"Встретимся через 500 лет!" - читать интересную книгу автора (Белов Руслан Альбертович)19. Пек Пелкастер и другиеНа пути он не смог не задержаться у Мельпомены[24], таинственно выглядевшей в затуманенном погодой воздухе. Рассматривая ее то так, то эдак, услышал за спиной призывное покашливание. Обернулся, увидел Пека Пелкастера[25], эльсинорского чудака, точнее, достопримечательность. Всегда неряшливо одетый, то отрывисто смеющийся, то хмуро-задумчивый, метко названный Люкой Паганелем, он одолевал то одного, то другого обитателя Эльсинора странными речами. – Чем могу служить? – радушно поинтересовался комиссар. – Вы верите в Бога? – спросил Пелкастер с ходу. Он всегда врывался в собеседника с ходу. – О, да, конечно! – заулыбался Мегре. – А как вы его представляете? – А разве Его можно представить? – Можно! – И каким образом? – Вы вот любите что-нибудь или кого-нибудь? – Пелкастер начал издалека. – Разумеется… – Разумеется… Это не то слово для любви. Вот я люблю Поля Верлена, так люблю, что связь между нами осязаема, хотя я жив, а он давно почил. разве это не слова Бога? Еще я люблю дочь, она почила, люблю Кьеркегора, Сократа, бедную Айседору Дункан, Мане, Ренуара… – Присядемте у предсказательницы, – сказал Мегре, забыв об ожидающих его уколах. – Я чувствую, до конца вашего списка далеко. И, тем более, до рассказа о вашем понимании Бога. Туман рассеялся, как и не было его, освободившееся солнце красило в пурпур облака, распластавшиеся на горизонте. Отметив минутой молчания искусство дневного светила, собеседники присели на скамейку в виду статуи красавицы Кассандры[26]. Пелкастер, ничуть не смущенный иронией, прозвучавшей в голосе комиссара, продолжил перечисление: – Также я испытываю родственные чувства к Огюсту Родену, Лонгфелло, Бертрану Расселу, бедному Мопассану. Со всеми ними я хотел бы поговорить или, хотя бы, украдкой посмотреть со стороны. Но, увы, они мертвы… – К чему вы это? – спросил Мегре. – А вы представьте, через пятьсот лет, когда человечество станет божественно всемогущим, и потому лишится целей… – Подождите, – удивился Мегре. – Вы сказали «человечество станет божественно всемогущим, и потому лишится целей?» – Да. Всемогущее скверно тем, что получает все без борьбы, и потому, перестав желать, в конце концов, обращается ничтожеством. Так вот, когда человечество станет всемогущим и лишится целей, встанет такой, как я, человечишка, и предложит ему – Послушайте, а зачем это? Зачем их восстанавливать? – Мегре поверил Пелкастеру сразу, ибо несколько дней назад слышал по радио, что группа японцев восстановила домовую мышь из ее праха и теперь замахивается на мамонтов, но правительство с разрешением на это не спешит, считая, что страна географически маловата. – Зачем восстанавливать этих людей?! – воскликнул чудак. – Вам не кажется, что читать стихотворение Бодлера и слушать, как он сам его читает, вживую читает, это не одно и то же? И что видеть на телевизионном экране танец Айседоры Дункан не то же самое, что сидеть на ее представлении в первом ряду театрального зала? Или видеть, как дарят ей цветы и дарить самому, не одно и то же? – Думаю, да. Это не одно и то же… – согласился Мегре. – Однако мне кажется, что ваша Айседора Дункан не сможет состязаться с танцовщицами будущего. Так же, как знаменитый Пеле, к примеру, по воскрешении вряд ли станет лучшим футболистом планеты. И это их морально травмирует. – Отнюдь! Люди, умеющие чего-то достигать, достигают при любых обстоятельствах! Это свойство, этих людей, понимаете, свойство! Мегре молчал. Он представлял себя всемогущим жителем двадцать пятого века. Кого бы он захотел воскресить? Бертрана Рассела? Да кто он такой, этот Рассел? Воскресить Бродского? Воскресить Верлена, кажется, поэта? Судью Данцигера? Упаси, господи, нынешним сыт по горло! Нет, пожалуй, одну Рейчел воскресил бы. И родителей. Ее и своих. Ну, конечно, соратников… Бедного Торранса… – Я думаю, это так, – сказал Мегре, увидев себя в счастливом кругу друзей и близких. – Да и читать стихи поэта и слушать его самого – это две большие разницы, как говорит Аннет Маркофф. Но причем тут Бог? Вы ведь с него начали? – Хороший вопрос. Дело в том, что человечеству, чтобы воскресить умерших людей, придется научиться обращаться в прошлое. Научившись этому, оно станет для всех когда-либо живших людей Богом, настоящим и всемо… – Послушайте, а что, оно, это будущее человечество, будет воскрешать лишь прославившихся персон? – оборвал Мегре Пелкастера. – А простыми официантками, к примеру, побрезгуют? – Тоже хороший вопрос, – понимающе улыбнулся юродивый. – Нет, оно станет воскрешать не только прославившихся персон, хотя воскрешать их проще, чем простых людей, ибо они оставляют после себя много личностного. Обсуждение темы воскрешения приведет человечество будущего к выводу, что нужно восстановить всех людей! Представьте, какой это будет мир! Все когда-либо жившие люди восстанут из небытия и займут в человеческом сообществе свои места. Займут, и человечество станет идеальным кристаллом, станет всемогущим процессором… – Пожалуй, всем не хватит места… – Мегре, перестав понимать собеседника, понюхал воздух. Со стороны «Трех Дубов» пахло хризантемами, полегшими от ночного морозца – похоже, Садосек принялся готовить клумбы к зиме. – Пустое, – махнул рукой Пелкастер. – Почему вы думаете, что воскрешенные люди будут существовать лишь в виде материальных тел? Они будут логосами[27] будущего Богочеловечества, как Христос был логосом христианского Бога! – Логосами будущего Богочеловечества, как Христос был логосом христианского Бога… – восхищенно повторил Мегре. – Боюсь, мне, полицейскому, не по силам это понять… Он вспомнил Карин Жарис. Ее явку на допрос. Не была ли она этим самым логосом, способным обращаться в прошлое? Черт побери, похоже, что была! – И не надо ничего понимать! Поймите лишь одно – почив, вы тотчас откроете глаза, откроете в том чудесном мире, и станете существовать, где и как хотите. На Земле, в космосе, в виде духа или, если заблагорассудится, в привычном для вас виде. Вы станете логосом, особого рода живой сущностью, способной сама себя овеществлять с помощью космической энергии в любом виде и любом месте… Мегре вспомнил слова, сказанные Карин Жарис: – Все зависит от вас. Нужны усилия. Решимость пронзить смерть. – И вновь увидел, как летит сквозь космос, затмившийся концом жизни, как душа его уходит в пятки и взрывается радостью, когда тело вонзается в гуттаперчевую преграду смерти и прорывает ее! Увидев это потусторонним зрением, комиссар спросил: – Если это так, получается, что, умерев, я смогу вернуться в свое прошлое? – Да. Вы сможете вернуться в свое прошлое один, как Христос, или с вашей любимой, вернуться логосом, божественно организованным знанием, личностно модулированной ячейкой Вселенной. Или просто земным существом, если вы консервативны. Мегре увидел себя вернувшимся в кафе на улице Соваж. Увидел, как смотрит на Рейчел, увидел, как лучатся ее глаза, обращенные к нему, лучатся божественным знанием. Знанием того, что все, в конечном счете, закончится неплохо. И увидел себя. Себя, знающего будущее, и потому решительного и простого. – Нет, мне все же не вериться, что так будет, – образ Рейчел согрел сердце Мегре, он посмотрел на собеседника как на доброго сказочника. – Не вериться, что люди всех времен объединятся так, что человечество станет идеальным кристаллом. Что ни говорите, в словах l'homme est un loup pour l'homme[28], есть изрядная доля истины… – Вы просто не думали о человечестве, не размышляли, – на лице Пелкастера расцвела снисходительная отцовская улыбка. – Да уж, не думал. Все как-то не до него было… – А вы подумайте. Хотя бы над тем, что стремление человека к единству, к движению в единстве, неистребимо. Люди обожают вместе петь, вспомните хотя бы повальное увлечение караоке. Обожают танцы, застолья. Любят стотысячной массой смотреть футбол. Боготворят музыку – образчик великого торжества единения разрозненного. – Торжества единения разрозненного? – повторил Мегре, желая запомнить впрок мудреное словосочетание. – Ну да. Музыка есть единение звуков. Стуки и вибрации в ней чудесным образом объединяются в величественные симфонии. – Да, они объединяются. При наличии композитора. А кто композитор вашей будущей человеческой симфонии? – Само человечество! Человек придет к человеку, как звук к звуку, и будет счастье, будет великая любовь, ибо человек сможет любить не одного, не нескольких, но множество людей, любить всех. Я вижу, вам трудно это представить, ибо вы привыкли любить одну женщину, одно жилище, одну работу. Но напрягитесь, представьте, что вы идете по цветущему саду с любимой своей девушкой, а вокруг множество любящих мужчин и женщин, и их любовь – ваша… Замолчав, Пелкастер глубоко подумал о чем-то минуту, затем сказал убежденно: – Есть у нас еще одна движущая сила. Любить многих, любить человечество порою легче, чем одного человека, потому что в поговорке l'homme est un loup pour l'homme действительно очень много правды. А человек, став в нашем кристалле человечеством, полюбит другого человека, как око свое… – Вашими бы устами, да мед пить, – сказал Мегре, подумав: «Идеалист доморощенный – вот ты кто»… – И еще одна важная вещь, о которой я не могу вам не сказать, – продолжал Пелкастер вариться в собственном соку. – Смысл Природа обретает лишь в творении. Человек есть часть Природы, высшее ее произведение, значит, и он может обрести жизненный смысл лишь в творении. Человечество же может обрести смысл лишь в одном – в сохранении навсегда всего созданного человеком. Городов, статуй, картин, детей… – А что надо сделать, чтобы так и было? Я имею в виду, что надо сделать, чтобы будущее человечество принялось всех оживлять? – перебил Мегре, отчаявшись хоть что-нибудь понять. – Надо просто поверить в это. И постараться, чтобы поверили другие. Тогда не будет гибельной для человечества войны, и оно вернется к нам, вернется Богом. – А вы сами-то в это верите? – Верю. Потому что все уже случилось. Почти случилось. – Что почти случилось? – Будущее. – И все получилось? Они научились воскрешать? – Да. – А почему вы сказали, что все уже почти случилось? Почему почти? Ведь вы понимаете, что «научились воскрешать» и «почти научились воскрешать», это разные вещи. – Я сказал «почти», потому что мы еще не вполне научились управлять достигнутым. К тому же пара-тройка проблем все еще не решена… – Каких проблем? – Ну, для отладки необходимо еще найти и внедрить в будущее несколько человек. А одного человека, человека с определенными характеристиками, надо еще создать, то есть родить. – Надо родить?! – Да, родить. Нужно, чтобы женщина с определенным геномом зачала человека от мужчины с определенным геномом. – И все?.. – вспомнил Мегре мадмуазель Генриетту с ее внучкой, мечтающих родить спасителя. – Нет, не все. К сожалению, возможность гибели человечества в результате термоядерной войны пока еще не устранена. – Не устранена… – повторил Мегре, падая духом. – Да не расстраивайтесь вы так! – тронул его предплечье Пелкастер. – Над решением этих вопросов во времени работают многие ученые прошлого и ближайшего, и многие женщины, и потому успех близок. – Надеюсь… – Вы что-то хотите еще спросить? – Да, mon ami. Вы сказали, что тот Мегре, ну, воскрешенный, способен вернуться ко мне знанием… – солнце уже село, и они с Пелкастером остались наедине друг с другом. – Да, способен. – А почему не вернулся? – Потому что вас… Ну, скажем, вас еще не вполне воскресили. И потому вы пока разрознены. – Понимаю, – Мегре вспомнил, что нечто подобное говорила ему Катрин Жарис. – А вас, значит, воскресили на все сто? – Да, воскресили, меня и мою дочь, – сказал Пелкастер, посветлев лицом. – В две тысячи четыреста восемьдесят третьем, двадцатого сентября. – Круто, – только и смог сказать Мегре. – Не верите? Посмотрите на мои часы, – Пелкастер протянул руку, и комиссар, всмотревшись, увидел в одном из окошечек замысловатой электронной штучки цифры 11.05.2484. «Нет, он сумасшедший», – подумал Мегре, прежде чем поинтересоваться: – Значит, если… если божественно организованное знание вошло в вас, вы все знаете? – Да. Я все знаю. Или могу узнать, если захочу. – Тогда вам должно быть известно, что случится со мной в ближайшее время? – Знаю, – лучезарно улыбнулся Пелкастер. – Все будет неплохо. – А прошлое знаете? – Свое прошлое – естественно. А о прошлом других людей я могу узнать от собратьев. – От собратьев?? – Ну да, от других воскрешенных. Или, как говорила Карин Жарис, почивших. Меж всеми нами прямая связь. – Вы хотите сказать, что между вами, Сократом, Мане, Ренуаром существует прямая связь? – Ну да. И еще многими и многими близкими мне людьми. – Ну хорошо, скажите мне тогда, что случилось с… с… со студентом Сорбонны, который не то был насильно отправлен под венец, не то повесился в «Трех Дубах»? – сощурил глаза Мегре. – Минуточку… Пелкастер некоторое время пристально смотрел на стройные бедра Кассандры, будоражившие бетонный хитон, затем стал говорить, смотря уже на горы, подернувшиеся первым снежком: – Пилар, дорогой, послушай, что там случилось со студентом Сорбонны? Ну, с тем, что жил в шестидесятых годах в Эльсиноре, в «Трех Дубах»? Спросить у него самого? А как его зовут? Леон Клодель? Послушай, Леон, тут комиссар Мегре интересуется, что с тобой там случилось… Короче, как ты почил?.. Повесился?.. – присвистнул Пелкастер. – Ну, ты даешь!.. В «Доме с приведениями», не в «Трех дубах»?.. Через неделю после свадьбы?! А что так?.. Вытурили из Сорбонны?.. Как неуспевающего?.. И только из-за этого?! Не только? А что еще?.. Крошка Сафо оказалась не девственной?! Ну, брат… Если бы от этого все вешались, на земле остались бы одни гетеросексуальные женщины. А… Еще и простату за рабочим столом отсидел…А что, Пилар не смог ничего сделать? К этому времени застрелился… Ну, спасибо… До свидания. Крошке Сафо мой пламенный привет. Скажи, что голубое платье в белый горошек ей отчаянно идет. – Ну вот, вы слышали? Леон Клодель, оказывается, повесился… – сказал Пелкастер, завершив связь с будущим. – Слышал… – ответил Мегре. – А за какие такие заслуги его восстановили? – Минуточку, – стал смотреть Пелкастер на бетонные бедра Кассандры. – О, господи, как я мог забыть! Его восстановили за великие заслуги. Он был талантливый математик и биохимик. И к двадцати шести годам открыл молекулу памяти, после чего придумал нечто такое, современниками, разумеется, не понятое, что в будущем помогло человечеству разработать метод полного восстановления памяти отдельно взятого человека с использованием его стихов, дневников, писем и всякого такого, включая перенесенные болезни. Понимаете, комиссар, плоть восстановить легко, по ДНК, вы это наверняка знаете, а вот с восстановлением начинки мозгов у наших ученых были серьезные трудности. Но что такое серьезные трудности, когда в вашем распоряжении научные достояния всех веков, в том числе, уничтоженные людьми, временем или просто мышами? Мегре молчал. В глубине души он чувствовал себя озадаченным. Записной юродивый Эльсинора озадачил его. Да, озадачил, потому что какая-то часть разума дивизионного комиссара полиции, поверив его словам, перенеслась в будущее, научившееся воскрешать людей, и не хотела оттуда возвращаться. – Извините, комиссар, – посмотрев на часы, поднялся со скамьи Пелкастер. – Меня ждут в Четвертом корпусе. Встретимся через пятьсот лет… – Что? Через пятьсот лет?! Встретимся? – |
|
|