"Адам Смит" - читать интересную книгу автора (Аникин Андрей Владимирович)

2. ПЕТЕРБУРГ, 1819 ГОД

Дело было в конце зимы 1819 года. Пушкин-Сверчок[5], стремительно переходивший от бумаг Иностранной коллегии к «Руслану», от гусарских пирушек к вольнолюбивой поэзии и от светских балов к книгам и беседам философов, зашел «на огонек» к Тургеневым. Братья жили на Фонтанке, прямо против Михайловского замка. Дом их был, что называется, открытый: гостей ждали в любое время дня и ночи.

Спрашивать лакея, дома ли хозяева, не потребовалось: громкие голоса доносились до передней. Собрались в кабинете Николая Ивановича, младшего брата. Легким, быстрым шагом Пушкин вошел почти незаметно и проскользнул на свободное кресло в углу.

Он не раз бывал на этих собраниях «высокоумных молодых вольнодумцев» под председательством Николая Ивановича, геттингенца и парижанина, страстного русского патриота и желчного критика. Но в этот раз, кажется, собрание было необычным: обсуждали образование какого-то политического общества и план издания журнала. Оглядевшись, Пушкин увидел знакомых: своего лицейского профессора Александра Петровича Куницына, Ивана Пущина, офицеров Федора Глинку, Никиту Муравьева. Маслов, лицейский товарищ Пушкина и Пущина, говорил на темы политической экономии и статистики, и все внимательно слушали. Вот оно, тайное общество!

Пушкин усмехнулся про себя и, положив руку на плечо Пущину, шепнул ему на ухо:

— Пущин, ты что здесь делаешь? Теперь-то я поймал тебя на самом деле.

Пущин улыбнулся и промолчал.

После Маслова говорил Тургенев, потом еще кто-то и вновь Тургенев. Наконец, встали. Подали чай и сигары.

— Как же ты мне не говорил, что знаком с Николаем Ивановичем? Верно, это ваше общество в сборе? Сделай милость, любезный друг, не секретничай.

Пущин, которого уже давно мучили сомнения насчет Сверчка и тайного общества, на этот раз с облегчением мог не лгать. Хотя большинство собравшихся принадлежали к тайному обществу или знали о его существовании, на этом собрании речь шла о другом, легальном обществе.

Эти подробности известны из записок И. И. Пущина, сосланного после декабрьского восстания на каторгу.

В конце 1818 года Николай Тургенев выпустил написанную им еще за границей книгу «Опыт теории налогов». За этим академическим фасадом скрывалось яркое и страстное выступление против крепостного права в России, против угнетения народа правительством и помещиками. Тургенев провозгласил себя последователем Адама Смита, взяв у него центральную идею экономической и политической свободы.

«Правила как политики вообще, так народного хозяйства и финансов в особенности, начертаны и утверждены бессмертным Адамом Смитом и его последователями», — писал Тургенев. Ловко обходя цензуру, он ясно давал понять читателю, что для России осуществление идеи свободы практически означает свержение крепостного права.

Книга имела невиданный для научного трактата успех. Она упала на хорошо подготовленную почву. Брожение умов усиливалось, складывались идеи декабристов.

С самими словами «политическая экономия» у русских той поры связывались антикрепостнические идеи. А когда говорили о политической экономии, имели в виду школу Адама Смита.

Книга Тургенева была первой важной русской работой по политической экономии. В рецензии Куницын с восторгом писал, что наука эта отныне разрабатывается «не одними иностранцами, но и природными россиянами».

Но в издании своей книги Николай Тургенев видел лишь начало борьбы. Лето 1818 года он провел в фамильной вотчине Тургеневых в Симбирской губернии и вблизи увидел ужасы рабства. Фанатическая преданность идее освобождения крестьян прямо привела его к декабристам.

Тургенев был человек замечательный и имел на людей неотразимое влияние. Хромота и принципы почти исключали его из светской жизни. Служба, Английский клуб, домашние беседы и чтение — так проходили его дни. Многим он казался суровым и замкнутым, сильные страсти скрывала на его лице маска желчного сарказма и высокомерия. Онегин и Чацкий вобрали в себя что-то от Николая Тургенева.

Раскрывался он в тесном дружеском кругу, где его любили и уважали безмерно. Вместе с Куницыным и Чаадаевым он стал одним из университетов юного Пушкина, который был десятью годами моложе:

Свое легальное общество и журнал Тургенев и Куницын думали превратить в орудие широкого распространения антикрепостнических идей. Журнал предполагался научно-политический: в проспекте первые три раздела называются «Общая политика, или наука образования и управления государств», «Политическая экономия, или наука государственного хозяйства», «Финансы». Дальше шли правоведение, история и философия, в состав которой входила и словесность.

Сохранился небольшой список лиц, которых намечалось привлечь в члены общества и сотрудники журнала. Вместе с будущими декабристами Глинкой и Никитой Муравьевым там числился и Пушкин, которому еще не минуло 20 лет.

Общество формально так и не было создано, журнал не вышел. Но труды Тургенева и его друзей не пропали даром. В спорах и чтениях выковывались декабристские взгляды, высшие достижения европейской науки соединялись с революционным порывом молодых свободолюбцев.

Для Пушкина, как и для его старших друзей, идея свободы, представление о политической экономии и имя великого шотландца сливались воедино. Они произносили имя Смита и думали при этом о борьбе с деспотизмом, об уничтожении рабства: подобно Смиту, они употребляли это слово как синоним крепостной зависимости.

Онегин, юность которого приходится на «тургеневские годы»,

Четырнадцатое декабря кладет конец этой эпохе, политическая экономия «выходит из моды». Она становится добычей реакционных университетских профессоров, которые выхолащивают все прогрессивное содержание учения Смита. И это не укрывается от глаза Пушкина. В одном из неоконченных набросков в прозе («Роман в письмах», 1829) есть такие фразы:

«Твои умозрительные и важные рассуждения принадлежат к 1818 году. В то время строгость нравов и политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы, не снимая шпаг — нам было неприлично танцовать, и некогда заниматься дамами. Честь имею донести тебе, что это все переменилось — французская кадриль заменила Адама Смита».

В мае 1820 года опальный Пушкин выехал в ссылку на юг. К этому времени Тургенев был уже членом «Союза благоденствия», непосредственного предшественника Северного общества. Занятый делами тайного общества, он не оставляет политической экономии. Вероятно, первым в России он читает Дэвида Рикардо, но сохраняет верность кумиру своей юности и, как он сам пишет, не соглашается с Рикардо «в его открытиях и опровержениях Смита».

В Кишиневе Пушкин встречается с человеком, который в своих революционных взглядах пошел еще дальше, чем Тургенев, — с полковником Павлом Ивановичем Пестелем. Из дневника Пушкина: «Утро провел с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова… Он один из самых оригинальных людей, которых я знаю».

Сын большого вельможи, блестящий офицер, герой Бородина и кампании 1813 года, Пестель по возвращении из заграничного похода вдруг засел за книги. В отличие от Онегина он читал их с немалым толком. Пестеля видят на лекциях профессоров политической экономии и права. За два-три года, не оставляя службы, он проходит курс, далеко превосходящий университетский.

Пестель становится не только руководителем Южного общества и одним из вождей всего движения, но и виднейшим теоретиком декабризма, выразителем самых революционных его идей. В период встреч с Пушкиным он пишет «Русскую правду» — важнейший программный документ декабристов.

Как и Тургенев, Пестель считал политическую экономию (вместе с французской просветительской философией) теоретической основой своих общественных взглядов. Как и Тургенев, под политической экономией он понимал систему Смита. Вероятно, Пушкин слышал это имя и от Пестеля во время их бесед весной 1821 года.

Более чем через сто лет, после Октябрьской революции была опубликована рукопись Пестеля под названием «Практические начала политической экономии». Она написана примерно в 1819–1820 годах и имеет, может быть, не меньшее значение для истории экономических идей в России, чем книга Тургенева. Пестель принимает основные положения системы Смита, в том числе чисто теоретические. Но уже в этой ранней работе он ставит и новые вопросы, специфические для России. Вопрос о раскрепощении крестьян неизбежно выступает на передний план.

В «Русской правде» Пестель уходит далеко вперед, от политической экономии переходит непосредственно к революционной теории и практике.

Пестель был одновременно мыслитель и вождь дворянской революции, человек большого мужества и железной воли. По словам Пушкина, — «холоднокровный генерал».

Судьба Пестеля известна. Николай Тургенев был приговорен царским судом к смертной казни заочно: в 1824 году он уехал за границу. «Опыт теории налогов» был запрещен и подлежал уничтожению. Книгу переиздали лишь в советское время.

Во время следствия по делу декабристов все они заполняли особого рода анкету. Среди ее пунктов был вопрос об источнике «вольнодумных и либеральных мыслей». Одни давали ответ в общей форме, другие называли определенных авторов. Имя Адама Смита неоднократно фигурирует в этих ответах, а политическая экономия вообще упоминается еще чаще.

Михаил Бестужев-Рюмин, повешенный в возрасте 23 лет, отвечал: «Первые либеральные мысли почерпнул я в трагедиях Вольтера… После… я тщательно занимался естественным правом… и политическою экономиею… Между тем везде слыхал стихи Пушкина, с восторгом читаемые. Это все более и более укореняло во мне либеральные мнения».

Естественное право и политическая экономия — между Вольтером и Пушкиным!

Поразительна сила мысли и сила духа этих юношей-мыслителей! С одинаковым самозабвением и самопожертвованием отдавались они и науке и мятежу. Наука существовала для них не сама по себе, а нужна была ради успеха их дела.

Тургенев пишет свою книгу в 25 лет, Пестель блестяще анализирует всю европейскую политическую экономию в 26 или 27, Никита Муравьев в эти же годы работает над проектом конституции будущего государства. И все это они делают в перерывах между военной или государственной службой и тайными собраниями!

Декабристы были дворянские революционеры. Но их революция — если бы она удалась — была бы буржуазно-демократической. Как и Смит, как французские просветители, они хотели не капитализма, а «разумного», «естественного» строя, который они противопоставляли феодализму, самодержавию, крепостничеству.

Они воспользовались идеями передовой европейской буржуазии. А в области политической экономии это были идеи Адама Смита.

Удивительна судьба идей! Мог ли одинокий шотландский философ предвидеть их пути в далекую Россию, о которой он знал очень мало?

И в заключение. Вот что писал большой советский ученый, профессор И. Г. Блюмин:

«Декабристы… с особой силой подчеркнули и выпятили те положения экономической теории Адама Смита, которые направлены против деспотизма, и тем самым поставили идеи Адама Смита на службу освободительному движению».