плюнул в сторону ану-пры.

— Еще!

— Послушай, я уже выдохся.

— До шатра совсем недалеко.

— Ладно, будь по-твоему, кривобокая, коротконогая, плоскобрюхая дочь кастрата!

— Ну уж нет! — обиженно вскричала Ка Фрей. — Не говори плохо о моем животе! Вовсе он не плоский, а очень даже кругленький и аппетитный…

Так, переругиваясь, они достигли главной площади, куда вливались прямые чистые улицы. Мостовая здесь была усыпана белым песком. По мере приближения к площади толпа стихала, люди шли чинно, опустив головы и негромко переговариваясь.

Обогнув угол последнего здания, Конан и девушка оказались напротив длинной стены яркой ткани, над которой реял, надуваемый ветром, огромный матерчатый купол. Гигантский шатер занимал почти все пространство площади, и все же за ним хорошо были видны рыжие склоны холма с чернеющими наверху шпилями храма Хали.

Толпа втекала сквозь раздвинутый полог, более похожий на городские ворота, — в цветную тень, под сень ярких узоров, пронизанных солнечными лучами. Колышущиеся стены отгораживали теперь людей цветением причудливых красок от остального мира.

Вошедших было много, очень много, и все же в сухом воздухе царила почти полная тишина. Улыбаясь, гадхарцы рассаживались прямо на белом песке: никакой спешки, никаких резких движений. Они сошлись сюда лицезреть таинство и готовились к нему подобающим образом.

Не слыша своих шагов по мягкому песку, вздымая сапогами легкие белые вихри, киммериец двигался туда, где посреди покрытого тентом двора стоял настоящий матерчатый дворец с синими стенами, украшенными красно-золотыми узорами. По обе стороны сооружения высились два других, поменьше, оба черные, унизанные серебряными блестками, как ночное звездное небо.

У входа в синий шатер стояли два стража с круглыми щитами и чиновник с вощеной дощечкой и стилем в руках. Тех, кто желал попасть внутрь, он спрашивал о надобности, которая привела, и о подарках, принесенных раджубу.

Надобность у варвара нашлась, с подарками вышло некоторое затруднение. Когда чиновник, с любопытством поглядывая на его необычную одежду, осведомился, зачем млеччх желает предстать пред очами повелителя Гадхары, киммериец дернул веревку и проворчал:

— Желаю взять в жены эту девчонку.

— Имя?

— Ее?

— У анупр нет имен, млеччх. Я желаю знать, как зовут тебя.

— Конан.

— Ты дваждырожденный?

— Да.

— А где твой священный шнур?

— Я его потерял.

— Чем докажешь свое право?

Конан насупился. Метод, которым он привык завоевывать свои права, тут явно не годился. Поэтому пришлось продолжить объяснения.

— Слушай, уважаемый, — сказал варвар как можно мягче, — в день Калипуджи каждый имеет право попытать счастья занять место Одноногого Синга, так?

— Да, таков обычай.

— Ну вот.

Чиновник удивленно поднял брови, ожидая продолжения.

Мысленно проклиная тупость вендийцев, Конан пояснил:

— Моя победа в состязаниях станет лучшим доказательством моей избранности, тогда я смогу взять в жены хоть беса лысого. Если пожелаю. А мое мудрое правление в те три дня, что я просижу на престоле вашей страны, будет лучшим подарком раджубу.

Чиновник разинул рот и машинально что-то чиркнул своим стилом. Киммериец не стал дожидаться, пока писака вникнет во все тонкости его аргументации, и прошел мимо стражников, не ставших ему препятствовать.

Он ожидал увидеть наконец раджуба на троне, в окружении приближенных, но внутри синего шатра оказался еще один, желтый, совсем небольшой. Вокруг него на песке, поджав ноги, сидели те, кто явился докучать повелителю и просить его милости.

Появился давешний писарь, задернул входной полог и, проходя мимо присевших киммерийца и девушки, буркнул: "Вы последние". Заглядывая в дощечку, принялся выкликать имена. Потянулось ожидание: два десятка мужчин и женщин побывали в желтом шатре, прежде чем очередь дошла до Конана.

Когда киммериец и его спутница вступили под золотистый полог, взглядам их предстала величественная картина. Посреди шатра возвышался помост, на котором в резном кресле восседал сам властитель Гадхары, длинноносый старик в пурпурной мантии, с золотым обручем на седых кудрях. Трон был искусно вырезан из белой кости, опоры его изображали слоновьи ноги, поручни — хоботы этих животных. Лицо раджуба было уныло.

Перед возвышением застыли воины дворцовой гвардии: вооруженные до зубов пуджары с лохматыми бородами, в сине-желтых кафтанах, затянутых алыми кушаками. Их тюрбаны, высотой в пару локтей, напоминали крепостные башни, из складок материи торчали рукоятки кинжалов. Спереди на тюрбанах сверкали вырезанные из стали символы пуджаров: голова кобры и полумесяц, а сверху были нанизаны, как кольца на палец, острозаточенные чакры. Все воины, как один, в такт двигали челюстями: жевали амок — траву силы.

Придворные располагались на помосте стоя. По правую руку от раджуба Конан приметил невысокого широкоплечего мужчину с решительной складкой в уголках презрительно сжатого рта, в чалме из радужной ткани, заколотой зеленой брошью, и верзилу военачальника в красных сапогах, расшитом золотом кафтане и островерхом шлеме. По левую сторону неподвижно застыл бритоголовый жрец в простой черной тоге.

Единственной, кто сидел на помосте, помимо раджуба, была женщина, закутанная в небесно-голубое сари. Она примостилась на подушках возле подножия трона, лицо ее скрывала серебристая накидка.

— Нам сообщили, что ты желаешь стать Претендентом, млеччх, именующий себя Конаном, — надменно молвил человек в радужном головном уборе.

Киммериец только кивнул: ему не понравились ни слова, ни тон, которым они были произнесены. Что значит: "именующий себя…"? Вендиец даже не слишком скрывает, что не верит в подлинность имени чужестранца. Поговорить бы с ним по-другому…

— Это твое право, — продолжал вельможа все так же высокомерно, — но ведомо ли тебе, что состязания трудны, и лишь достойнейшие их выигрывают?

Варвар снова наклонил голову.

— Не отговаривай его, Вегаван, — вдруг заговорил длинноносый раджуб скрипучим голосом, — у нас давно не было посторонних соискателей. Хоть какое-то разнообразие. Мы слышали, северянин, что ты желаешь взять в жены эту анупру?

— Да, государь, — не слишком любезно пробурчал Конан. — Хочу раскрасить ей лоб и вылить в огонь масло.

— Что ж, — потер сухие ладони повелитель Гадхары, — да снизойдет на тебя благодать Лакшми! Думаю, лицо сей девицы под маской столь же прекрасно, как и ее тело. Но, так как ты не смог предъявить нам священный шнур дваждырожденного, у тебя есть только один способ даровать отверженной счастье: победить в состязаниях и занять на три дня престол. В ином случае, увы, мы будем вынуждены бросить вас крокодилам: тебя — за обман, анупру — за нарушение традиций. Принимаешь ли ты условия?

— Принимаю, ваше величество.

— Тогда не станем откладывать. Вазам Вегаван, начальник стражи Кашьяна и брахман Шамиак будут твоими соперниками.

Мужчина в тюрбане с зеленой брошью, верзила в островерхом шлеме и жрец в черной тоге поочередно поклонились, причем первые двое не скрывали насмешливых улыбок.

— Начнем с самого простого, — возгласил раджуб, — сейчас каждый из вас расскажет нам короткую историю, свидетельствующую о его глупости. Вас четверо, и тот, кто займет последнее место, то есть окажется полным дурнем, выиграет.

Варвар чуть не поперхнулся от неожиданности. Так вот о каком состязании он так и не узнал от дядюшки Пу! Обиделся старик, несмотря на всю свою мудрость, обиделся, как ребенок, когда Конан, думая, что на вендийку напало чудовище, сгоряча разрубил его любимую ручную мохао. Кто ж знал, что рогатое создание с огромными черными крыльями — всего лишь безобидная гигантская бабочка, которую Ка просто собиралась покормить с руки! Теперь стали понятны и слова старейшины неприкасаемых, сказанные напоследок: "кто действует прежде, чем мыслит, легко одолеет первую ступень трона". Обидно, конечно, но если бы оказалось верно!

Конан отлично знал, что по части придумывания историй он совсем не мастак. Что ж, решил он, не будем отчаиваться, послушаем других, авось что-нибудь и придет в голову.

Первым слово взял брахман.

— Был я тогда всего лишь пандидом, — заговорил он, покачивая головой, словно не одобряя собственные слова, — имел дом и жену. Как-то жена моя уехала навестить родителей. Была темная ночь в месяце бхадон, и под ее покровом в дом забрался вор. Я проснулся от шума и хотел закричать, но потом вспомнил, что любые дела следует сверять с расположением звезд, а посему счел за благо промолчать. Вор подумал, что я сплю, и унес все, что было в доме.

Я дождался нового полнолуния. Помню, небо было чистое, луна светлая — самый что ни на есть благоприятный момент! Глянул на звезды и понял, что настала пора действовать. Вышел из дому и закричал во всю мочь: "Воры! Воры!" Соседи сбежались на помощь. В ту пору проходил мимо один человек с деньгами, его схватили и отвели к судье.

Судья меня спрашивает: "Ты узнал вора?"

Я не был уверен и не стал утверждать ничего определенного, ибо возводить напраслину на человека не дозволяют ни Индра, ни Митра, ни остальные боги.

"Когда случилась кража?" — спрашивает снова судья.

"Восемь или десять дней назад", — отвечаю.

"Что же ты закричал только теперь?!"

"О судья, — отвечаю я ему, — звезды сказали мне, это — первая благоприятная ночь со времени кражи. А звездам виднее".

"Пошел вон, дурак!" — закричал тогда этот достойный человек.

И я пошел прочь, чтобы вскоре стать брахманом.

Раджуб лишь слегка улыбнулся и сделал знак говорить следующему.

Настал черед Кашьяны. Приосанясь, тысячник заговорил громко, словно повествуя о славном подвиге.

— Сидел я как-то на веранде и покуривал свою хукку. Вижу, едет верхом на коне афгул с тюками шерстяных одеял. Не люблю я афгулов (тут он покосился на костюм Конана), но все же остановил всадника и спросил, не продаст ли он лошадь.

"Продаю, — отвечает афгул, — но прошу дорого. Тысячу золотых".

"Беру!" — сказал я нахалу и велел ему привязать лошадь к коновязи.

Я отсчитал ему пятьсот золотых, а остальное обещал заплатить после. Афгул ушел продавать свои одеяла и вернулся через два дня. За это время я занял деньги у ростовщика под большие проценты и заплатил часть долга афгулу. — За мной оставалось сто монет, но взять их было хоть убей негде. Тогда я продал лошадь афгулу за сотню и отдал долг. Поступил как честный человек, но все вокруг почему-то называли меня глупцом…

— Этот анекдот я слышал от тебя на прошлой Хали-пудже, — нетерпеливо махнул рукой раджуб, — неужели нельзя было придумать что-нибудь новенькое? Считай, что на этом выбыл из борьбы. Твоя очередь, Вегаван.

— Помнишь ли ты, государь, как отправил меня искать достойных претендентов на роль Одноногого Синга? — торжественно начал вазам. — Как повелел найти самого глупого человека в Гадхаре?

Я не смог исполнить твою волю, ибо все жители нашей страны настолько умны и сообразительны, что можно лишь диву даваться.

Встретил я, например, одного человека, ехавшего верхом на муле. На голове у него была привязана тяжелая ноша. Я осведомился, зачем он водрузил ее себе на макушку, на что тот ответил: "Чтобы мулу было легче".

"Вот сообразительный парень!" — решил я и отправился дальше.

Другой раздавал милостыню: все, что у него было, в честь рождения сына. От жены, с которой развелся. "Что ж, — заключил я, — и это разумно, не надо копить денег на содержание наследника".

Третий прибил себе руки гвоздями к крышке сундука: чтобы воры не унесли золото. Четвертый мочился в собственный колодец, чтобы воду не пили чужие…

— Хватит, хватит! — перебил раджуб. — Повезло мне с вазамом. Что скажешь о себе, млеччх?

Конан уже понял, что проиграл, еще не вступив в состязания. Он готов был померяться силой и ловкостью хоть с демоном, хоть с десятком-другим воинственных пуджаров, готов был ловить руками хищных рыб-пираний или пройти без обуви по раскаленным углям, но придумать с ходу дурацкую историю… Нет, это выше его сил!

Хорошо, что за плечами добрый меч, за поясом кинжал, а грудь прикрывает зеркальная кольчуга клинхов: никто не сможет бросить его и девушку крокодилам. Во всяком случае, живыми.

Расставив пошире ноги, варвар исподлобья глянул на раджуба и мрачно изрек:

— У меня нет никакой истории. Но я могу сказать, кто здесь настоящий четвертый дурак.

Седые брови длинноносого поползли на лоб.

— Кто же?

— Ты, государь. Как еще назвать человека, который тратит время на поиски глупцов, вместо того, чтобы заниматься делом?

Стало тихо. Рука Кашьяны потянулась к рукояти сабли, вазам грозно прищурился…

Повелитель гадхарцев вдруг захохотал не по-старчески громко, потом поднялся и объявил:

— Ты победил, млеччх! Только человек, напрочь лишенный мозгов, может сказать подобное в лицо раджубу! А теперь поглядим, как ты умеешь ловить рыбу в мутной воде и отличать истинное от ложного.