Глава 26. Черная речка (Концерт) II.

   После 'военного совета', офицеры пришедших батальонов оказались в радушных руках поручика Носова. Приглашение 'закусить чем Бог послал', вызвало живейшее одобрение, а крымское вино, доставленное с помощью фельдфебеля поменявшего запасные сапоги своего командира батальона и несколько пар неучтенных солдатских на живительную влагу, пошло на 'ура'. Впрочем, господа офицеры, пришедшие на помощь штабс-капитану Логинову, внесли свою лепту в застолье.

   Через некоторое время, когда господа офицеры выпив за здоровье Государя, за победу в войне и за удачу в предстоящем бою перешли к обсуждению множества разнообразных вещей. Начали с обмундирования. Пришедшие на помощь 'севастопольцам' Сибирские стрелки, были одеты в невзрачную по цвету форму. Вместо шинелей, носили "гимнастическую" рубаху, как пояснили 'севастопольцам' офицеры 'попаданцы', а шинели имели в скатках, по уставу, перед атакой, оставляемых в выкопанных стрелковых ячейках перед позициями противника. Малозаметное на фоне местности обмундирование, против принятых в начале второй половины девятнадцатого века красивых, ярких мундиров и русских войск и войск союзников, подчеркнутых белыми перевязями патронных сумок и ранцев, выглядело совсем невзрачно.

   Потом продолжили обсуждение указа государя Александра Благославенного, о том, что в походе надобно постоянно носить шинели, чтобы мундиры не приходили в негодность. Вызывавшее наибольшее число вопросов у офицеров шестнадцатого года обмундирование солдат пехотных полков, постоянно в жаркую погоду носивших шинели, получило объяснение:

  - Тринадцатого мая восемьсот семнадцатого года - для облегчения солдата в походе и для сохранения его амуниции, постановлено, чтобы в это время он всегда был в шинели ...

  - Простите капитан! Но ведь летом жарко!

  - Государь Александр Благославенный, в ноябре семнадцатого года, при обсуждении введенного описания пехотной амуниции, в ответ на возражения Барклая, предлагавшего не определять четко, что в походе солдату быть именно и только в шинели, а разрешить иногда быть и в мундирах сказал, а значит повелел: "Портить мундиры в походах невместно, прежде бывало, что русские войска, столь блестящие на смотрах, в походах походили на нищих". С тех самых пор и ходят солдаты в походе летом в шинелях.

  - А мундиры?

  - А мундиры, прапорщик, лежат на складах! Дабы не портились и не трепались!

  - Понятно! А я думал, почему матросы на батареях в рубахах, а солдаты в шинелях!

  - Именно поэтому! Мундиры бережем!

   Через некоторое время, имевшиеся в составе батальонов немногочисленные кадровые офицеры 'образца четырнадцатого года', попросив слова перед собранием, захотели спеть 'Журавля'. 'Предки', осторожно поглядывая на своих командиров, не понимали, что сие означает. Прапорщики шестнадцатого года тоже с большим интересом хотели послушать 'Журавля', про которого они, безусловно, слышали от своих командиров в школах прапорщиков.

  - Соберемтесь-ка, друзья,

   Да споем про журавля!

   Первым пропел известные строки подполковник Аристарх Матвеевич Майков, вполне смирившийся с ролью командира 'засадного отряда', по плану Логинова размещавшегося в глубине обороны. Прикинув шансы наступающей стороны, подполковник вполне отдал дань уважения к этому 'старшему прапорщику'. Огневой мешок союзникам он вполне оценил с первого взгляда, а возражал штабс-капитану, исключительно из того, что сам хотел придумать такой план боя. Аристарх Матвеевич, остро завидовал штабс-капитану, но вместе с тем отдавал ему должное.

   Подполковнику стали подпевать всего два кадровых офицера имевшихся в Еланском полку и оказавшихся в это время рядом с ним. Хорунжий Корнеев, неизвестно откуда доставший двухрядку, моментально подобрав мотив, стал подыгрывать.

  Начнем с первых мы полков -

  С кавалергардов-дудаков.

  Жура, жура, мой,

  Журавушка молодой.

  Кавалергарды дудаки ,

  подпирают потолки

  Жура, жура, мой,

  Журавушка молодой!

  Разодеты, как швейцары,

  царскосельские гусары,

  Кто мадеру пьет без меры?

  Это конногренадеры!'

   После первых нескольких куплетов, подпевать припев которых стали все без исключения и 'севастопольцы' и прапорщики и подпоручики 'военного времени', общее отношение к гвардейцам и кавалеристам , что века девятнадцатого, что века двадцатого, стало единодушно. А Майков продолжал под звук гармони Корнеева выводить свое отношение к тем, кто получил и в его мире, и в мире, куда он попал, счастливый билет в круг элиты со стороны 'серой' армейской пехоты:

  Из полков же самый тонный -

  То лейб-гвардии полк Конный.

  Жура, жура, мой,

  Журавушка молодой!

  А кто в бабах знает толк?

  Это славный Конный полк!

  А кто строен, очень мил?

  Это желтый кирасир.

  Кто в старушках знает толк?

  Кирасирский синий полк.

  Все красавцы и буяны

  Лейб-гвардейские уланы.

  Кто в Европе первый лгун?

  То лейб-гвардии драгун.

  Появившийся после обхода позиций Логинов, услышав совершенно нецензурный куплет

  Кто кобыл е...т ужасно?

  То лейб-гвардии запасный!

  решил прекратить это безобразие, сделав знак рукой Корнееву, чтобы он прекратил играть, и когда господа офицеры вошедшие во вкус остановились в песнопениях, сначала высказал свое отношение как он выразился к 'презрительным' песнопениям по отношениям к гвардии и к кавалерии, потом попросил хорунжего подобрать музыку, запел старинную песню Николаевского Кавалерийского училища, существовавшую чуть ли не со времен Лермонтова, послужившую основой для множества подражаний от казаков до инженеров:

  Едут поют юнкера гвардейской Школы

  Трубы, литавры на солнце горят

  Лейся песнь моя, лю-бимая

  Буль-буль-буль бутылочка казенного вина

  Наш эскадронный скомандовал 'смирно!'

  Ручку свою приложил к козырьку

  Справа повзводно сидеть молодцами

  И не горячить понапрасну коней

  Тронулся, двинулся, заколыхался

  Алою лентою наш эскадрон

  Справа и слева идут институтки

  Как же нам, братцы, равненье держать?

  Здравствуйте, барышни, здравствуйте, милые

  Съемки у нас юнкеров начались

  Съемки примерные, съемки глазомерные

  Вы научили нас женщин любить

  Съемки кончаются, юнкера прощаются

  До чего ж короткая гвардейская любовь!

   Несколько офицеров подпевали. Остальные подхватывали второю строфу припева. Про буль-буль бутылочку казенного вина все стали горланить уже совершенно неприлично. А при окончании столь тепло проведенного вечера, хорунжий Корнеев после подначек молодых офицеров, просивших казачью песню, отвечающую ожиданию боя, исполнил старинную казачью песню:

  Не для меня, идеть вясна,

  Не для меня Дон разольется,

  Там сердце девичье забьется,

  С восторгом чувств, не для меня!

   Переборы гармони Корнеева, и слова песни, выжимающие слезу буквально у всех, вели безыскусственный рассказ о казачьей судьбе и произвели особенное впечатление на молодых офицеров.

   Правда, после того, как штабс-капитан Ерофеев, 'дублер' прапорщика Рокотова, во второй роте третьего батальона, сказал, что стихи написал Александр Молчанов, в восемьсот тридцать восьмом году, во времена Кавказской войны, и в первоначальном тексте был не Дон, а Буг, и в конце песни был совершенно другой куплет о том, что:

  Сражусь с народом закавказским,

  Давно там пуля ждет меня!

  разговоры о "старинной казачьей" стихли. Припомнилось, что был Молчанов морским офицером на корабле 'Силистрия', а кто-то из 'попаданцев' сказал, что музыку создал в начале сороковых годов Николай Девитте. Все стали вспоминать именно народные песни.

   Корнеев сначала обиделся, но послушав высказывание Логинова о том, что самая высшая оценка для поэта и композитора - это причисление их творения к народным, то есть сочиненных самим народом, старинной более ее не называл, но вот пропел ее несколько раз по просьбам молодых офицеров. Слова каждый прапорщик старался запомнить, что 'Севастопольский', что из шестнадцатого года...

   Молодость, романтика. Наверняка каждый из шестнадцатого года помнил слова шестнадцатилетнего прапорщика из романа Толстого, о том, что он сам умеет умирать, а их сверстники из девятнадцатого века, просто были к этому прапорщику ближе по духу и по умонастроению, поэтому казачья песня, оказавшаяся вовсе не казачьей, стала им очень близка.

  * * *

   Штабс-капитан Логинов смотрел, как 'союзники' переходят 'Трактирный мост', вперемешку шли пехота, кавалерия и артиллерия. Были и обозные повозки. Враги, переправившиеся на правый берег Черной речки, распределялись по отрядам. Войска накапливавшиеся на левом фланге , судя по цвету обмундирования англичане и французы, явно готовились двигаться самым сложным маршрутом, через Инкерманские высоты. Артиллерии и кавалерии в этом отряде не было.

  - Да они оптимисты! Марш по инкерманским высотам, это совсем не по бульвару гулять! - высказал общее мнение подполковник Майков.

  - Ничего, мы им сократим расстояние, дальше Черной речки не уйдут, - ни к кому не обращаясь, сказал Логинов.

   Французские войска, строились и на левом фланге вместе с англичанами и в центре.

  - Эти наверняка пойдут не по высотам. У них и пушки и обоз, а по высотам идти, только лошадям ноги ломать. - Опять прокомментировал подполковник.

  - Значит вообще втянутся между первым и третьим батальонами! Стреляй на выбор! - забыв о субординации, с предвкушением "удачной охоты" произнес поручик Азовского пехотного полка Шавров.

   Турки и итальянцы, судя по построению на правом фланге, должны были отправиться в сторону Байдарских ворот.

  - Заслон. Хотят перекрыть нам дорогу со стороны Бахчисарая и Симферополя. - опять подал голос подполковник.

   Логинов ничего не ответил, всецело поглощенный примерным подсчетом сил противника.

   Войска 'союзников' накапливались, формировались колонны, этот нарыв готовился прорваться в любой момент. Когда противник начал движение в трех разных направлениях, Анатолий Михайлович удовлетворенно улыбнулся и сказал:

  - Все по плану господа, так и было задумано. Пора! Сигнал!

   Три ракеты красного дыма, взвившиеся в небо в семь часов пятьдесят девять минут над наблюдательным пунктом командовавшего русскими силами штабс-капитана Логинова, подвели в русской армии черту над тактикой века девятнадцатого, и привнесли в военное искусство, тактику века двадцатого.

  Одновременный огонь открытый четырьмя пулеметами 'Максим', начавшими рассекать свинцовыми струями огня тронувшиеся войска противника сосредоточенные на столь удобном участке, характеризовали закат плотных построений войск на удалении менее версты от обороны противника.

   К горю 'союзников', возглавлявшие их войска командиры не знали, что русские не только не ушли от 'Трактирногн моста', напротив, они создали линию обороны нового типа.

   Подчиняясь свисткам офицеров, русские стрелки начали залпами опустошать ряды противника. Но основная роль принадлежала пулеметам. Заранее вымеренное расстояние, позволяло пулеметам убивать вражеских солдат сотнями.

   Меньше чем через тридцать секунд непрерывной стрельбы, открывшие первыми огонь четыре пулемета замолчали, чтобы пулеметчики продернули новые патронные ленты и снова были готовы к бою. В дело вступили вторые три станковых пулемета. Избиение не ожидающих такого солдат противника продолжилось с чуть меньшей интенсивностью. "Подбадриваемые" частыми залпами русских стрелков, раздающимися после сигналов свистком ротных командиров, те из солдат противника кто не растерялся и пытался выстроиться в шеренги для открытия огня, быстро отказались от этой идеи. Кто не был убит или ранен, был вынужден просто залечь и не дергаться в бесполезных попытках противостоять форменному расстрелу. Французы, турки и итальянцы валились с ног сотнями, стрельба в упор, по не ожидавшим этого людям, приводила к тому, что на расстоянии в сто сажений, пуля находила зачастую не одну, а несколько жертв. Досталось и лошадям, раненные животные, сбитые с ног пулями, даже не ржали, а визжали.

   Только два очага сопротивления оказались в этом аду.

   Двадцать первый полк Королевских Шотландских фузилеров, выстроившись согласно уставу в линии под прикрытием избиваемых пулеметным огнем французов, успел дать два залпа в сторону склона Сахарной головки. Командир полка, полковник Гилкфорст, купивший патент месяц назад и хотевший добыть славы в Крыму, сказал окружавшим его офицерам:

  - Джентльмены! Сегодня мы умрем. Но умереть надо с достоинством, не роняя чести, и если кто из вас уцелеет, пусть расскажет о нас в Англии. По местам джентльмены! В атаку!

   Фузилеры мерным шагом двинулись вперед, под звуки волынок. Пороховой дым скрыл начало отчаянной попытки англичан добраться до русских позиций.

   Третий Берсальерский батальон, пользуясь тем, что 'картечницы Нахимова' расстреляв кавалерию и обоз замолчали, а залповая стрельба русских не приносил такого урона, бегом выбежал перед позициями русских на правом фланге и принялись живо их обстреливать. Пользуясь скорострельностью своих игольчатых ружей, они успели дать три залпа. Замысел итальянского генерала состоял в том, что пожертвовав, наиболее подготовленной к боевому столкновению частью, успеть развернуть еще не понесшие потерь пехотные бригады и атаковать русских размещавшихся на склонах высот.

  - Вперед берсальеры!

  * * *

   К большому разочарованию шотландцев, после того, как дым ружейных выстрелов рассеялся, атака полка, девятисот шестифутового роста солдат закончилась практически сразу. Сам полковник, идя впереди своих солдат, получил две пули в грудь и больше не мечтал о славе покорителя Севастополя, мертвым ничего не нужно. Его людям, которых он храбро повел вперед, под звуки волынок тоже досталось. Те, кто вовремя не лег сам, под огнем русских легли ранеными и убитыми. Через минуту, после того как русские начали стрелять, лейтенант Корсуэл, смог собрав вокруг себя только два десятка солдат, волынщика и горниста. Он, уже не надеялся на победу, оставалось выполнить последний приказ полковника: 'Показать проклятым варварам как умирают храбрецы!'.

   Уважая храбрость, русские прекратили огонь, и горстка шотландцев подошли к тому месту, откуда ранее виднелись на редкость бездымные огоньки выстрелов. В этот момент, как из под земли появились русские, держащие на перевес ружья. Количество врагов было таково, что думать о сопротивлении было бессмысленно. Лейтенант протянул шпагу эфесом к русскому офицеру и приказал солдатам бросить ружья на землю. Русского офицера, несмотря на его совершенно невообразимую по цвету форму, лейтенант определил по отсутствию ружья.

  * * *

   Итальянцам повезло не больше, практически весь батальон берсальеров, все триста девяносто четыре человека легли под залпами второго батальона, пришедшего ночью на помощь солдатам Логинова. После расстрела берсальеров, остальных итальянцев, на их несчастье находившихся к русским позициям ближе англичан, убивали пулеметным огнем и прицельными ружейными залпами. Впрочем, части из них вместе с генерал-лейтенантом Альфонсом Ля-Мармаром повезло. Когда русские после расстрела берсальеров перенесли огонь на пехотинцев, Ла-Мармор, вытащил из кармана белый платок и, размахивая им, вышел вперед, спасая жизни своих солдат. Он уже потерял брата, командира берсальеров. Брат настоял на включении берсальеров в экспедиционный корпус. Судьба инициатора создания нового вида пехоты была печальна, он умер от холеры. Генерал-лейтенант больше не хотел ничьих смертей. Де Кавур мог желать все что угодно, но расплачиваться жизнями своих солдат, в совершенно чужих разборках, Ла Мармор не желал.

   Подполковник Майков, заметив человека размахивавшего белым платком, напрягая голосовые связки прокричал приказ прекратить огонь и тащить пленных солдат противника в тыл позиций.

  * * *

   После сигнала к открытию огня, капитан Чертков, недавний командир батареи, которому подполковник фон Шведе доверил десять орудий, передал команду на огневую позицию.

   С утра, осмотревшись в ровиках, Чертков сквозь зубы обругал бестолковых пехотных офицеров, выбравших место для наблюдательного пункта на открытой макушке горы (Сам капитан выбрал бы для НП расположение чуть ниже. Хорошо хоть протянули связь до предполагаемых огневых!), но приходилось пользоваться тем, что есть. Кроме того, ни о каком обстреле редута 'союзников' на Федюхиных высотах и позиций итальянцев на горе Гасфорта без пристрелки не могло быть и речи. Что тоже не добавляло хорошего настроения новоиспеченному командиру дивизиона, ибо снарядных погребов и арсеналов с такими как у него снарядами не сушествовало в нынешнем времени ни в одной стране мира. Но Алексей Владимирович Чертков, несмотря на то, что на должность свою пришел из отставки, был офицером не без способностей и полагал, что с поставленной задачей, "союзникам" на беду, справиться сумеет. Что вскорости и подтвердилось.

   Выпустив два залпа шрапнелью из четырех орудий для определения дальности - 'minimum minimorum" снарядов, как и требовал "господин начальник артиллерии Сибирской Бригады" фон Шведе - Чертков удовлетворенно улыбнулся в усы и отдал команду перейти на беглый огонь из всех стволов.

   С Сахарной головки прекрасно были видны позиции и англичан и итальянцев. Цели, на которые он кидал снаряды были практически перед глазами. И английский редут на высотах, и открыто стоящие итальянские батареи он накрыл первыми же залпами, перейдя после пристрелки на фугасы и в считанные минуты просто смешал с землей и вражеские орудия и вражеских артиллеристов. Да будет им земля пухом! Безобразие в виде артобстрела позиций русских солдат кончилось едва успев начаться.

   Еще через некоторое время после того как начали стрекотать пулеметы внизу, взвились три ракеты черного дыма. Это означало, что штабс-капитан Логинов, просил отсечь вражеские резервы в дефиле между горой Гасфорта и Федюхиными высотами. Огонь десяти орудий, стреляющих шрапнелью, сосредоточенный на достаточно узком участке привел к тому, что те из солдат 'союзников', у которых снаряды рвались позади колонн, резонно сочли, что смерть сзади и рванулись вперед, а те для кого снаряды 'русской косы смерти'* рвались впереди, валя на землю сотни человек, сию секунду назад бывшими полными сил, вызвало совершенно противоположное желание. Бежать назад! Бежать от этих непонятных русских, бежать от их непонятных снарядов, бежать как можно дальше! Опять эти варвары завлекли всех, в свою гнусную ловушку!

   Быстрее всех сориентировались в обстановке турки, они бежали впереди всех! Французы, помнившие первый забег солдат султана, под разрывы новых русских снарядов и боясь, что молящиеся Аллаху кроме спасения своих жизней, сопрут все, что лежит в палатках, стали догонять доблестных аскеров стараясь превзойти их в беге на длинные дистанции.

   Для тех, кто рванулся вперед через мост, стало крайне неприятным сюрпризом, что торчавший на ровном месте бугорок, стал непреодолимым препятствием на их пути к спасению. Запорхавшая огненная бабочка прямо посредине зеленой травы несла смерть. Огонь в упор, открытый с малой дистанции по ничего не соображавшим людям был убийственный. Люди падали на настил моста, падали в воду Черной речки, падали на берег. За две минуты расчет старшего унтер-офицера Коробко, оправдал все труды потраченные на устройство позиции восьмого 'максима'.

  _____________________________________________________________________________

  * Название русской трехдюймовки в германской армии в период Первой мировой войны.