"Т-34 — истребитель гархов" - читать интересную книгу автора (Клюев Константин, Подгурский Игорь...)

Глава 9 ПЕТЛЯ ВРЕМЕНИ

Суворину не было цены. На сырой полоске земли между болотом и речной протокой Иван умудрился найти сучья для растопки и быстро соорудил костер. Глядя в синеватые языки пламени, Ковалев слушал затихающий гам поймы. Когда черный силуэт подлодки осветила луна, Александр достал из кармана жетон и нажал кнопку: «Виктор, Марис, возвращайтесь в лагерь!» Жетон пискнул, затем пробормотал на два голоса: «Есть, товарищ капитан!» Новые жетоны позволяли разговаривать, находясь друг от друга в двух-трех километрах. Через пару минут из темноты возник Марис, а несколько мгновений спустя у костра бесшумной тенью сгустился Витька.

— Давайте к костру, ребята. Ужинаем и ложимся спать. Дежурить будем по одному, через два часа.

Ковалев отмахивался рукой от кровососов, доверительно и умоляюще гудящих на ухо, пока не вспомнил слова Уоррена на инструктаже и не проверил кнопки на жетоне. Точно, кнопки биозащиты во время разговора отключились. Александр прижал их двумя пальцами. Насекомые исчезли, будто их сдуло легким ветерком с реки.

— Не забудьте проверить кнопки, а то болотные твари не дадут спать. Слышишь, Иван?

— Так точно. — Суворин сморщился и заерзал. Инструктаж он пропустил мимо ушей, вздыхая и считая про себя тягучие секунды невыносимого бездействия. В результате половину пути через болото он страдал от москитов, слепней и всякой охочей до теплой крови живности. Несколько раз, отмахиваясь, он терял равновесие и летел вместе с шестом в вонючую жижу, пока Марис не догадался проверить его жетон. Нужные кнопки были торжественно нажаты, и вокруг Вани образовалась блаженная тишина. Насекомые зависали в метре от механика-водителя и поворачивали восвояси. Тонкие болотные змейки шарахались длинными мокрыми пунктирами, словом, все было как надо. Уют и покой! Осталась только досада на умника Линда. Мог и покороче трещать, сразу бы главные кнопки показал, и все! Да и вообще, почему бы не сделать так, чтобы они не отключались, эти кнопки? Включи намертво, да и дело с концом. Вот трактор — другое дело, передачу воткнул, педальку прижал чем-нибудь, и спи себе, пока трактор пашет по прямой. Сергунька Семенов, правда, тракторист из «Красного Луча», так и утонул по пьяни — заснул, да прямехонько в колхозный пруд упахал. Может, не зря кнопки отключаются?

Суворин тихо поворчал, негодуя на непонятное устройство простых вещей, и быстро уснул. Марис вызвался дежурить первым, но Степаныч с Витькой спать не торопились. Физическая усталость прошла сама собой, во время ужина, и теперь хотелось просто сидеть и смотреть на огонь.

— Любопытно, кого мы ждем. — Марис посмотрел на противоположный берег. Там, под невидимым куполом, изредка вспыхивали желтоватые огни, как если бы кто-то пускал осветительные ракеты под брезентовым шатром шапито, а затем свечение гасло, превращаясь в рассеянном лунном свете в чернильные лиловые контуры.

— Да. Как сказала Селена? Пришлем сильного Хранителя. Вить, вот что это значит — сильного?

— Откуда мне знать, Степаныч, я в ваших делах еще ничего не понял.

— Ну да, не понял он, — ехидно протянул Марис. — А, Александр Степанович! Он не понял!

Витька потянулся и беззлобно огрызнулся:

— Чудак ты, Марис! Это же совсем другое. Вы вот, например, драконов видели, Глион, поросенка говорящего, все такое… Я до сих пор в ваши рассказы поверить не могу.

— Наш Ваня вообще сначала делал вид, что ничего такого нет. Вроде все так и должно быть. Поначалу он нас всех подозревал — меня, Мариса, Витьку Неринга. Думал, мы разыгрываем его, как в цирке.

— А потом?

— Что — потом?

— Когда понял, как оно есть на самом деле?

— Знаешь, Витя, я до сих пор не понял, как оно есть. — Ковалев отпил из фляги. — Все проснуться хотел, когда на нас рыцари с копьями наперевес пошли. Меня тогда Иван спас. Он не задумывался. Ну, и Неринг молодец, сообразил все в момент. Да что там, я с сорок первого мечтал проснуться: вот глаза открою, рябина в окно стучит, солнце белыми полосами по половицам, осень, ветерок свежий. Воробьи под крышей верещат. Пахнет хлебом из печи и яблоками с чердака. А, Марис, у тебя бывало такое?

Марис неопределенно пожал плечами:

— Было, конечно. До сих пор так. Но это ничего не меняет.

— В каком смысле?

— Даже если во сне убьют, чего хорошего? Сначала отбиться нужно, а потом уже гадать: сон или не сон. Можно же ошибиться, Степаныч.

Ковалев помолчал, озадаченный. Луна спряталась в длинную черную тучу, и равнина совершенно исчезла из виду.

— Получается, Марис, что я идеалист, а ты реалист? Для меня важнее, что первично, а для тебя — результат?

— Выжить важнее, командир. И для вас это важнее, Александр Степаныч, иначе нас бы еще под Брянском размолотили в чугунную лепешку, помните? — Марис засмеялся. — А потом еще раз пятьсот! Или тысячу!

— Вот так, товарищ капитан! — Витька засмеялся, сверкая белыми зубами в отсветах костра. — Марис прав. А я могу добавить вот что: я с вами не виделся меньше месяца, а кажется, что уже никогда вас не догоню.

— Как школьник после ангины рассуждаешь, — засмеялся Ковалев. — Эх, в школу охота, мальцов учить. Самое мужское занятие.

Со стороны болота донесся сырой звук, похожий на плеск. Танкисты замерли. Это было чмоканье ног, поочередно вырывающихся из трясины. Оно повторялось все отчетливее, и скоро стало ясно, что со стороны болота приближается гость.

Ковалев подал знак, и Марис откатился влево от костра, а Витя прыгнул направо.

Всплески смолкли совсем рядом, сменившись тяжелым притопыванием и журчанием — с пришельца стекали струи воды.

«Очень много воды», — подумал Ковалев. Он вспомнил, как быки переходили мелкий брод возле станицы. Было очень похоже, но гость был один.

— Ви, — произнесла тьма утробным басом, поперхнулась и закашлялась. Так мог бы кашлять паровой молот. Ковалев прижал к земле мгновенно проснувшегося Суворина и шепнул ему на ухо, чтобы тот молчал.

— Мошкара так и лезет в горло! — продолжил бас, отдышавшись. — Вот же крылатые, места им мало. Тьфу, тьфу, кровопийцы-самоубийцы! О чем это я? Ах, да! Видимо, я на месте. Эй, кто здесь? Выходите. Ковалев, Эмсис, Чаликов, Суворин!

Ковалев поднялся во весь рост. Иван остался лежать, изумленный незатейливой громоподобностью ночного гостя.

— Ничего себе, прямо скульптурная композиция! — хохотнул бас. — Могучий Геракл и поверженный Антей. А где остальные богатыри? Полагаю, обходят с флангов? Превосходная тактика, клянусь Дарием и его конницей!

Луна выкатилась из-за облака, внезапно высветив громадного слона на фоне унылого ночного болота. Слон, отдуваясь, сделал еще несколько шагов к костру и остановился, покачивая головой.

— Ну, что замерли, давайте, подходите, будем знакомиться. Я — Хасан, Хранитель. Меня прислал сюда Великий Линдворн, исполняя волю несравненной госпожи Принципал, владычицы пяти мирозданий по пяти миров в каждом.

Длинный хобот смешными и неуклюжими движениями похлопал подошедших Мариса и Виктора по плечам и груди, затем настала очередь Ковалева и Суворина.

— Рад встрече с вами, воины. — Хасан щурился на тускнеющие угли. — Сегодня нам предстоит трудная работа. Потребуется много сил. Вздремнем до рассвета. Ложитесь спать, сон у меня чуткий. На этой стороне реки людей точно нет, а зверей можно не опасаться, хм… Я же Хранитель, и они это понимают. Вот насекомым, тем не объяснить ничего… Только муравьи и пчелы понимают порядок. Остальные — просто глупые жужжалки… Кха! Тьфу!

Прокашлявшись, слон сразу уснул, едва заметно покачиваясь на ногах — для устойчивости.

* * *

Погонщик был глуп, как и полагалось погонщику. Глуп и упрям. Особенно раздражали круглые глазные щитки, которые глупый погонщик упорно вешал на боевую сбрую Хасана. Хорошо, что погонщик был труслив, как обезьяна. Он и был похож на обезьяну, этот Селим. Такой же маленький, сутулый и противный. Во время боя он обыкновенно обхватывал голову худенькими ручонками и пронзительно визжал, ничего не видя и не слыша вокруг. Болтаясь на дне корзины погонщика, обезумевший Селим уже не мешал Хасану, и боевой слон сдвигал хоботом щитки и осматривался.

Вот и на этот раз все повторялось. Едва завидев недвижный лес пик, возвышавшийся над греческими фалангами, Селим перестал колоть крючковатой палкой чувствительные уши Хасана и начал терять сознание от необоримого страха. В плетеной башне на спине, выше корзины Селима, сидели лучники, но им не было дела ни до погонщика, ни до того, куда идет слон. Их задачей было поражать острыми стрелами неприятеля, попавшего в зону обстрела, а все остальное их не касалось. Оперение стрел у всех лучников было разным. После боя количество убитых одинаковыми стрелами давало хозяину стрел право на пропорциональную долю добычи. Пять из двух сотен, шестьдесят из ста тысяч… Несколько разных стрел в одном вражеском трупе означало фактический ноль для каждого лучника, и выражение «добавлю тебе стрел» означало наивысшую форму ненависти из всех возможных…

Греки выстроились не так, как обычно, — их строй был одинаково прочен и на флангах, и в центре.

Теперь они начнут осыпать слонов огненными стрелами, как будто слоны боятся огня больше, чем люди. Смешные! Кожа слона не поддается даже удару меча, так что ей эти смешные горящие свечи! Хасан протрубил атаку: «Все за мной!» Слоны забыли о погонщиках и сплотились в клин. Оборона греков была пробита, и фаланга потеряла свой смысл. Единые и монолитные с фронта, греки ничего не могли противопоставить боковому удару. Лучники в плетеных башнях знали свою работу. Всадники в богатых доспехах и шлемах с причудливыми перьями падали замертво от свистящих персидских стрел, а их кони храпели и в ужасе поворачивали вспять. Греки, замыкавшие пеший строй с тыла, надеялись, что до них дело не дойдет. Они не были готовы к противостоянию, а всего лишь поддавливали своими телами обреченных бойцов первых линий, потому и удлиненные железные бивни персидских слонов, и стрелы лучников были для них громом среди ясного неба…

Хасан не помнил, как вышел из боя. Просто он вдруг почувствовал, что на его загривке и спине не осталось никого живого. Спина и шея стали горячими от крови, льющейся из корзины и стрелковой башни, и слон утратил интерес к происходящему. Ему, Хасану, эта битва была ни к чему, как и десятки других сражений на его памяти. Он побрел в сторону реки, потому что очень хотелось пить. Когда его догнал чужой человек на белом жеребце, Хасан не испытал ни страха, ни удивления. Мужчина спрыгнул на землю, встал перед слоном и вдруг ласково позвал по-персидски:

— Фил, фил!

Он вытащил из сумы вкусную лепешку и протянул слону, ласково приговаривая что-то по-гречески.

Хасан чуть не заплакал. Он с детства не слышал ничего похожего. Добрый слон очень устал от военной злобы и ругани, ему надоело топтать и крушить врагов. Хасану хотелось покоя. Он позволил говорливому греку сбросить с себя броню, корзину и плетеную башню с трупами, обмыть свое разгоряченное тело в голубоватой мелкой речке и увести подальше от запаха крови, истошных воплей, ржания и железного лязга. Когда звон битвы затих за пологими холмами, Хасан погрузился в приятную дрему. Равномерная ходьба по равнине убаюкивала. Боевой слон царя Дария шел в давно забытую мирную жизнь. Ему предстояло выучить греческие слова и таскать огромную телегу с мраморными глыбами для человека по имени Полифеб. Хасан мог часами смотреть, как упрямые руки мастера высвобождают из кусков камня людей, спрятанных туда неведомой силой. Освобожденные люди оставались неподвижными, но очень красивыми, похожими на других, живых, которых Полифеб ставил перед собой и разглядывал все время, пока длилось таинство.

Хасан много думал. Он понял, что Полифеб не догадывается освободить бывшим узникам глыб ноги, и потому они продолжают хранить безжизненную неподвижность. Однажды слон не выдержал, подошел к очередной скульптуре, обвил хоботом ее ногу, прилипшую к каменной основе, и с силой потянул. Раздался хруст, и красивая человеческая фигурка без ступни повисла в воздухе, оставаясь холодной и бездыханной. Девушка, на которую часами смотрел мастер, решила, что слон проделает то же и с нею, и с громким визгом бросилась бежать, не надевая одежды. Полифеб долго смеялся, утирая слезы, а потом серьезно посмотрел на Хасана:

— Впервые вижу такого разборчивого и утонченного слона! Мне тоже были не по душе пропорции ее тела, ты прав. Но больше так не делай, хорошо? Статуя сгодилась бы кому-нибудь менее искушенному, чем мы с тобой. Пойдем-ка, выберем белоснежную глыбу паросского мрамора, чистую, как горный снег. Оракул вчера шепнул мне, что сама Селена готова мне позировать для изваяния в собственном храме! Богиня слишком занята, поэтому нам с тобой придется сделать все сперва в гипсе, причем очень-очень быстро, представляешь, мудрый Хасан?

Оракул велел установить в храме Селены три зеркала из полированной бронзы и ждать. Хасан принес неподъемные зеркала в храм, а Полифеб тщательно сориентировал их по звездам. Богиня явилась Полифебу в безлунную тихую ночь. Она была в плаще с застежкой на левом плече, а на лбу ее красовался обруч с круглым камнем. Полифеб учтиво приветствовал ослепительную красавицу, но она прервала его торжественную речь и сказала, чтобы он приступал. Все было готово заранее — гипс, приборы рисования и измерения, плошки с бездымным маслом и бронзовыми отражателями. Мастер спросил богиню, в каком одеянии ей будет угодно предстать в мраморе, а она вместо ответа нажала застежку на плече, и плащ упал к ее ногам. Никогда еще ни Хасан, ни сам великий Полифеб не созерцали столь совершенного тела. Скульптор вышел, наконец, из оцепенения, и начал поспешно делать наброски и лепить, лепить, лепить. Богиня терпеливо позировала, расспрашивая Полифеба о его жизни, об искусстве, о людях и местных нравах. Когда она заметила Хасана, серой горой возвышавшегося в темноте за жертвенником, то велела и ему приблизиться.

— Ах, какой красивый слон! Ты, верно, многое повидал, Хасан? Откуда ты пришел, малыш?

Полифеб нисколько не удивился тому, что богиня заговорила со слоном — ведь он сам частенько разговаривал с Хасаном. Гораздо удивительнее было то, что Хасан стал подробно отвечать госпоже, а Полифеб понял все от первою до последнего слова, хотя богиня общалась со слоном по-персидски. В храме стало жарко — ночи в августе не приносят прохлады, а десятки светильников перегревали неподвижный воздух, превращая святилище Мены в термы. Полифебу очень хотелось снять хитон, но он не смел этого сделать, боясь оскорбить божественное величие: детородный орган мастера возбудился до предела и оставался в этом состоянии с того самого мгновения, когда Селена обнажила свои восхитительные…

— Все, хватит! — Витька в ярости вскочил на ноги. — Эта слоновья болтовня переходит все границы!

Хасан вздрогнул и проснулся. На глазах исчезали последние бледные звезды, над речной поймой вовсю цвел оранжевый рассвет, а птичий гам заполнил все пространство между небом и землей.

— Что? Что случилось? — в недоумении пробормотал Хасан, переводя взгляд с рассерженного Витьки на остальных танкистов, продолжавших сидеть рядком, поджав ноги по-турецки.

— А ты в курсе, уважаемый и мудрый Хранитель, что разговариваешь во сне? За тобой если записывать, то «Тысяча и одна ночь» померкнет, почтенный Хасан! — с легкой завистью сказал Александр Степанович Ковалев. — Витя, хватит дуться. Ну, красивая у тебя Селенка, видная, так что теперь, на слонов бросаться? Давайте к делу. Если уж поспать не удалось, то хоть позавтракаем. Я правильно рассуждаю, Хранитель Хасан?

* * *

Шеф, известный своей способностью моментально ухватывать суть проблемы и делать гениальные обобщения, был на высоте. Слушая доклад Вальтера о кругах флажков на картах, он сиял, перебирая листки аналитической справки.

— Кольца Крауса — Неринга, вот как мы назовем это открытие! Вы только подумайте, сколько активных зон мы открыли, научившись всего-навсего слушать и слышать! — Карл Штайер сдвинул штору, закрывавшую большую карту мира. — До сих пор мы с уверенностью могли назвать пять, ну, шесть!

Указка шефа «Аненэрбе» стремительно очеркнула хорошо известные присутствующим точки, задержавшись на устье Амазонки немного дольше.

— По старым зонам совпадение с вашей теорией — сто процентов из ста возможных. Теперь перед нами универсальный ключ к поиску новых возможностей. Я бы предложил, дружище Вальтер, провести качественный анализ слухов. Убежден, что однотипные стратегически важные переходы должны иметь легенды с похожим сюжетом. На худой конец, какие-то одинаковые детали. Какие-то ключевые события, слова, персонажи, что-то в этом роде. Осмелюсь предположить, что в этих легендах есть что-то связанное с внезапными исчезновениями героев и возвращениями из сказочных земель. Примерно так, старина. Передай эту мысль своему начальнику, вместе с наилучшими отзывами о работе его подразделения. Кстати, как он?

Вильгельм Мозер, добродушно улыбавшийся в одном из трех кресел вокруг круглого столика, едва заметно напрягся. Стекла его круглых очков сверкнули и тотчас погасли.

— Полковник Неринг?

— Нет-нет, как поживает дружище Виктор? Чем делится с другом Вальтером? Есть какие-нибудь успехи? — Карл Штайер вернулся к низенькому столику и нажал кнопку. Дверь распахнулась, и официант бесшумно заменил кофейные приборы и остывший никелированный кофейник.

— Вильгельм, что у нас по линии наружного наблюдения? — Штайер продолжал рассыпать вопросы как зерна — клюйте на выбор. Вальтер переглянулся с Мозером и дружелюбно качнул головой, уступая очередь.

— Наружное наблюдение не дало ничего. Ноль. Никаких зацепок, ни-ка-ких. Семья и служба. Единственный друг семьи — господин Краус. Случайная встреча с сослуживцем-однополчанином, устроили вечеринку за удачу на фронте. Контакты отца, матери и жены — без изменений. Такое ощущение, что он либо действительно ни при чем, а просто был в плену у русских, либо он тщательно законспирирован и ждет какого-то знака.

— Штандартенфюрер Краус, дружище, что дало твое сближение с Нерингом?

Вальтер сцепил руки на колене и начал говорить, спокойно глядя перед собой:

— Неринг — отличный офицер и самоотверженный солдат рейха. Прям, честен. Кроме семьи и службы интересов нет. Широко эрудирован, общителен. Прекрасный руководитель. Надежный товарищ. Я убежден, что он знает больше, чем хочет показать. Многие вещи, которые привели бы танкиста в совершенное изумление и восторг, он воспринимает бесстрастно, как должное.

— Вальтер, первый раз с нашей чертовщиной танкист столкнулся в том самом раскопе под Майнцем. Охраняя карьер, он видел очень многое, вплоть до рвущегося из карьера дракона. Добавьте к этому его дружеские контакты с доктором Эриком Гриммом, старинным приятелем отца, и полученные от доктора сведения. Думаю, Неринг достаточно осведомлен, чтобы вести себя спокойно и ничему особо не удивляться.

Вальтер шутливо покачал головой и развел руками, отдавая должное логике «ласкового Вилли», но одновременно демонстрируя, что остается при своем мнении.

Мозер повернул голову и одобрительно произнес, глядя Штайеру в глаза:

— Вальтер абсолютно прав. Он прав, и у меня иногда такое ощущение, что у него не одна интуиция, а сразу две!

— Причем обе незаурядные! — с удовольствием заметил шеф «Аненэрбе». Карл Штайер любил окружать себя только выдающимися людьми, достойными восхищения и подражания. — Ну, какие у тебя тузы в рукаве, Вилли?

Мозер сдержанно улыбнулся и вытащил из папки плотный конверт. На полированный стол легли большие фотографии.

— Несколько месяцев сотрудники заглядывали во все потенциальные тайники, при каждом удобном случае проникали в дом полковника Неринга и все служебные помещения. Вот этот предмет снят в нескольких проекциях с трехкратным увеличением. Как видите, это что-то вроде амулета — твердый белый прямоугольный брусок с рельефными выпуклыми деталями и нанесенными на них значками. Шнурок говорит о том, что предмет предназначен для ношения на шее. Неринг носит его в кармане брюк. При возвращении из-за линии фронта его при нем не было. Где Неринг прятал амулет — никто не знает, но это вопрос теоретический, по части криминальной полиции. Самое любопытное — значки. Мы разослали снимки ведущим ифровальщикам и лингвистам. Вальтер, можешь редположить, что нам ответили?

— Никто ничего не знает?

— Совершенно верно, совершенно верно! Угадал! Есть предположения, что этот амулет несет в себе какой-то сложный пароль, какой-то шифр, но ничего похожего ни в одной известной знаковой системе нет.

— Остается один выход — показать фотографии Нерингу, может быть, он прояснит ситуацию? — Вальтер ждал поощрительного смеха, но коллеги остались серьезны.

— Ты снова угадал, дружище. — Мозер снял очки и принялся их протирать кусочком бархата. Без очков его серые глаза казались непривычно большими, а лицо — беспомощным и растерянным. «Ласковый Вилли» был теплым и беззащитным, как пушистый птенец филина, разбуженный среди ясного дня. Когда круглые стеклышки в простой оправе заняли свое место на носу старины Вильгельма, перед товарищами по партии снова сидел умный, проницательный и беспощадный к врагу соратник.

Вальтер протянул руку и взял один из снимков в руки. Гефор сразу заметил знак «вперед!», едва фотографии легли на стол. «Вперед!» — коготь дракона, точнее, след когтя, оставляемый на песке времени. По древней легенде, драконы были когда-то единым племенем, и несколько знаков, включая и этот, понятны каждому дракону, будь то гарх или амфиптер…

* * *

— Все сделали, все смогли, молодцы! — Уоррен улыбался, и его тонкое лицо светилось неподдельной радостью.

Танкисты переглядывались, недоумевая. Только что они сидели на огромной спине Хасана, стоявшего по колени в теплой воде, а в зеленоватой прибрежной мути ровным полукругом толпились хищные рыбки, упираясь в невидимую, но прекрасно ощущаемую ими границу.

Все началось с того, что Суворин случайно выключил защиту на своем жетоне. За подводной лодкой нанесло целую песчаную косу, но в самом начале брода, у берега, Хасан провалился в глубокую яму, и вода покрыла его почти всего, а одна злобная пиранья выскочила из воды и на лету отхватила Суворину кусочек мяса от ребра ладони. Дыра образовалась размером с копейку, круглая, с ровными краями, а крови из нее текло изрядно. Суворин, громко поминая всю родословную рыбки по материнской линии, включил защиту как раз вовремя — десяток мелких хищников, почуяв в воде упавшие брызги крови, уже летели по воздуху, стремясь повторить удачу заводилы. Хасан рывком выскочил из ямы и побрел вдоль подлодки, отшвыривая хоботом плавучие завалы, а Марис вытащил из вещмешка бинт и начал стягивать повязкой руку друга.

— Почтенный Хасан, а что же ты не заговорил рыб? Они же не насекомые, а ты — Хранитель, — поинтересовался Александр.

— Задумался, — ответил Хасан, обвивая хоботом длинный стебель водяной лилии. Стебель подался, выскочил из глубины, и слон смачно зачавкал деликатесом.

— Да. Два мыслителя в одном экипаже — это уже перебор. А, Виктор Алексеевич? — Ковалев обернулся и взглянул на стрелка-радиста. Тот только махнул рукой, продолжая сотрясаться от беззвучного смеха: и слон, и Суворин были весьма обидчивы…

Берег был словно накрыт полупрозрачным колпаком. Сквозь него можно было смутно видеть контуры деревьев, очертания плато. Еще было понятно, что там что-то происходит, а что именно — неизвестно.

— Как нам туда войти, Хасан? — Ковалев с сомнением глядел на стену гигантского радужного пузыря, накрывшего Палец Дракона.

— Александр, тебе и твоим спутникам следует в одно время нажать на жетонах кнопку «вперед». Господин Уоррен сказал, что вы знаете, о какой кнопке идет речь. Совместных усилий хватит, чтобы войти. Главное, чтобы в одно время.

— Я понял тебя, Хранитель… Экипаж, готовность на счет три. Хасан, тебя тоже касается! Иван, на счет три — кнопка «вперед». Да, вот эта, с когтем дракона. Внимание! Начинаю считать. Один. Два. Три…

И вот на счет «три» они очутились здесь, в Китеже, возле своего доброго танка. Суворин вывернул ладонь и разглядывал розовое пятнышко новой кожи на месте укуса злобной рыбки.

— Я сейчас вам все объясню. Все, что сам понимаю. — Уоррен взял в руки прямоугольный жетон и вставил в углубление каменного столика. — Вы и Хасан попали в петлю времени. Это значит, что для всех, кто внутри, время циклически возвращается к некой исходной точке. Когда вы вошли в петлю, вы стали частью ее системы, но не всецело: на момент ее создания вас там не существовало. Ваши передвижения и взаимодействия с объектами внутри напоминали движения странного танца. Вы, предположим, делали три шага вперед, а затем вас отбрасывало на два назад, и ваш фактический результат был равен одному шагу на три сделанных. Для исконных, если так можно выразиться, обитателей петли, результат равен нулю. Это так, для сравнения… Мы вырезали из информации, записанной вашими жетонами, те минус два шага, оставляя один. Вот что получилось, смотрите, — с этими словами Уоррен нажал на жетон, утопленный в щель столешницы. В стене открылся экран.

Хасан бежал к дракону Ска, замершему в странной неподвижности у опушки Святой рощи. Ковалев подумал, что страшнее бегущего слона может быть только «Фердинанд», внезапно вышедший на линию прицельного огня. Хасан с разбегу ударился могучим телом в дракона. Тот покачнулся и упал на бок, причем так нелепо, что казалось, будто Ска сделан из цельной каменной глыбы. Хасан наступил коленями на бок ледяного дракона и нажал всем своим весом, прижимая хоботом шею поверженного Хранителя. Танкисты стояли, наблюдая за происходящим с приличного расстояния — почти от берега, где их оставил Хасан.

Дракон вдруг кашлянул и испустил такой заряд ледяного дыхания, что слон отпрянул на мгновение, а затем опять принялся давить на бок Ска своими коленями. Раз за разом Ска выплевывал огромные конусы холода, а Хасан придерживал хоботом его шею, не позволяя амфиптеру случайно обдать себя смертоносным выдохом. Трава покрылась инеем и засверкала алмазами, а через несколько минут от промерзшей земли повалил густой пар. Когда процедура подошла к концу, слон попытался поднять дракона, но тот был слишком слаб, и от этой затеи пришлось отказаться. Судя по всему, дракон что-то рассказывал Хасану. Слон медленно кивал головой, переспрашивал, а затем резко повернулся и пошел к экипажу, тряся головой в такт ходьбе.

— Я снял Ска с камня времени. Он навалился на него всем телом, чтобы закрыть свой перекресток, и впал в оцепенение. Ска нельзя долго находиться в этом состоянии, он все равно продолжает вырабатывать холод и может погибнуть, если вовремя не выбросит все свои запасы ледяного дыхания.

— Хасан, Ска пришел в себя? Что он говорит?

— Забирайтесь на меня, объясню по дороге. Все равно вам к нему нельзя, он своему дыханию пока не хозяин. Даже мне хобот слегка приморозил, — с этими словами Хасан озабоченно посопел, прислушиваясь, покачал головой и снова посопел. — Ну что, устроились? Тогда вперед. Там, за болотами, лежит второй камень времени. Когда кто-то нажимает первый камень, второй камень смещается со своего места. Чтобы все вернуть, нужно сначала освободить первый камень, а затем вернуть на место второй.

— Это вроде предохранителя получается, да? — Витька вмешался как раз вовремя, потому что Ковалев начал терять терпение. Слон говорил медленно. Гораздо быстрее он перебирал ногами, и Ковалев видел, что Хасан спешит.

— Я не очень знаю, как выглядит предохранитель, но по смыслу слова это именно так, — ответствовал слон. — Если кто-то победит Хранителя и освободит камень времени, то ничего не произойдет.

— Почтенный Хасан, Ска сказал тебе, зачем он все это устроил? — спросил Александр.

— Да, сказал.

Хасан невозмутимо огибал Палец Дракона, в обширном гроте которого находился перекресток.

— Оттуда, — Хасан мотнул хоботом в сторону грота, — появились скуталы. Сначала две группы людей ушли на север, в сторону горного ручья. Два раза по три человека. Откуда они взялись, дракон не знает. Одна группа напала на Ска, и одним из нападающих был гарх в человеческом теле. Когда люди ушли, из грота выскочили скуталы, много скуталов. Они отправились по следам людей. Хранитель Ска понял, что миру придет конец — скуталы убьют людей и вернутся убить его. С теми, кто пришел, Хранитель справился бы легко, но где два десятка скуталов, там и тысяча. Ска нажал камень времени и закрыл перекресток. Теперь петлю времени могут разорвать только те, кто вошел в нее снаружи. Для тех, кто внутри, события будут повторяться по кругу, как солнце и звезды. Пока не вмешаемся мы.

— Постойте! Так вот что это было! — закричал Марис. Слон понял буквально и замер, как вкопанный. Седоки сильно пошатнулись вперед, а впередсмотрящий Ковалев довольно невежливо схватил Хасана за уши. — Эти вспышки, что мы видели ночью с другого берега! Это было солнце!

— Эту мысль стоит обдумать, — молвил Хасан, меланхолически срывая молодой побег какого-то болотного растения.

Александр свирепо глянул на Мариса через плечо. Марис, однако, сидел с абсолютно безучастным лицом. Пожалуй, он даже не заметил внезапной остановки, как не сознавал, что произнес вслух какие-то слова.

— Привал! — скомандовал Ковалев.

* * *

Хасан спелся с Марисом сразу и бесповоротно. Ковалев накрыл лицо пробковым шлемом и слушал, как они тараторили, перебивая друг друга и поддакивая. Помилуй боже, боевой слон в отставке, тараторящий с балтийским парнем!

Рядом послышались звучные шлепки. Ваня опять забыл про кнопки, а проснуться лень. В такую жару незачем просыпаться. Даже есть не надо. Глоток воды — и снова спать.

Ковалев сел, затем рывком поднялся на ноги. Перед глазами поплыли зеленые и розовые пятна.

— Что, гвардия? До чего договорились?

Капитан толкнул Суворина, и тот вскинулся курносым разоспавшимся лицом. На розовой щеке отпечатался причудливый рисунок густой травы. Сколько всего прошел, а пацан пацаном…

Марис вопросительно посмотрел на слона, тот кивнул и мотнул хоботом.

— Мы тут обсудили кое-что, товарищ капитан… Дело вот в чем. Вчерашние вспышки солнца, ну, те, как осветительные ракеты, говорят о том, что здесь время идет быстрее, чем снаружи. Получается, что петля времени имеет длину не меньше суток. Темнота и свет чередовались регулярно, вот мы и предполагаем, что это так.

— Так, так, дальше?

— Дальше вот что: сейчас примерно полдень. Значит, у нас около трех часов форы. Через три часа те группы людей, о которых говорил Ска, а за ними и скуталы, должны пробежать мимо нас. Мы должны понять, где они окажутся, когда мы поставим на место второй камень времени. Скуталы — враги, и это бесспорно. Кто такие люди? Это нужно выяснить. Дело в том, что как только мы уберем петлю времени, и люди, и скуталы в тот же миг окажутся для нас реальной угрозой. Для нас, Ска и перекрестка.

Витька сдвинул пробковый шлем на затылок, выдернул травинку и закусил ее крепкими зубами. «Совсем как Неринг», — подумал Суворин.

— Командир, разрешите задать вопрос?

— Да, Витя, говори.

— Скуталы — это кто? Звери, люди?

— Скуталы? Помнишь, мы рассказывали тебе об эсэсовцах у подножия храма в горе? Так вот, на них напали именно скуталы. Высоченные такие, похожи на людей, покрыты чешуей болотного цвета. Эсэсовцы ничего не могли с ними поделать — пули не берут, а в рукопашной схватке тварей не одолеть. Когти и клыки скуталов — что твой кинжал, а в локтях еще спрятаны костяные пластины, вроде сабель. Сгибают локоть — пластина выскакивает наружу.

— И как же вы с ними справились? — изумился Чаликов.

— Ну, с ними справились фрицы, честно говоря, без нас обошлось. Огнеметами сожгли к чертям. А нам что, мы тогда при танке были. Руби, кусай, стреляй сколько влезет. Это сейчас мы — тяжелая кавалерия. — Александр искоса взглянул на скакуна Хасана. — Все-таки до танка ему далеко..

— Задача, однако… — Витька вдруг напрягся. — Ложись!

Из-за небольшого холма показались бегущие люди. Трое.

Хасан с хрустом сорвал пучок длинных сочных листьев и меланхолически заметил:

— Падать совсем не обязательно. Они все равно нас не видят — нас не было здесь, когда они попали в петлю времени.

Ковалев, Суворин и Чаликов приподнялись на локтях, затем медленно встали, стряхивая с одежды приставший травяной мусор. Марис и не думал прятаться. Он удобно сидел на широком загривке Хасана, глядя из-под руки на приближающихся диверсантов. «Булавы только не хватает, а так — вылитый Илья Муромец. Марис Муромец — чем плохо? Только молод слишком. И шлем не такой, — веселился про себя Витька Чаликов, вспоминая любимую с детства картину из Третьяковки. — Бороды нет. А конь совсем не похож»…

— Точно враги. Как-то не так бегут, — заявил Суворин.

У одного из бегущих были забинтованы руки, он был могуч телом и полураздет. Остальные выглядели немного лучше, но было видно, что и им тоже изрядно досталось. Ремни, крепящие оружие и снаряжение, были так плотно подогнаны, что был слышен только мягкий топот трех пар быстрых ног и правильное ритмичное дыхание.

— Ну как это они нас не видят? Как не слышат? — недоумевал Суворин. Друзья молчали.

— Не знаю, — задумчиво ответил Хасан. — Они не только нас не видят, но и могут пройти насквозь, не ощущая сопротивления. Или мы через них. Когда мы вернем на место второй камень, все будет по-другому.

— Странно. Я ошибся на пару часов, и это значит, что скуталы скоро будут здесь, — сказал Марис. — предлагаю отправиться за этими… Так или иначе, они встретятся, и мы поймем, когда лучше разорвать петлю.

Ковалев снял с руки часы и отдал Марису:

— Держи. Отмечай время. Ну что, мудрый Хасан, идем за ними?

* * *

Наконечник с удовольствием получил еще одну инъекцию. Рубин отказался. Наставник посмотрел на рассеченный белыми дугами черный циферблат, затем на небо.

— Очень странно, — Наставник приложил часы к уху, — судя по солнцу, мои часы отстают на полтора или два часа.

— У меня вообще такое ощущение, будто все это я видел много раз, — согласно кивнул Наконечник. — И про часы слышал.

— Это у тебя от обезболивающего, — улыбнулся было Рубин, но зашипел и схватился за губу. Подсохшая корка на обожженном лице треснула, и Рубину мгновенно стало не до смеха.

— Наставник, сделайте ему укол. Пусть хоть посмеется, не держась за физиономию грязными руками.

— Не смеши меня, зараза. — Рубин охнул и прижал губу кулаком, квакая от сдерживаемого смеха. — Не надо, командир. Когда я не чувствую боли, то тупею. Вот как этот герой.

Наконечник засмеялся в ответ. Шутливые перебранки с Рубином бодрили их обоих, это было замечено давно. Все в отряде знали об этом, и в самые тяжелые минуты перед решающей атакой старались быть поближе к развеселым ветеранам.

Наставник смотрел на своих людей с уважением и признательностью.

— Все-таки придется получить инъекцию, дружище Рубин. Спуск с плато будет тяжелым, а нам еще нужно перейти ручей и добраться до места высадки. Там матросы припрятали второй штормбот и провиант. Внутри чехла — карта. Вниз по течению есть крутой поворот направо, там в двух километрах — поселок миссионеров. Там ждут наши. Это я так, на всякий случай. Думаю, выберемся все. Во всяком случае, таков мой приказ, бранденбуржцы!

В высокой траве зашуршало. Наконечник вскочил и короткой автоматной очередью ударил в высокое зеленоватое тело, покрытое чешуей. Тело дернулось, как будто его несколько раз толкнули в плечо, грудь и другое плечо, и продолжило идти вперед. За ним из травы безмолвно поднялись еще два десятка таких же.

Гхорн узнал скуталов сразу. В таком количестве без огнемета они непобедимы, а огнемета нет, спасибо вражескому снайперу… Год назад Гхорн учуял бы этих тварей за десять километров. Гарх чуть не застонал, представив себя в былом могуществе брони, клыков и несокрушимых мышц. Несмотря на отчаянную злобность, скуталы были отнюдь не глупыми, и ни за что не рискнули бы вот так окружить дракона.

— Стрелять бессмысленно, — твердо произнес Наставник. — Пуль они не боятся. Их можно только сжечь или изрубить на куски.

Наставник посмотрел вниз. Падение с пятидесятиметровой высоты на камни ничем не грозило Гхорну. Раздробленный позвоночник и разбитый череп придут в норму очень быстро. Стоя у края, он видел внизу заросшую зеленью площадку, ту, которая была местом привала при подъеме. Еще ниже, на дне каменистой долины пенился ручей, разгонявшийся перед порогами до умопомрачительной скорости.

— А еще их можно сбросить вниз, — процедил сквозь зубы Эрик Гримм. — Расколются, как пустые орехи.

Доктор уклонился от удара чешуйчатой когтистой руки, и рывком бросил скутала через бедро. Скутал взвыл, улетая вниз с крутого обрыва. Наставник начал маневрировать, вооружившись длинным ножом. Первая победа не радовала опытного бойца. Нападающие мгновенно остыли и стали расчетливее.

Наконечник был уже основательно изрезан и потерял много крови. Он с трудом отбивался от нескольких чешуйчатых, в то время как Рубин еще бодро перемещался, отбивая атаки тесаком.

— Ко мне! Гранаты к бою! — Эрик Гримм пробежал между врагами сложным быстрым зигзагом, и чешуйчатые оказались между ним и обрывом. Наконечник и Рубин тоже исхитрились обойти осторожничающих зеленых и присоединились к командиру. Слишком близко, но делать было нечего. Взрыв шести гранат действительно сбросил пятерых скуталов вниз, но остальных упругая волна швырнула на десантников. Все кончилось в одну минуту. Мелькнула острая локтевая пластина, и голова Рубина покатилась неровным мячиком, подпрыгнула и упала в пропасть.

— Внизу, на скальной площадке, уже есть один арийский череп, — угрюмо констатировал Гхорн, яростно парируя выпады скуталов. — Прямо музей антропологии.

Вторым упал Наконечник. Бритвенные когти распороли его спину и грудь, и он умер, не издав ни звука.

Наставник остался один. Гхорн, возможно, смог бы выжить, бросившись вниз, но Эрик Гримм жить больше не хотел. В его голове вертелись строчки из книги с золотым обрезом, их он знал с детства, и с ними хотел закончить свой земной путь. Гхорн не возражал. Достойная смерть ценилась мужественными воинами — людьми ли, драконами ли… Наставник подорвал оставшиеся у него гранаты. Сердце дракона в человеческом теле было разорвано на мелкие части, и Наставника не стало.


— Ковалев, двигай камень на место, — прожужжал жетон голосом Хасана.

Александр, наблюдавший за ходом событий от каменной россыпи у ручья, легко нажал плечом, и черный трехпудовый камень аккуратно сел в сырое углубление, из которого его незадолго до этих событий вывернула неведомая сила. Небо полыхнуло, и что-то вокруг изменилось, как будто стало на два-три часа позднее. Сверху послышались крики, выстрелы, а затем вниз посыпались чешуйчатые тела. Они шлепались на камни с противным хрустом, оставаясь неподвижно лежать в предзакатных лучах. После недолгой тишины пискнул жетон.

— Все, товарищ капитан, можно подниматься.

— Хорошо, ждите.

Марис и Суворин подхватили Ковалева и вытащили на ровную землю.

— Товарищ капитан, мы там, подальше, вырыли могилу, чтобы похоронить немцев. Этого, без головы, того, с забинтованными руками, ну и то, что осталось от старшего. Он подорвал себя, когда остался один, — доложил Суворин, приложив ладонь к пробковому, в камуфляжной раскраске, шлему.

— Понятно, Ваня. Вольно. А кто стрелял? Ну, в конце?

— Так это… Мы все стреляли, товарищ капитан! Больно страшны эти твари! Глаз не видать, рты на полголовы, сплошь клыки… Ты бы тоже стал стрелять, Степаныч, когда бы эти крокодилы на тебя пошли, даром что их пули не берут.

— Стрелки! Могли же в Хасана попасть!

— Да он бы отбил и пули, командир! Хасан этим деревом размахивал так, что в него бы и дождинка в ливень не попала! — Марис, улыбаясь, поставил ногу на огромное, наспех отесанное бревно. — Он этих голубчиков просто подмел, как веником, — они и пикнуть не успели.

— Ну что, до темноты мы до перекрестка не доберемся. Будем ночевать здесь. — Ковалев озадаченно ощупывал себя и оглядывался.

— Ты что, Степаныч? — спросил Чаликов. — Потерял что?

— Представляешь, уже когда на самый верх забрался, слышу — что-то вниз упало. Думал, камень из-под ноги, а это мой «ТТ». Наверное, ремнем зацепился за выступ, дернулся, вот он и лопнул. Тьфу, черт! Не спускаться же обратно — где его найдешь в таких зарослях да между камней?

— Это точно, — Витька подошел к обрыву и посмотрел вниз. — Жаль, конечно, «ТТ» — знатный пистолет. И бьет отлично, и красивый. Хотя… Лично я предпочитаю «вальтер». С ним в разведке — милое дело. Там все равно стрелять нельзя, только в крайнем случае, так он хоть не торчит и не цепляется за что попало.

— Точно! Мы тебе «вальтер» добудем, Степаныч! А «ТТ» твой уже никто не найдет. Лес да камни не хуже болота, — встрял в разговор Суворин. — Разрешите заняться костром и ужином, товарищ капитан? Марис, здесь недалеко родник. Пойдем, наберем воды! Хасан, хочешь пить?

* * *

— Мы свернули к тому месту, которое я наметил с авиетки. Сначала я туда сбросил десантный мешок с надувными шинами, тросами, креплениями и разборной бамбуковой решеткой, а потом прыгнул туда, куда было нужно мне. Запомнил время и положение тени скалы — вот и все, азимут готов. Спуск к воде там пологий, сухой песочек. Плот устроили в виде палатки, чтобы рыбки добродушные не бросались из воды. Там пираньи такие — палец в рот не клади. Мы отплыли уже километров на пять, когда вдруг небо над скалой будто выгнулось чашей, куполом таким сферическим. Там, под куполом, вспыхивали огни, с востока на запад. Так горели бы осветительные ракеты, если их пускать в цирке вдоль шатра. Что-то произошло вокруг скалы. Думаю, наша группа ушла оттуда вовремя.

Шалдаева сидела в глубоком кресле и слушала, боясь проронить слово. Она всегда подозревала, что где-то за горизонтом общепринятых истин прячутся чудеса, в которые нельзя поверить, но чтобы об этих чудесах вещал в своем служебном кабинете генерал Канунников…

— О нашем монгольском походе тебе расскажет Константин. Теперь можно. У вас с недавних пор служебная тайна одна на двоих! Очень удобно! — Федор Исаевич засмеялся, и Ольга вдруг ясно увидела перед собой довольного мальчишку-школяра.

— Ольга Михайловна, когда Дорж вернется из Самарканда, твой отдел будет укомплектован полностью. Константин, есть что добавить?

Кухарский бережно поставил крохотную чашку на поднос и покачал головой.

— Что же, не задерживаю вас, коллеги! Свободны!


Автомобиль ворчал, выбрасывая из-под колес снежную кашу. Улицы были пусты, и Ольге казалось, что весь город — большая декорация к зимней сказке. Рядом сидел и сопел Костик. Испытания какого-то сложного прибора изматывали его, и в машине он засыпал сразу, едва она трогалась с места. Так, ему еще сегодня рассказывать сказки про монгольский поход. Хорошо еще, что сестры Поздняковы придут пить чай завтра… С ними очень здорово. Можно поболтать о том, о сем… Если Костик будет дома, он вежливо потерпит немного, а потом ускользнет в кабинет, сославшись на срочную работу. Только бы не захрапел через пять минут, с него станется.

Новый шеф удивлял Ольгу не меньше, чем Арсен Серапионов. Канунников превратил ее отдел в аналитический, и задачу перед отделом поставил такую, что захватывало дух.

— Оля, история с танком, на котором ухитрился прокатиться наш Константин, не дает мне покоя, — заявил Федор Исаевич, наливая Ольге первую чашечку чая. — Дело в том, что мне известны четыре, ну, от силы пять особых точек на земле, пройдя через которые можно переместиться на огромные расстояния в неизвестном нам точно направлении. Назовем их узлами, переходами, перекрестками, как угодно. При этом я сам попал однажды в такой узел. Как я выбрался оттуда и чьими молитвами — это другой вопрос. Факт остается фактом: я оказался в Финляндии, хотя мои товарищи потеряли меня в песках Внутренней Монголии. Обо всех существующих узлах мы узнали исключительно разведывательными методами. Монголия, Амазонка, Африка, Германия. Неуловимые танкисты, провалившиеся сквозь землю в Курской области, материализовались в Горьковской, чтобы окончательно исчезнуть близ озера Светлый Яр. Мой опыт, а также опыт экипажа капитана Ковалева, или кто он там, неважно, говорит о том, что на одной только нашей территории есть множество таких узлов. Также фактом остается и наличие местных легенд, так или иначе говорящих о сверхъестественных проявлениях. Вывод прост: вам надлежит исследовать легенды, сказки, местные слухи, существующие в известных нам узлах, чтобы определить ключевые слова и методики для поиска интересующих нас объектов. Константин Кухарский со своим отделом работает над созданием радиоприборов, позволяющих уточнять и классифицировать параметры найденных узлов. Я понятно объясняю?

— В общих чертах — да, Федор Исаевич, — только и смогла произнести изрядно удивленная Ольга. Было ясно одно: предстоит проделать очень много кропотливой работы, прежде чем наступит хоть какая-то ясность…

Пока Шалдаева думала обо всем понемножку, служебный автомобиль достиг окраины Москвы — района Динамо, — и повернул к Масловке. Во дворе дома свежий снег застонал и захрустел под колесами, и Константин понял, что пора открывать глаза.

* * *

Иногда Вальтер удивлялся самому себе. Он потратил всего сутки на то, чтобы определить датского доктора Густава Нильсена в подземную лабораторию лагеря «Дора». В итоге Краус вернулся на целый день раньше намеченного срока, чем весьма обрадовал Неринга. Весь вечер Вальтер провел у Виктора в гостях. Маленький Зигфрид вволю накатался на шее дяди Вальтера, дедушка Зигфрида получил свежий анекдот, а мама и бабушка Зигфрида удостоились нескольких изысканных, но весьма деликатных комплиментов. В десятом часу господин Краус отправился домой, а наутро передал своему начальнику бумагу за подписью Карла Штайера. Приказ обязывал полковника Неринга в сопровождении штандартенфюрера Крауса незамедлительно совершить инспекцию объекта «Трон Кримхильды».

— Вылет через час, господин полковник. — Вальтер почтительно склонил идеально причесанную голову и улыбнулся.

— Ты знал, и вчера не сказал ни слова?

— Во-первых, я вчера испортил бы настроение двум очаровательным женщинам и тебе, своему начальнику, а во-вторых, смотри сам: на пакете написано, какого числа и в котором часу вручить его господину полковнику. Что я могу сделать? — пожал плечами Вальтер. — Мы с тобой люди военные, готовы отправиться в бой в любой момент. Отправь посыльного за вещами, встретимся на аэродроме.

— Ну уж нет, какой посыльный? — Неринг быстро пришел в себя и лихорадочно соображал. — Я сейчас сам отправлюсь домой, а оттуда уже на аэродром. Тебя же попрошу дать сотрудникам задание на время нашего отсутствия. До встречи!

— Так точно! — Вальтер щелкнул каблуками и отправился выполнять распоряжение Неринга.

* * *

Неринг и Краус одинаково ценили уютную гостиницу «Манцерхоф», и в выборе места для ночлега были единодушны.

Всю дорогу до карьера Вальтер насвистывал бравые марши, с удовольствием управляя мощным «Хорьхом», а Неринг с любопытством посматривал по сторонам. Зимой все выглядело иначе — леса были пусты и прозрачны, а голые деревья давали особенную, иную перспективу. Неринг узнал шлагбаум и караульное помещение: они были теми же, что и пять лет назад. Охрана карьера, конечно же, поменялась полностью. Карьер, лишенный могучих деревьев, тоже открылся как-то вдруг, сразу.

— Ну вот, мы и на месте. Выходим?

— Пошли, — согласился Неринг. — Будем спускаться?

— Обязательно. Таковы правила осмотра.

Ступени, ведущие в карьер, были тщательно очищены от воды и льда.

— Молодцы, неплохо службу несут, — заметил Неринг, спускаясь вслед за Вальтером вниз. Улучив момент, Виктор засунул руку в карман и вытащил жетон. На белой поверхности пылали три красных треугольника.

Внизу, у алтаря, все содержалось в таком же образцовом порядке, как и ступени лестницы.

— Ну что, дружище, что мы должны здесь осмотреть?

Вальтер помедлил с ответом. Он достал из кармана флягу с коньяком:

— Согреемся? Здесь зябко.

— Что можно ответить на такое честное и открытое предложение? Только да!

— Это уж точно. Кстати, во время обхода объекта персоналу запрещено приближаться к раскопу. Так что факт нашего пьянства останется тайной. — Вальтер сделал большой глоток и передал флягу Нерингу.

— Твое здоровье! — Неринг приложился к фляге.

— Ого! Ты так в России научился пить?

Неринг усмехнулся.

— Знаешь, по возвращении из Казанского училища мы пили с летчиками, прошедшими обучение в Липецке.

— И что?

— Ничья, старина. Победителей не было. Еще по глотку?

Вальтер кивнул, принял флягу и отпил еще глоток. Выдохнув воздух тонкой струйкой, он понял, что тянуть больше нельзя. Время идет, и скоро нужно объявиться на выезде с объекта.

— Тебе нельзя возвращаться.

Виктор, только что изрядно отхлебнувший из горлышка, в недоумении уставился на Крауса.

— В каком смысле нельзя? Куда?

— Домой. Тебе нужно уходить. Доставай эту свою штуку и уходи. Туда, — Вальтер ткнул рукой за спину, в сторону каменного алтаря. — Ты под наблюдением с той самой минуты, когда перешел линию фронта. Если ты уйдешь, я еще смогу попытаться спасти твоих родных. Без тебя они никому не нужны, сам понимаешь.

Неринг глядел на Вальтера, неопределенно улыбаясь. Все, что говорил красавец в черной форме, было именно тем, чего Неринг опасался больше всего.

— Да брось, Виктор, это не шутка. Вот, смотри. — Краус извлек из кармана фотографию. Неринг, холодея, узнал на снимке жетон.

— Ты… Ты можешь рассказать все?

— На все у нас нет времени. Хорошо, слушай главное. Я — гарх…

* * *

Ласковое солнце заливало лучами остров Дракона. В селении самоверов стояла необычная для этого времени тишина. Не было слышно детского плача, женского смеха и мужских уверенных голосов. Люди безмолвно шли по своим делам, направляясь кто в кузницу, кто в поле. Возле последнего дома стоял чисто вымытый танк. Тридцатьчетверка выглядела свежей и отдохнувшей. Вокруг танка сидели малыши, не сводя круглых от восторга глаз со спящего Великого Дракона в его железном обличье. Ближе к полудню терпение детворы было вознаграждено в полной мере: на крыльце появился Марис. Дружелюбно улыбнувшись ребятне, он отправился умываться. За ним потянулись остальные: капитан Ковалев, Ваня Суворин и Витька Чаликов.

Дети нетерпеливо подсматривали в чистые окошки и приоткрытую дверь. Друзья Великого Дракона завтракали очень поздно, почти в обед, когда матери загоняют детвору по домам. С тех пор, как друзья Линдворна поселились в своем доме, с поисками малышни стало проще. Сначала нужно поискать возле танка, а в случае, если чадо не нашлось, посмотреть там же, но внимательно. Это касалось любопытной мелюзги. Дети постарше в это время учились в школе рыцаря Эрла Неринга. У них тоже были удовольствия, связанные с друзьями Великого Линдворна. С разрешения рыцаря Эрла на занятия приходил господин Александр. Он рассказывал детям занятные сказки, стихи, которых знал великое множество, и учил интересному чужому языку.

Ваня Суворин и Марис Эмсис с удовольствием охотились в лесу, а Витя Чаликов присоединялся к ним, когда Селена была слишком занята.

Дом для друзей Линдворна был выстроен давным-давно, вместе с остальными домами в селении. Он пустовал и был священной реликвией. В нем убирались, часто проветривали, а в погребе обновляли запасы продуктов.

Несмотря на спокойную и размеренную сельскую жизнь, память не спешила восстанавливаться. Танкисты не помнили ничего из амазонских приключений, а Ковалев забыл еще и все, что было раньше: Волка, Елену Андреевну, Андрея Аристарховича, поход на Китеж, а также все, что было после. Петля времени не прошла для людей даром, и Селена с Уорреном отправили экипаж на остров Дракона. Селена решила, что память должна вернуться сама, без вмешательства, и Уоррен был совершенно согласен.

После завтрака Ковалев извлек из вещмешка фотографию отца и незнакомого полковника с медсестрой. Витька говорил, что эта медсестра лечила Александра, только она теперь старше. Елена Андреевна. Ковалев закрыл глаза и застонал. Пустота. Ребята говорили, что Елена Андреевна давала ему читать дневник своего мужа, там было об отце…

— Ну, хватит убиваться, Степаныч, — сказал Суворин. — Вернется к тебе память, вспомнишь все, до буковки.

— Странно. Вот иногда хочется забыть все, не помнить, а сейчас вот все бы отдал за свою память, — улыбнулся Ковалев. — Хорошо еще, деда с бабушкой не забыл. Интересно, почему я забыл больше вас? Вы только то, про что нам Уоррен кино показал, а я дополнительно отличился?

— Знаешь, командир, это, наверное, из-за того, что ты второй камень времени двигал. Знал бы, вместо тебя пошел, — сказал Марис. — Несправедливо.

На шее Ковалева запиликал жетон, и деревенский дом наполнил рык Великого Дракона:

— Дружочек Ковалев! Здорово, казак! Слушай, ваш немец вернулся, его жетон в системе сработал. Должен на моем острове быть, у алтаря. Хорошо, что вы петлю убрали, а то занесло бы его к черту на рога. Все перекрестки лихорадило. Ладно, бегите, встречайте вашего фрица.

Суворин пулей выскочил на улицу и помчался, вздымая рыжую пыль, в сторону карьера. Друзья выскочили за ним и остановились на пороге, переглядываясь.

Ковалев, хохоча, сполз по стене и сел на землю, дрыгая ногами. В руке Александр держал жетон Суворина. Марис, ухмыляясь, взял жетон из руки командира и подозвал одного из ребятишек:

— Мальчик, догони дядю Ваню. Отдай ему вот это, скажи, что так будет быстрее.

Босоногий гонец бросился догонять Суворина. За мальчиком вслед сорвалась вся стайка детей.

— Ну, что, командир? Какие кнопки нажать, чтобы попасть к алтарю? — спросил Чаликов.

Ковалев вытер проступившие слезы и взялся за свой жетон:

— Вот, смотри: нажимаем квадрат и «вперед». Ну, поехали!

* * *

Вальтеру было больно и жарко. Болела голова, и в лицо било пронзительно яркое солнце. Такого солнца в Майнце не бывает даже в августе. Сердце гарха быстро устранило боль, и Вальтер повернулся набок и открыл глаза. Он лежал на алтаре. В правой руке у него был продолговатый амулет Неринга, а в левой — фотография амулета. На обороте фотографии было написано по-немецки: «Передай это тем, кто тебя найдет. Я все решил». Дальше следовали строки на русском.

Краус сел, выпрямив ноги. Кожаный плащ и фуражка исчезли вместе с Нерингом.

— Плащ, конечно, в таком пекле ни к чему, а фуражка пригодилась бы. Как же это он так меня нокаутировал? Я был обязан увидеть этот удар. Сколько я здесь пролежал? Минут пять, не больше. Ну ладно, посмотрим, что там, наверху, — Вальтер бодро вскочил с места и огляделся. Он уже сделал несколько шагов в сторону лестницы, когда сзади появились люди.

— Неринг!

Вальтер застыл на месте, а затем медленно повернулся. В пяти метрах от него стояли трое и улыбались. На них была необычная белая форма, легкая, удобная, и пробковые шлемы наподобие английских.

Двое высоких переглянулись. Третий, пониже, фигурой похожий на Неринга, смотрел на своих спутников, чувствуя неладное.

— Кто вы? — наконец спросил старший.

— Вы, наверное, Ковалев, — отозвался Вальтер. — Это вам.

Ковалев взял карточку. Он прочитал вслух то, что было написано на обороте:

«Друзья, Дракон, я не могу вернуться. Семья в опасности.

Что бы ни говорил Вальтер, он — настоящий человек. Примите его. Прощайте.

Виктор Неринг»

Чуть поодаль, ближе к алтарю, возник четвертый, коренастый и плотный. Он завертел головой, улыбаясь, но вскоре радость на его лице сменилась недоумением.

— Где Неринг? А это кто?

— Дома разберемся, Ваня. Да и человека нужно переодеть. В черном да в сапогах он изжарится заживо. Значит, ты — Вальтер? На твоем жетоне нужно нажать здесь и здесь. Ну что, ребята, домой? Жми, Вальтер.

* * *

Великий Дракон наливался злобой всякий раз, когда натыкался взглядом на Вальтера. Его гребень угрожающе поднимался, а глаза меняли цвет с желтого на изумрудный.

— Ничего не могу с собой поделать. Это врожденный рефлекс. Ты все-таки гарх, Гефор!

— Честно говоря, какая-то моя часть тоже испытывает дискомфорт от близости амфиптера, можешь не сомневаться, Линдворн. Ты все-таки зови меня Вальтером. Я себя сейчас ощущаю именно так, — красивое лицо Вальтера освещали лучи закатного солнца, и он немного щурился. Его смущал белый костюм и легкая плетеная обувь. Одежда была невесомой, и порой Вальтеру казалось, что он сидит голым.

— Получается, что ты нам двойной враг: и гарх, и эсэсовец. Ты можешь объяснить, почему решил помочь Нерингу? — спросил Ковалев.

— Нет, не могу, — ответил Вальтер. — Да и что объяснять? Все равно не получилось.

— Я так думаю, что если Неринг сказал, что Вальтер свой, так оно и есть, — сказал Суворин.

Линдворн громко щелкнул зубами, но промолчал, растерянно моргая глазищами.

— Вообще-то да. — Ковалев совсем забыл о записке Неринга, а тут еще перед глазами стали появляться какие-то тетрадные страницы, исписанные твердым красивым почерком. Строки были как в тумане, ни слова не разобрать, лишь иногда выскакивали отдельные буквы. — Ладно, поговорили на первый раз достаточно, как считаешь, Линдворн?

— Согласен с тобой, Сашенька, казачок мой ненаглядный. Отложим беседы. — Великий Дракон подцепил когтями пробку последней пузатой бутыли. — Мальвазия кончилась. Как тебе, Вальтер, наше угощение?

— Великолепно. — Вальтер широко улыбнулся и поставил свой деревянный стакан в общий ряд. — Я впервые на таком пикнике. Мне вообще почему-то так хорошо, что спать хочется. Наверное, это мальвазия так действует?

— Ты смотри, — ухмыльнулся Линдворн. — Разбираешься! Ну, выпьем за Неринга, казаки! Славный он парень, что ни говори… А жетон Неринга и твою старую форму я забираю, Вальтер. Форму — для коллекции, а жетон все-таки не твой. Там будет видно.

* * *

Неринг беспрепятственно проехал через пропускной пункт. Плаща и черной фуражки оказалось вполне достаточно. Когда Вальтер уезжал, не изъявляя желания разговаривать, шлагбаум открывали стремительно. Неринг, махнув часовым рукой в черной перчатке, выехал на грунтовую дорогу, ведущую к шоссе. Весь путь до Майнца Виктор думал. Его взгляд следил за дорогой, руки управляли послушным рулю автомобилем, но все это было бесконечно далеко, словно с другим человеком. Все, услышанное от Вальтера, Неринг запомнил от первого до последнего слова. Решение он принял мгновенно. Вальтер не должен был пострадать, семью оставлять тоже было нельзя. Неринг осознавал, что удачливый красавчик — настоящий друг, каких еще поискать. Даже если Вальтер и был когда-то гархом, даже если он им и остался, такое мог предложить только великодушный человек. Чужие так не поступают. Неринг принял свое решение сразу. Он вскочил с алтаря, на ступеньках которого сидел, слушая Вальтера. Удивленный Краус поднялся на ноги вслед за Нерингом, и Виктор повторил свой излюбленный чемпионский апперкот. Мускульная память сработала безотказно, и Виктор упал как подкошенный. Неринг вытащил из кармана кителя авторучку с золотым пером и быстро написал записку на обороте фотографии. Вальтер пошевелился. Да, сердце гарха — удивительная штука. Неринг проворно снял с штандартенфюрера кожаный плащ, взял его фуражку, вложил в ладонь Вальтера свой жетон и нажал кнопку памяти. Треугольники помигали, переливаясь радугой, и жетон перешел в состояние готовности. Неринг нажал нужные кнопки, и Краус исчез.

Плащ Вальтера и черную эсэсовскую фуражку с щегольской ветеранской эмблемой в виде черепа без челюсти Неринг оставил в машине. Он взял ключ от номера, сообщив пожилому портье, что господин Краус будет завтра к вечеру.

В номере было уютно и тепло. Да. Вальтеру все равно теплее. Сейчас он наверняка у самоверов. Или в гостях у Линдворна и госпожи Принципал. Чем черт не шутит, может, и ребята вернулись из своей России. Прав был Линдворн и госпожа Принципал, советуя остаться там, куда их занесла чешуйка Великого Дракона. Вальтер сказал, что видел документы о бегстве Ковалева с экипажем. В розыске с танком! Неринг от души надеялся, что у парней хватило ума и удачи вернуться к Линдворну. Это ему, Виктору Нерингу, некуда деваться. За Зигфрида и Эльзу он должен отдать жизнь. Нет, он должен ехать к Карлу Штайеру и сдаться. Что угодно, но требовать гарантий жизни для семьи. Они ни в чем не виноваты. Это Неринг — солдат, и это ему не повезло на войне.

Неринг дремал, находясь на границе между сном и явью, и это было так утомительно, что он не выдержал и отправился в «Первую звезду». Коньяк обжигал и согревал. В душе Виктора медленно таял ледяной стерженек, а голова была чистой и ясной. Он выпил много, очень много, расплатился и вышел твердой походкой, чувствуя на себе удивленные взгляды официанток.

— Господин Неринг, к вам прибыл офицер от господина Крауса. Я проводил его в ваш номер, — сообщил старичок. Неринг кивнул.

— Как хорошо, что я напился. От господина Крауса… Старичок не понял. Офицер спрашивал Неринга и Крауса. Что же, все произойдет быстрее, чем я предполагал.

Неринг нажал ручку двери и вошел. В номере было темно. В оконном проеме виднелся силуэт офицера. В свете луны тускло поблескивал погон. Офицер неотрывно смотрел на посеребренные снегом крыши.

— Да ты включай свет, Виктор, будь как дома. И дверь прикрой, а то горничные забеспокоятся.

Неринг щелкнул выключателем. Линд Уоррен отошел от окна и задернул плотные шторы.

— Да ты садись. В ногах правды нет. Я немного задержался, все-таки на изготовление костюма по образцу много времени уходит. — Уоррен сел на стол, по-мальчишески болтая ногами. — Я повыше Вальтера, сам понимаешь, его форма мне не подошла бы никак. Ну, и без фуражки как-то не очень. Куда ты ее подевал, кстати?

— В машине оставил, — ответил Виктор. Он сел на кровать, глупо глядя на Уоррена.

— Это очень хорошо. Ну, что, давай обсудим подробности.

* * *

— Вальтер, а ты Гитлера видел? — не унимался Суворин.

— Видел.

Суворин за завтраком засыпал Вальтера вопросами. Ковалев перестал прислушиваться, углубившись в свои мысли. Ему казалось, что он вот-вот вспомнит то, что забыл. Озеро, Китеж. Елена Андреевна, дневник пилота Бусилова. Нет, ни намека. Тем временем Суворин вовлек-таки Ковалева в русло разговора.

— Ты никогда не ездил в танке?! Нет, правда? Командир, разреши прокатиться с ветерком!

— Ваня, тебе танк что, карусель? — Ковалев хмурился, прекрасно понимая, что непоседу Суворина начинает одолевать скука.

— Мне действительно было бы интересно, Александр. Если позволишь. — Вальтер пребывал в неплохом расположении духа. Он быстро свыкся с новой обстановкой и получал удовольствие от новой жизни. После того, как Вальтер получил письмо из прошлого, гарх в его душе притих и потерял стремление всем управлять. Гарх созерцал, наслаждаясь чувствами человека, на которые раньше не обращал внимания.

— Хорошо. Поедешь на месте стрелка-радиста, — ворчливо согласился капитан. — Иван, где мой шлем? Без командира не отпущу!

— Все в машине, Степаныч! Пойдем, немец! — Иван бросился к выходу из дома.

Ковалев, посмеиваясь, пропустил Вальтера вперед.

— Ну вот, а я — дневальный! Без командира нельзя, а без заряжающего можно, — проворчал Марис.

— Да ладно, мы на полчасика.

— Есть, товарищ капитан!

Танк выпустил облако дыма и плавно тронулся с места.

— Ну, как тебе, Вальтер?

— Жестковато, — отозвался Краус.

— Сейчас выберемся на розовое поле, увидишь настоящую скорость и мощь, только держись!

— Почему оно розовое? — поинтересовался Вальтер.

— По цвету, — подсказал Ковалев. — Там трава растет с такими розовыми метелками. Красит все в розовый цвет. Увидишь чудо техники — розовый танк. А вот там, за лесом — алтарь. Иван, стоп! Кто это?

Суворин остановил танк и выскочил на броню.

По розовому полю шел Виктор Неринг. На его руках сидел белоголовый малыш, а рядом с ним, держась за локоть Неринга, шла очаровательная женщина.

Суворин бежал по розовому полю, вопя что-то и подпрыгивая. Вальтер выбрался на броню и улыбался, глядя вперед из-под руки. Сердце Ковалева часто забилось. Он вспомнил все разом, в один миг…

Мая 15, 1916 г. Уже две недели мы держимся без потерь. Сегодня утром в жестоком бою сбили немецкий аппарат. Убитого пилота привезли на телеге крестьяне. До него он похож на Степана Ковалева! Одно лицо. Не могу прийти в себя. Люди обезумели и забыли, что происходят от одного корня. Святые угодники, матерь Божия! День, когда мы опомнимся, будет самым счастливым днем для всего человечества.