"Заговор теней" - читать интересную книгу автора (Олдмен Андре)

ГЛАВА 9. Дангун. И женщины на что-то годятся

ород песьеголовых стоял на склонах котловины, окруженной холмами. Поверху кругом шла зубчатая стена с пятью башнями, над которыми реяли золотисто-зеленые стяги. А в центре города, там, где обычно устраивают главную площадь, зияла темная дыра каменного провала, зловещая, как вход в преисподнюю.

Когда-то сюда из-за облаков упала огромная глыба, отчего земля содрогнулась до самого побережья Боденского залива, и огромные волны прокатились через Вендийское море, сметая жалкие хижины дикарей на множестве островов. Небесный посланец провалился в Нижний Мир, откуда ударил огненный смерч, выплеснув древний ужас и осколки тускло светящихся фиолетовым камней — зрелище было величественное и устрашающее, а потому навсегда осталось в преданиях вендийцев. Неведомые кристаллы, взлетев высоко над землей, подобно чудесному фонтану, снова исчезли в провале вслед за снопами пламени — лишь один упал на край пропасти.

Сотни раз проливались на джунгли дожди, и сотни раз сжигало травы летнее солнце, прежде чем в этих краях появилось некое племя сильных и бесстрашных людей, не убоявшихся прийти в проклятые молвой места и здесь поселиться. Привели их мудрецы, ведавшие тайну фиолетового кристалла, который стал залогом благополучия и процветания племени, построившего город в холмах, рядом с пропастью — талисманом, дарующим счастье целому народу.

Сейчас магический кристалл покоился на дне каменного провала, и там же таились ужас и проклятие песьеголовых.

Стоя возле резных каменных перил круглой площадки дворцовой башни рядом с раджубом Абдрсаном, Конан, чьи зоркие глаза легко могли разглядеть кисточку на шлеме стражника, ходившего с копьем на плече поверху стены на противоположном холме, внимательно вглядывался в похожую на пасть гиганта круглую дыру посреди города. Серый туман клубился между каменных стен, скрывая то, что таила пропасть, за многие годы поглотившая тысячи песьеголовых. Они шли туда добровольно, отдавая свои жизни в надежде, что их потомки освободятся от древнего проклятия, порожденного не злобной волей служителей темных сил и не коварными происками врагов, а всего лишь женским состраданием и роковой неосмотрительностью.

И вот теперь в чрево земли предстояло отправиться Конану.

— Глубок ли провал, сын Снайгу? — спросил киммериец хозяина дворца.

Абдрасан печально глянул на северянина. В зеленых глазах раджуба таилась неизбывная грусть, как и у всех его соплеменников. Острые уши подрагивали, как бы к чему-то прислушиваясь. Голова его была, несомненно, собачьей, но никто не осмелился бы назвать его лицо «мордой» — в причудливой смеси черт животного и человека преобладали последние. И оба слившихся воедино существа принадлежали к самым благородным созданиям: если бы Абдрасан был псом, он спокойно и величественно возлежал бы у королевского трона, будь повелитель сынов Снейгу полностью человеческим существом — ваятели лепили бы с него статуи благородных героев древности, столь совершенных, что никто из ныне живущих не обладал безукоризненностью их черт.

К несчастью, он не был ни тем, ни другим.

— Мы не знаем, — ответил раджуб песьеголовых, теребя завитую, умащенную благовониями шерсть на подбородке. — Я уже говорил тебе, сын Коваля, что никто не возвращался из пропасти.

— Но можно бросить камень и считать, пока он будет падать, — возразил варвар.

Абдрасан кивнул.

— Мы бросали камни. И ничего не услышали.

— Может быть, у пропасти нет дна?

— Есть. Моррокан лежит там. И Хохотун обитает на дне, бродит и смеется. Ночью слышно. Камни, которые мы бросали, попадают в поле кристалла. Быть может, звук их падения слышат где-нибудь в Айодхьи или Уттакальте. Вспомни, что я рассказывал о действии талисмана.

Историю Моррокана, святыни песьеголовых, выплеснутой когда-то фонтаном подземного огня и вновь канувшего в пропасть при обстоятельствах жутких и трагических, Конан узнал за столом пиршественного зала, где, среди прекрасных статуй и колонн, украшенных тонкой резьбой, его и вендийку угощали как самых почетных гостей. Угощали фруктами, ягодами и салатами, приготовленными столь искусно, что ни одно из блюд не походило на другое. Песьеголовые избегали животной пищи и ели мясо, как узнал впоследствии киммериец, лишь закрывшись в своих комнатах и поставив у дверей стражу. Они стыдились всего, что напоминало о их двойственной природе, и самым страшным проклятием, бытовавшим среди этих существ, было пожелание недругу до конца дней своих грызть кости.

Впрочем, песьеголовые обладали весьма мягким нравом, ссорились редко, а с соседними племенами и вовсе не воевали. Случались лишь редкие стычки с болотниками. Никто из посторонних не забредал в эти земли, овеянные жуткими легендами, а сами сыны Снейгу старались не показываться на глаза людям, посылая торговать в вендийские города женщин. Женщины у них были обыкновенные, если, конечно, не считать особой привлекательности тонких черт их прекрасных лиц и изящества стана. Жены песьеголовых были столь же прекрасны, как беломраморные статуи, во множестве украшавшие город, как здания и храмы, как искусная роспись стен… Всё, что видел Конан в этом городе, несло на себе печать высокого мастерства: изящная серебряная и золотая посуда, украшенная эмалью, одежда из тонкой златотканой парчи и прекрасного патола, невиданные украшения, носимые как женщинами, так и мужчинами, привлекающие не столько обилием драгоценных камней, сколько поистине фантастической виртуозностью изготовления, и, конечно, оружие: трехгранные мечи, кинжалы с двумя и даже тремя лезвиями, метательные диски, покрытые искуснейшей гравировкой, копья с наконечниками в форме птичьих голов с острыми клювами, секиры с рукоятями из слоновой кости…

Сидя за пиршественным столом по правую руку от раджуба Абдрасана, Конан вспомнил дротик, вонзившийся между лопаток серолицего вонючки в тот самый момент, когда людоед собирался снять с него скальп. Пожалуй, оружие, украшенное тонкой резьбой и золотой инкрустацией, могло бы стать прекрасным украшением самой изысканной коллекции какого-нибудь хайборийского короля. Явись киммериец с такой вещицей, скажем, к немедийскому монарху, он мог бы заработать немало звонких монет. Или стать рыцарем — за особые заслуги. Песьеголовые же так и оставили свой дротик торчать в теле жреца, нимало не заботясь о том, что он может попасть в руки других дикарей.

Схватка на болоте была короткой. Ее даже трудно было назвать схваткой: жрецы пали под ударами дротиков, остальные ыухе с воплями разбежались. Один из песьеголовых, одетый в добрые сапоги, широкие сальвары и пурпурную куртку с золотыми пластинами на груди, приблизился к пленнику, сорвал с его лица паутину и коротко спросил:

— Киммерия?

Варвар кивнул в полной растерянности: он привык, что вендийцы слыхом не слыхивали о его родине и называли всех чужаков, пришедших из-за Гимелийских гор, просто «северянами».

Песьеголовые отвязали его и девушку от кольев. Впрочем, руки и ноги Конана оставались связанными, что настраивало его на весьма невеселые мысли. Ка Фрей повезло больше: ее освободили от пут и вернули платье, которое вендийка надела с крайней поспешностью. Потом нежданные освободители подняли киммерийца на плечи и двинулись вверх по склону, туда, где за плотной стеной колючих кустов лежало зеленое плоскогорье, а дальше — холмы странного народа. Последнее, что видел варвар на дне лощины — коленопреклоненный жрец Бертудо, рыдавший над телами шаманов: единственные существа, хоть как-то разумевшие его возвышенные речи, отправились на встречу с Мировой Лягушкой, не оставив преемников, и дело, которому служитель Митры посвятил всю свою жизнь, оказалось загубленным самым печальным образом…

Наверху Песьеголовые уместили свою ношу внутри крытых носилок, обитых чем-то мягким и пушистым. Туда же забралась Ка. Носилки дрогнули, поднимаемые на плечи воинов, и плавно поплыли куда-то в неизвестность.

— Проклятие, — выдавил варвар, плюясь набившимися в рот комками паутины, — из проруби да в горн! Попробуй развязать мне руки.

Но девушка только отрицательно покачала головой.

— Они не причинят нам зла.

— Почему ты так решила?

— Песьеголовые никогда зря не убивают людей.

— Прикончили же они людоедов!

— Это не люди. Они хуже… — Она хотела сказать «хуже якшей», но вовремя вспомнила, что Конан глотал с Тримрой дым ночного костра и закончила: — …хуже обезьян!

— Вижу, ты кое-что знаешь об этих двуногих песиках, — проворчал варвар.

— Неприкасаемые и Песьеголовые похожи, а потому иногда общаются. Люди презирают и нас, и сынов Снейгу.

— Сынов Снейгу?

— Так звалась их мать-прародительница. Глупые люди зря их боятся: они очень умные и добрые.

— Если так, почему меня не развязали?

— Не знаю, о супруг мой. Думаю, это вскоре разъяснится.

Ка Фрей оказалась права. Вскоре носилки опустили, полог раздвинулся, и воин в пурпурной куртке перерезал путы Конана.

Когда киммериец выбрался наружу, он обнаружил, что находится в огромном зале, полукруглый, расписанный яркими красками свод которого поддерживали украшенные резьбой колонны. Посреди зала возвышался нефритовый постамент — не то алтарь, не то подножие трона. Впрочем, на возвышении ничего не было.

Тот же воин подал киммерийцу его одежду, перевязь с мечом и сумку. Конан быстро облачился, закинул оружие за спину и, освободив застежки, откинул кожаный клапан. Оба ореха, золотистый и тот, в котором плавал полип, были на месте. К своему удивлению он обнаружил в сумке и третий плод: побольше, с грубой, покрытой наростами кожурой, обмотанный белесыми нитями все той же упругой паутины.

Варвар уже собирался спросить у выбравшейся из носилок девушки, не ведает ли она что-либо о происхождении сего предмета, но тут широкая дверь растворилась, и в зале появилась процессия существ с собачьими головами в богатых длиннополых одеждах. Ярко блестели многочисленные украшения, долетавший из широких окон ветерок слегка шевелил кисточки на островерхих головных уборах. Они выстроились полукругом возле возвышения и молча поклонились киммерийцу и вендийке.

— Приветствуем тебя, сын коваля, — услышал Конан негромкий мелодичный голос.

Вперед, прижимая унизанные перстнями пальцы к могучей груди, выступил песьеголовый в золотисто-зеленой мантии.

— Я Абдрасан, раджуб сынов Снейгу, — сказал он. — Прости, что доставили тебя во дворец связанным. Мы опасались, что, не разобравшись, ты сгоряча воспользуешься своей недюжинной силой, дабы обрести свободу. Поверь мне, ты больше не пленник, как и твоя спутница. Будьте гостями в моем доме.

Прикинув, что ему вряд ли стали бы возвращать оружие, замышляя при том что-либо коварное, Конан решил проявить ответную вежливость. Он ощерил крепкие зубы, ударил себя в грудь огромным кулаком и рявкнул:

— Клянусь задницей Нергала, было очень любезно с вашей стороны вытащить нас из дерьма! Занесет в Киммерию, милости прошу в мою резиденцию. Спросите Конана Разрушителя, всякий покажет. Угощу пивом и козлятиной. Любите с кровью?

Он покинул родные долы столь давно, что вряд ли кто-нибудь теперь помнил на родине юнца, бежавшего из отчего дома в поисках приключений. Однако Конан решил держать марку: пусть принимают за киммерийского князя, если уж им ведомо, откуда он родом. Мог же и сын кузнеца добиться высокого общественного положения! А полусырое мясо, по мнению варвара, было бы самым подходящим угощением для существ с собачьими головами, окажись они каким-либо чудом у него в гостях.

Поэтому он немало удивился, заметив мелькнувшие в зеленых глазах хозяев отвращение и гнев. Впрочем, то была лишь мимолетная тень, растаявшая без следа — песьеголовые вновь смотрели на него приветливо, с какой-то непонятной надеждой.

— Благодарим тебя, киммериец, — сказал Абдрасан, — хоть мы и лишены возможности покидать стены нашего города. Пока. Но мы сможем воспользоваться приглашением, как только обретем свободу. Надеюсь, ты нам поможешь.

— Я у вас в долгу, — Конан ждал чего-либо подобного и прикидывал, какую плату от него потребуют за спасение из лап людоедов, — Но что может северянин из того, чего не могут столь сильные и храбрые воины, коими вы, несомненно, являетесь?

Произнеся эту складную речь, варвар остался весьма собою доволен: все же он кое-чему научился, обретаясь бок о бок с велеречивыми вендийцами.

— Я знаю что ты должен сделать, — развел Абдрасар руками, — но не знаю как. Возможно, у тебя есть то, что поможет решить задачу. А чтобы ты лучше понял, о чем идет речь, отправимся в трапезную и там, за угощением, я расскажу историю нашего народа и открою причины беды, его постигнувшей.

Угощение было превосходным и подкрепляло силы не хуже доброго куска мяса. Конан не жалел даже об отсутствии вина: напитки, подаваемые прекрасными прислужницами хоть и не кружили голову, но согревали кровь и проясняли мысль.

Киммериец слушал повесть раджуба внимательно, стараясь не упустить ни малейшей детали, ибо точку в этой давней истории предстояло поставить ему. Или погибнуть.

Все началось спустя добрую сотню лет, после того как племя клинхов (так звались предки песьеголовых, бывшие тогда людьми обычными, разве что более сильными и красивыми, чем другие вендийцы) построили город Дангун на холмах вокруг пропасти. Моррокан, фиолетовый кристалл, извергнутый некогда из недр земли огненным смерчем, сделал их неуязвимыми для врагов. Камень сей обладал удивительной способностью напускать морок, и когда недруги подступали к городу клинхов, они видели стены совсем не в тех местах, где они стояли на самом деле: воины карабкались по приставленным лестницам, но укрепления вдруг таяли в воздухе, и солдаты падали с высоты, разбиваясь насмерть. Нападавшие вступали на мосты, перекинутые через глубокие рвы и казавшиеся прочными — мосты исчезали, и люди летели в глубокую воду, кишащую крокодилами. Конница клинхов атаковала вражеские войска с фланга, и пока военачальники посылали своих кшатриев отбить нападение, кони исчезали вместе с всадниками, словно мираж в пустыне, а настоящие бойцы обрушивались на врага совсем с другой стороны… Много еще чего умел чудесный камень, и не было лучшей защиты для мирного народа, желающего спокойно жить в своих землях.

Такое положение дел, конечно, не слишком устраивало воинственных князьков, всякий из которых желал прославиться великими подвигами и завоеваниями. Более всех усердствовали раджубы гадхарцев, племени, жившего по соседству с клинхами и поклонявшегося богине смерти Ха-ли…

— Я слышал, — прервал в этом месте Конан рассказ Абдрасана, — что гадхарцы сумели одолеть Девятирукую, когда в их землях выросло гигантское дерево, затмившее листьями солнечный свет, а Богиня Смерти приняла облик тигрицы и зализывала его ствол, поврежденный незадачливыми дровосеками.

— Так говорят сами гадхарцы, — отвечал повелитель песьеголовых. — Правда или нет — никому не ведомо. Наши соседи лукавы и надменны, а их повелители не раз воевали даже с Айодхьей. Правда, раджуб, ныне сидящий на троне в Городе Слона, весьма разумен и незлобив. Думаю, он недолго удержит престол: страной обычно управляют вельможи, а не монархи. Как бы то ни было, храм Хали — главное святилище гадхарцев, а Халипуджа — их самый любимый праздник. Брахманы утверждают, что Богиня Смерти особо покровительствует тем, кто хоть раз смог оказать ей достойное сопротивление. Может, она и полюбила гадхарцев за то, что они когда-то разрезали ей язык. Но вернемся во времена, когда наши предки еще были людьми.

Однажды принц Саббха, наследник дома Дангуна, отправился на охоту. Он погнал оленя, оторвался от свиты и заблудился в чаще, где на него напал леопард. Юноша вступил в единоборство с голодным зверем, который сбил его с коня и подмял, вонзив острые когти в грудь принца. Саббха был на волосок от гибели, когда из-за кустов выскочила огромная трехголовая собака с длинным чешуйчатым хвостом, подобным хвосту дракона, и набросилась на леопарда. Она одолела хищника, но и сама получила смертельные раны. Странное существо смогло доползти до своего логова, где испустило дух, как ни старался принц ему помочь, перевязывая раны и прикладывая к ним целебные листья. То была мать-прародительница Снейгу.

— Она назвалась? — спросил Конан.

Сидевшая рядом Ка Фрей испуганно тронула киммерийца за руку, но варвар не понял ее жеста, полагая, что если у собаки может быть три головы, то почему бы хотя бы одной не говорить по-человечески.

— Нет, конечно, — терпеливо продолжил Абдрасан, — ибо не обладала даром речи. Животные разговаривают только в сказках.

Конан вспомнил о попугаях и воронах, но промолчал.

В логове удивительного существа обнаружился щенок: очень крупный и сильный, но в остальном обычный, с одной головой и без драконьего хвоста. Естественно, принц взял его с собой, и собака с тех пор жила во дворце, верой и правдой служа своему хозяину.

Прошло несколько лет, Саббха сел на престол Дангуна и стал править своим народом мудро и справедливо, как все его предшественники. Пес, получивший имя Лаппа, всегда находился при нем и был настолько смышлен, что раджуб часто разговаривал с ним, как с человеком.

Тем временем повелитель гадхарцев по имени Рижас решился положить конец независимости клинхов. Принеся Богине Смерти обильные кровавые жертвы, с помощью жрецов Кали он вызвал из Нижнего Мира жуткого одноглазого демона и приказал ему похитить магический кристалл.

— Значит, чары Моррокана не действовали на одноглазого? — спросил Конан.

— В том-то и дело, — отвечал Абдрасан, — сие существо обладает способностью отличать истинное от кажущегося. Его единственный зрачок устроен таким образом, что видит морок как бы полупрозрачным, в то время как для обычного глаза иллюзия является полной. Поэтому демон нашел настоящие ворота, которые клинхи, будучи уверенными в своей полной безопасности, никогда не закрывали, проник во дворец и похитил талисман с алтаря, который ты видел в соседнем зале.

— И что же, стража его не заметила?

— Увы! Наши предки столь доверяли чарам Моррокана, что не выставляли стражу. Впрочем, демона обнаружили по жуткому хохоту, который это существо издает время от времени, и даже попытались уничтожить, но стрелы и копья отскакивали от его шкуры, словно она была из булатной стали.

— В глаз надо было бить! — стукнул киммериец кулаком по столу. — Или ваши лучники разучились стрелять, бездельничая посреди своих миражей?!

— Лучники стрелять не разучились, — спокойно ответил раджуб песьеголовых, — и десяток стрел угодили именно туда, куда были направлены. К несчастью, зрачок монстра оказался прикрыт хрустальной оболочкой, не пробиваемой для железных наконечников.

— А ваши маги? Проспали?

— Нет, не проспали. Маги применили все свое искусство и одолели демона, скинув его в пропасть.

— Так в чем же дело? — удивленно вскричал варвар. — Вам что, не дает покоя его хохот, мешающий спать по ночам? Натащите камней побольше и засыпьте бестию!

— Это можно было бы сделать, если бы не одно обстоятельство.

— Какое же?

— Чудовище низринулось в бездну, не выпуская из лап чудесный кристалл.

Ка Фрей тоненько вскрикнула и вцепилась в руку киммерийца так, словно увидела в дверях якшу со стеблями травы куша и горшком топленого масла в лапах.

— Нд-а-а, — протянул варвар и в первый раз за всю трапезу пожалел, что нет под рукой хмельной чарки, которую можно опрокинуть вместе с сынами Снейгу в знак печали, — значит, ваш талисман пропал?

— Не совсем, — сказал Абдрасан. — Камень лежит на дне пропасти. Он цел и невредим, но его действие ограничивается лишь каменным провалом, в котором обитает Хохочущий демон. Со времени его падения наш город стал беззащитным.

— У вас есть стены, оружие и воины, — проворчал киммериец, который всегда считал, что магические фокусы если и способны защитить, то ненадолго и уж гораздо менее надежно, чем добрый меч и тяжелый кулак.

— Все это у нас есть, — кивнул раджуб, — и, поверь, наши предки были неплохими воинами. Они мужественно отражали атаки войск Рижаса: немало его кшатриев нашли смерть под стенами Дангуна. Тогда гадхарцы обложили город, перекрыв все дороги, и приступили к осаде. Она продолжалась почти год. Запасы продовольствия кончились, и клинхи стали умирать один за другим. Тогда-то и поклялся раджуб Саббха, что отдаст в жены свою дочь, прекрасную Силлу, тому, кто принесет во дворец голову повелителя его врагов.

— Подозреваю, такой смельчак нашелся, — вставил Конан. — Кто же был сей отважный воин?

— Это был Лаппа.

— Лаппа? Собака?!

Киммериец не смог скрыть изумления.

— Да, — вздохнул Абдрасан, — любимый пес раджуба. Однажды он исчез из дворца. Рассказывают, что когда Лаппа появился возле шатра Рижаса, гадхарец, знавший чья это собака, воскликнул: «Даже неразумный зверь выбирает сторону сильнейшего!» И взял пса к себе. Лаппа лизал сапоги надменного военачальника, а ночью отгрыз ему голову, выскользнул из шатра, вернулся со своей ношей в Дангун и положил голову Рижаса к подножию трона…

Варвар был в восторге.

— Аи да зверюга! — воскликнул он, снова сожалея об отсутствии кубка, на сей раз заздравного. — Пес, конечно, получил самую жирную… Кром! Да ведь раджуб обещал тому, кто принесет голову, свою дочь!

— Вот именно, — голос Абдрасана звучал печально, — обещал. А слово раджуба — закон, и награда по праву причиталась Лаппе, который спас город: после страшной гибели своего предводителя гадхарцы сняли осаду и убрались восвояси. Посему Саббха стал думать, как выйти из создавшегося положения. Он обратился за советом к лесной женщине, жрице бога Сомы, и та обещала помочь…

— Опять колдовство, — пробурчал Конан себе под нос. Он уже догадывался, что добром эта затея Саббхи не кончилась.

Вичитравирья — так звали колдунью — явилась в Дангун и обещала помочь. Она открыла клинхам имя странного существа, спасшего некогда их повелителя от леопарда. Снейгу была последней в роду созданий, населявших земли Вендии столь давно, что память о тех временах почти изгладилась из людской памяти. Ее трехголовые предки были полусобаками-полудраконами, крылатыми порождениями демиургов, посланными небожителями в помощь древним властителям в их борьбе с Силами Тьмы. Издавна эти существа жили бок о бок с людьми, а когда срок жизни великого воина или прославленного короля подходил к концу, жрецы вырезали у него из груди еще живое, трепещущее сердце и отдавали предкам Снейгу, так что частица души героя переходила к ним — по заветам богов.

Потом наступили дни великих катастроф, и лишь немногие трехголовые их пережили. Постепенно они вырождались, теряя мощь и утрачивая способность летать, но капли крови древних героев все еще передавались из поколения в поколение, пока последняя представительница собак-драконов не пала, защищая человека. Она погибла, родив незадолго до того Лаппу, обычного с виду щенка, в теле которого, однако, трепетала еще священная искра.

Ее и предстояло разжечь с помощью бога Луны, покровителя всех превращений.

По приказу Вичитравирьи мастера отлили тонкостенный золотой купол и установили на алтаре, где еще недавно покоился Моррокан. Колдунья велела поместить пса под сверкающую полусферу и в ночь полнолуния совершила необходимый обряд. Она строго-настрого запретила поднимать купол до тех пор, пока существо, порожденное ее волшебством из тела собаки, само не выйдет из своего убежища, — с тем и удалилась.

Прошел день, другой — из-под золотой полусферы не доносилось ни звука. На пятый день страшное беспокойство охватило всех, кто знал о чародействе: что бы ни происходило с собакой, Лаппа мог умереть от голода. И больше всех волновалась принцесса Силла. Трудно сказать, что больше ее мучило: сострадание к мужественному псу или любопытство, порожденное рассказами колдуньи о древних героях, в одного из которых суждено было ему обратиться. Что если прекрасный суженный явится мертвым, погибнувшим от истощения? Мысль эта была столь нестерпима, что принцесса, захватив поднос с фруктами, тайком пробралась ночью в зал и приподняла купол…

— Так и знал! — прервал тут рассказ Абдрасана варвар. — Говаривал один кордавский палач, разогревая свое клеймо: «Все зло от женщин». Мыслю, ничего хорошего она под тем золотым горшком не увидела.

— В последнем ты прав, сын коваля, — печально молвил раджуб, — принцесса поторопилась и нарушила запрет колдуньи, хотя и из лучших побуждений. Как только она приподняла край сферы, изнутри ударил яркий свет, и Силла узрела прекрасного юношу, распростертого на алтаре. Он был жив, и тело его было совершенно, но голова… Увы, голова не успела полностью обрести человеческие черты, хотя они и стали уже проявляться.

Узнав о поступке дочери, отец был весьма разгневан и обвенчал ее с песьеголовым Лаппой. С тех пор среди клинхов стали рождаться мальчики с головами собак, девочек же проклятие Сомы не коснулось.

— Ну, это несправедливо! — воскликнул киммериец, — Ведь запрет-то нарушила женщина!

— Не нам роптать на волю богов, — возразил Абдрасан. — И потом, согласись, за все, что делается в этом мире, отвечают мужчины, какие бы глупости ни творили женщины.

Варвар только хмыкнул и покачал головой: подобное утверждение не казалось ему приемлемым. Хотя, если рассудить здраво, нужно же чем-то платить за удовольствие, ниспосланное богами доблестным мужам в образе прекрасных вертихвосток. А в том, что за все рано или поздно приходится расплачиваться, Конан не сомневался.

— Ладно, — сказал он, решив не вступать в спор с гостеприимным хозяином, — теперь понял, в чем состоят ваши трудности. Но как могу помочь я?

— Спустишься в пропасть, убьешь демона и вернешь нашему народу священный Моррокан.

Конан даже присвистнул.

— Только-то! Если бы это было так легко, вы сами давно это сделали бы.

— А я и не говорю, что это легко, — сказал Абдрасан, морща нос, — сотни смельчаков погибли, пытаясь достать из провала талисман. Защитное поле кристалла действует, и там, где видятся тропинки и ступени, оказываются отвесные скалы, веревки обрываются, а корни кустов превращаются в ядовитых змей.

— Так почему ты решил, что я доберусь до дна?

— Потому что так сказала Вичитравирья. Она явилась сегодня утром и открыла нам, что в холмах появится некий киммериец, сын коваля, которого будет сопровождать юная вендийка. Потому мы выслали лазутчиков, один из которых и видел, как вас схватили болотные люди. Он вернулся в город, я послал отряд, и вот вы здесь.

Конан пожал плечами.

— Не понимаю, — сказал он не слишком любезно, — ты говорил, что колдунья заварила всю эту кашу с превращением Лаппы, а было это сто лет в обед.

— Даже больше, — не понял присказки песьеголовый, — но жрицы Сомы владеют секретом долголетия. Может быть, это вовсе не та колдунья, а ее дочь или даже внучка, не знаю. Как бы то ни было, она объявила, что северный млеччх должен нам помочь. Когда Моррокан будет извлечен из пропасти, его надо истолочь и давать порошок роженицам: тогда у них будут появляться нормальные дети, и клинхи снова обретут свой прежний облик.

— Вы готовы ради этого отказаться от магической защиты кристалла?

— Готовы! За долгие годы, прошедшие после того, как Хохочущий Демон увлек наш талисман на дно пропасти, мы научились сражаться без его помощи. Достань камень, киммериец, и ты вернешь нашему народу самое ценное что есть на этом свете — свободу!

Если бы песьеголовый раджуб стал говорить о чем угодно другом, Конан еще сто раз подумал бы, прежде чем согласиться. Но свобода… Ее варвар ценил превыше всех драгоценностей и всего золота мира, ради нее он готов был отправиться в пасть к Нергалу или сразиться с самим Змеем Вечной Ночи.

Абдрасан попал в точку.

— А сказала ведьма, как мне спуститься вниз? — пробурчал варвар, делая вид, что всецело занят чисткой банана.

— Для этого есть только один способ.

— Какой же?

— Отдаться в лапы Хохочущему Демону. Только он обладает способностью видеть настоящий путь, ведущий вниз. Раз в год, в ночь полнолуния месяца меак, монстр вылезает из провала, и тогда кто-нибудь из нас добровольно приносит себя в жертву, надеясь вырваться из его когтей внизу и одолеть исчадие Тьмы. Увы, никому до сих пор это не удалось. Сегодня, когда стемнеет, ты можешь попытаться…

— Может быть, мне лучше сразу отрезать себе голову? Насадите ее на кол и будете пугать гадхарцев. Или леопардов.

— Ты зря так говоришь, северянин. Жрицы бога Луны не бросают слов на ветер. Вичитравирья сказала — у тебя есть нечто, что поможет одолеть демона.

— Ах, вот в чем дело. — Варвар даже хлопнул себя ладонью по лбу. — Какая смышленая старушка! Ну конечно, у меня есть Плод Желаний, только, говоря по чести, я обещал его не есть и не продавать, пока не принесу в Айодхью.

— Плод кальпаврикши тут не годится, — спокойно возразил Абдрасан. — Он порожден деревом, находящимся под защитой Богини Смерти, и не станет действовать против существа, ею же порожденного.

— Тогда не знаю, о чем идет речь, — пожал Конан плечами. — У меня есть еще водоплавающий полип, но не думаю, что его свет напугает страшилище.

— Он не нужен, — кивнул песьеголовый, — камни на дне пропасти и так светятся. Может быть, у тебя найдется что-то еще?

Тут киммериец вспомнил о третьем орехе, обнаруженном в сумке. Сумку тут же принесли, плод был извлечен, паутина размотана. Верхушка ореха оказалась срезана, образуя как бы небольшую крышечку, и когда ее сняли, внутри обнаружилась совершенно белая лягушка, покрытая отвратительными язвами. Песьеголовые разочарованно вздохнули.

— Это всего лишь куикка, — сказал один.

— Ее ядом болотники смазывают свои летающие колючки, — молвил другой.

— Но он слишком слаб даже для нас, не говоря уже о Хохочущем Демоне, — заключил Абдрасан.

— Откуда она взялась в моей сумке? — спросил варвар.

Оказалось, воины песьеголовых собрали валявшиеся в грязи орехи, полагая, что они принадлежат киммерийцу. Бородавчатый плод, выроненный, очевидно, одним из жрецов ыухе, оказался в их числе, но, увы, и он был сейчас бесполезен.

Раджуб песьеголовых предложил подняться на башню: быть может, рассмотрев получше провал, киммериец найдет решение. Стоя на круглой площадке, Конан узнал следующее. Камни, брошенные в пропасть, не издают звука. Быть может, тому виной чары Моррокана, быть может, что другое. Монстр, вылезающий из провала, хватает свои жертвы за руки, и тащит их в низ с диким хохотом, а на дне, очевидно, поедает. Лапы чудовища столь мощные, что и мыслить не стоит из них вырваться… А если вырваться невозможно, то какого беса лысого вообще затевать сие предприятие?!

Конан уже собрался сказать об этом раджубу (в конце концов, бессмысленная жертва чудовищу вовсе не входила в планы киммерийца), как вдруг вендийка, о которой он почти забыл, робко тронула его за руку.

— Кажется, я придумала, — сказала она, стыдливо потупясь.

— Я тоже, — огрызнулся Конан. — Прыгну в пропасть и попрошу Индру, чтобы у меня выросли крылья.

— Тебе не надо прыгать в пропасть, о храбрейший из млеччхов, — прошептала девушка. — Ты отдашься чудовищу, а на дне ускользнешь из его лап.

— Каким образом? Отгрызу себе руки?

— Нет-нет! — искренне ужаснулась Ка Фрей, словно и вправду поверила, что варвар способен на подобное безрассудство. — Ты сделаешь, как ящерица кашахша, которая, когда ее ловят, выскальзывает из своей кожи.

Она улыбнулась, полагая, что он сразу по достоинству оценит ее замысел. Конан представил, как выскальзывает из собственной кожи, ничего веселого в том не нашел и сердито буркнул:

— Сегодня один вонючий безумец уже собирался проделать со мной нечто подобное. Ты хочешь, чтобы демон довершил замысел людоеда?

Тем не менее он решил послушать, что там придумала вендийка. Когда Ка Фрей кончила излагать свой план, киммериец решил, что и женщины иногда могут кое на что сгодиться.