"Адам Смит" - читать интересную книгу автора (Аникин Андрей Владимирович)

1. ДЕТСТВО. ПЕРВЫЙ УНИВЕРСИТЕТ: ГЛАЗГО

Несмотря на все усилия британских ученых — биографов Смита, особенно Джона Рэ и Уильяма Роберта Скотта, мы мало знаем о первых тридцати-сорока годах его жизни.

Смит никогда не вел дневников и всю жизнь писал возможно меньше писем, отличавшихся к тому же анекдотическим лаконизмом. Письма его к матери почти не сохранились. У него не было близких родственников и в то время не было друзей, которые могли бы оставить воспоминания.

Профессор А. Грей имел на то известные основания, когда писал в 1948 году:

«Адам Смит был столь явно одним из господствующих умов XVIII века и имел такое огромное влияние… в XIX веке, что кажется несколько странной наша плохая осведомленность о подробностях его жизни… Его биограф почти поневоле вынужден восполнять недостаток материала тем, что он пишет не столько биографию Адама Смита, сколько историю его времени».

Хотя в последующих главах используется фактически весь доступный документальный материал об этом периоде жизни Смита, мне пришлось восполнить некоторые пробелы своим воображением. Домысел остается, конечно, как и во всей книге, в пределах вероятного и отвечающего тому, что мы знаем о личности Смита. Читатель увидит также, что здесь пригодился совет, который дает профессор Грей.

В конце января 1723 года жизнь приморского шотландского городка Керколди была потревожена внезапной смертью одного из виднейших граждан, главного контролера таможни его величества Адама Смита. Умер он внезапно, прометавшись в жестокой простудной горячке всего три дня. Еще неделю назад Смит, бодрый, энергичный мужчина, едва достигший 40 лет, развлекал, как обычно, общество в доме своего влиятельного друга, богатого, по шотландским понятиям, лерда[8] Джемса Освальда. А теперь Освальд по просьбе молодой вдовы вынужден взять на себя все хлопоты по похоронам.

Денег она просила не жалеть, но не в обычае у шотландцев швыряться деньгами, хотя бы и чужими. К тому же Освальд лучше, чем она, знает денежные дела покойного. Смит был состоятелен. В Керколди найдется мало людей с таким доходом: Смит сам говорил Освальду не так давно, что его годовой доход доходит до 300 английских фунтов.

Но жалованье — не земля и не капитал. Его в наследство не оставишь, как и разные признанные обычаем побочные доходы от должности в таможне. В завещании Смит обеспечил прежде всего 13-летнего сына от первого брака — Хью, который живет у родственников в Абердине.

Конечно, Маргарет обеспечена, нуждаться ей не придется. Но ведь у нее будет ребенок! Надо попросить старого доктора Макмура зайти к ней: старик говорил, что в апреле или мае ей пора рожать.

Этот ребенок — Адам Смит-младший, будущий великий экономист…

Адам Смит-старший сделал неплохую карьеру. Последний ребенок в семье небогатого землевладельца и арендатора под Абердином, он получил отличное для своего времени образование в университетах Абердина и Эдинбурга, а в двадцать с небольшим лет — должность личного секретаря графа Лаудауна, видного вига и сторонника сближения с Англией, одного из государственных секретарей Шотландии.

Как и его патрон, Смит быстро поднимается на волне бурных событий, которые переживала Шотландия в начале XVIII века.

В 1707 году вступила в силу уния — политическое и экономическое объединение Англии и Шотландии. В своей основе уния была прогрессивным делом, ибо она открывала простор для экономического развития Шотландии, до этого сравнительно отсталой, бедной и разоренной жестокими войнами и восстаниями прошлого века. Снимались таможенные преграды, которые сильно мешали торговле Шотландии с Англией и особенно с ее богатыми заморскими владениями, захваченными за последние сто лет.

Шотландские купцы, промышленники, состоятельные фермеры, составлявшие основу партии вигов, поддерживали унию. Ради своего кармана они готовы были даже слегка поступиться патриотическими чувствами: в новом Соединенном королевстве Шотландия неизбежно должна была играть подчиненную роль.

Напротив, значительная часть аристократии — партия шотландских тори — выступала против унии. Их знаменем стал свергнутый революцией 1688 года и изгнанный из страны король Англии и Шотландии Яков II Стюарт, а затем его сын («старый претендент») и внук («молодой претендент»). Эта партия получила прозвище якобитов, которое было в ходу чуть не до конца XVIII века. Якобиты водились и в Англии, но в Шотландии они были особенно активны, ибо пытались играть на национальной гордости и свободолюбии шотландцев. Их поддерживали вожди кланов Северной (горной) Шотландии, которым уния и экономический прогресс угрожали потерей власти над племенами диких и нищих горцев, живших еще чуть ли не родовым строем.

Сто лет спустя сэр Вальтер Скотт поведал о тех временах всему читающему миру в известных романах «Пуритане» («Old Mortality»), «Черный карлик», «Роб-Рой». Окутанные романтической дымкой, эти события выглядят у знаменитого шотландца, конечно, не такими жестокими и наполненными борьбой классов, какими они были в действительности.

После 1707 года Адам Смит-старший процветает, получает новые должности и доходы. Присоединенной Шотландией надо было управлять. И управлять не в стиле примитивно-феодальных Стюартов, а в новой манере, — поощряя предпринимательство и торговлю, городское среднее сословие и фермеров. Образованные, умные и преданные делу унии люди были нужны лондонскому правительству и его наместникам в Эдинбурге.

Когда через семь лет умерла бездетная королева Анна и аристократы и буржуа, действуя в союзе, возвели на престол ее дальнего родственника, безвестного немецкого князька Георга I, Смит приветствовал новую — ганноверскую — династию, которой суждено было царствовать, но не править.

Вышедшим из низов Смитам феодальная реакция, которую воплощали якобиты, не обещала ничего хорошего. Правда, в большом якобитском восстании 1715 года одна из ветвей обширного клана абердинских Смитов оказалась на стороне восставших, но клан безжалостно обрубил эту ветвь и до конца века давал короне шотландских администраторов, верных унии, ганноверскому дому и буржуазной свободе. Смиты управляют почтой, финансами и правосудием, состоят при государственных деятелях.

Политические взгляды Адама Смита-младшего могли бы порадовать, а может быть, и слегка смутить его отца.

В 1760 году, когда после двух «Георгов-немцев» на престол всходил король Георг III, Глазговский университет поручил профессору Смиту написать приветственный адрес. Верноподданнический по форме, адрес этот все же весьма любопытен. Профессор выразил в нем веру в то, «что привилегии Ваших подданных столь же дороги Вам, как прерогативы Вашей короны, что Вам лестно быть королем свободного народа». Конечно же, «Вы далеки от того, чтобы ревновать к пылкому духу свободы, который закономерно одушевляет каждого британца». Это уж не поздравление, а своего рода наказ и предупреждение!

В 1714 году Адам Смит-старший получил выгодную должность главного контролера таможни в Керколди и поселился там с женой и сыном.

Через три года жена умерла. Вдовец был завидным женихом и скоро привел в дом 25-летнюю Маргарет Дуглас, дочь довольно крупного землевладельца из Стрэтендри. Смит скончался, прожив с женой немногим более двух лет…

Глубокий морской залив в Шотландии называется «фёрт». С востока, из Северного моря, в тело Шотландии врезается Фёрт-оф-Форт. С запада, из Атлантики, мимо пустынных островов корабли входят в Фёрт-оф-Клайд, куда впадает полноводный Клайд. В этом месте Шотландия перетянута как девушка в талии. Каких-нибудь 50 миль равнины отделяют море от моря. В конце XVIII столетия здесь построили канал, соединивший Клайд с Фортом, но в годы детства Смита о таком огромном строительстве еще и не мечтали.

На этом небольшом пространстве сосредоточены главные жизненные центры Шотландии, здесь самые плодородные земли, здесь во времена Смита бурно росла промышленность. Здесь, в треугольнике между Керколди, Глазго и Эдинбургом, прошла почти вся его жизнь.

Городок Керколди лежит на северном берегу Фёрт-оф-Форта, напротив Эдинбурга. В годы детства Адама в нем было не более полутора-двух тысяч жителей.

Единственная настоящая улица Хай-стрит вытянулась вдоль моря. Небольшой сад, который примыкал к дому, где прошло детство Смита, выходил на берег. Из окон дома в ясную погоду были видны суда, которые шли вверх и вниз по Форту. Они возвращались из Индии, Америки, России и Швеции или уходили в дальние страны. Иные из них спускали паруса и шли к берегу. Керколди был значительным портом.

Мальчиком Адам бывал и в соседнем городке Ларго, где все знали удивительную историю своего земляка Александра Селкерка. Пять лет провел он совершенно один на необитаемом острове у берегов Южной Америки. Мистер Даниэль Дефо хорошо знал Селкерка и его историю, и в Робинзоне Крузо жители Ларго узнавали черты храброго моряка.

Но маленькому Адаму не приходилось особенно мечтать о морских странствиях. Он рос хрупким и болезненным ребенком, иногда проводил в постели целые недели.

Для миссис Смит вся жизнь сосредоточилась в ее мальчике. Еще молодая и привлекательная, она не хотела и думать о новом браке, хотя в первые годы после смерти мужа родственники и соседи частенько говорили ей о выгодных партиях. Потом оставили ее в покое.

Миссис Смит сама не читала почти ничего, кроме библии, но была убеждена в пользе науки и книг. Каждый знакомый или родственник, который ехал в Эдинбург, получал поручение привезти какие-нибудь книги для Адама. На это она не жалела денег.

Книги были и в доме Джемса Освальда, сын которого был уже студентом и, приезжая на каникулы, вел долгие беседы с понятливым мальчиком.

Книги были и в Стрэтендри, в «замке» Адамова дяди Джона Дугласа. Маргарет часто гостила с Адамом у брата.

Читал он больше всего исторические и географические сочинения. Его страсть к книгам удивляла, а иной раз и смешила товарищей. Особенно забавлялись они над появившейся у него уже в детстве привычкой внезапно задумываться и говорить с самим собой. Адам сторонился шумных игр и забав и порой чувствовал себя одиноко. Он становился замкнут и неразговорчив. Но всегда у него было двое или трое близких друзей, которые хорошо понимали его и любили слушать его рассказы о прочитанных книгах.

Кроме того, он любил наблюдать и расспрашивать. Много можно было узнать, глядя на разгрузку и погрузку судов в гавани и разговаривая с моряками. На земле Освальда была кустарная гвоздарная мастерская, где сам хозяин и десяток работников-подмастерьев с утра до вечера ковали гвозди. Все оборудование состояло из горна, наковален, молотов, клещей да ножниц. Адам подолгу смотрел, как ловко справляется каждый со своим делом: один режет проволоку, другой калит ее, третий бьет молотом, четвертый плющит шляпку.

Когда работники садились отдохнуть и доставали из мешков хлеб, сыр и эль, Адам задавал свои дотошные вопросы: а сколько гвоздей они делают в день, откуда привозят проволоку и уголь, какие гвозди пользуются самым большим спросом…

Школа, в которой учился Адам, сохранилась; теперь в ней склад. Это приземистое одноэтажное кирпичное здание, состоявшее в те времена из двух комнат-классов. С учителем ему повезло: мистер Дэвид Миллар, главный учитель (кроме него, был молодой парень — помощник), оказался человеком умным и мягким. Вопреки давлению церковных властей он не забивал головы детей одной библией и ее толкованием. Научившись в первых двух классах — шестом и пятом — читать, писать и считать, дети с четвертого класса приступали к латыни и долбили ее четыре года. Заодно они получали некоторое представление об истории и географии.

К концу обучения Смит не только знал почти наизусть своего Евтропия в школьном переложении, но и свободно читал Тита Ливия и Тацита. Местный священник начал давать ему и уроки греческого: Адам готовился в университет.

Весной 1738 года Адам Смит, тонкий, немного застенчивый подросток, — «бежан» в Глазговском университете. Бежанами («желторотыми») называли первокурсников — студентов класса логики. Окончив класс логики, студенты, в зависимости от своих склонностей, переходили либо в класс нравственной философии, либо естественной философии. Адам готовится в класс нравственной философии.

С трудом привыкает он к длиннополой алой мантии, на которую пошло четыре ярда дорогого английского сукна. Но с еще большим трудом он привыкает к университету, к жизни в чужом городе: ведь до этого он никогда ни на один день не разлучался с матерью.

Глазго кажется ему огромным городом после захолустного Керколди. Здесь есть пятиэтажные дома на главных улицах, богатые лавки, таверны, где сидят компании горожан и студентов, громадный древний собор и торговые склады на берегу Клайда.

Адам живет у тетки, которой прошлой осенью с бесконечными наставлениями о здоровье и привычках мальчика передала его миссис Смит.

В эти весенние дни университет гудит волнением. Выбирается студенческая делегация для защиты перед местной пресвитерией любимого профессора, которого попы обвиняют в ереси и пытаются отстранить от преподавания.

Профессор нравственной философии Френсис Хатчесон — яркая фигура не только в масштабах Глазго, но и всей Шотландии. Он выступил против засилья религиозного мышления и контроля церкви над наукой. Первым во всех шотландских университетах он начал читать лекции на английском языке, а не на мертвой латыни.

А говорит Хатчесон так, что класс (всегда полный) слушает затаив дыханье. Высокая фигура моложавого профессора в развевающейся от быстрых движений мантии приковывает к себе взгляды. Увлекшись, он переходит с литературного английского языка на родной «широкий» шотландский диалект, и это приводит студентов в еще больший восторг.

Адам — еще не его студент. Но он уже несколько раз ходил на лекции Хатчесона и с нетерпением ждет следующего года, когда он будет слушать весь курс.

Пока же он, бежан, только молча сидит в углу на студенческих сборищах, где ругают попов и восхваляют Хатчесона.

Пора всесилия шотландской церкви прошла. Ей не удалось отстранить Хатчесона от преподавания: университет отказался подчиниться требованиям пресвитерии.

Глазговский университет был в XVIII веке самым передовым во всем Соединенном королевстве. Может быть, это объяснялось тем, что он находился не в феодальном захолустье, а в большом торговом городе, где жизнь властно вторгалась в царство мертвящей схоластики. Совет университета ревниво охранял его независимость от церковных властей.

Нравственная философия, как ее понимали в XVIII веке, в сущности, обнимала собой все науки об обществе. Соответственно естественная философия включала в себя науки о природе, а также математику.

Хатчесон был одним из виднейших деятелей шотландского Просвещения и в известной мере основателем шотландской философской школы. Он оказал на Смита заметное влияние, и Смит всегда относился к нему с большим уважением, хотя и расходился с ним принципиально в двух главных областях нравственной философии, которыми они оба занимались: в этике и в политической экономии. Во всяком случае, характерный для Смита энциклопедизм, широчайший круг знаний и интересов, в какой-то мере восходит к этому наставнику его юности.

В лекциях Хатчесона экономика входила в раздел, озаглавленный «Общественное устройство». Одна из лекций посвящалась теме «Стоимость товаров в торговле и природа денег».

В духе своего времени Хатчесон в экономических вопросах стоял на позициях меркантилизма. Меркантилисты считали, что богатство страны увеличивается лишь внешней торговлей — превышением вывоза товаров над ввозом, которое иностранцы оплачивают золотом и серебром. Они выступали за развитие промышленности, однако видели в ней только источник товаров для экспорта, средство зарабатывать деньги на мировом рынке. Богатство представлялось им лишь в его денежной форме.

Для обеспечения превышения вывоза над ввозом и притока денег в страну меркантилисты требовали большого вмешательства государства в экономику, жесткой регламентации хозяйственной жизни — ограничения импорта, поощрения экспорта, запрещения вывоза драгоценных металлов.

Эти меры были обусловлены неразвитостью капиталистических отношений, преобладанием торгового капитала в хозяйстве XVII и начала XVIII столетия. С бурным ростом промышленности буржуазия позже перестала нуждаться в такой опеке.

Разложение меркантилизма уже начиналось, но решительный удар ему должен был нанести через 40 лет Адам Смит, юноша, теперь внимательно слушавший красноречивого Хатчесона.

В отличие от многих других университетов в Глазго хорошо преподавались математика и физика.

Хотя Смит избирает для себя основным классом нравственную философию, он усердно посещает и лекции по натурфилософии и сильно увлекается математикой. Друг Хатчесона профессор Симсон внушает ему то преклонение перед гением Исаака Ньютона, которое Смит пронесет через всю жизнь.

Адам усердно изучает греческий язык и скоро начинает читать древних в греческих подлинниках. Он берет частные уроки французского языка, который не преподается в университете.

И под руководством Хатчесона много читает: голландского юриста Гуго Гроция, создателя естественного права, основанного не на божеских, а на человеческих началах, философов Френсиса Бэкона и Джона Локка, которые объявили мир материальным и познаваемым и обосновали опытный, эмпирический метод познания.

С каждым месяцем ему нравится в Глазго все больше и больше. Профессора выделяют его, среди студентов он уже слывет ученым. Но в многолюдной компании Смит чаще всего молчит, предпочитая слушать других. Заводилой, вожаком его никак не назовешь. Изредка случается, что он вместе со всеми орет «Gaudeamus igitur…»[9].

Но такие развлечения не в его вкусе. Не в своей тарелке чувствует он себя и на устраиваемых время от времени танцевальных вечерах, где царит прелестная Мэлли Кэмпбелл, дочь принципала (главного администратора) университета, в которую влюблена половина студентов. Смит скорее относится ко второй половине, хотя, как вспоминал один из студентов, «эта девушка была разумнее и полезнее для приличного молодого человека, чем все профессора, вместе взятые».

Обычный университетский курс для успевающих студентов длился три года. Весной 1740 года 17-летний Смит получает свою первую ученую степень — магистра искусств. Важнее то, что он получает также стипендию Снелла в Баллиольском колледже Оксфордского университета.

Эта стипендия выплачивалась из наследства одного из первых шотландских богачей-благотворителей. Стипендиат получал в течение 11 лет по 40 английских фунтов ежегодно и на эти деньги мог очень скромно жить и учиться в прославленном Оксфорде.

Адам может рассчитывать еще на некоторые суммы из наследства отца, которые будут ему выплачивать мать и опекун.

Итак, он едет в Англию! В страну, которая, несмотря на унию, все еще оставалась для шотландцев почти заграницей. Он предпочел бы, конечно, Кембридж, где учился и учил Ньютон, но выбирать не приходится.

Проведя два летних месяца в Керколди, Адам отправляется в путешествие, которое в те времена было далеким и нелегким. Едет он верхом, ибо другого сухопутного сообщения между Шотландией и Англией еще, по существу, не было. Обгоняя медленно бредущие стада скота, закупленного в Шотландии английскими скототорговцами, Смит и двое его спутников движутся на юг.

После тощих шотландских овец английские кажутся ему породистыми и упитанными. После вересковых пустошей он видит хорошо обработанные, огороженные поля. По сравнению с Шотландией Англия — богатая страна.

Когда за первым обедом в столовой колледжа он по своему обычаю внезапно глубоко задумался над тарелкой, нагловатый университетский прислужник прервал его медитации:

— Кушайте, сэр. У вас в Шотландии вы такой отбивной небось и в глаза не видели.

Бедность и бережливость считались национальными чертами шотландцев.