"Новые приключения Грязнули Фреда" - читать интересную книгу автора (Рэйтё Енё)

Глава двадцать третья

Да-да, «Господин Вагнер» завершил свой земной, вернее, морской путь. Подходил он к концу не лихо, а плелся еле-еле по океанским просторам, спотыкаясь, сбиваясь на ходу, как и положено дряхлым старикам. Так и хочется добавить: пыхтя и с трудом отдуваясь, подобно замученному почтальону, сегодня вручающему вам посылку и думающему при этом о завтрашнем выходе на пенсию.

Многострадальный, побитый и покореженный корпус корабля, не бог весть какого справного и при жизни, его погнутые трубы океан поглотил незаметно, ленивым зевком и упокоил в топях ила, нежного и мягкого, словно материнское сердце. Старая, ржавая посудина, Капитан Грязнуля Фред, команда из весьма подозрительных типов – все они пошли ко дну. А вместе с ними потонул и выраженный крупными буквами живейший интерес к окружающему миру: «Что новенького?…» «Ничего особенного», – шелестят в ответ волны, и они безусловно правы.

Пять часов утра. «Стенли» на всех парах примчал к месту катастрофы. На сверкающей под лучами восходящего солнца водной глади от происшедшей трагедии и следов не осталось. Впрочем, нет… о борт корабля ударялись обломки мачты, бочка…

– Как в воду глядел… – растерянно бормочет Вихлястый Скелет.

Лорд Гамильтон снял шляпу. Все путники выстроились на палубе с непокрытыми головами. Молча смотрели они на пляшущие в волнах деревянные обломки и уйму мелкого хлама – на все, что пока еще напоминает: совсем недавно здесь, по поверхности океана, куда-то спешило судно, везя людей и людские амбиции. Всего лишь несколько часов назад кочегар приготовил себе сандвич с ветчиной, а штурман решил после вахты черкануть письмецо жене – что ни говори, но двадцать совместно прожитых годов так просто из жизни не вычеркнешь; кто-то из матросов заложил страницу в Библии, чтобы потом продолжить чтение… А теперь лишь эта издевательская кучка хлама напоминает о великом хаосе, из которого все мы вышли и в который обращаемся после ничтожно краткого земного существования.

Было и прошло…

Колючка Ванек, Щедрый Ротшильд, Джимми От-Уха-До-Уха, Филипп Язык-Без-Костей обменялись взглядами – испуганными, вопрошающими, укоризненными. Они стараются не смотреть на жалкую кучу обломков, но взгляд тянет туда как магнитом. Ведь это все, что осталось от «Бригитты», зачумленного корабля.

Но вот разворачивается краткий трагикомический эпизод. На палубе появляется господин Вагнер, сокрушенный горем скорбящий глава семьи, перед которым молча расступается толпа сочувствующих, давая ему дорогу. Но где та дорога, которая давала бы достаточный простор амплитуде колебаний господина Вагнера? Лицо его угрюмо, глаза влажны, он шагает, вернее, несет себя, поддерживая за штаны, мужественно пытаясь скрыть свою скорбь, а заодно и крайнюю степень опьянения. Последнее скрыть не удается: господин Вагнер икает, отчего пришпиленная к котелку свеча со стуком падает на пол. Господин Вагнер замирает у борта и смотрит на толщу воды, поглотившую названный его именем корабль, как опрокидывают одним махом рюмку спиртного. Он сунул руку в карман, чтобы в знак траура бросить в море горстку засохших цветов, но при виде летящих за борт очков в золоченой оправе сообразил, что по ошибке залез не в свой карман.

На сей раз, учитывая печальную ситуацию, господину Вагнеру простили ошибку. Ему позволили постоять в скорбном молчании, нарушаемом лишь птичьим щебетом, доносящимся из внутреннего кармана его пиджака.

– Внимание! Разворачиваемся… Полный вперед!

Сэр Максвелл приглушенным голосом изложил мистеру Тео свою просьбу: если он скоропостижно скончается в результате какой-либо безжалостной хвори, желательно забальзамировать его бренные останки. Если же кончины не произойдет, то он отказывается от бальзамирования.

Мистер Тео обещал выполнить его последнюю волю и удалился к себе в каюту. Ему было над чем поразмыслить. Судите сами. Профессор в шкафу, но супруга об этом не знает. Супруга обретается на борту, но об этом не знает Барр. Следовало бы поставить его в известность о смерти жены, но она жива. Надо бы порадовать его вестью, что супруга жива, но ученый не знает, что она умерла. Да ведь она вовсе и не умерла!..

Постойте, какая-то путаница получается!.. Рассмотрим для наглядности такой расклад: дама пик – это весть о смерти жены, а бубновый валет – шкаф в каюте…

– Я смотрю, с нервами у вас все в порядке, – констатировал заглянувший к нему Джимми. – Раскладывать пасьянсы, когда в дурдоме бунт и психи стоят на ушах!.. Лучше бы подумали, как нам быть, если окажется, что этот Вильсон и вправду прохиндей!

– Вопрос в том, каковы его намерения. Когда узнаем это, тогда и будем решать, стоит ли его бояться. И второй вопрос: насколько надежна команда.

– Большинство матросов, те, кого понабрал Вильсон, – всякая шваль.

– А те, кого набирали вы, – сплошь порядочные люди?

– Хм… Фонтан пока что ни один из них не спер. Не думаю, чтобы они выступили против меня или против вас. Ни про Васича, ни про меня никто не скажет, будто мы когда-нибудь предали своего нанимателя. Люди горазды плести всякие небылицы, где правды ни на грош, но такого вы про нас не услышите.

В шкафу заскребся пленник. Мистер Тео склонился к одному из двух больших отверстий для проветривания и шепнул:

– Спокойно! Вечером выпущу!

– Что ему там не сидится? – возмутился Джимми. – Вернее, не стоится.

Поскольку возня в шкафу не прекращалась, пришлось приоткрыть дверцу.

– Господа, – выдохнул профессор, – я задыхаюсь.

Барр хотел было углубиться в подробности, но миллионер аккуратным жестом вдвинул его обратно, слегка помогая себе коленом, поскольку профессор начал полнеть. Из дырки для проветривания донесся плаксивый шепот:

– Умоляю, пощадите!.. Меня съест моль.

– Я и сам этого опасаюсь, – шепнул в ответ мистер Тео. – Завтра же посыплем вас нафталином!

Больше о моли речь не заходила.

«Стенли» словно бы и сам почувствовал, что злой рок гонится за ним по пятам, и мчал на всех парах под траурной вуалью густого дыма к необозримо далекой цели…

Тео беспокойно расхаживал по палубе. Где, к чертям, прячется Лилиан? Неожиданно к нему подступил сурового вида тощий субъект, приметную особенность которого составляли тонкие усики с закрученными кверху концами.

– Сколько же можно уклоняться от обсуждения жизненно важных вопросов? Прозектор вынуждает футбольного судью высказаться за прямой курс на Цуиджи! Воля ваша, но так не руководят экспедицией!

– Простите, – смиренно проговорил мистер Тео. – С кем имею честь?

– Ну, знаете ли!.. – Незнакомец в чудной шляпе горшком презрительно скривил губы, отчего усы у него пришли в движение, устремясь к ноздрям, как клешни рака, нащупывающие добычу. – Следовало бы узнавать своих соратников по борьбе не на жизнь, а на смерть! Мне казалось, мы сплотились перед лицом выпавших на нашу долю тяжких испытаний.

– Готов признать, что я сплотился с вами, но это не исключает необходимости знакомства. Даю честное слово, что я с вами не знаком!

– Не стоило браться за организацию экспедиции, если вы не способны узнать человека, который не раз открывал вам парадную дверь, – с горечью произнес усатый субъект. – Я – племянник привратника из того дома, где вы живете. Вы включили меня в число участников экспедиции в качестве слесаря-водопроводчика и монтера холодильников. Моя фамилия Боргес, я швед по происхождению, хотя моя матушка родилась в Штатах, в семье торговца зерном из Массачусетса.

– Излишне докладывать о себе столь подробно.

– Лучше, если все эти сведения вы получите от меня. По крайней мере не придется выуживать их из справочников. Что же касается существа дела, то, по мнению сэра Максвелла, нам следует держаться Островов Четверга. А прозектор утверждает, что надо двигаться прямиком на Цуиджи, безо всяких отклонений.

Когда мистер Тео подоспел к столу переговоров, дебаты вылились в рукопашную схватку, и футбольный судья машинально схватился за свисток, призывая спорщиков к порядку.

– Ваше мнение, сэр? – обратился к Максвеллу мистер Тео, после того как страсти поутихли.

– Я надеюсь отыскать путешественника, опираясь на собственные наблюдения и расчеты, а также на малозначительные труды Густава Барра. Поскольку в августе он еще двигался к Цуиджи, то после сентября – конечно, если Барр был жив, – ему следовало находиться в районе островов Тонга. Ведь ввиду малой вместимости судна его запасы должны быть на исходе. Единственно возможный путь – это при помощи очень сильного полярного течения достичь Фарерских островов, откуда до португальского Самби-Сумби рукой подать.

– А если… если вы заблуждаетесь?

– Сударь, есть вещи прочнее самой прочной стали. Это скромный листок бумаги, на котором как результат математических расчетов, логических построений и высшей деятельности человеческого мозга начертано черным по белому, что дважды два по всей вероятности четыре. Не станем утверждать со всей безапелляционностью, что четыре! Здравые сомнения – в противовес нашему восприятию – необходимая составляющая науки. Но именно наше стремление к точности приводит к неоспоримому выводу: дважды два действительно четыре!

Тео взволнованно поспешил к себе в каюту. Приоткрыл дверцу шкафа, и они с Барром стали шептаться.

– Скажите, что произошло бы в том случае, если бы вы с острова Цуиджи проследовали дальше, к островам Тонга?

– Могу сказать с абсолютной точностью: матросы моей команды тотчас схватили бы меня, связали и сигналами SOS оповестили мир о том, что Густав Барр лишился рассудка. Где вы отловили эту утку?

– Не такая уж это утка…

– Простите, сударь, но она крякает! До такой чуши способен додуматься – прошу прощения – разве что какой-нибудь безграмотный дилетант. На Цуиджи я был в августе, и если до декабря двинусь оттуда в направлении Фарерских островов, тогда течением меня отнесет прямиком к айсбергам, которые нахлынут с полюса, точно как по расписанию.

Мистер Тео долго не спускал с Густава Барра испытующего взгляда. Кому из двоих ученых прикажете верить?

– У вас было судно малой вместимости, – процитировал он сэра Максвелла. – Если вы покинули Цуиджи, держась островов Тонга, вам пришлось бы довериться течению и дрейфовать до Фарерских островов, чтобы на Самби-Сумби пополнить запасы провианта и топлива.

– Теперь и вы клюнули на эту удочку? – расхохотался ученый. – Поверили, будто я нахожусь на Самби-Сумби!.. Уверяю вас, сударь, это такой же абсурд, как если бы…

– Боже правый!.. Что это?

Густав Барр проследил за взглядом мистера Тео, и у него подкосились ноги.

У окошка каюты болталась подвешенная на веревочке губная гармоника в костяной оправе и в сопровождении записки.