"От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку" - читать интересную книгу автора (Моуэт Фарли)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ОКАК

МИГРАЦИИ МОРЖОВЫХ СТАД ВСЕГДА ИМЕЛИ ЖИЗНЕННО ВАЖНОЕ значение для добытчиков «валюты». Охотники на западе издавна обратили внимание, что с наступлением зимы происходила массовая миграция моржей-секачей, обитавших на побережье Гудзонова залива и залива Унгава Бэй, на восток, через Гудзонов пролив. Многие моржи направлялись на север, в сторону залива Дэвиса, чтобы перезимовать там в компании своих сородичей из высоких арктических широт, а другие, напротив, устремлялись не на север, а на юг. И добытчики «валюты», естественно, должны были обследовать, а куда же, собственно, они уходят.

Обогнув северную оконечность полуострова Лабрадор, стада моржей двигались вдоль побережья на юг, в тени величественных вершин Торнгатских гор, которые едав приподнимаются над морем в районе мыса Кейп Чидли, понемногу набирая высоту и величественность до тех пор, пока, преодолев три с лишним сотни миль, эта странная горная гряда опять не уходит в море.

Что касается Лабрадора к югу от Торнгатских гор, то он представляет собой невысокое плато, густо поросшее лесами. И вот на самой границе этих районов моржи-разведчики с севера отыскали очень удобный прибрежный анклав, центром которого служил бассейн Окак.

Хотя бассейн этот расположен среди отрогов Торнгатских гор, но не составляет единого целого с ними. Его просторные земли и низины — прекрасные места для травяных болот и пастбищных лугов, среди которых встречаются островки елей, лиственниц и берез.

Есть у него и другие привлекательные черты. На обширных равнинах, граничащих с этим бассейном, зимуют многотысячные стада оленей карибу. В ивовых рощицах и на небольших болотцах, заросших ягодными кустарниками, водились целые тучи белых куропаток. На каждом шагу попадались зайцы-беляки. А в густых лесных долинах водились бурые медведи, ондатры, бобры, норки, выдры и рыси. Окак, защищенный с трех сторон полукольцом высоких гор, — это настоящий рог изобилия и для людей, независимо от того, скотоводы они или охотники.

Первые охотники, плававшие на юг, по возвращении с Окака, без сомнения, привозили самые восторженные рассказы об этих местах, и рассказы эти подкреплялись свидетельствами других гостей, побывавших там в последующие десятилетия. Красочные описания богатых пастбищ, рощ высокоствольных деревьев, дивных рек, кишащих всевозможной рыбой, и экзотических зверей встречали самый живой отклик у земледельцев и пастухов на Тили, которым приходилось нелегко после участившихся рейдов норвежских мародеров. Действительно, когда пришло время покинуть Тили, некоторые фермеры и скотоводы предпочли обогнуть Крону и плыть дальше на запад, к берегам Лабрадора, чтобы, обосновавшись там, зажить в покое и изобилии в том самом оазисе Окак.

Итак, я прихожу к выводу, что альбанам еще в X в. было хорошо знакомо южное побережье полуострова Лабрадор вплоть до Окака и что там бок о бок с тунитами обосновалась хотя бы небольшая община добытчиков «валюты» и фермеров.

Всю прошлую зиму предстоящий поход на запад служил едва ли не главной темой разговоров членов клана «Фарфарера». Другие кланы уже перенесли свои базовые стоянки на западные земли, ибо постоянное пребывание там давало целый ряд существенных преимуществ по сравнению с миграционным укладом жизни соперников, которые в зависимости от сезона появлялись здесь и вновь возвращались на восток. Более того, купцы из Европы стали выказывать все более активный интерес к прямой торговле с новыми землями.

Старейшины в Санхейвене пришли к решению, что настало время подниматься всем кланом и тоже уходить на запад. Но куда же именно лучше отправиться? Добытчики «валюты», перебравшиеся на берега Унгава Бэй, извлекли из этого немало выгод для себя, но поплатились за это немалой ценой. Дело в том, что домашний скот там не давал приплода, а на холодных землях западной тундры не росло ровным счетом ничего. Переселенцам, обосновавшимся в тех местах, пришлось забыть о земледелии, которое еще с античных времен являлось неотъемлемой частью их жизни.

Люди клана «Фарфарера» вовсе не хотели повторить их судьбу. И тут как раз пошли разговоры о прекрасных перспективах жизни на Окаке. Однако были и минусы. Хотя в районе Окака было немало пушнины и ловчих птиц (кречетов, беркутов), моржей-секачей — это стержневое ядро промысла добытчиков «валюты» — можно было найти только во время миграции, да и охота на них была делом непростым. Да, правда, Окак позволял надеяться на неплохие урожаи, но для охотников и добытчиков «валюты» эти земли трудно было назвать идеальными.

Однако с давних пор бытовало поверье, что где-то к югу от Окака существует некое место, где секачи водятся в таком изобилии, которое способно согреть суровые сердца добытчиков «валюты». Между тем поиски этого места практически не проводились, поскольку полуостров Лабрадор к югу от Окака покрывали густые заросли лесов, служивших пристанищем для инну, таинственных обитателей лесных дебрей, тех самых инну, встречи с которыми туниты стремились во что бы то ни стало избежать[96].

Неприязнь между двумя этими народами была взаимной. И хотя она не перерастала в откровенную враждебность, и тем и другим было очень нелегко понять друг друга. Они жили в двух разных мирах. Инну ограничили сферу своих интересов лесными дебрями, тогда как туниты (а также их друзья, а впоследствии и родственники альбаны) предпочитали держаться на открытых пространствах.

В середине лета, предшествовавшего той зиме, когда клан «Фарфарера» принял решение покинуть Крону, прошел слух, что двое мужчин тунитов приплыли на байдарках в Окак откуда-то с юго-востока. Их прибытие вызвало самую настоящую сенсацию. Дело в том, что лодки их были сшиты из двойных тюленьих шкур и имели несколько необычное конструктивное решение, а их одежды, также сшитые из шкур, отличались довольно странным покроем. Диалект, на котором они говорили, мало чем отличался от языка тунитов, живших в Окаке. Они поведали удивленным туземцам, что прибыли из страны, лежащей далеко на юге и граничащей с внутренним морем. Из преданий и легенд, которые рассказывали старейшины их племени, они знали, что далеко на севере тоже живут туниты. И вот, будучи людьми молодыми и пытливыми, они отправились на поиски своих сородичей.

Им было что порассказать о своей далекой родине и ее обитателях — как людях, так и прочих живых существах. Особый интерес для альбанов Окака представляла весть о том, что на бескрайних песчаных берегах той далекой страны теснятся стада моржей-секачей, которых там несметное множество.

Осенью того же года слух о появлении гостей достиг Кроны. Это событие породило немало разговоров в Сандхейвене, и люди клана подавляющим большинством голосов решили, что Окак — это вполне подходящее для них место. И тут же было решено, что следующей весной «Фарфарер», как обычно, отправится в плавание к берегам острова Памиок, высадит там большинство людей, а затем капитан с испытанным ядром команды пойдет в разведывательное плавание к Окаку, а если предоставится возможность, то и дальше.

Стояла уже середина июля, когда «Фарфарер» отчалил от берегов острова Памиок. Кроме ядра команды, на его борту находилось несколько тунитов — мужчин и женщин, — большинство из которых приходилось родственниками жене капитана. И это плавание на юг, по крайней мере, на его начальном этапе, обещало стать чем-то вроде прогулочного круиза, предоставив тунитам редкую возможность побывать в гостях у своих далеких сородичей и собственными глазами повидать места, знакомые им разве что по преданиям, из века в век звучавшим в долгие зимние вечера.

«Фарфарер» быстро пересек Унгава Бэй и вошел в узкий, окруженный льдами канал, ведущий к Лабрадору. Приливные волны несли его между ледяными стенками со скоростью горной речки. Но «Фарфареру» на высокой приливной волне удалось попасть в узкий просвет между заливом и Атлантикой.

Две башенки на восточной стороне устья канала указывали вход в бухту, где по весне собирались добытчики «валюты», привлеченные несметными стаями гагар, гнездившихся на скалах окрестных островков. Но в конце сезона эта «база заготовителей» пустела, так что «Фарфарер», не замедляя хода, направился прямо на юг, пробираясь через лабиринты коварных рифов и скальных островков, между которыми резвились бурые дельфины и небольшие киты. А справа по борту виднелись Торнгаты, высоко вздымавшие свои причудливые пики.

Миновав устье Начвак-Фьорда (гигантского каньона, обрамленного с обеих сторон горными пиками в добрую милю высотой), «Фарфарер» вошел в залив Рама Бэй. Здесь корабль бросил якорь, а его команда в большой шлюпке отправилась к берегу. Их радушно встретили туниты, жившие в палатках вдоль побережья. Они как раз недавно убили несколько жирных карибу, так что в тот вечер пир в честь гостей выдался на славу. А наутро всем предстояла тяжелая работа.

Дело в том, что люди появлялись на побережье Рама Бэй не только ради оленей карибу. Они на протяжении многих тысячелетий приходили в эти места, чтобы раздобыть дымчатые прозрачные камни — своеобразную разновидность кварца, так называемый Рама черт (сланец), который находил самое широкое применение в качестве наконечников, при изготовлении ножей, скребков и множества других полезных орудий. И команда «Фарфарера» взяла на борт изрядный груз сланцевых заготовок, чтобы впоследствии использовать их в меновой торговле, для подарков и, наконец, для изготовления орудий для собственных нужд[97].

Продолжая плыть далее на юг и миновав устье Саглек-Фьорда, «Фарфарер» прошел совсем близко от острова Нулиак Айленд, где туниты из окрестных земель собирались по весне, чтобы поохотиться на тюленей.

Когда корабль находился в нескольких милях от острова Нулиак, впередсмотрящий заметил две башни-вышки, стоявшие на вершине мыса Кейп Нувотаннак, который охранял вход в Хеброн-Фьорд. Войдя во фьорд, мореходы заметили третью, столь же массивную башню высотой не менее двенадцати футов, поглядывавшую с вершины горы на летний лагерь добытчиков «валюты» из Окака[98].

Команде «Фарфарера», которую встретил самый теплый прием со стороны местных жителей, были с гордостью показаны сапсаны и кречеты, которые восседали на крепких перчатках ловчих, время от времени получая от них полоски мяса карибу. Эти гордые птицы еще птенцами были пойманы прямо в гнездах на скалах в горах на севере и на хребте Каумаджет к югу отсюда. Они представляли собой поистине королевский товар. Жаль, правда, что лишь немногие из них выживали, выдержав все тяготы долгого и трудного плавания в далекую Европу.

На следующее утро «Фарфарер», за рулем которого теперь стоял капитан с Окака, прошел неподалеку от гигантской стены так называемой Бишопс Митр (Епископской митры), которая выступает почти на четыре тысячи футов в море у оконечности полуострова Каумаджет. Вместо того чтобы обойти стороной этот башнеобразный массив, «Фарфарер» скользнул в узкий проход между громоздящимися утесами, намереваясь попасть в широкий залив, являющий собой как бы внешний портал Окак-Фьорда. Устье фьорда было как бы прикрыто обширным островом, у северной оконечности которого находилась основная гавань Окака, и вход в него указывали две башни-вышки[99].

Успев как раз вовремя, прежде чем с востока налетел зефир, «Фарфарер» вошел в гавань, и люди на его борту тотчас заметили, что она буквально окружена палатками. Значит, судно пришло в самое удобное время, когда большинство обитателей этих мест, как альбанов, так и тунитов, собралось в гавани, чтобы пообщаться и уладить торговые дела.

Ранним утром на рассвете 23 июля 1995 г. теплоход «Алла Тарасова» обогнул южную оконечность полуострова Каумаджет и вошел в бухту Окак. Штурвальный уверенной рукой направил судно в гавань острова Окак. Солнце еще только всходило над пиками Каумаджета, когда тяжелый якорь корабля, гремя цепью, с плеском рухнул в воду. А через час с небольшим пассажиры, перебравшись на борт целой флотилии надувных лодок «Зодиак», направились прямо к берегу.

Мы с Клэр были на борту передовой лодки. На берег мы вышли следом за руководителем археологической экспедиции, крепким канадцем шотландского происхождения, который на прошлой неделе выполнял роль нашего гида чуть ли не на всех старинных стоянках тунитов, которые ему довелось раскопать вдоль северного побережья Лабрадора.

И вот теперь Каллум Томсон (так звали нашего ментора) подвел нас к песчаной отмели высотой добрых десять футов, которая находилась прямо на высоком, срезанном в давние времена берегу. Берег этот густо зарос карликовыми березками, среди которых еще издали виднелись два или три десятка покосившихся деревянных крестов, накренившихся буквально во все стороны. Мы решили, что перед нами, по всей видимости, кладбище миссии моравских братьев, которая вела проповедь среди инуитов, но затем ее деятельность полностью прекратилась в 1919 г., когда все ее члены умерли от гриппа[100].

Было совершенно очевидно, что моравские братья-миссионеры являлись отнюдь не первыми, кто догадался воспользоваться столь редким участком на побережье гавани, участком, который на много миль вокруг служит единственным подходящим местом для захоронений. Вся площадь возвышенного участка берега была окружена древними кругами для палаток, впадинами от просевших землянок и симметрично расположенными кучками булыжников. Эти следы жилищ перемежались с густыми зарослями дудника[101]. Совершенно ясно, что это место исстари было излюбленным местом для жилья.

Мы сделали всего несколько шагов, как Каллум жестом остановил нас и подозвал меня. Он указал рукой на землю у своих ног.

— Возможно, это один из фундаментов тех самых длинных домов, о которых вы упоминали.

Поначалу было трудно понять, шутит он или говорит всерьез. Дело в том, что темы о домах, крышами которым служили опрокинутые лодки, я касался несколько дней назад в нашей беседе, заметив, между прочим, что меня нисколько не удивило бы, если бы следы таких построек были найдены и на берегах залива Окак Бэй.

И вот я неожиданно для себя оказался на краю впадины, размеры и очертания которой весьма и весьма напоминали контуры большинства фундаментов домов-лодок, разбросанных по многим прибрежным районам на востоке Канадской Арктики. Длина ее составляла примерно пятьдесят футов (естественно, рулетки у нас при себе не оказалось), а ширина — около восемнадцати. Стены, которые явно были сложены из дерна, а не из торфа и камней, давным-давно сгнили и просели, и от них остались бугорки высотой в несколько дюймов.

Каллум смерил меня сардоническим взглядом, словно говоря: «Вот вам ваше детище», а затем, обернувшись, направился на поиски развалин миссии.

Что до меня, то больше ничего интересного для меня здесь не было. Лопаты у меня не было, да и подобная акция противоречила бы всем правилам археологических раскопок, согласно которым их нельзя проводить без разрешения. Самое большее, что я мог извлечь для себя из этой загадочной впадины, — это то, что она выглядела именно так, как этого и можно было ожидать.

Хотя возвышенный участок берега позади этой первой впадины довольно густо порос почти непроходимыми зарослями карликового березняка, я решил продолжить свои поиски и вскоре обнаружил вторую впадину. Растительность здесь оказалась настолько густой, что главным инструментом исследования служили мои собственные ноги, но мне все же удалось установить, что пропорции впадины и здесь были практически такими же.

Проплутав битый час под мелким холодным дождем, я пытался понять, какой же смысл несет в себе эта двойная находка. Я обратил внимание, что обе стоянки находились на высоте не более двенадцати футов над наивысшим уровнем воды при приливе и на расстоянии не более сорока футов от кромки берега. У меня сложилось впечатление, что подходы к впадинам со стороны берега были расчищены от валунов и булыжников, громоздившихся на берегу, так что получилось достаточно ровное место для втаскивания ладьи на берег или, наоборот, для спуска ее на воду прямо под предполагаемыми длинными домами.

Обшарив все вокруг, я так и не смог найти ничего интересного, способного пролить дополнительный свет на эту находку. В этот момент с борта «Аллы Тарасовой» донесся протяжный призывный гудок, и мы поспешили в свой «Зодиак». Едва мы взошли на борт, как теплоход поднял якорь и покинул гавань.

В тот же вечер я обратился к Каллуму:

— А вы что скажете об этих впадинах? Как по-вашему, кто и зачем мог их устроить здесь?

Он на какое-то время задумался, словно тщательно взвешивая каждое слово.

— Да, они и впрямь не похожи на дело рук моравских миссионеров. Было бы удивительно, если бы кому-то вздумалось устроить нечто подобное на кладбище. На первый взгляд эти объекты не похожи на сооружения Дорсетской культуры, культур Туле, инуитов или неких архаических народов моря. Видите ли, Фарли, здесь мы имеем дело с уймой вопросов, ответа на которые нет. Нет, пока мы не получим разрешение на проведение раскопок. И тогда я буду просто счастлив доложить вам, кто же были виновники этой загадки[102].

Когда «Фарфарер» вошел в гавань Окака, ветер почти сразу же утих. Вскоре корабль был окружен плотным кольцом небольших лодок, на которых сидели мускулистые гребцы. Подхватив концы, сброшенные с борта, они аккуратно подвели корабль к самой кромке воды, где его вытащили на берег по соседству с неплохим судном местной постройки, правда, куда более скромных размеров.

Команда высадилась на берег прямо напротив двух невысоких длинных домов, над низкими, устланными торфом крышами которых вились сизые струйки дымка. Ноздри людей с «Фарфарера» с жадностью ловили этот запах, ибо приятный аромат еловых дров был редкостью, диковинкой, наслаждаться которой дома, в их безлесных землях, им приходилось крайне редко.

Хозяева оказали гостям самый радушный прием, поскольку суда, курсировавшие между Кроной и землями на западе, очень редко заглядывали в Окак. Капитана «Фарфарера» тут же засыпали вопросами о том, зачем и почему он со своими людьми забрался так далеко на юг.

— Мы слышали немало историй о внутреннем море, где полным-полно секачей. Быть может, это всего лишь тунитская легенда, но мы все же решили отправиться и поглядеть, как обстоят дела. Так мы и очутились здесь.

Это признание порадовало далеко не всех хозяев, так как, пока земли на юге не были открыты для всех, они считали их своим владением и берегли для себя. Однако добытчики «валюты», владельцы судна, лежавшего на берегу рядом с «Фарфарером», встретили это известие с энтузиазмом. Они пояснили, что им самим давно не терпится совершить плавание на юг, но их останавливает одно: в той части света, как принято считать, господствуют лесные люди — инну.

— К тому же корабль наш очень невелик, — пояснил капитан местного судна. — Он слишком мал, чтобы на нем мог поместиться отряд воинов, способных дать отпор «лесным» людям, если те вздумают напасть на нас. — Тут капитан сделал небольшую паузу и поглядел на «Фарфарер». — Зато ваш корабль — хоть куда… он вполне мог бы взять на борт дюжину-другую крепких вооруженных мужчин. А имея целых два судна, нам будет нечего бояться. Что вы скажете на предложение отправиться на юг вместе?

Это и впрямь было заманчивое предложение.

Двое молодых тунитов, которые прошлым летом прибыли откуда-то с юга, с готовностью выразили согласие быть проводниками. Капитан «Фарфарера» обстоятельно расспросил их о жизни и быте в их стране. Они рассказали ему, что живут у западного побережья острова, который настолько огромен, что лишь немногим удалось обойти его из конца в конец. По их словам, остров этот отделен от материка, лежащего на севере, проливом с очень быстрым течением, и пролив этот и ведет во внутреннее море. Туниты добавили, что они вынуждены делить остров с лесными людьми, но тут же поспешили уверить добытчиков «валюты», что лесные люди, или инну, — народ мирный и что с ними вполне можно ужиться.

В ответ на вопрос о том, почему туниты предпочли жить на землях, лежащих так далеко к югу от их сородичей и не имеющих ничего общего с их родной тундрой, они отвечали, что это объясняется тем, что внутреннее море буквально кишит несметными стадами тюленей и прочих морских зверей, в том числе и моржей, и что если уж капитан хочет все знать, то они, туниты, — в первую очередь Люди Тюленя.

Так началась подготовка к совместному походу, и через каких-нибудь несколько дней оба корабля были снаряжены и снабжены всем необходимым для плавания на юг.