Глава 28. В штабах и в госпиталях.

   Результаты экспедиции союзников на Северную сторону, стали совершенно оглушающими. Переход через Трактирный мост, понесенные при этом потери вызвали в европейских столицах взрыв, по меньшей мере, равный взрыву мортирной бомбы в замкнутом пространстве.

   Действительно, отряд союзников в тридцать тысяч человек был наполовину истреблен, наполовину обращен в бегство. Оставлены укрепления на командных высотах, масса раненых, для перемещения которых в Смирну потребовались множество транспортных кораблей, всеобщее уныние среди войск находящихся в Крыму.

   Генерал Канробер, получив телеграфные сообщения из Парижа, собрал генералов и старших офицеров французских войск. Присутствовал при этом и генерал Боске, счастливо избегший расстрела 'нахимовскими картечницами' и непонятными 'картечными гранатами' при Черной речке.

   Коллекция русских снарядов, вернее их осколков, разорванных 'снарядных стаканов', как их начали именовать, непонятных приборов имеющих округлые очертания, чугунных круглых пуль весом в двадцать семь граммов каждая, которые разили сверху французских солдат, убивали и калечили их, уже была отправлена в Париж с дальнейшей переправкой в Сен-Сир. Там же, в этой мерзостной коллекции, присутствовали пули с явными следами нарезов, выпущенные из 'нахимовских картечниц' и извлеченные из тел раненых и убитых французских солдат.

   Настроение на совещании было с самого начало не блещущее победными реляциями. Напротив, все присутствующие неосознанно понимали, что 'легкая прогулка в Крым' поддержанная превосходством флота союзников на море, оказывается чревата очень большими потерями на суше. Никто уже не вспоминал про сражения у Альмы и Инкермане.

   Русские в оборонительных боях, что при отражении штурма передовых укреплений, что при расстреле экспедиции на Черной речке, демонстрировали такую плотность огня, такое умение истреблять нападающих, что это принуждало генеральские умы говорить о глухой обороне.

   Совещание у генерала Канробера с участием вице-адмирала Брюа, после озвучивания потерь французской армии при Черной речке о которых рассказал генерал Боске, перешло к обсуждению теоретической возможности взять Севастополь в сложившихся условиях и развязать тем самым узел европейской политики. Для пребывавших в мрачном расположении духа собравшимся, тем не менее сверкнул луч надежды.

   Адмирал Брюа Арман-Жозеф, обнадежил артиллеристов тем, что суда с лесом из Болгарии, согласно телеграфным сообщениям находятся в близости от Камышевой бухты и соответственно скоро можно будет построить козырьки над орудийными позициями. Эффективность обстрела артиллерийских позиций осадных батарей вследствие устройства над ними козырьков, русскими картечными гранатами, неизвестно как оказавшимися такими убойными и бившими так точно по сведениям генерала Роже Дельмана, должна была сойти на нет.

   Следующее сообщение адмирала о том, что к берегам Крыма отправлены три совершенно новых судна, не боящиеся обстрела современной артиллерией, вызвало большой интерес и многочисленные вопросы собравшихся.

   Как пояснил адмирал, маленькая эскадра, возглавляемая вице-адмиралом Гамеленом Фердинандом-Альфонсом, в составе трех паровых фрегатов и имеющихся у них на буксире трех бронированных плавучих батарей, отправленных к берегам Крыма повелением императора Наполеона третьего, разрешит проблему расстрела русских приморских батарей Aleksandrovskogo и Мichaaylovskogo фортов.

   На многочисленные вопросы о данных плавучих батарей, адмирал сообщил только общие сведения, которые сводились к следующему:

  - При водоизмещении тысяча восемьсот пятьдесят тонн и мощности паровой машины триста двадцать лошадиных сил, они развивают скорость хода в почти четыре узла. Их наибольшая длина пятьдесят три метра, ширина, чуть более тринадцати метров, углубление - меньше трех метров. Блиндированная защита: деревянный корпус по ватерлинии и каземат обшит железными брусьями толщиной десять сантиметров. Вооружение: восемнадцать - стодевяностопятимиллиметровых пушек. Броня из кованных железных плит прикрывает весь борт, спускаясь ниже ватерлинии. Под парами они могут развить скорость от трех до четырех узлов.

  - Какова точность стрельбы этих батарей? - задал вопрос один из генералов.

  - Поставленные на якоря плавучие батареи, неуязвимые для снарядов русских орудий и приведут к молчанию их приморские батареи. - ответил адмирал и в упоении продолжил вещать, - Вам останется господа генералы только обработать укрепления русских с напольной стороны, и произвести решительную атаку. Начиная с седьмого и шестого бастионов русских, сворачивая их укрепления в сторону Malachova кургана, вы, с помощью флота добьетесь взятия Севастополя.

   Рассказ адмирала о бронированных плавучих батареях и обрисованные им перспективы расстрела русских приморских фортов, с последующими последствиями для обороняющихся, вызвал большое оживление. А когда выступил генерал Канробер с выкладками об атаке седьмого и шестого бастионов Севастополя, с учетом проведения бомбардировки осадными батареями, укрытыми от русского обстрела козырьками, это вдохнуло в генералов надежду закончить затянувшуюся компанию быстро и без особых потерь.

  В конце совещания подошел английский контр-адмирал Эдмунд Лайонс, который выслушав французов, с непередаваемым пренебрежением к лягушатникам, сказал, что английский флот примет участие в расстреле русских батарей. Французы переглянувшись и улыбнувшись друг другу приняли к сведению поползновение союзника к участию в дележе шкуры русского медведя.

  * * *

  - Взяли!

   Санитары положили очередного раненого француза на носилки и понесли к палаткам передвижного госпиталя.

   Полковник Ларионов получивший телеграмму от штабс-капитана Логинова, о том, что последний ожидает утром множество раненных, навестил госпиталь, разместившийся в восьмой батарее, отправил под Инкерман группу медиков. Результатом его посещения, стало то, что Иван Павлович Иванов, с одним из младших врачей Еланского полка, нескольких сестер Крестовоздвиженской общины и санитаров отправились в ночное путешествие. Дорога была ужасной, лазаретные линейки мотало на рытвинах и неровностях так, что заснуть никому не удалось. Но надо было видеть счастливые лица младшего врача Еланского полка губернского секретаря Лукашина и его санитаров, когда пришел санитарный обоз, чтобы понять как пришелся вовремя "главный медик" Севастополя.

   Операционная палатка была развернута заранее, вот только оперировать в ней мог только губернский секретарь. Выпускник медицинского факультета Томского университета, мобилизованный в пятнадцатом году, Сергей Николаев, был готов сделать все для раненых, несмотря на то, какому богу они молились, но вот опыт! Опыт!

   Прибытие своего непосредственного и прямого начальника, Сережа воспринял как манну небесную. И действительно, старший врач, организовал еще два перевязочных пункта. Скомандовал, и тут же появились еще две операционные палатки, а сам Михаил Павлович, отправив во вторую палатку второго младшего врач полка, занялся сортировкой раненных. Сережа и второй младший врач Еланского полка , провинциальный секретарь Иван Кошкин, немного опасались того, что придется разделять людей на живых и мертвых. Слава Богу, что Иванов взял эту ношу на себя.

   Дело пошло быстрым темпом, санитары и просто солдаты, выделенные для переноски раненых врагов, командовавшим над этими двумя квадратными верстами штабс-капитаном Логиновым, сносили всех, кто подавал признаки жизни к палаткам, где проводились операции. Участвовали в этом и пленные, преобразованные в носильщиков, были они естественно из тех проворных хитрецов, кто при первых звуках заработавших "нахимовских картечниц" плюхнулся на землю и не поднимал головы, пока продолжалась стрельба. Подгоняемые жестами, непонятными для них матерными выражениями русских санитаров, а иногда и просто пинками, они старались перенести к палаткам побольше раненых.

   Михаил Павлович, сопровождаемый Катей, быстро оценивал состояние очередного страдальца и говорил санитарам:

  - В сторону под деревья, в палатку к легкораненым, в очередь к палатке тяжелым, под деревья, под деревья, к палатке тяжелых, к легким...

  Катя, глядя влюбленными глазами на своего Мишу, отлично понимала, что он своими распоряжениями делит раненых на имеющих надежду на спасение, и тех, кто обречен. На тех, кому нужна медицинская помощь и тех, кому требуется священник.

   Священника для этих католиков и англиканцев не было. Не было и муллы. Повинуясь минутному влечению, она отстала от своего Миши, и стала брать в свои руки ладони обреченных на смерть. Потом она уже не могла остановиться.

   Она немного знала французский язык, английский, а тем более турецкий и итальянский она не знала, но всем кого она брала за руки, она говорила иногда прислушиваясь к французам, повторявшим за ней молитву и иногда на пороге смерти поправлявшим ее:

  Accepte, Mon Dieu, toute ma liberté.

  Prends la mémoire, la raison et ma volonté.

  Tout que j'ai ou que je dispose,

  Tout à moi par toi даровано,

  Et c'est pourquoi je trahis tout à Ta disposition complète.

  Uniquement Ton amour et Ta félicité à moi accorde,

  Il y aura des richesses преисполнен,

  Je ne demanderai jamais à rien de l'autre.

  Amen*.

  Над англичанами, турками и итальянцами, предназначенными к смерти, Катя читала 'Отче наш', а когда они угасали, холодея ладонями в ее руках, она произносила скороговоркой:

  - Прими Господи душу новопреставленного раба твоего, имя его известно тебе, прости ему прегрешения вольные и невольные и даруй ему царствие Небесное.

   После этого она добавляла уже от себя:

  - Господи Всеблагий! Прости заблуждения его!

  ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

  *)Прими, Господи, всю свободу мою.

  Возьми память, разум и волю мою.

  Все, что имею или, чем располагаю,

  все мне Тобою даровано,

  и потому предаю все в полное Твое распоряжение.

  Единственно любовь Твою и благодать Твою мне даруй,

  и буду богатства преисполнен,

  и никогда не попрошу я ничего другого. Аминь.

  * * *

   Война, как сказал Н.И.Пирогов, есть травматическая эпидемия. Перевязочный пункт, в целом был подготовлен по штату полкового, вот только врачей было маловато, да и опыта у двоих младших было не сказать, чтобы много. Если по правде - практически никакого опыта не было. Мобилизовали выпускников медицинских факультетов, обрядили в форму - спасайте претерпевших в боях за Отечество.

   Как всякий военный врач, имеющий опыт полевой хирургии, Михаил Павлович прекрасно понимал важность первичной обработки ран санитарами. Если своих подчиненных он всячески пытался натаскать еще при формировании полка в тылу, и от них можно было ждать хоть какой-то отдачи, то мобилизованные пленные годились только для того, чтобы носить, помогать, убирать. Когда перед палатками скопилось около ста человек раненых, Михаил Павлович перекрестился и сказав: 'С Богом!', вошел внутрь.

   В палатке, где должны были перевязывать раненых, Иванов скомандовал переставить столы для перевязок носилочных и для ходячих раненых. Что тут же было исполнено санитарами. Посмотрел на блестящие прокипяченные инструменты в эмалированном тазике на материальном столе, разложенном из форменной укладки, покосился на бутыли с растворами пятипроцентного йода, однопроцентного хлорамина, риванола один к тысяче, двухпроцентного марганцовокислого калия; бутыли с бензином, денатурированным спиртом; туалетные принадлежности - бритва, ножницы для стрижки волос.

   У перевязочного стола, предназначенного для ходячих раненых, стоял облаченный в белый халат младший врач Александр Лукашин. Он уже вымыл руки и поэтому держал их на весу перед собой. Поверх марлевой повязки на Иванова глядели испуганные глаза.

  - Смелей Саша! Все через это проходили, все будет хорошо! - приободрил Иванов молодого коллегу.

   Рядом со вторым столиком с прокипяченным шприцем и иглами для инъекций, пинцетом, ампулами с болеутоляющими средствами и сыворотками застыл второй младший врач Миша Вайншток. Тут же, рядом со столом располагался ящик с примусом для кипячения инструментов, ящики с перевязочными материалами и портплед с шинами.

   На руки Иванову полил старый санитар, ветеран боев при Ляояне и Шахе Иван Прокофьевич Шубин. Доктор, получивший первый опыт врачевания на поле боя именно на Японской, особенно ценил его. Шубин же подал полотенце.

  - Так, Прокофьевич, срезаешь с раненого одежду, делаешь доступной рану.

  - Слушаюсь, Ваше благородие!

  - Миша, каждому укол противостолбнячной сыворотки.

  - Понял.

  - Где сестра Смирнова?

  - Сейчас, сейчас Ваше благородие, сей секунд! - засуетился один из санитаров.

   За сестрой послали, и она скоро явилась. Запыхавшись, с выбившимися из под чепца волосами, вбежала в палатку, виновато глядя на своего Мишу.

  - Мойте руки, время дорого - надевая халат, недовольно проговорил хирург, которому Прокофьевич завязывал фартук. - Прокофьич, кто там на входе?

  - Орешкин, Ваше благородие.

  - Давай командуй ему, пусть заносят и заходят. Начали!

  * * *

   Первый раненый на столе. Французский солдат, молодой с синюшного цвета лицом. Бесстрастный голос Иванова:

  - Ранение в шею, повреждение трахеи, трахеотомия. Сестра, пульс?

  - Шестьдесят, наполнение слабое.

  - Скальпель.

   Продольный разрез и в трахею вставлена серебряная трубка. Иванов чистит боевую рану уверенными движениями.

  - Сестра иглу.

   Несколько поверхностных швов останавливающих кровотечение.

  - Деканюляция по показаниям. Орешкин отметь в карточке.

  - Слушаюсь!

  - Следующий.

   На столе высокий англичанин в красном мундире, штанина отрезана, обнажена мускулистая правая нога. Англичанин непрерывно стонет.

  - Сестра, укол. Так, ...Задета кость, а рана грязная, сейчас мы тебя почистим... Шину, бинт.

   Сестры, которые приехали с доктором, мыли и кипятили инструменты, молодые врачи изредка менялись местами, только старший врач неизменно оставался на ногах. Через пару часов, когда доктор вышел подышать воздухом, к нему подвели двух французов оказавшихся докторами, для них поставили еще одну палатку, дали им в переводчицы сестру Богданову владевшую французским в совершенстве, и был открыт еще один филиал полевого лазарета. Один из французов, мсье Жан Фарне оказался хирургом опытным, он стал делать ампутации, в случае, если сустав или кость были раздроблены. Второй, под руководством Вайнштока начал чистить сквозные раны, накладывая в качестве антисептического вещества мазь Вишневского. Ощутив запах, он ругал русских за столь варварское лечение с использованием дегтя, но делал свою работу.

   Медики работали быстро, даже грубовато, спеша пропустить как много больше раненых через свои безжалостные, но умелые руки. Изредка они отходили от столов, для того, чтобы санитары смогли помочь им вымыть руки, и поменять промокшие от крови халаты. Поток раненых казался нескончаемым.

   Организация перевязочного пункта, скорость и квалификация при обработке раненых которую проявили русские, произвела на французских врачей большое впечатление. Через некоторое время стало не хватать перевязочного материала, в ход пошло чистое белье, которое распускали на полосы.

   Солдаты штабс-капитана Логинова, ворча, растягивали палатки, куда несли не очнувшихся от наркоза прооперированных.

   Для борьбы с шоком средств было немного, после окончательного гемостаза, то есть, остановки кровотечения, без которого не помогут никакие средства, идет восстановление объема циркулирующей крови, а в качестве вспомогательных мероприятий - покой, согревание и обезболивание с помощью спиртосодержащих жидкостей.

   По воспоминаниям Иванова, под Ляояном, шоковые раненые мерзли и нуждались в одеялах при температуре плюс двадцать градусов. В каждую палатку, к четырем тяжелым, прикомандировывался один легкораненый. В его обязанность входило обеспечить, исключая раненых в голову и живот, питьем, горячим, сладким и спиртосодержащим, слава богу, во французском обозе были захвачены коньяк и вино.

   Операции шли беспрерывно, но поток раненых не иссякал. Люди умирали, пока дожидались в очереди, когда их заносили в палатку, бывало и после операции. Количество раненых было огромно. После соответствующей телеграммы Н.И.Пирогов не утерпел и с несколькими врачами прямо-таки примчался на помощь из Севастополя.

   Спустя четырнадцать часов после начала работы, после ушивания чревосечения произведенного с целью остановки кровотечения, шатающегося от усталости Иванова, наконец, упросили пойти отдохнуть. Между рядами умирающих ходил отец Зосима; и, несмотря на вероисповедание соборуемых, отпускал им грехи.

  * * *

   Из дневника капитана Гребнева

  'Получив по радиотелеграфу сведения от Логинова о результатах визитации на правый берег Черной речки союзников, Андрей стал собираться в 'гости': в Бахчисарай к генералу Реаду и далее в Симферополь к Горчакову.

   На линии оборонительных укреплений, после демонстрации устроенной батареей подполковника Маркова, артиллерийский огонь не возобновлялся. Господа оккупанты заняты усовершенствованием осадных батарей, тем же самым занялись и наши войска. Тотлебен неистовуствует в желании превратить Севастопольские укрепления в несокрушимую твердыню. В ход идет все, устройство заграждений из рыбачьих сетей, минные галереи с зарядными каморами снабженные пироксилиновыми шашками, устройство укрытий для пулеметов. Полковник Геннерих со своими инженерами, капитан нашей саперной роты Коростылев и командир приданной ему двадцать первой арестантской роты штабс-капитан Коростылев, составили вместе с Тотлебеном ядро инженерной обороны города.

   Забавная вещь: оба Коростылева, находятся в родстве, командир арестантов - двоюродный дедушка нашего Аркадия Олеговича. Впрочем, есть еще и более интересный казус - полковник Мезенцев, наш поилец и кормилец, находится в это время в двух ипостасях. Умудренный жизнью пожилой человек, и он же, в возрасте четырех лет, где-то в своем имении. Мои собственные родители находятся еще в нежном возрасте и конечно не знают друг о друге, возможно и не узнают. Интересно, как будут в последующем разрешаться сии коллизии?

   Нахимов, горячо поддержав намерения Андрея, несмотря на свою нелюбовь к эпистолярному жанру, написал несколько писем. Вместе с нами к Горчакову отправился генерал Васильчиков и именно для того, чтобы с помощью генерала Вревского воздействовать на нерешительного Горчакова и его злого гения Коцебу.

   К полю боя возле Инкермана, экспедиция наша не подходила, отправившись сразу на Бахчисарай, но последствия боя мы увидели своими глазами: колонны пленных, сопровождаемые казаками, медленно двигающиеся в попутном направлении, большой обоз с трофейным оружием и огнеприпасами, несколько орудий направляющихся в сторону Севастополя'.

  * * *

   Из письма полковника Эптона Стерлинга другу

  'Я не могу поверить, что какое бы то ни было большое бедствие, может сломить Россию. Это великий народ; несомненно, он не в нашем вкусе, но таков факт. Никакой враг не осмеливался до сих пор вторгнуться на его территорию безнаказанно. Дорогой Генри! У меня очень плохие предчувствия, захватив такие ничтожные кусочки, какие мы теперь заняли, мы подвергаемся смертельной опасности.

   Само существование России в ее нынешних границах несет угрозу всему цивилизованному человечеству и особенно Британии. Ты можешь сказать мне в ответ на мои стенания, что мы господствуем на море, но я отвечу, война идет на суше. То, что до сих пор мы наносили поражения русским, ничуть не сказалось на их боеспособности, но вот два удара которые мы получили за последнее время в ответ на Альму, Инкерман и Балаклаву, очень и очень повлияли на всех в осадном лагере.

   Мы до конца выполним долг, но боюсь, что результатом наших усилий будет судьба британских фузилеров на Черной речке'.

  * * *

   В Бахчисарае размещался штаб третьего пехотного корпуса. После своей плодотворной деятельности на Кавказе, генерал от кавалерии Николай Андреевич Реад, ставший в ноябре пятьдесят четвертого года генерал-адъютантом Государя, получил его под командование, вместе с левым флангом деблокирующей армии. Правда от всего корпуса на этом фланге под командованием Реада были только три полка шестой дивизии и один стрелковый батальон. Князь Горчаков, раздергал корпус по частям, стараясь заткнуть дыры.

   В песенке сочиненной совсем в другое время поручиком Толстым, о Реаде говорилось как о неумном генерале:

  Туда умного не надо,

  Ты пошли туда Реада,

  А я посмотрю...

   В действительности, получивший хорошее домашнее образование, послуживший и в инженерных войсках, и в кавалерии Николай Андреевич был вовсе не глуп. Участник Бородинской битвы, побывавший во многих сражениях и походах, генерал Реад, до мозга костей был военным человеком, для которого выполненный приказ являлся главной добродетелью командира. Не его вина, что в сражении четвертого августа, совсем в другой реальности, командующий русской армией в Крыму князь Горчаков, был неплохим начальником штаба у Паскевича, но полководцем совсем не являлся. Своей жизнью Николай Андреевич тогда заплатил за невнятную диспозицию и неразбериху среди русских войск.

   Сейчас, генерал Реад, с большой радостью и изумлением видел вступающие в Бахчисарай невиданные войска и невиданную технику. Рассказ в штабе о том, что в Севастополь прибыла Сибирская стрелковая бригада, сформированная подобно полкам нового строя царя Алексея, в качестве эксперимента, вызвал у командира корпуса, да и не только у него вполне понятное недоверие к словам Васильчикова.

   Слишком много вопросов, готовых сорваться у Николая Андреевича и чинов его штаба с уст, были пресечены напоминанием о сохранении военной тайны. Впрочем, в приватной беседе, с участием Ларионова, Васильчикова и Реада, генерал был посвящен во все. Восторг от открывшихся возможностей, от известия о поражении союзников на Черной речке, у генерал-адъютанта, был поистине беспределен. Вопросов о собственной судьбе он избегал из врожденной деликатности, но измучил Ларионова требованиями рассказать, как и чем была окончена Крымская компания.

   Получив по большей частью уклончивые ответы и отправив в помощь оставшемуся у Черной речки батальону штабс-капитана Логинова с четырехорудийной батареей, Севский пехотный полк, большой обоз с продовольствием и фуражом, генерал Реад, немного успокоился. Но узнав о новых видах оружия и тактики, готов был сам следовать в Симферополь к Горчакову с требованием перейти к активным действиям. Возможность связаться с князем Горчаковым и с адмиралом Нахимовым 'не сходя с места', посредством аппаратуры, размещенной на повозках, двигающихся без помощи тягловой силы, вызвала у генерала очередной прилив энтузиазма.

   Получив согласие от командира третьего корпуса, выслать к Черной речке практически всех врачей и лазаретных служителей, весь парк повозок и лазаретных линеек для перевозки раненых врагов, организации питательных пунктов на пути движения обозов с ранеными, Ларионов и Васильчиков почли за благо откланяться. Экспедиция оставив в окрестностях Бахчисарая два батальона стрелков и шестиорудийную батарею трехдюймовок предназначенные для освобождения Евпатории, выступила в сторону Симферополя. Основные проблемы ждали Ларионова, Васильчикова и Гребнева в штабе Крымской армии.