"Новые приключения Грязнули Фреда" - читать интересную книгу автора (Рэйтё Енё)

Глава десятая

Корабль подходил к Гонолулу. Цепочка сияющих уличных фонарей и экзотических пальм завораживала глаз.

Откуда было знать сопровождающему корабль лоцману, сколь завистливые чувства питает к капитану Вильсону первый офицер!.. Знай он об этом, тогда, пожалуй, поумерил бы грубость, с какой обрушился на Джимми из-за неловко брошенного каната. Зато самому Джимми это дало повод перечислить всех предков лоцмана, среди которых фигурировали сплошь выродки и уроды, по описанию похожие на кентавров – полуживотных и полу… кого угодно, но только не людей. А в родоначальники обидчика оскорбленный молодой человек выбрал допившегося до разжижения мозгов носорога и страхолюдную, как смертный грех, жабу, сходство которых с лоцманом, по мнению Джимми, бросалось в глаза.

В самый порт корабль не пустили до прохождения необходимых бюрократических процедур, но сквозь гигантскую завесу пыли просматривалась толпа встречающих, кожа которых отливала всеми оттенками бежево-буро-коричневого и даже синеватого цвета. Вокруг «Стенли» сновали лодки и джонки предприимчивых туземцев, готовых, подобно пиратам, взять судно на абордаж. С оглушительными воплями на десятке звучных наречий на палубу хлынули мальчишки-малайцы с корзинами фруктов на головах, китайские торговцы сувенирами – подделками под малайское народное искусство, импортируемыми из Европы. Нашествие разноязыкой орды беспрепятственно двигалось до того места на палубе, где в пиджаке и цилиндре возвышался сэр Артур Максвелл этаким воплощенным божеством первопроходцев. В руках почтенный ученый держал длиннющий свиток и, заглядывая туда, бормотал приветственную речь, которую вполне можно было принять за молитву. Пятнистый пиджак придавал ему сходство с жирафом с той лишь разницей, что означенное животное не носит цилиндра и не разражается приветственными речами.

Склонные к идолопоклонству аборигены пали ниц перед грозным кумиром, а тот поглядывал на них поверх очков. Наконец его внимание привлек диковинный субъект – темнокожий, с пятнами кремового цвета.

– Вам, геологам, не понять, – обратился он к стоявшему рядом прозектору, – какое потрясение испытываешь при виде давно вымершей породы! Согласно моей классификации, этот молодой человек относится к племени тамилов-утомилов, вот уже несколько столетий исчезнувшему с лица Земли. Лучшее доказательство тому – невероятный цвет кожи в кофейно-бежевую полоску.

– А мне этот цвет кое-что напоминает, – не согласился с ним доктор Рюгер. – Когда поверхностные ранения начинают заживать, на восьмые сутки кожа становится полосатой. В точности как у этого юноши.

Обратясь к «полосатику» на утомильском наречии, сэр Максвелл призвал его к ответу за то, что тот не удосужился вымереть несколькими столетиями раньше. Ответ последовал на языке, доступном всем окружающим. Представитель диковинной породы велел ученому не путаться под ногами, потому как из-за него никак багор не найдешь. Кстати, он – матрос, зовут его Вандер, а полоски на теле проложены струйками пота.

На прогулочной палубе поднялся невообразимый гвалт.

У палача слямзили фотоаппарат, и Сократ Швахта выражал по этому поводу бурный протест. С ювелиром от перенесенных волнений приключилась истерика. Мистер Тео нервно расхаживал по каюте.

Сумерки постепенно сгущались.

И тут на экспедицию обрушился жестокий удар!

Даже годы спустя, дойдя в своем повествовании до этого места, миллионер замолкал, делал несколько затяжек и, нахмуря брови, разглядывал пепел на кончике сигары. Все эти манипуляции должны были подготовить слушателей к значительности последовавших фантасмагорических событий.

Корабль затаился под сенью душной южной ночи. Берег с его экзотической растительностью и расплывчатыми кругами света от фонарей казался призрачным.

Всего лишь минуту назад стюард принес чай и передвинул стрелки настенных часов – это мистер Тео помнил точно. Ночь обещала быть безмятежно спокойной.

И тут, словно возникший из восточных суеверных преданий и религиозных мифов, подобно прихотливым фантазиям опиумных воскурений, подобно злому року, устрашающе грозно явился… господин Вагнер!

Да-да, явился господин Вагнер собственной персоной и застыл на пороге. Зрелище было настолько впечатляющим, что казалось, простому смертному его не пережить. Судите сами: сей господин носил большущую – от висков до середины груди – окладистую бороду… синего цвета!

И не просто синего: борода была сверкающая, сияющая, как сигнальные огни, отливающая ляпис-лазурью, чистого, насыщенного, настолько яркого синего цвета, что при одном взгляде на нее слепило глаза.

Явление более чем мистическое! Впрочем, господин Вагнер во всех своих проявлениях оказывался значительнее того, что подпадает под шкалу обычных человеческих характеристик. Даже его походку враскачку вернее было бы назвать пошатыванием, поскольку господин Вагнер вечно пребывал в той стадии опьянения, которая не идет ни в какое сравнение с обычным алкогольным дурманом. Вдобавок ко всему господин Вагнер вечно пребывал в состоянии блаженства, до краев переполненный чувством счастья и радости бытия, готовый в любой момент обнять весь этот прекрасный мир, где шесть дней длится праздник и лишь седьмой отдан труду, но лучше проспать его с утра до вечера, этот седьмой день. Следует заметить, что Вагнер отличался редкостной, слоновьей некрасивостью и добродушием крокодила – качества в равной степени способные вызвать жалость или зависть. Морщинистая, усеянная бородавками физиономия, толстые, широкие губы, редкие, прокуренные зубы – все это вместе напоминало футляр для пустой черепной коробки, а к котелку вместо цветка была пришпилена свеча.

На Вагнере красовалась майка в сине-бело-красную полоску, опаленные дочерна руки были сплошь покрыты татуировкой, за пояс из веревки был заткнут грузчицкий крюк для переноски тюков и ящиков, а гигантского размера башмаки с отстающими подошвами кастаньетным щелканьем издали оповещали о своеобразных музыкальных наклонностях владельца.

Мистер Тео почувствовал, что зрелище сразило его наповал. Так оно и вышло, только повалился не он, а господин Вагнер. Опрокинулся навзничь и захрапел. Миллионеру с помощью Джимми пришлось выгребать его из четырех углов каюты – столь вольготно развалился он, раскинув в стороны руки и ноги.

Гостя окатили водой и, как сломанную куклу, прислонили к стенке. Он встряхнулся, громко зевнул и хриплым голосом успокоил хозяев:

– Не дергайтесь, со мной полный порядок. Говорить я могу, но вы на всякий случай меня поддерживайте.

Постепенно выяснилось, что визитер в портовых кругах личность известная. Известная под кличками Синяя Борода и Гроза Морей. Происхождение первой понятно: тому, кто блещет растительностью лазурного цвета, как же еще прозываться! Сия косметическая катастрофа произошла при следующих обстоятельствах. Несколькими месяцами раньше господина Вагнера угораздило повздорить с Молчуном Другичем, грабителем, наводившим ужас даже на парней не робкого десятка. Другича обзывали еще Восьмиэтажным, поскольку он не расставался с восьмиступенчатой стремянкой. Для всех оставалось загадкой, чего ради Другич повсюду таскает с собой эту стремянку, если с восьми ступенек и в окно не залезешь, но сам он питал к лесенке нежную привязанность и окрестил ее Мелани.

Так вот, в ходе разногласий Гроза Морей по недомыслию возьми да ляпни, что Другич, мол, еще глупее, чем его стремянка. Другич бережно прислонил Мелани к стене дома и от души врезал приятелю, в результате чего тот загремел в полутораметровый котел со свежей васильковой эмалью для покраски корабельных бортов.

– На кой черт понадобилось вмешивать Мелани в наши мужские дела? – недовольно буркнул Другич вслед нырнувшему в котел Вагнеру, взвалил на плечо стремянку и побрел восвояси.

Проходивший мимо матрос то ли по пьяни, то ли по неведению извлек господина Вагнера из синей глуби, за что впоследствии жестоко поплатился.

Ядовито-синюю растительность, конечно же, следовало бы сбрить, но Вагнер сроднился с нею, как, впрочем, и свежая краска. И то правда: легко ли расстаться с этакой роскошью, способной составить красу и гордость любого мужчины!

В порыве неистребимой любви к человечеству пропитой голос его иной раз срывался на фальцет. Завидев идущего навстречу знакомого, он разражался ликующим воплем: «Ну, что новенького, приятель? Давно вышел из тюряги? Рад за тебя!» Весь мир казался ему единым дружеским кругом, где все – сплошь свои парни, с которыми ты когда-то приятно коротал время на казенных харчах за решеткой или за кружкой пива в таверне. При таком подходе к жизни господин Вагнер нередко становился жертвой оптического обмана. «Ну, что новенького, приятель?» – бросался он к известному дирижеру и шутливо грозил пальцем, когда тот пытался отпереться от знакомства: «Ты мне арапа не заправляй! Обрядился в краденый, фрак и думаешь, я тебя не признаю?!»

К сожалению, даже самые серьезные неприятности не могли разубедить Вагнера в том, что человечество состоит не только из таких добродушных и общительных людей, как он сам. Знакомые, если замечали Синюю Бороду (и такое случалось иногда), издали приветствовали его той же коронной фразой: «Ну, что новенького, господин Вагнер?» На что тот рассеянно отвечал: «Дай Бог и вам того же! Где же это я пропадал, что вы так давно меня не видели?» Бедняга пил не просыхая, а потому никогда не помнил, где он был и куда идет, и был благодарен за любую информацию. Детскую непосредственность его натуры как нельзя лучше отражает такой факт. В скверах, где ему иногда приходилось обитать, господин Вагнер украдкой срывал с клумбы свежий цветок в петлицу, но прежний не выбрасывал, а прятал в карман. Все карманы его были набиты увядшими и засохшими цветами. И это удивительное существо, на почве хронического алкогольного отравления пребывающее в пылкой любви к ближним, издали размахивало шляпой, приветственно восклицая: «Ну, что новенького?»

Однако на сей раз господин Вагнер расстарался, и зачин вышел другим.

– Мистер Тихоокеанский Трест! – несколько торжественно повел речь этот невероятный субъект, в доказательство своего реального существования только что проглотивший остаток сигары. – Я стою перед вами с открытым забралом.

На голове у него красовался всего лишь котелок, действительно круглый наподобие шлема и открытый, потому как вверху зияла дыра размером с ладонь.

– С кем имею честь? – поинтересовался мистер Тео, после того как вновь обрел дар речи.

– Я господин Вагнер! – заявил посетитель с небрежной легкостью человека, привыкшего носить звучную фамилию. Эдисон, Бенджамин Франклин или же однофамилец Вагнера по имени Рихард, вряд ли сумели бы представиться более достойным образом.

– Хоть я и не знаю, кто вы такой и что вам угодно, – оживился мистер Тео, который, как мы помним, коллекционировал чудаков, – однако рад вас видеть. Снимайте шляпу, бороду и располагайтесь как дома.

– Вам никогда не доводилось слышать о знаменитом господине Вагнере?

– Как же, доводилось. Сомневаюсь, однако, что вы та самая знаменитость, – несколько неуверенно добавил мистер Тео, словно допуская возможность лицезреть великого композитора с синей бородой.

– Вынужден развеять ваше заблуждение, – с самоуверенной усмешкой парировал гость. – Я и есть тот самый Вагнер.

– Тогда я тем более рад, – ухмыльнулся в ответ Тео, – поскольку до меня дошли неприятные слухи, что тот самый Вагнер в свое время скончался в Венеции.

– Слухи, как всегда, преувеличены. Просто отдубасили меня крепко, вот и пришлось долгонько отлеживаться.

– Мистер Тео, – вмешался Джимми От-Уха-До-Уха, – это известный мошенник и проходимец. Два зуба я ему собственноручно выбил в Алеппо. А бородищу ему наверняка выкрасили в дурдоме, чтоб не сбежал.

Выслушивая эту лестную характеристику, господин Вагнер одобрительно кивал.

– Значит, вы не имеете отношения к великому композитору?

– Имею, и даже самое прямое. Мой отец долгие годы проработал в оркестре одной заштатной оперной труппы.

– На чем он играл?

– На бегах. Все, что зарабатывал в оркестре, папаша проигрывал на бегах. Собственно, он обеспечивал звучание оркестровых инструментов. Каким образом? А вот каким: переносил инструменты в театр, где шли спектакли. Начинал с одной виолончели – значит, вроде как был солистом; позднее ему доверили еще одну, а иногда он подносил и альпийский рожок. Мой однофамилец, некий композитор Вагнер, написал оперу про Великую французскую революцию под названием «Зигфрид», и там без альпийских рожков не обойтись, потому как вся эта заварушка по сути и разыгралась из-за высокогорных лугов. Фамилия героя оперы Гесслер, ему все нипочем. У старика с головы собственный сыночек сбил выстрелом целую колоду карт… Там вся подоплека замешана на карточной игре, домино и даже на рулетке… Потому-то некоторые карты в честь оперы и революционного бунта и называют Вильгельмом Теллем, зеленым валетом, а храброго мальчонку – ультимо, или семеркой пик. Была там еще одна дамочка – Сивиллой кличут, она мастерица в лебедя преображаться, а как преобразится, так давай глотку драть, то бишь петь. Дирижер, по фамилии Шекспир, у которого я многие удачные выражения перенял, про эту дамочку говорил так: «Что нового, о коварство? Имя тебе Женщина». – Господин Вагнер икнул, готовый свалиться с копыт долой. – Как видите, сударь, я достаточно хорошо подкован в операх, мировой истории и азартных играх… По-моему, недурно было бы чего-нибудь выпить.

– Так ваше имя Рихард? – поинтересовался Тео.

– Имя мне тоже досталось от одного оперного героя.

– Ага! – живо вклинился в их разговор Джимми. – Раньше его звали Бубновым Валетом. Я тоже в музыке разбираюсь, поскольку одно время днем и ночью резался в карты.

– Мне надо поговорить с вами с глазу на глаз, – с неожиданной серьезностью заявил синебородый.

Повинуясь знаку миллионера, Джимми удалился.

– Сударь… я пришел с открытым забралом… – загадочно прошептал господин Вагнер. – Альпийский рожок требовался не всегда, только к Вагнеру, и приносил отдельный доход в тридцать центов. По причине альпийского рожка наша семья и взяла фамилию Вагнер, и в музыкальных кругах, желая задеть или оскорбить, нас так и обзывали – «Альпийские Вагнеры». А для меня – памятуя о своем дополнительном заработке – отец позаимствовал имя из одной итальянской оперы.

– Уж не хотите ли вы сказать, – занервничал мистер Тео, – что вас зовут Кармен? В таком случае наши пути расходятся.

– К счастью, это не так. В опере некий пьяница играет паяца с разбитым сердцем и без конца велит наливать кружки полней. В общем, речь идет об известном разбойнике, в честь которого меня и назвали.

– Странно, что именно о нем я и не вспомнил.

– Мое полное имя Вагнер Ринальдо-Ринальдини. Этот славный малый был итальяшкой-карманником, который плохо кончил, когда впутался в неприятную историю с Прекрасной Еленой.

– Очень рад, что вы столько всего мне наговорили с открытым забралом, – съязвил мистер Тео. – А теперь, может, все же вспомните, зачем пожаловали?

– Скажу откровенно: дайте сигару… Благодарю. Словом, я оказался посредником в сделке между газетой и корпорацией «Вагнер», – принялся объяснять он заплетающимся языком. – По сути, я основал новый трест. А что здесь такого? Суда и их владельцев я знаю, матросов тоже, преступный мир передо мной как на ладони – для бизнеса ничего другого и не требуется. Вот и предлагаю вам заключить сделку: кто найдет этого ученого, разделит славу с другим.

– Не нужна мне ваша слава, оставьте ее себе!

– Ну, знаете ли… – обиделся господин Вагнер, и его роскошная борода засверкала всеми цветами радуги. – В таком случае я попытаюсь удалиться.

Попытка, однако, не удалась: едва приподнявшись, гость тотчас плюхнулся обратно, пока наконец мистер Тео не подхватил его крепкой рукой.

– Вот спасибо! Но если передумаете, у вашего треста и корпорации «Вагнер» есть возможность… слиться. За мной дело не станет. Сегодня прибывает мой корабль… Экспедиция отправится отсюда, из Гонолулу. Поднимемся на палубу и поглядим: может, мой красавец уже подоспел. Да, а где моя свечка?

– Зачем вы пришпиливаете свечу к шляпе?

– Не в петлицу же ее засовывать и не к башмаку прикреплять! Свеча – это знак корпорации. Фонари с лодок воруют, а если на борту нет огня, полиция штрафует. Так что это мое изобретение – хоть патент бери! Прежде чем сесть в лодку, зажгу свечу, а выйду на берег, задую шляпу.

Тем временем собеседникам все же удалось выбраться на палубу, где господин Вагнер радушно приветствовал сэра Максвелла и выразил удовольствие по поводу его досрочного освобождения из тюрьмы. Опровержений он и слушать не стал.

– Только не вздумайте мне рассказывать, кто он такой! Скованные одной цепью, мы с ним вместе плыли от Коломбо до Батавии. Верно я говорю, старина?

– Пожалуйста, зажгите свою шляпу и спускайтесь в лодку! – взмолился мистер Тео.

– Смотрите, смотрите, вон мой корабль! Вышел в плавание какими-то пятью днями раньше вашего и так быстро догнал! Это ведь моя личная собственность! – хвастался господин Вагнер.

Невдалеке виднелось утлое суденышко, которое не годилось даже для каботажного плавания. Его покореженный остов сотрясался, оставляя гадать, то ли мотор слишком слаб, то ли корпус износился. И на такой старой посудине отправляться в экспедицию? Да ее накроет первой же океанской волной!

– Не пароход, а загляденье! – разливался соловьем владелец развалины. – Кто скажет, что он вот уже сорок два года бороздит океан?

Разумеется, никто не сказал бы этого про пароходишко, который даже при беглой прикидке выглядел многими десятилетиями старше.

– Какой же дурак согласится вести его в открытое море? – не выдержал Джимми От-Уха-До-Уха.

– О-о, поведет его первоклассный моряк! – возразил Вагнер и, покачнувшись, ухватился за мундир капитана Вильсона. Слабая ткань не выдержала, и рукав роскошной униформы остался в руках у пьянчуги. Мистер Тео в очередной раз спас его от возмездия.

– Корабль нашей корпорации поведет моряк лучший из лучших… Умения и ловкости ему не занимать!

– Как же кличут этого умника и ловкача?

– Немытый… то есть Грязный Фред.

– Г-грязнуля Фред?! – Джимми даже стал заикаться.

– Он самый! Сегодня прибывает из Сан-Франциско на быстроходном судне, чтобы взять на себя командование.

– Какое же это судно прибывает сегодня из Сан-Франциско?

– Ваше… – пояснил Вагнер. – Ой! Пламенный морской привет! Я и не знал, что у тебя есть братья! Близнецы, наверное… Подумать только: пятеро и все одинаковые!

Мистер Тео и Джимми обернулись.

Позади стоял Капитан Грязнуля Фред во всем своем натуральном безобразии. И в одиночестве. Это Вагнеру с пьяных глаз померещилось, будто бы Капитанов пятеро. Впрочем, лишняя четверка головорезов в плавании не помешает.