"Классический буддизм" - читать интересную книгу автора (Ермакова Т. В., Островская Е. П.)

Что есть сансара?

Буддийская религиозная догматика и ее историческое происхождение могут быть правильно поняты только при сопоставлении с положениями брахманистской религиозной идеологии. Последние нашли свое отражение в философском символизме упанишад, а затем, в I–II вв. н. э., послужили фундаментом для возникновения базовых текстов ортодоксальных религиозно-философских систем.

Идеология брахманизма в предельно кратком виде выражена формулой тождества атмана и брахмана, т. е. индивидуальной психической субстанции (души) и субстанции духовно-космической. В ортодоксальных религиозно-философских системах идея этого сущностного тождества обретает свою дальнейшую разработку. В целом идеология большинства брахманистских систем базировалась на признании вечного бытия высшей духовной субстанции. Чувственно воспринимаемый мир рассматривался как одна из стадий развертывания космического духовного принципа, который в брахманской ортодоксии наделялся функцией творящего начала. Религиозный идеал мокши («освобождения») в индуизме предполагал обретение прижизненного блаженства через отождествление личного Я (психической субстанции) с высшим космическим творящим началом. Оно выражалось формулой «Я есмь брахман». Мокша достигалась благодаря жестким формам аскезы и индуистской йоге, включавшей техники тела — хатха-йогу (практику асан — статических поз, гармонизирующих деятельность эндокринной системы, и пранаямы — управляемого дыхания).

Именно эти положения и были подвергнуты критике в буддизме, который выдвинул противоположный принцип: невечное (анитья) — не-душа (анатма) — страдание (духкха).

Для того чтобы понять содержание этого принципа, необходимо более подробно рассмотреть те брахманистские идеи, которым и противостоял буддизм. Ортодоксальные брахманы — приверженцы индуизма утверждали, что единственной вечной причиной возникновения, существования и разрушения мироздания является Ишвара — божественный Владыка вселенной. В индуистской мифологии, обширно представленной в древнем эпосе «Махабхарата» и литературе пуран, идея Ишвары воплощена в божественной триаде (тримурти). Это — космогоническое триединство бога Брахмы, бога Вишну и бога Шивы. В образе Брахмы доминирует функция творения, Вишну — хранитель сотворенной вселенной, а Шива — ее разрушитель. Три божества различаются лишь по преобладающим космогоническим функциям, но по своей единой природе они тождественны атману.

Атман, будучи в реальности неотделим от брахмана, — вечная, неизменная всепронизывающая субстанция, сопряженная со всеведением и абсолютным блаженством. С известной степенью историко-культурной условности его можно назвать Мировой душой. Во всем мироздании нет ничего, что оказывалось бы вне атмана, он есть все и одновременно не есть что-либо конкретное. Живые существа обладают одушевленностью, утверждали брахманисты, лишь потому, что в реальности личное Я неотделимо от атмана. Однако на уровне человеческого индивида это неочевидно, поскольку познавательная способность человека как бы скована неведением и страстным влечением к материальным объектам. Под воздействием неведения и влечений человек совершает греховные деяния, приводящие в соответствии с законом кармы к новому рождению, сопряженному с переживанием страдания, — и так до бесконечности. Его прошлая, настоящая и будущая жизни связаны между собой именно благодаря существованию вечного и неизменного атмана, который проходит сквозь череду рождений, отбрасывая одни личины и свойства (имя, телесный облик и т. п.) и обретая другие. Одушевленных живых существ бесчисленное множество, но тождественный брахману атман един. Именно он и есть реальная «личность», Пуруша (букв.: «Человек»).

Иными словами, религиозная идеология брахманизма была всецело проникнута верой в реальное существование «личности», субстанциальной души, причем верой в тождество души индивидуальной и Мировой.

Смысл религиозной жизни в брахманистской картине мира состоял в направленном преодолении неведения, аскетическом отказе от влечений, т. е. в освобождении от всего, что препятствует постижению тождества атмана и брахмана. Отшельники, посвящавшие себя индуистской аскезе, предавались крайним формам самообуздания и практике созерцания. Постигая суть формулы «Я есмь брахман» в высших состояниях сосредоточения сознания, аскеты (йогины) обретали блаженство.

Однако этой практике могли предаваться в основном члены брахманского сословия, ибо необходимым условием мокши выступала благая форма рождения — человеческая, а брахманы — лучшие среди людей. Все прочие рассматривали свою нынешнюю жизнь как этап, приближающий освобождение в будущих существованиях. В этой перспективе они совершали жертвоприношения богам, паломничества к индуистским святыням, практиковали ритуальное очищение, неуклонно веря, что их ждет новое рождение на «небесах Брахмы».

Важно подчеркнуть, что брахманская ортодоксия определяла брахман посредством формулы сатчит-ананда («Бытие, Сознание, Блаженство»), приписывая тем самым мирозданию благие свойства. «Достижение небес» (сварга) — счастливый идеал, к которому стремились дваждырожденные, следовавшие путем активной деятельности, созерцатели же искали высшего освобождения (мокши).

Страдание в человеческой жизни, порождаемое неведением и прегрешениями, уравновешивалось счастьем, которое достигалось праведностью и участием в ритуальной жизни.

Буддийская религиозная доктрина противопоставила совокупности этих представлений жесткую логическую контраргументацию, направленную на разрушение веры в реальность атмана и в Ишвару — творца вселенной.

Согласно позиции буддистов, процессы возникновения, существования и разрушения вещей наблюдаются в окружающем мире в любой момент времени. Являются ли эти процессы результатом волеизъявления Ишвары, т. е. выступает ли Ишвара, его желание единственной их причиной?

Если ответить на этот вопрос утвердительно, то окажется, что Ишвара одержим одновременно многими противоречивыми желаниями, которые по определению не могут быть признаны единственной причиной.

Если же подобные желания возникают у Ишвары не одновременно, а в последовательности, то необходимо говорить, что процессы возникновения, существования и разрушения имеют место в силу комплекса причин и условий. Иными словами, од-. ного-единственного желания Ишвары в качестве причины здесь явно недостаточно. Таким образом, Ишвара не может считаться всесильным Владыкой вселенной, желание которого обладает универсальной творящей способностью.

Ради чего Ишвара творит мироздание? Если брахманы считают, что он делает это ради своего наслаждения, радуясь сотворенной вселенной и живым существам, населяющим ее, то и здесь их мнение основано на невежестве. Живые существа подвержены страданию — они претерпевают болезни, старятся, умирают. Кроме того, в подземном мире, где располагаются зловещие адские вместилища, их обитатели испытывают жестокие муки. Разве все эти мучения — повод для наслаждения Ишвары? Разве может тот, кто пребывает в радости, наблюдая гибель живых существ в период разрушения мира, называться благим божеством? Да и не в радости пребывает Ишвара-Шива, круша мироздание, а в гневе и ярости — ведь именно таким предстает он в пуранических мифах. Верить в бытие подобного злого гедониста и поклоняться ему способен лишь глубоко невежественный фанатик, ибо, совершая почтительные жертвоприношения злобному божеству, человек обретает дурную карму.

Таким путем буддисты выявляли внутреннее противоречие, присущее брахманистскому тезису «абсолютно благой Ишвара творит вселенную ради своего наслаждения». Тот, кто способен наслаждаться страданием, не есть абсолютно благой. Если же признать за Ишварой свойство абсолютной благости, то наслаждение все равно не может быть целью творения вселенной, ибо она переполнена страданием до краев.

Обнаружение логического противоречия, согласно буддийским теоретическим представлениям, свидетельствовало о неистинности тезиса. В данном случае выявленное противоречие разрушало мнимую истинность брахманистского утверждения и доказывало обратное — вселенная существует помимо чьего-либо целеполагания. А если нет единственной причины возникновения мироздания, нет той цели, ради которой оно могло быть кем-то сотворено, то логично сделать вывод о несуществовании Ишвары. Бесконечно повторяющиеся циклы возникновения, существования, разрушения вселенной и пребывания ее в разрушенном состоянии подчинены безличной объективной закономерности. Все возникает в силу причин и условий, сцепленных друг с другом, и этот круговорот безначален.

К контраргументации, разрушающей брахманистскую идею сотворенности мира, относится и еще один саркастический вопрос, который задавали буддисты своим оппонентам. Если брахман, тождественный атману, обладает таким неотъемлемым свойством, как блаженство (ананда), то Ишвара, будучи Владыкой вселенной, есть одновременно и «господин наслаждения» — тот, кто пребывает в блаженстве. Зачем же ему предпринимать чудовищные усилия, необходимые для сотворения мира с его Великим океаном, морями, континентами, горами, небесными божественными дворцами, подземными адскими узилищами и бесчисленным множеством живых существ, одержимых алчностью, враждой и невежеством?

Этот процесс опять-таки вскрывал противоречия, присущие брахманистской идеологии, и подводил к отрицанию блаженства как атрибута брахмана. Ишвара не есть «господин наслаждения», а само наслаждение — не более чем частный фрагмент существования.

Такой разворот проблемы обессмысливал индуистскую аскезу. Если йогин обретает блаженство, постигая в практике созерцания тождество атмана и брахмана такое блаженство отнюдь не равносильно конечному освобождению (мокше), ибо оковы неведения не разрушены, совершенное знание не достигнуто.

Достижение абсолютного знания (джняны) представляло собой не абстрактную цель, а необходимое условие, поскольку именно неведение выступало в большинстве религиозных доктрин древней и средневековой Индии фактором, обусловливающим страдание. При незначительном различии формулировок и в буддийской и в индуистской традициях идеал совершенного знания предполагал видение вещей «как они есть». Это означало видеть реальность в соответствии с истиной и внесубъективно, не примешивая к познанию личных аффективно окрашенных мотивов.

Но о каких «вещах» шла речь? Это прежде всего природа собственной психики. Для индуистской традиции идеал совершенного знания выступал в форме постижения тождества атмана и брахмана. Тот, кто практически осуществил познавательный идеал, как утверждали ортодоксальные брахманы, не родится никогда более в мире страдания. Но буддийская критика, выдвигая принцип «невечное-не-душа-страдание», разрушала идею этого священного тождества, удостоверенного авторитетом Слова Вед. Нет вечного брахмана, неотъемлемо связанного с блаженством, ибо нет атмана, души субстанциальной. Бессмысленно познавать то, чего нет, ошибочно принимая переживание блаженства за высшее освобождение. Но тот йогин, чей духовный прогресс иллюзорен, не победил страдание, и ему предстоят новые рождения в безначальной, никем не созданной вселенной.

Однако не означает ли все вышесказанное, что буддизм представлял собой южноазиатскую форму свободомыслия, религиозного нигилизма? Не свидетельствует ли в пользу подобной оценки буддийское отрицание сотворенности мира, существования души и Божественного начала? Да и возможен ли при таком отрицании какой-либо позитивный символ веры?

Такой символ веры в буддизме был (и остается в наши дни). Учение Будды Шакьямуни базировалось на вере в реальность благой и неблагой кармы и в существование Благородных личностей (Арья пудгала), одержавших победу над страданием.

Говоря более пространно, буддийская религиозная доктрина зиждется на вере в то, что все преднамеренные, осмысленные действия живых существ делятся на благие (достойные) и неблагие, проникнутые низменной мотивацией. Это разделение не зависит от человеческой оценки, т. е. благое и неблагое не могут произвольно меняться местами, поскольку неотъемлемое свойство неблагих действий — порождать страдание.

Действия живых существ, совершаемые по благому либо неблагому умыслу, имеют не только практические следствия в этой жизни, они неизбежно ведут к новым рождениям. Эта неизбежность и есть карма, зависящая от религиозного качества совершаемых действий.

Но возникает вопрос, что такое страдание? Без ответа на него невозможно понять природу неблагого действия.

На первый, поверхностный взгляд в жизни обычного человека несчастья в известной степени уравновешиваются периодами благополучия, везения, эмоциональными взлетами, которые принято называть счастьем. Но тем не менее каждому известны боль, голод, состояния подавленности и глубокой неудовлетворенности собой или миром. Эти и подобные им состояния и принято в обыденном. языке именовать физическими и душевными страданиями. Живые существа принципиально не защищены от таких грубых форм страдания и в той либо иной мере способны их осознать. Этот первый уровень страдания в буддийской религиозной доктрине получил название «страдание как таковое», что указывает на переживание мучений в явном виде.

Однако существует и иной уровень — «страдание перемен». Это те состояния неудовлетворенности, беспокойства, те новые трудности, которыми чреваты изменения, даже радостные. Когда человек стремится осуществить свои сокровенные желания и достигает этого, он попадает в новую ситуацию, связанную с новым кругом проблем. Например, женившись на горячо любимой женщине, мужчина счастлив, но ему теперь необходимо думать о средствах для содержания семьи, о благополучии и счастье другого человека. Или же некто обрел желанное богатство и лишь, позже понял, как трудно это богатство сохранить, как небезопасно его иметь. И в том и в другом случае страдания, порожденные необладанием, прекратились, но появились страдания, обусловленные обладанием. Иными словами, решение одних проблем автоматически влечет другие, а удовольствие и удовлетворенность сменяются противоположными переживаниями.

Так, в сцеплении причин и следствий, проходит вся жизнь, завершаясь старостью и смертью. Человеческое целеполагание создает лишь видимость активной, творческой роли личности. Но при аналитическом взгляде на вещи жизнь — это сплошное претерпевание, ибо вся совокупность причинно-следственных связей человеку неведома.

Энергично стремясь к осуществлению своих желаний, живое существо не знает, чем обернется их удовлетворение. Даже простейшие из потребностей можно утолить лишь на время — сегодняшняя трапеза не насытит завтрашнего голода. Невозможность раз и навсегда избавиться от жизненных трудностей, обрести вечное здоровье, неограниченно продлить молодость, никогда не умирать, окружить себя лучшими из людей или самыми верными, покорными, невозможность жить в идеальном обществе, где вознаграждена добропорядочность и искоренены пороки, — все это и есть третий уровень страдания — «страдание нестабильности».

Любое действие, основу которого составляют неведение, алчное стремление к переживанию чувственного опыта и враждебность, неизбежно вносит вклад в это всепроникающее страдание. Подобные действия и есть неблагие по своей природе, а не потому, что кто-либо считает их неблагими. Они могут базироваться только на неведении, т. е. на аффективном состоянии, которое препятствует пониманию причинно обусловленного характера человеческого существования и всех процессов, присущих мирозданию. Или источником неблагого действия может служить только жажда чувственного опыта. Или оно порождается враждой, даже если вражда субъективно представляется справедливой. А возможно и тройственное слияние этих мотивов как генерализованная неблагая установка сознания. Но результатом всегда будет неблагоприятное новое существование.

Благие действия возможны лишь тогда, когда человек сознательно воздерживается от безнравственности, желает преодолеть, устранить невежество, алчность и вражду из сферы мотивов своей активности. Таким путем обретается благая форма нового рождения. Именно воздержание от безнравственности, а не ритуальные очищения и жертвоприношения, служит залогом благой кармы.

Главное отличие буддийской религиозной доктрины от индуистской состояло в отрицании сотворенности мира, поскольку последователи Будды Шакьямуни приписывали космогонические функции совокупной карме всех без исключения живых существ, населяющих вселенную. Как следует это понимать?

Благодаря благим прошлым действиям новое рождение живого существа может быть человеческим либо оно может произойти в тех сферах, где обитают небожители. Если же было совершено дурное, греховное, то новое рождение может произойти в животном мире, или среди голодных духов (претпов), или даже в адских вместилищах. Каждый из этих пяти типов рождений неотъемлемо связан с определенным местом в мироздании. Так, обитатели адов (нараки) населяют подземные местопребывания, где их ожидают чудовищные муки. Сфера обитания животных — наземный мир (вода, земная поверхность, воздух). Голодные духи живут как под землей, так и на земле, но ужас этого существования состоит в невозможности насыщения вечного голода. Эти три типа рождения именуются несчастными, поскольку обитатели адов, животные, голодные духи подвержены в очень сильной степени грубым проявлениям страдания. В их существовании доминируют «страдание как таковое» и «страдание перемен». А поскольку их сознание замутнено, лишено ясности, они не способны осознать всепроникающую природу страдания, «страдание нестабильности», и направить свои усилия к религиозной жизни.

К благим, счастливым формам рождения относятся человеческое рождение и так называемое божественное. Люди населяют, подобно животным, наземный мир, а небожители — мир горний, заоблачный.

В буддизме боги-небожители — это такие же живые существа, как и все остальные. Небожители не испытывают «страдания как такового» и «страдания перемен». В их жизни присутствует лишь «страдание нестабильности», ибо небожители смертны, их рождение, существование и кончина в положенные сроки подчинены причинно-следственной закономерности. Изменить ее боги-небожители не имеют власти. Иными словами, эта форма рождения является благоприятной только в том отношении, что она обретается в результате благих прошлых действий и не связана с грубыми проявлениями страдания. Хотя в буддийской мифологии и обнаруживается упоминание о том, что небожители — приверженцы Дхармы, их жизнь полна счастья и наслаждения, не предрасполагающих к активному преодолению страдания.

Обретение новых форм рождения неизбежно связано с воспроизведением и поддержанием тех космических местопребываний, которые и соответствуют пяти названным выше формам существования. Таким образом, согласно буддийским воззрениям, причинно-следственная закономерность обретения новых рождений напрямую связывает пять форм живых существ с пятью соответствующими им космическими вместилищами. Эти вместилища сохраняются и воспроизводятся в неотъемлемой зависимости от благих и неблагих действий живых существ.

В конце каждого из космических циклов человеческий род подвержен физическому и нравственному вырождению, что выступает кармическим следствием прошлых действий. Вселенная, ее материальный аспект, также ветшает под влиянием дурной кармы, преобладающей в эпохи, предшествующие периодической гибели мироздания. Именно эти процессы, а не мифическое желание Ишвары-Шивы и приводят к космической катастрофе в конце великой кальпы. Вселенная гибнет, и воцаряется космогоническая пауза, в течение которой происходит вызревание совокупной кармы прошлых действий живых существ.

Космогоническая пауза — это скрытый период, предшествующий рождению нового мира. Слабые первоначальные космические ветры указывают на возобновление космогонического акта. Постепенно они приобретают исполинскую силу и образуют сверхмощный вихревой столб. Проливаясь на него, космические дожди, удерживаемые вихревыми движениями ветра, не растекаются, и над столбом ветра надстраивается столб воды. Неостановимое движение внутри водяного столба приводит к «закипанию золота» на его поверхности — к рождению так называемой золотой земли. Именно над золотой землей и надстраивается сфера мироздания, населенная пятью формами живых существ.

В географическом центре вселенной расположена гора Меру, высота которой столь велика, что ее вершина недоступна человеческому зрению. Подножие Меру находится в морской глубине, а на террасах этой горы, в заоблачных высях, обитают боги-небожители. Меру окружена морями и океанами. По четырем сторонам мировой горы расположены континенты, населенные людьми и животными.

Наиболее обширный из них — континент Джамбу, или Джамбудвипа. Его особенность состоит в том, что под земной поверхностью, в толще континента, располагаются адские вместилища. Под другими континентами подобные вместилища отсутствуют. Голодные духи также населяют только Джамбудвипу. Человеческие существа, рождающиеся здесь, отличаются острым умом. Будучи способны к греховным, неблагим действиям, они в то же время предрасположены и к восприятию истинного учения — Дхармы. Именно на Джамбудвипе, согласно буддийскому преданию, и появился Сиддхартха Гаутама. Иными словами, континент Джамбу — место расположения Индии, родины Будды Шакьямуни.

Среди иных форм живых существ именно люди несут преобладающую ответственность за свои действия, поскольку они могут воздерживаться от неблагих действий. Кармическое следствие возникает лишь в том случае, если действие совершено не машинально или случайно, но осмысленно, сознательно. Такому действию всегда предшествует самоотчет: буду действовать так-то и так-то, с такой-то и такой-то целью. Следующие за этим умыслом слова либо физические акты — лишь воплощение сознательного импульса-побуждения. Однако если имело место лишь помышление, но ни физические, ни словесные действия за ним не последовали, то и кармическое следствие не возникает. Ни благое, ни неблагое действия не могут ограничиваться только помыслами, ибо карма — результат единства мысли и деяния. Дурно, когда человек увлечен неблагими планами, но, не предпринимая каких-либо словесных или физических действий для их воплощения, он окончательно не формирует дурную карму.

Сознание — это центральный фактор в деятельности живых существ, полагали последователи Будды Шакьямуни. В канонической литературе сознание уподобляется свету лампы, который проходит сквозь тьму, — так сознание движется от одного рождения к другому. Блуждание сознания в пяти формах рождения подчинено только причинно-следственной связи — закону кармы. Однако сознание не есть заместитель понятия души, атмана, ибо атман — вечная субстанция, принципиально неделимая, неизменная во времени. А сознание представляет собой, как полагали буддисты, поток элементарных моментальных состояний, связанных друг с другом причинно-следственной связью. Именно поэтому в буддийских канонических текстах говорится о «развертывании сознания» во времени. Элементарные моментальные состояния сознания без перерыва следуют одно за другим из прошлого в будущее.

Развертывание сознания как в рамках одного существования, так и в широких пределах прошлых, настоящего и будущих рождений подчинено закону кармы отнюдь не в том смысле, что отсутствует свобода воли. Обретение человеческого рождения есть результат прошлых действий, и он не зависит от текущей деятельности индивида. Но то, какими будут следующие рождения, обусловлено сознательным выбором между благим и неблагим и соответствующими действиями.

Как уже говорилось, неблагое действие всегда порождает в качестве своего следствия страдание. Так почему же человек совершает неблагие действия? Разве кто-либо из людей, пребывая в здравом уме, желает сознательно дурного будущего для себя?

Буддийская религиозная доктрина отвечала на этот вопрос следующим образом. Для всех пяти форм живых существ важнейшей характеристикой является их влечение к объектам чувственных желаний, ибо они полагают, что удовлетворение желаний порождает вражду между живыми существами, борьбу за обладание этими объектами. Кроме того, живые существа ошибочно полагают, что объектам внешнего мира присуще свойство вызывать желания, т. е. живые существа пребывают в невежестве относительно природы реальности. Таким образом, алчность, вражда и невежество заставляют людей, стремящихся к счастью и удовольствию, совершать действия, приводящие, в соответствии с законом кармы, к страданию — дурным формам рождения.

Глупец, говорили буддисты, верующий в существование атмана, совершает жертвоприношения богам и ритуальные «очищения» ради хорошего нового рождения; он же осуществляет и неблагие действия — присваивает то, что не было ему добровольно дано, лжет, совращает чужих жен, даже убивает, думая, что подобные действия принесут ему счастье и наслаждение в этой жизни, а результат его действий — новое рождение в аду.

Все многообразие мотивации, корень которой — влечение к объектам желаний, исчерпывается, таким образом, алчностью, враждой и невежеством.

Пять форм существования представляют собой круговорот рождений, внутри которого замкнуто сознание. Этот безначальный круговорот и называется сансара. Сознание в своих причинно обусловленных блужданиях подобно несчастному узнику, мыкающемуся по перенаселенным тюрьмам, так как сансара и есть «страдание нестабильности».

Одновременно с этим круговорот пяти форм рождения, обретаемых сознанием в различных материальных вместилищах, рассматривался в буддийской религиозной доктрине как «мир желаний» — низший уровень вселенной, где господствуют влечения к чувственно воспринимаемым объектам. Он и получил название «чувственный мир» (кама-лока). Живые существа, обитающие в нем, стремятся к объектам, способным принести наслаждение для органов чувств — зрения, слуха, обоняния, вкуса, осязания.

Выше чувственного мира располагаются один над другим еще два уровня существования, именуемые, соответственно, миром форм (рупа-лока) и миром не-форм (арупья-лока). Существование в них не связано с переживанием «страдания как такового» и «страдания перемен», поскольку в мире форм и в мире не-форм нет голода, жажды, боли, холода и т. п., отсутствует влечение к объектам чувственного — низлежащего — мира.

Однако обитатели более высоких уровней вселенной тем не менее не свободны от влечения. Они страстно привязаны к самому процессу существования, поскольку в этих космических сферах господствуют наслаждение, удовлетворенность, невозмутимость, а продолжительность жизни чрезвычайно велика — почти вечность по сравнению с человеческой. Но все-таки и эти божественные существа смертны. А это, в свою очередь, означает, что причинно обусловленное развертывание сознания продолжается и в мире форм, и в мире не-форм и оно тем самым несвободно.

В мире форм населяющие его боги огромны по размерам. Это в полном смысле слова мегамир, если смотреть с человеческой точки зрения. Время чудовищно замедляет здесь свое течение — на земле сменяются многие поколения, а в мире форм еще не истекли сроки одной жизни. Боги этого космического уровня не нуждаются ни в пище, ни в благовониях, ни в эротических наслаждениях. Природа их наслаждений иная — они пребывают на различных стадиях сосредоточения сознания, сопровождающихся переживанием разнообразных оттенков блаженства.

Аналогично этому наслаждаются и существа мира не-форм. Однако назвать их «существами» можно лишь условно. В отличие от мира форм, сохраняющего материальность, мир не-форм и его обитатели лишены телесности, нематериальны. И тем не менее сознание богов этого уровня сохраняет свою самотождественность в течение вполне определенного очень долгого срока, как бы опираясь на жизнеспособность, пока она не иссякнет. Только эта связь сознания с жизнеспособностью и характеризует собой индивидуальное существование каждого из богов мира не-форм. Продолжительность их жизни еще более велика, нежели в мире форм.

Рождение в мире форм и в мире не-форм — результат благой прошлой деятельности, причем связанной с практикой йогического созерцания, с аскезой. Но, несмотря на то что эти космические уровни вселенной весьма благоприятны для сознания, факт рождения в них не равносилен освобождению, ибо божественное существование в мире форм и в мире не-форм не преодолевает фундаментального зла смерти. А после нее сознание опять продолжает блуждать во вселенной — снова повторяется рождение, а в положенные сроки наступает распад индивидуальности, утрата самотождественности. «Страдание нестабильности» не преодолевается и здесь.

Таким образом, все три космических уровня вселенной — чувственный мир, мир форм и мир неформ — подчинены страданию как всеобщему принципу существования. Во вселенной нет такой абсолютно благой обители, попадая в которую сознание обретало бы не только блаженство, но и вечную жизнь, где мгновение останавливалось бы раз и навсегда.

Именно всеобщность страдания как истинную природу трех уровней реальности и постиг Будда Шакьямуни. Он познал и причину страдания, коренящуюся в самих живых существах. Устранив ее в себе самом, Бхагаван тем самым победил страдание. Обретя мудрость (праджия) и совершенное знание, препятствующее прорастанию семян страдания, он осуществил и идеал архатства.

Однако, как свидетельствует традиция, Бхагаван был не только Архатом, но и Бодхисаттвой — существом, развившим в себе вторую, наряду с мудростью, высшую буддийскую добродетель — великое сострадание (махакаруна). Всецело сострадая неисчислимым живым существам, претерпевающим мучения в сансаре, Бхагаван не удовлетворился победой только для себя. Опираясь на совершенное знание, он изложил истинное учение о преодолении страдания, предназначенное для спасения живых существ.

Соединив в одном лице высшие добродетели Архата и Бодхисаттвы, Бхагаван сделался Учителем истины, протянувшим руку помощи всем без исключения. Духовный подвиг Будды Шакьямуни в том и состоял, что отныне ключи знания мог обрести любой человек, желающий внимать учению о несуществовании атмана, стремящийся посвятить себя преодолению безнравственных аффектов — алчности, вражды, невежества. Сословная и половая принадлежность, цвет кожи уже не играли никакой роли относительно религиозной перспективы индивида — и образованный брахман, и неотесанный, но чистый сердцем шудра, и женщина, и темнокожие южане получили равное право идти стезей Дхармы.

Этой своей общественной позицией буддизм радикально отличался от индуистской ортодоксии. Слушать, изучать священные Веды в древней и раннесредневековой Индии могли лишь дважды-рожденные — мужчины, принадлежавшие к варнам брахманов, кшатриев и вайшьев. Всем прочим это строго возбранялось. А Слово Будды было открыто всем, ибо Бхагаван для всех без изъятия преподал Благородные истины.

Весть о том, что все может быть познано и путь к знанию проложен для всех, сыграла в индийском обществе роль величайшей духовной революции.