"Искатель. 2009. Выпуск №3" - читать интересную книгу автора (Юдин Александр, Юдин Сергей, Федорор Михаил,...)Глава 5 ГРИБОЧКИЗвонок мобильного застал Горислава в читальном зале Исторической библиотеки. Как человек деликатный, Костромиров переключил телефон на бесшумный режим, вышел в коридор и лишь после этого ответил на звонок. — Ну наконец-то! — с нетерпением в голосе воскликнул следователь Хватко. — Чего долго не отвечал? — Приветствую, Вадим. Извини, я в библиотеке. — Я тоже, между прочим, не в пивной, — парировал тот. — Ладно. Ты вчера просил выяснить, была ли какая-то связь между первым и вторым «жмуриками», между Щербинским и Пухляковым… — Так-так! Неужели была? — Вот, слушай: они друг дружку знали однозначно, поскольку были, считай, родственниками. — Да ты что! Какими же? Кровными? — Нет. В общем, племянник и единственный наследник твоего доктора наук — Анатолий Щербинский — женат на дочке покойного профессора Пухлякова. Такие дела. — Уже интересно. А еще что-нибудь удалось нарыть? — Нет. Остальное все так… ерунда. — Какая, например? — уточнил Горислав. — Ну, например, Пухляков так же, как и доктор Щербинский, увлекался собирательством всяких подержанных книг. При слове «подержанных» Костромиров сморщился, точно лимон разжевал, а потом протянул задумчиво: — Вот, значит, как? Получается, профессор Пухляков тоже был библиофилом… Нет, полагаю, это совсем не ерунда. — А чего это может нам дать? — хмыкнул следователь. — Ты, вон, у нас тоже библиофил, так что с того? — Пока не знаю. Однако чувствую, есть тут что-то… Ну а муж и племянник Анатолий? Что представляет собой этот фигурант? — Откуда мне знать? Я с ним не знаком. — Ну, кто хоть он такой? — Сейчас скажу… у меня тут записано… ага, вот! Кандидат педагогических наук, член-корреспондент… ты посмотри, он тоже, оказывается, членкор, как и ты… только не РАН, а какой-то… Международной академии информатизации. Я о таковской и не слыхивал. — Есть, есть и такая, — нетерпеливо прервал друга Горислав. — А работает-то он где? И кем? — Занимает должность первого заместителя директора ГПИБ. Только что это за учреждение — «ГПИБ», — мне неведомо. — Постой-ка, постой… Так это же Государственная публичная историческая библиотека России! Ну надо же, как удачно! — Не вижу в этом никакой особенной удачи, — проворчал Хватко. — Просто я в настоящий момент как раз в ней и нахожусь, — пояснил ученый. — В смысле, в ГПИБ? Ах, ну да, ты же говорил, что в библиотеке. Что ж, тогда тебе и козыри в рукава. Действуй. Только смотри, не пытайся подменить собой официальное следствие! И немедленно поставь меня в известность, если чего разнюхаешь. — Гав-гав, хозяин, — ответил Костромиров. — Ох уж мне эта рефлексирующая интеллигенция, — проворчал следователь, прерывая связь. Уже через пять минут, разузнав у библиотечных служителей, где находится рабочее место заместителя их директора, Горислав Игоревич постучался в дверь кабинета. На стук вышел субъект, напоминающий ветерана рок-тусовки: в затертых до белизны джинсах, с пиратской серьгой в ухе и длинными, стянутыми на затылке в конский хвост, седыми волосами. — Анатолий Яковлевич? — с объяснимым недоверием спросил Горислав. — Что, похож? — фыркнул субъект. — Простите… не имею чести быть… — Да ладно! — отмахнулся тот, отступая в сторону. — Заходите, шеф у себя. Проводив взглядом хвостатого рокера, Костромиров шагнул в кабинет. Анатолий Яковлевич Щербинский оказался мужем среднего возраста и роста; курчавая иссиня-черная бородка обрамляла его выразительное лицо, точно багетная рама картину: круглые, близко посаженные глаза из-за стекол круглых же очков в допотопной роговой оправе смотрели по-птичьи пристально и настороженно; внешний облик дополняли большие залысины, делавшие его сократовский лоб еще выше и одновременно придававшие голове некоторое сходство с яйцом, и крупный, несколько вислый нос над чувственным безусым ртом с опущенными вниз уголками. Одет Анатолий Яковлевич был в пиджак зеленовато-коричневого цвета, с кожаными налокотниками и кожаными же пуговицами и брюки в тон. «Похоже, настоящий английский твид», — с уважением отметил про себя Горислав. После краткого извинительного вступления Костромиров сразу взял быка за рога и объявил, что хочет поговорить с уважаемым Анатолием Яковлевичем о его покойном дядюшке профессоре Щербинском, точнее даже — об обстоятельствах смерти последнего. — Сейчас я в любом случае очень занят, — сказал племянник после минутной паузы, — так что… А чем вызван ваш интерес, позвольте спросить? Со следователем я уже имел беседу, под протокол. — О, разумеется! Дело в том, что Руслан Соломонович вчера утром позвонил мне… — Вот как? — Именно так, — подтвердил Горислав, — позвонил и просил срочно приехать… — Зачем? — Сказал, что нуждается в моей помощи. И даже намекнул, что ему угрожает некая опасность… — Какая опасность? — Это в том числе я и хочу для себя выяснить. — А вы рассказали об этом звонке следователю? — строго перебил его Анатолий Яковлевич. — Разумеется, — заверил Костромиров, — но… как бы это сказать… не встретил понимания. — А чего же вы ждете от меня? — Может быть, когда вы освободитесь, мы посидим в ближайшем ресторанчике? — вопросом на вопрос ответил Горислав. И поспешил уточнить: — Я приглашаю. Заодно все и обсудим? — Хорошо, — тут же согласился Анатолий Яковлевич, — только я общепитовской кухни не приемлю. — И, с болезненной гримасой приложив руку к животу, добавил: — Желудок капризный. Давайте встретимся… у вас. — Договорились, — кивнул Костромиров, пытаясь скрыть удивление. — Когда за вами можно заехать? — В восемнадцать ноль-ноль. Я выйду к вам сам. Встретимся у центрального входа. Без десяти минут шесть Горислав Игоревич уже ждал Щербинского-младшего перед Исторической библиотекой. Костромиров был несколько озадачен и заинтригован поведением кандидата педагогических наук. Во-первых, он не ожидал, что тот вообще пойдет на полноценный контакт, а во-вторых, уж вовсе не рассчитывал, что Антон Яковлевич сам буквально напросится к нему в гости. Что бы это все могло значить? И не ведет ли он какой-то своей игры? Анатолий Яковлевич вышел из дверей «Исторички» секунда в секунду с педантичностью истинного библиотекаря. — У вас замечательная машина, — заметил он, усаживаясь в двухместную костромировскую «Suzuki Cappuccino», — приятно, что и наш брат ученый может позволить себе подобную роскошь. — Ничего экстраординарного, — пожал плечами профессор, — как говорится, «эгоист-класс». — Для нас, библиотекарей, — поджал губы Щербинский, — такой класс — непозволительная роскошь. — Меня хорошо печатают за рубежом, — счел нужным пояснить Горислав, с неудовольствием чувствуя, что начинает оправдываться. — Насчет ресторана не передумали? — Нет, — коротко ответил Анатолий Яковлевич. — Прекрасно, — кивнул Костромиров. — Но предупреждаю: я холостяк, поэтому разносолов не обещаю. — Я не голоден. Остальной путь до Фрунзенской набережной прошел в молчании. В квартире Горислав сразу проводил гостя в кабинет, а сам отправился на кухню. — Анатолий Яковлевич, вы располагайтесь пока в библиотеке, а я сейчас кой-чего на скорую руку… состряпаю. — Это лишнее, — пробормотал библиотекарь, с интересом оглядывая книжное собрание Костромирова, — я говорил вам, что есть совершенно не хочу. — Кто говорит о еде? — крикнул Костромиров уже с кухни и уточнил: — Вы что будете пить: водку, коньяк, виски, вино? — Ничего, не беспокойтесь, — отвечал тот. — Бросьте, Анатолий Яковлевич, вы же не за рулем. — Тогда водку. — Значит, под грибочки… Ну вот, все готово, прошу к столу. Выпив рюмку и закусив, Щербинский восхищенно заметил: — Замечательная у вас библиотека, Горислав… простите? — Игоревич. — Конечно. Извините. Замечательная! Столько редкостей, даже раритетных изданий. О рукописном собрании судить не берусь, ибо не палеограф и не кодиколог, но в остальном… — Ну что вы! — отмахнулся Костромиров, учтиво отклоняя комплимент. — Ничего сверхъестественного. Вот у вашего дядюшки собрание — это да! Один Даль чего стоит! Собственно говоря, половины моей печатной коллекции и стоит. — Вы про «Убиение христианских младенцев»? Нелепая и гнусная инсинуация. И опасная притом. — Да, но эта инсинуация дошла до нас в одном-единственном экземпляре! — Вот и слава Богу, что в единственном. — Так, может, вы захотите с ней расстаться? Как я понимаю, вы теперь наследуете в том числе и все книжное собрание Руслана Соломоновича. Надеюсь, вы не собираетесь при таком отношении… гм… избавиться от Даля как-нибудь эдак… того… безвозвратным образом. Ведь в самом деле — оценивать и относиться к сей книге можно по-разному. Я и сам… мы с вами современные люди. Но нельзя же отрицать ее исключительную антикварную ценность. — Вы волнуетесь, не уничтожу ли я этот опус? Не переживайте. Я же ученый, а не Геббельс. И к книгам отношение имею самое трепетное, как библиофил со стажем. — Это хорошо. Значит, коллекции профессора Щербинского не грозит распыление по букинистическим магазинам и мелким собраниям. — Да-да, я библиофил. Согласитесь, это неудивительно. Даже естественно. Имея в виду сферу моих профессиональных интересов… Между прочим, именно как библиофил не могу еще раз не отдать должного вашему собранию. Очень любопытная подборка. В особенности вон та полка с эльзевирами, коли не ошибаюсь, в переплетах Дерома-младшего… И грибы у вас тоже исключительные… это опята? — Что вы! Опята холодным способом не солят; здесь разные: грузди, волнушки, валуи и… прочие всякие. — Вот как? — поднял брови гость и покачал головой. — А я, знаете ли, в этом деле полный профан. Полнейший. Житель мегаполиса, что возьмешь? Но грибы… м-да, грибы вкусные… Надеюсь, хе-хе, не отравите? — Невозможно! Я-то как раз по грибам специалист, можно сказать, профессионал. — Это обнадеживает. А то я, знаете ли, постоянно чем-то травлюсь. Вот и вчера тоже… Собрался даже «скорую» вызывать, хотя и не люблю врачей, но потом ничего — обошлось. — Даже не беспокойтесь, — вновь заверил гостя Горислав. — А… вот вы сказали, что это «холодное соление», да? — Совершенно верно, — кивнул профессор. — Выходит, бывает и «горячее»? — Разумеется. Опята, к примеру, как раз отваривают, а лишь потом солят. Но я лично предпочитаю такой способ, — Костромиров указал вилкой на закуску, — натуральнее. Да и на вкус… — Да-да, — согласился Щербинский, вновь угощаясь, — на вкус — весьма… Весьма, весьма!.. Гм… так что вы хотели у меня выяснить, Горислав Игоревич? — Дело в том, что обстоятельства смерти Руслана Соломоновича мне кажутся странными и подозрительными. — Что понятно: это же убийство, а не инфаркт. — А отчего вы решили, что лему… то есть я хочу сказать — Руслана Соломоновича, — убили? — поинтересовался Костромиров, внимательно разглядывая собеседника. — Насколько мне известно, прокуратура склоняется к версии о несчастном случае или самоубийстве, даже дела еще не возбуждали. Так почему же — убийство? Если Горислав Игоревич рассчитывал на то, что библиотечный работник смешается, задрожит, кинется ему в ноги со слезами раскаяния или еще какими-нибудь мелочами выдаст свою причастность к преступлению, то просчитался, ибо ничего подобного не произошло; напротив, Щербинский в ответ только невесело рассмеялся: — Помилуйте! Какое самоубийство? Какой несчастный случай? Когда бы вы знали моего дядю так, как я его знал! Руслан Соломонович был до безобразия жизнелюбив и патологически педантичен. У него, знаете ли, до последнего времени еще романы со студенточками случались! А касательно несчастного случая… так он каждую ложку супа дважды обнюхивал, прежде чем в рот сунуть, соль на аптекарских весах взвешивал, а вы говорите — стакан соляной кислоты! Нет, нет! Абсурдно даже предположить. Я так и сказал этому следователю — абсурдно! — Ну что ж, не могу с вами не согласиться. Всё так. Но еще меня преследует чувство… вины, что ли. Понимаете, ваш дядя, как я уже говорил, вчера утром попросил меня срочно приехать. — А зачем, он не пояснил? — Нет. Только сказал, что ему угрожает какая-то опасность. Что? Нет, какая именно, не сказал. Так вот, я, естественно, сразу же поехал… Но застал его уже умирающим, он… да вы и сами знаете. — Да, следователь мне говорил… А дядя успел вам что-нибудь рассказать… в смысле, сказать перед смертью? Имя какое-нибудь назвать? Ну, что-то в этом роде. — Вы хотите спросить, не прошептал ли он мне на ухо имя убийцы? — печально усмехнулся Горислав. — Увы, нет! Да и проблемы бы никакой тогда не было. Но Руслан Соломонович определенно дал мне понять, что у него пропало некое имущество. — То есть похищено? — В данных обстоятельствах трудно предположить что-либо иное. — Но, черт побери, какое имущество?! — с объяснимым для единственного наследника волнением воскликнул Анатолий Яковлевич. — Неужели даже не намекнул? — Увы, — вздохнул Костромиров. — А у вас есть догадки на сей счет? — Нет, нет, и ума не приложу, — покачал яйцевидной головой наследник. — Понятно, — вновь вздохнул Горислав и, помолчав, спросил: — Между прочим, вы не можете предположить, чего или кого Руслан Соломонович боялся? Ведь он определенно чего-то боялся… Возможно, он с вами, как с единственным ближайшим родственником, делился своими опасениями? — Н-нет… Не припомню… — растерянно протянул Щербинский-младший. — А предположения есть у вас какие-нибудь? Быть может, вы кого-то подозреваете? — не отставал Костромиров, которому очень не понравилась прозвучавшая в ответе собеседника неуверенная интонация. — Помилуйте, кого же я могу подозревать? У дяди врагов не было. Скорее всего, речь идет о банальном грабеже. — Но ведь ничего не пропало! Или пропало? — Насколько я могу судить — ничего. С другой стороны, раз дядя дал вам понять обратное… Может быть, грабитель просто не успел? Может, как раз вы его спугнули? — А способ убийства? Не характерен для банального, как вы изволили выразиться, грабежа. Какой же грабитель станет… — Это так, — перебил его Анатолий Яковлевич. — Меня это тоже смущает… Знаете что? Если допускать, что мотивом убийства была не корысть, я бы более всего грешил на эту треклятую книгу. Да-да! Вам известно, что она уже не раз являлась причиной всяких безобразий? И дядя, кстати говоря, больше всего над нею трясся. — Но она же уцелела! Ее даже не попытались тронуть: защитный колпак был в целости и сохранности, сам видел. Анатолий Яковлевич развел руками: — Тупик! Но тут уж я бессилен. Давайте оставим расследование компетентным органам, пускай этот ребус разгадывают профессионалы. Что же мы с вами будем лезть не в свое дело? Да и станет ли с того толк? Только помешаем, запутаем… — Я бы на вашем месте не рассчитывал столь… гм… безоговорочно на наши следственные органы. У меня есть некоторый опыт общения. И могу утверждать, что главная их цель — закрыть и забыть. С плеч долой, из сердца юн. И если мы — прежде всего вы, как не чужой Руслану Соломоновичу человек, — не озаботимся отысканием истины, то тайна его смерти таковой и останется. Кроме того, должны же вы себя элементарно обезопасить? — Помилуйте, отчего обезопасить? Неужели выдумаете, что теперь и мне угрожает опасность? Значит, все-таки Даль с его окаянными измышлизмами! — И такого исключить нельзя. Но я имел в виду совсем иное. Хотел сказать, что вам нужно обезопасить себя от всяких инсинуаций и подозрений. — Подозрений?! Меня?! Помилуйте, в чем?! — вскинулся Щербинский. — А как вы думали? Вы же единственный наследник. Чем не идеальный мотив? — Фу! Как это все однако… пошло. — Тем не менее — cui bono?[7]— вот извечный вопрос, за который прежде всего цепляется любое расследование. — Хорошо. И как же, по-вашему, я должен себя от этого всего… обезопасить? — Способ один, — пожал плечами Костромиров, — отыскать истинного злодея. — Да что мы с вами можем! Мы же в таких делах полные профаны, дилетанты! — Можем. И немало. Я бы даже взял на себя смелость утверждать, что мы-то только и в состоянии квалифицированно разобраться в этом деле. Во-первых, мы — и прежде всего, вы — знали покойного лучше, нежели какой-то там следователь со всеми оперативниками. Во-вторых, мы с вами оба люди с высшим образованием, не мальчики, но мужи, пожили, имеем опыт. Если же допустить, что злодеяние связано с профессиональной деятельностью Руслана Соломоновича, с его окружением, с интересами в области книжного собирательства, тогда тем паче никто лучше нас в этом не разберется. Согласны? — Логика есть. Но… Конечно, я не отказываюсь — это было бы даже… но… с чего вы предлагаете начать? — пробормотал Щербинский-младший, отчаянно теребя курчавую бородку. — Вот с логических построений и начнем, — заявил Горислав Игоревич. — Итак, давайте сначала определимся с объемом сведений, которые нам достоверно известны. Ибо любая деталь, хоть в малейшей степени связанная с преступлением, как раз и может явиться ключом к его разгадке. Так вот, начнем с того, что несколько дней тому назад — четыре, кажется? — был убит ваш тесть, профессор Пухляков. Кстати, искренне вам соболезную в этой утрате. — О, вы и об этом уже знаете? — удивился Анатолий Яковлевич, сверкнув на собеседника очками. — В столь узкой профессорской среде подобные вести разносятся быстро. — Да, Рудольфа Васильевича действительно убили. Совершенно злодейским образом. Но что это нам дает? И какое отношение… — Ну как же! — всплеснул руками Костромиров и принялся загибать пальцы: — Покойные жили в одном доме — это раз; знали друг друга… — И, прервавшись, уточнил у гостя: — Ведь они были знакомы, не правда ли? Дождавшись его утвердительного кивка, продолжил: — Разумеется. Странно, когда бы было иначе, как-никак родственники. Так вот, это, значит, «раз». Оба были библиофилами — это два; оба — профессора-ученые; ни у того, ни у другого на первый взгляд ничего не похищено; во всяком случае, родственники не заявляли о пропаже какого-либо имущества… это у нас уже «четыре», так? И наконец, подозрительно малый временной разрыв, отделяющий два этих преступления, — это пять. И это только так, навскидку, самое очевидное. — М-да… и какой же вы делаете из всего этого вывод? — А вы? — Я совершенно теряюсь, — признался Анатолий Яковлевич. — Ну, ладно. Давайте рассуждать иначе. Покойные знали друг друга и даже имели общие интересы? — Д-да. — Следов взлома ни в том, ни в другом случае обнаружено не было. Значит, можно допустить, что двери своим убийцам они открыли сами. Следовательно, опять же можно предположить, что они были знакомы со своими убийцами. — Хорошо, допустим. — Да, хорошо. Но тогда наиболее логично выглядит версия о том, что убийца — кто-то из их круга, то есть и из нашего с вами круга тоже. Таким образом, убийца — скорее ученый, нежели тривиальный грабитель. — Ученый?! — вскричал Щербинский, даже слегка подскочив на стуле. — Но это… невероятно… не могу себе представить. — И скорее всего, убийца в обоих случаях один и тот же, — продолжал Костромиров. — Один и тот же?! — еще больше взволновался Анатолий Яковлевич. — Ну, или одни и те же, если их было несколько, — уточнил профессор. — Чудес, знаете ли, не бывает, а в наших случаях слишком много совпадений, чересчур много общего. Но и это еще не все. Коль скоро убийца один, соответственно и мотив у него в обоих случаях одинаковый. — Помилуйте, не слишком ли смелые выводы вы делаете? — По-моему, не слишком. Вырисовывается вполне логичная, знаете ли, картинка: некто — общий знакомый ваших дяди и тестя — заявляется сначала к Рудольфу Васильевичу и пытается… гм… изъять у него некую вещь; тот не отдает… характер преступления позволяет сделать вывод, что этот некто подверг Пухлякова истязаниям с целью принудить-таки отдать эту неведомую нам вещь… Тот отказался, либо у него и впрямь не было искомого; в любом случае в результате он — убит. Затем опять же этот некто приходит уже к Руслану Соломоновичу — возможно, по наводке того же Пухлякова (мог же он перед смертью сознаться или проговориться) — и вновь повторяется та же жуткая история. — Если следовать вашей логике, — сдавленно пробормотал Щербинский-младший, — так более всего на роль убийцы подхожу именно я. — Потому-то в ваших же интересах помочь мне найти истинного виновника, — ответил Костромиров. — Ведь точно к такому же выводу, скорее всего, придет и следствие. — И еще выходит, что убийца искал какую-то вполне определенную вещь, — продолжил Анатолий Яковлевич. — Совершенно справедливо, — кивнул Горислав, — только вот нашел ли? Может быть, все еще продолжает искать? — О господи! — охнул Анатолий Яковлевич, заметно побледнев. — Вы правы, — задумчиво протянул Костромиров, — последнее предположение чревато… Кстати, — неожиданно переменил он тему, — вам о чем-нибудь говорит имя Феофила Мелиссина? — Мне что-то нехорошо, — неожиданно пробормотал библиотекарь, стремительно зеленея, — извините… где у вас туалет? Отсутствовал Щербинский довольно долго, и, судя по доносившимся из туалета звукам, выворачивало его капитально, прямо-таки — наизнанку. «Да что с ним такое? — подивился про себя Костромиров. — Со страху он блюет, что ли? Да, с таким каши не сваришь!» Когда Анатолий Яковлевич появился наконец из санузла, о продолжении разговора речи и быть не могло — библиотекарь был бледен как полотно, дрожал как осиновый лист, жаловался на общую слабость и уверял, что перед глазами у него все плывет и двоится. — Эк вас, однако, пробрало, — уже всерьез обеспокоился Горислав. — Давайте отвезу в больницу! Но от вмешательства эскулапов Щербинский наотрез отказался, попросив только подбросить его домой, в Марьину Рощу. По дороге Анатолию Яковлевичу стало слегка получше — во всяком случае, он заверил Костромирова, что чувствует некоторое облегчение. — Это все мой чувствительный желудок, — посетовал он. — Не следовало, видимо, выпивать, вот что! Атак, наложилось на вчерашнюю неприятность… Очень чувствительный желудок! На следующее утро, около половины одиннадцатого, когда Горислав Игоревич уже собирался отправиться в институт, его настиг телефонный звонок из окружной прокуратуры. Звонивший представился следователем Булгаковым и довольно безапелляционным тоном настоятельно предложил профессору немедленно явиться к нему на допрос. — Это в связи с убийством Щербинского? — сдержанно поинтересовался Костромиров. — Ого! — раздалось на том конце провода. — А откуда вам известно, что его убили? А?! Отвечайте, откуда?! — Так меня же третьего дня уже опрашивали именно по этому поводу, — удивился Горислав Игоревич. — У вас что же, протоколов под рукой нет? — Ах, та-ак, — разочарованно протянул следователь. — Все равно, я передумал. Вам никуда ездить не нужно; будет лучше, если я сам к вам заеду. Так удобнее. Адрес ваш в материалах имеется. Попрошу никуда не отлучаться! Мы скоро будем! «Будут они! — в сердцах сплюнул Костромиров. — Мы, Николай Вторый! Урод какой-то!» Однако по поводу множественного местоимения, как вскоре выяснилось, профессор раздражался совершенно напрасно, ибо, когда через полчаса он отворил на звонок дверь своей квартиры, на пороге действительно оказалась целая толпа народа: помимо следователя, который был при полном параде — в мундире младшего советника юстиции, там толклись еще трое дюжих ментов и две безликие нетрезвые личности неопределенного пола, в гражданской одежде, с накинутыми на голову капюшонами. — Это зачем же столько народа? — поинтересовался слегка опешивший Костромиров. — Вы что, арестовать меня собрались или обыск решили учинить? — Там видно будет! — сурово и уклончиво ответил младший советник. — Ну, коли еще только будет, тогда попрошу всю честную компанию покуда расположиться на кухне, — сказал Горислав Игоревич. — А нам с вами, — добавил он, обращаясь к следователю, — ежели вы собираетесь меня допросить, целесообразнее всего пройти в кабинет. Следователь окружной прокуратуры Булгаков был маленький, толстенький, белобрысенький неприятный тип с рябым лицом, на котором выделялись выпуклые глазки, опушенные густыми белесыми ресницами, и огромный толстогубый рот над скошенным подбородком. Весь его насупленный облик свидетельствовал о явно преувеличенном чувстве собственной значимости. Про себя Горислав сразу же прозвал его «пескарем». — Ну, так как же, Горислав Игоревич, — начал следователь, едва усевшись на диван, — как же вы все-таки узнали о гибели Щербинского? — Мне кажется, мы уже выяснили этот вопрос, — отвечал Костромиров. — Более того, вам отлично известно, что я присутствовал при его кончине. — Да я не про того Щербинского веду речь, — неприятно усмехнулся Бунтиков, — не про Руслана Соломоновича, а про племянника его — Анатолия Яковлевича. — Как то есть про Анатолия Яковлевича? — вздрогнул Горислав. — Он что, тоже умер?! — Именно, профессор! — продолжая растягивать в усмешке толстые губы, отвечал «пескарь». — Почил! Преставился! — Когда же это случилось? — Позвольте, вопросы все-таки буду задавать я! — неожиданно взвизгнул младший советник. — Я буду задавать вам вопросы, а вы — отвечать! — Да ради бога! Задавайте ваши вопросы, — согласился Костромиров, — только не волнуйтесь так. — Мне-то волноваться нечего! Незачем мне волноваться! — не унимался «пескарь», вращая глазками и брызгая слюной. — Это вам, профессор, нужно волноваться! Вам, а не мне! «Диван мне забрызгает, придурок припадочный!», — с беспокойством подумал Горислав, вслух же произнес: — Хорошо, хорошо! Я уже весь в волнении и жду вопросов. — Так вот. Перед самой смертью Анатолий Щербинский успел назвать вашу фамилию, прошептал, так сказать, в агонии. Как вы это объясните? — поинтересовался следователь, несколько поуспокоившись. — Никакие объясню, — ответил Костромиров. — А помимо моей фамилии, он еще что-нибудь прошептал? — Во-от! То-то — что и еще кое-чего! И это «кое-чего» вполне можно расценить как прямое указание на вашу причастность к его безвременной кончине! — Неужели? Так что же он сказал конкретно? — «Костромиров, — сказал, — он все знает, — сказал, — я был у него», — сказал! А?! Каково?! — Ну, это трудно расценить как обвинение в убийстве, — пожал плечами Горислав. — Вчера Анатолий Яковлевич действительно был у меня в гостях; мы посидели, помянули его дядю, потом он, кстати, почувствовал себя плохо, и я отвез его домой. Вот и все. — А как вы объясните это его — «он все знает»?! — вновь стал распаляться младший советник — А?! Как?! — Да никак не объясню, — еще раз повторил Костромиров, — объяснять — это ваша прерогатива. — И объясним! Объясним! Будьте покойны! И тогда уж никакие регалии не спасут! Никакие ученые степени! Уж будьте покойны! — забрызгал слюной следователь. — Ну-ну, давайте обойдемся без личных выпадов, — слегка улыбнулся Горислав, на всякий случай отодвигаясь вместе с креслом подальше. — Тот факт, что я образованнее вас, — это еще не повод, чтобы так горячиться. Лучше задавайте свои вопросы. — Время покажет, кто кого образованней! А сейчас ответьте мне, давно ли вы знакомы со Щербинским и что он у вас делал вчера вечером? — С Анатолием Яковлевичем познакомился недавно, в связи со смертью его дяди, а на второй вопрос я вам уже отвечал: он зашел ко мне помянуть Руслана Соломоновича. Как вам известно, покойный не был мне чужим человеком. — Ага, «помянуть», значит. А что ели-пили? — мрачно поинтересовался Бунтиков. — Грибы-водку, — в тон ему ответил профессор. — Гри-и-бы? Так-так… Грибочки, значится! — Следователь даже просветлел и вновь заухмылялся, неприятно причмокивая лягушачьими губами: — Это многое объясняет. Да, собственно, это как раз все и объясняет! — Что именно? — удивился Горислав. — А то, что сегодня ночью доктор наук Анатолий Яковлевич Щербинский скончался в институте Склифосовского в результате острого отравления! — …Ужасно! Он действительно вчера жаловался на недомогание… Но я тут при чем? — А при том! По результатам предварительного экспертного исследования, причиной отравления явился яд фаллоидин. — Фаллоидин? Первый раз слышу. Что за яд такой? — О-о! Это отрава замечательная, просто исключительная по своим свойствам, — закатил выпученные бесцветные глазки младший советник. — Если называть вещи своими именами, так фаллоидин есть не что иное, как истолченная Amanita phalloides — бледная поганка, в переводе с латыни. — Поганка? Бледная? — содрогнулся Костромиров. — Как же, знаю. Насколько мне известно, противоядия от нее нет? — Именно! — обрадовался Бунтиков. — Исключительность же ее состоит в том, что, попав в организм, токсины грибочка этого немедленно вызывают необратимые изменения внутренних органов: некроз печени, почек, полное перерождение тканей селезенки и сердечной мышцы. То есть спасти человека уже невозможно — смертельный исход неминуем! А? Каково?! Да-а… сколько живу, а все не перестаю удивляться чудесам природы. — Спасибо за лекцию, — сдержанно поблагодарил Горислав Игоревич. — Однако я все-таки не совсем понимаю… Или вы что же, полагаете… думаете, что это я накормил Щербинского-младшего бледными поганками?! — Вот именно! — следователь ажно затрепетал в пароксизме радости. — Накормили! Поганками! Бледными! Полагаем! — Ну, это вы бросьте! — решительно заявил Костромиров. — У меня нет привычки солить или мариновать грибы, опасные для здоровья. А тем паче после того — их есть. — А вот это мы посмо-отрим! — буквально запел Бунтиков, а потом взвизгнул: — Понятые! Сюда! Две бесцветные личности неопределенного пола в капюшонах разом возникли и закачались, словно «дементоры», на пороге кабинета. Следователь сорвался с места и кинулся на кухню. — За мной! — истошно крикнул он, подобно генералиссимусу Суворову, зовущему солдат на штурм «Чертова моста». — Проверим холодильник! — Постойте, постойте, — преградил им путь Костромиров. — Вы что-то желаете изъять? Обыск? Выемка? — Коли вы добровольно хотите выдать остатки кушанья, которым вчера потчевали Анатолия Щербинского, — тогда выемка, — заявил следователь, — а в противном случае, у меня на обыск имеется санкция прокурора округа Мулдаковского-Бройлера! — Ну, водку я выдать не могу, — покаялся Горислав Игоревич, — мы ее всю выпили, а что касается грибов… — Вы их все съели! — заверещал следователь. — Так я и знал! Никаких следов! — Напротив, — ответил Костромиров, предъявляя эмалированную емкость, — грибы как раз остались. У меня их довольно много, и все съесть мы не сумели, да и не старались… — Так. Замечательно. В соответствии со статьей сто восемьдесят третьей Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, — торжественно возгласил Бунтиков, — производится выемка… кастрюли с грибами, в которой содержится смертельный яд! Сейчас протокольчик составим… — Вы что же, хотите всю кастрюлю изъять? — уточнил Горислав. — Безусловно! — заявил Бунтиков. — Это не кастрюля, а химическое оружие! — О как! — восхитился Костромиров. — Я и не знал, что у меня дома склад боеприпасов. Однако позвольте-ка, я, в таком разе, отложу себе часть грибов… — И профессор вывалил едва не половину кастрюли в глубокую тарелку. — Не собираетесь же вы их есть! — вскричал следователь, с ужасом наблюдая за манипуляциями профессора. — Отчего же «не собираюсь»? Я их уже недели две как ем, — заявил Горислав Игоревич, подцепив на вилку грибок и отправляя его в рот, — и, как видите, жив и здоров. После составления протокола выемки Бунтиков заявил, что теперь Костромирову над лежит проехать вместе с ним в прокуратуру округа для допроса. — А прямо здесь нельзя учинить допрос? — поинтересовался Горислав. — Нельзя! — мстительно отрезал следователь, прижимая к груди кастрюлю с грибами. Покончив с формальностями, Костромиров вышел из кабинета следователя Бутикова и в коридоре неожиданно столкнулся с уже виденным им ранее в Исторической библиотеке «престарелым рокером». Вежливо поздоровавшись, профессор спросил: — Вас, вероятно, тоже в связи с кончиной Анатолия Яковлевича вызвали? — А то как же! — ответил тот, тряхнув поседелым конским хвостом и золотой серьгой. — Ведь я был его секретарем-референтом. Кстати, меня звать — Алексей Иванович Пеклов. А о вас я слышал от покойного, вы — профессор Костромиров. — Ужасное несчастье! — посетовал Костромиров. — Сначала — дядя, потом — племянник… Уму непостижимо! — Да уж! Все семейство, как косой. Неизъяснимый случай! — печально пробурчал Пеклов. — Именно, именно! — согласился Горислав. — Только вот случай ли? Вы слышали, что несколько ранее был убит и тесть Анатолия Яковлевича — Рудольф Васильевич Пухляков? — Так я ж и говорю — все семейство! — тяжело вздохнул секретарь-референт. — Конечно, слышал. От самого покойного шефа и слышал. А вы, следовательно, находите, что между этими тремя злодеяниями есть некая связь? — Представления не имею. Просто размышляю… странно все это. Вы сами как думаете? — Никак не думаю. Пускай они думают, — еще более помрачнев, сообщил Пеклов и кивнул головой в сторону кабинета следователя, — им за это деньги платят, а мне теперь кто платить будет? Опять работу ищи! Тут и никакая кандидатская не поможет. Вот уж чего я точно еще вчера нипочем бы не подумал, так это то, что мой тихоня-шеф способен кому-то перейти дорогу. — А вы где защищались? — полюбопытствовал Костромиров. — В Историко-архивном, его же и оканчивал. — Ну что ж, вас, вероятно, сейчас вызовут. Так что… Скажите, однако, могло быть, по-вашему, нечто общее, что-то объединяющее всех троих погибших? — Как не быть. Было, конечно, — несколько удивленно ответил Алексей Иванович. — Да это и не тайна какая-нибудь: и профессор Пухляков, и мой шеф, и его дядя — все трое являлись кавалерами ордена святого Феофила. — Простите?! — замер собравшийся уже было откланяться Костромиров. — Кавалерами какого ордена? — Святого Феофила Мелиссина, — повторил бывший секретарь-референт, — это какая-то церковная награда, вручается не только клирикам, но и избранным светским деятелям, потрудившимся, так сказать, на ниве духовного возрождения, внесшим неоценимый вклад… ну и так далее. Я сам в этом мало понимаю. Что в тех наградах! На тот свет не заберешь. — Феерично! — воскликнул Горислав Игоревич, вручая Пеклову свою визитку. — Коли вспомните что-то еще, особливо про орден, не сочтите за труд со мной связаться. — Поразмыслив мгновение, передал секретарю-референту и визитку Вадима Хватко: — Или вот с ним, если меня, паче чаяния, не окажется на месте. На крыльце окружной прокуратуры профессор в задумчивости остановился. Тот самый недостающий камешек несложной мозаики — связь между получением им, профессором Гориславом Игоревичем Костромировым, загадочных кусков рукописи с житием константинопольского монаха и каждым их трех совершенных убийств — лег наконец на положенное место. На интуитивном уровне он и раньше почему-то подозревал, что таковая связь не может не иметь места, сейчас же убедился в этом окончательно. Впрочем, особенной радости таковая убежденность ему не доставила. Вадим Хватко выслушал подробный отчет друга о последних событиях весьма хмуро. Даже эпизод с изъятием кастрюли с грибами, который Горислав постарался изобразить с максимальным комизмом, не вызвал на устах его и тени улыбки. Сам факт передачи уголовного дела об убийстве Пухлякова — а равно и недавно возбужденного дела в связи с отравлением Щербинского-старшего в прокуратуру округа — не был для Хватко новостью, чего нельзя сказать о смерти профессорского племянника и всех последующих событиях. Не говоря ни слова, он порылся в справочнике, а потом придвинул к себе телефон и стал набирать номер, предварительно переключив аппарат в режим громкой связи. — Сергей? — спросил он, как только оборвались длинные гудки. — Приветствую, Хватко на проводе, — Здравствуйте, Вадим Вадимович, — послышался в ответ голос, в котором Костромиров без труда узнал повизгивающий дискант младшего советника Бунтикова. — Как, нашел уже злодея, что на профессуру нашу охотится? — Ищем, Вадим Вадимович. Землю роем! — Это хорошо, что ищете и роете, — хмыкнул Хватко и добавил, как бы между прочим: — А то меня сегодня, знаешь ли, зам Генерального к себе вызывал. Как раз по этому поводу. Да-да! Предложил принять все три дела к своему производству, ввиду их общественной значимости. Не справляются, дескать, на земле. Уровень не тот. Вот так вот… Сказавши так, Хватко взял довольно продолжительную паузу. В ответ также повисло напряженное молчание. — Но я отказался, — наконец вновь заговорил Вадим. — Пока. Ввиду загруженности. Впрочем, одну рекомендацию все ж таки тебе, Сергей Александрович, дать хочу. — Какую, Вадим Вадимович? — спросил с явным облегчением в голосе Бунтиков. — Если ты, ядрен-матрен, — посулил старший следователь, — вместо того, чтобы дело делать и работу работать, будешь портить жизнь порядочным людям, в частности одному всемирно известному ученому — соображаешь, о ком я говорю? — так вот, я тебя тогда… исковеркаю. — К-как исковеркаете? — проблеял оторопевший Бунтиков. — Как бог черепаху, — охотно пояснил Хватко и положил трубку. — Вот это вразумительно! — усмехнулся Горислав. — Пескарь сей порядком нервы мне потрепал, бестолковый какой-то, да и шустрит не там, где надо. А тебе правда дела предлагали истребовать? — Куда там! Чтоб сюда дело попало, да еще и без лица, — это такая, брат, канитель, что не приведи господи! Я со своей стороны тоже постараюсь, переговорю с руководством, но коли хочешь, чтобы наверняка истребовали, — организуй кампанию в прессе, а того лучше — коллективное обращение ведущих ученых совокупно с депутатским запросом. — Попробую, — сказал Костромиров. — Между прочим, знаешь, я выяснил наконец, что безусловно связывает всех трех убитых. Думаю, сегодня об этом станет известно и твоему Бунтикову, по крайней мере — в некоторой части, но навряд ли он придаст сему факту должное значение. — Вот как! — встрепенулся Вадим. — Ну не тяни, говори скорее. Горислав рассказал Хватко все, что ему стало известно благодаря откровенности Пеклова об ордене святого Феофила Мелиссина. Про отрывок же пергаментного манускрипта, читанный ему на днях, Вадиму пришлось долго втолковывать, пока он вдруг не хлопнул себя ладонью по лбу: «Ах, грек этот твой византийский! Конечно, помню. Сразу бы про виски сказал, я бы и раньше вспомнил, а то они у меня, ядрен-матрен, как-то друг на друга оба-два наложились!» — Понимаешь, какая картинка получается, — резюмировал свой рассказ Костромиров, — как только убивают первого кавалера сей высокой церковной награды — профессора Пухлякова, так мне тут же приходит от неведомого анонима первая же часть рукописи с житием преподобного Феофила. Едва убивают второго — профессора Щербинского, — присылают следующую часть. Так что… — Так что, — прервал его Вадим, — возможно, не сегодня-завтра тебе стоит ожидать конверта с вожделенным продолжением похождений долба… тьфу! святого Мелиссина. Ты это хочешь сказать? Да-а… Я лично сомневаюсь. По крайней мере, хочу сомневаться. Иначе — это не картинка, а ребус шизофреника какой-то получается! Хотя, может, тебя, Горислав, кто подставить эдаким манером хочет? Нет? Как думаешь? Если не это, тогда… я даже и не знаю тогда, что это такое! Или у тебя уже имеется рабочая версия? — Пока нет, — ответил Костромиров, — но чувствую — здесь какая-то более тонкая игра… — Надеюсь, в окружной ты об этом не заикнулся? — неожиданно вспомнил старший следователь. — Нет? Вот и не заикайся пока, а то этот, как ты его нарек, пескарь в тебя не хуже питбуля вцепится, за ноги после не оттащишь. Ладно, вижу, что все три дела надо забирать, тут двух мнений быть не может! И объединять в одно производство. Постарайся организовать запрос, а я буду капать на мозги руководству. Как и предполагал Горислав Игоревич, большой продолговатый конверт с надписью по диагонали «Профессору Костромирову Г. И.» уже дожидался его в почтовом ящике. Поднявшись в квартиру и выполнив необходимые ритуалы, связанные с переодеванием, откупориванием коньяка и раскуриванием трубки, профессор аккуратно вскрыл конверт и достал неровные порыжелые листы пергамента… |
||
|