"Искатель. 2009. Выпуск №2" - читать интересную книгу автора (Федосеенко Андрей, Родионов Станислав,...)5Эти строчки первым делом пришли мне на ум, когда я проснулся от телефонного звонка следующий утром. Они же погребальным звоном отстучали где-то в середине головы, когда я лежал на белой кушетке в чистой белой комнате с мягко потрескивающей аппаратурой, на моей голове был шлем, но не такой, как шлем виртуальной реальности, а рядом, за столом с дисплеем, насвистывая, работал с «мышью» молодой врач. На экране перед ним возникали срезы моего мозга. Молодой специалист быстро просматривал их. Как я ни пытался скосить глаза, мне была видна лишь его растрепанная шевелюра. Но ведь у одаренных людей такая и должна быть, правда? По крайней мере, я очень на это надеялся. Откровенно говоря, я боялся этого обследования пуще всего на свете. Черт! Да я вчера перед стволом так не трясся, как на этой медицинской кушетке рядом с веселым спасителем человеческих мозгов! Я так не волновался в тот самый первый раз, когда стоял под жарким солнцем на асфальте и сжимал в руке пистолет, отлично сознавая, что не могу слышать камеры — они слишком тихие и слишком далеко, — но слышал их. И ничего странного. Этот веселый и подающий надежды вот-вот должен вынести мне смертный приговор. Наконец он отстранил «мышь» и, откинувшись на спинку стула, с улыбкой посмотрел на меня. Погребальный звон ударил с оглушающей силой и остановился на протяжной давящей ноте. — Когда у вас появились первые симптомы? — осведомилось потенциальное светило. — Четыре-пять месяцев назад, — быстро проговорил я и подумал: «Не томи! Я и так уже за эти пятнадцать минут сердце посадил!» Нудно выло где-то между ушами, внутри черепа или снаружи, понять я не мог. Врач удовлетворенно кивнул: — Да, имеется. Единичная злокачественная опухоль, девять и три миллиметра в диаметре — почти ровный шарик, метастазов пока нет, состояние регионарных лимфоузлов более-менее в порядке, насколько об этом можно судить по срезам на экране, хоть я их и увеличивал. — Он слегка призадумался. — Э..! Скажите, а к перечисленным вами симптомам… В общем, не замечали ли вы за собой в последние месяцы некоторой апатичности? Депрессий частых? Я прилежно постарался припомнить: — М-м… Да, бывало. — Хорошо, — он удовлетворенно кивнул. — Это происходит из-за того, что опухоль у вас в подкорке. — Но я и раньше не был каким-нибудь весельчаком. — Но сейчас вы из такого настроения почти не выходите, не так ли? Я пожал плечами и неуверенно кивнул. Откровенно говоря, я уже не помнил, какой я был до той поры, когда окулист сообщил мне «жизнерадостную» новость. — Ну вот, — назидательно произнес доктор и вернулся к прерванному мной монологу. — Опухоль находится неподалеку от височной поры, растет и смещает ткани. В частности — крючковой извилины. Отсюда ваши «височные» симптомы. «К главному, док, к главному! Ну, давай же, рожай! Ну?» Он виновато улыбнулся: — Вообще-то, хирургу эта область недоступна. Вот и все. Колокол прервал свою ноту и начал все сначала и в полную силу. Я откинулся на подголовник кушетки и медленно стянул шлем. И зачем я сюда вообще пришел? Я это знал и без него. И к чему вся вчерашняя научная ахинея Залесского? Вот, мне что-то по-научному сообщили, и как много от этого изменилось? Опухоль мозга, она и в Африке опухоль мозга, по-латыни ты ее назовешь или по-китайски. — Погодите отчаиваться! — голос молодого врача Звучал не к месту весело. Совсем чуткость потерял. Правду, значит, говорят, что у них там, в институте, студентов в зверей превращают. Но следующие его слова заставили меня встрепенуться: — Существует другая возможность. Новая технология. Ультразвуковой деструктор! — Доктор начал возбужденно рассказывать, иллюстрируя слова взмахами рук. — Представьте два источника ультразвука. — Он простер ладони над моей головой. — Каждый из них выпускает свою безобидную волну. Волны проходят через мозг, не причиняя ему вреда, скрещиваются в одной точке вашей опухоли — и ба-бах! Резонируют. Все! Какого-то участка вашего мозга нет. Ровненько-гла-денько. Вся операция под контролем компьютера: он наводит на «цель», выбирает мощность в зависимости от размеров опухоли, корректирует удары. Не опаснее, чем прокатиться по дороге, подключившись к Сети. Во время этого монолога меня будто живой водой облили. Звон исчез. Душа, трепеща, внимала каждому слову. Неужели я буду жить? — А… когда?.. — только и смог выдавить я. Он отвернулся к столу и принялся писать, попутно говоря: — Если вы сегодня заполните у сестры карточку, то где-то через полторы недели. В принципе, можно хоть сейчас, но сначала вам нужно будет пройти курс химиотерапии. Вот я вам здесь выписал несколько рецептов… — он закончил, протяну мне бумажки. — Приобрести все можете прямо сейчас, в нашей аптеке. Эти препараты должны подавить дальнейший рост опухоли, предотвратить метастазирование и немного уменьшить размеры узла. Операцию проведем под их же блокадой. Потом придется еще какое-то время принимать цитостатики и состоять у нас на учете — чтобы не было никаких осложнений и не возникло повторного роста. А это, — он протянул мне еще два рецепта, — для дегидратации. — И, увидев мой настороженный взгляд, пояснил: — Ну, отек снять. Жидкости у вас в веществе мозга много скопилось. Отсюда и головные боли. Я вышел из онкоцентра и впервые за последние мрачные месяцы огляделся по сторонам с истинным интересом, вдохнул полной грудью чуть влажный свежий воздух — воздух замечательного августовского полудня. Сзади, как кубики, раскиданные ребенком, громоздились темно-серые здания центра. И они были прекрасны, сияющие зеркальными окнами на ласковом солнце. За металлической оградой неровным зеленым ковром тянулась лощина, за ней вырастала стена леса. Приторный запах зелени, пение птиц и легкий шелест листьев заполняли воздух. Из-за леса вздымались сверкающие иглы антенн — там располагалась периметорная база связи, — и они были восхитительны. Я обернулся в другую сторону, и там тоже была чудесная трава, а дальше темной чертой от горизонта до горизонта тянулся мегаполис — огромный и величественный, и оттого красивый. Я закрыл глаза, с наслаждением впитывая в себя запахи и звуки этого мира, который мне только что подарили. Кажется, я даже ощутил вкус голубого неба. Он был сладковато-ментоловый, холодящий. Впервые я понял, насколько тяжелы были для меня эти месяцы безнадежности, постоянного ощущения смерти за своей спиной. Как я вымотался, знали бы вы, великие боги! Но теперь все кончилось. Я уже вернулся в жизнь и теперь возвращаюсь домой. С улыбкой я залез в свой мобиль и вышел на контакт с Сетью. Компьютер лучше меня знал дорогу к дому. Я блаженно откинулся на сиденье, закрыл глаза и, чувствуя, как машина набирает скорость и высоту, расслабился полностью. Тихо шурша двигателем, мобиль мчался по окраинам города. «Домой… домой… домой…» — повторял я про себя, но постепенно эти слова из магических и радостных превратились в умиротворяющие, потом в успокаивающие, потом в вызывающие злое удивление и былую мрачность. Новый «я» ушел, старый «я» остался. Или просто пришел в себя. Домой. А что я подразумеваю под этим словом? Одинокую квартиру? Депрессивного друга, который спивается у меня на глазах? Визиты в публичный дом, которые станут теперь более частыми, потому что Кэта больше нет? Серые дни хождения из комнаты в комнату, потому что возвращение в Виртуальную реальность смерти подобно — дважды завладев моим «я», она в третий раз сделает это гораздо легче. Страдания по ней, напоминающие ломки наркомана. Работа, переставшая отвечать моим нравственным нормам. Куда я полезу, чтобы забыть все это? В бутылку к Курту? Больше некуда — на наркотики у меня аллергия. Скорей всего, это был наплыв депрессии, о которой только что говорил док и которая была вызвана все теми же проклятыми опухолевыми клетками в подкорке, но по большому счету — какая разница? Все это правда, и, возможно, депрессия — единственная возможность сказать такую правду себе. Зачем? Зачем меня взбудоражили, когда я так тихо-мирно подытожил свою жизнь, простился со всеми, подвел черту и с чистой, спокойной душой ждал конца? Если есть Бог, то опухоль — его призыв идти к нему или, наоборот, от него, в преисподнюю, к черту на вилы. Как можно противиться Богу? А если его даже и нет… все равно, какой смысл оставаться, если… если я так замечательно подготовил себя? Или приговорил? Впрочем, не важно. Я не должен был больше жить. Все годы, которые у меня появились, они словно… украдены. И я не хочу их. Сразу же встречный вопрос: а чего ты хочешь? О, я знаю, чего я хочу. В возбуждении я поднялся с кресла и прибавил мобилю скорости. Мой дом уже показался на горизонте. Влетев в квартиру, я сразу же вытащил энциклопедию программирования и сел за компьютер. Прошлый раз я программировал Кэта два года. Но я занимался этим далеко не каждый день и по два-три часа, я не знал, что хочу ввести в данный конкретный момент и как это должно выглядеть, я экспериментировал. Мне не нравилось, и я стирал. Я ошибался и обнаруживал ошибку довольно поздно, так что приходилось стирать команды тысячами, вводить вновь, и все равно они работали не так, как я того хотел. Теперь же у меня есть опыт и знание, что мне надо. Процессор знает все нужные мне команды, так что не нужно будет печатать их побуквенно, с возможностью допустить ошибку в каком-нибудь знаке, теперь мне будет нужно лишь нажимать цифры команд. Это как писать статью из отдельных стандартных предложений. Я не дал себе опомниться. Голубой глубокий экран начал выстреливать белые строки со скоростью пулемета. Первым делом я ввел свободную программу о возможных местах, в которые приведет меня подземная река. Теперь компьютер сам будет выбирать и моделировать место, основываясь на базовых деталях (мечи, колдуны, женщины и т. д.), которые я дал ему. Долго я на этом этапе не задержался — путешествия меня мало интересовали. Мне нужен был сам Кэта, вечный город. И вот, осторожно и волнуясь, я начал. Я творил, как Бог. Я ввел воду и твердь. Я ввел невероятно синее и невероятно глубокое небо. Я ввел шкалу температур воды и воздуха. Силу ветра. Я ввел географию, потом биологию. Где-то здесь я потерял сознание — очередной приступ. Очнувшись, я перепроверил последние строки и, не найдя ошибок даже с помощью энциклопедии, пошел дальше. Я начал вводить строения. Я вспоминал их до мельчайших деталей и программировал. Где-то после строительства трети города, я вспомнил о вероятных дождях с грозами и ввел их. А следом пришла еще куча явлений природы и воспоминаний. Мои пальцы метались над клавишами. Где-то в этот промежуток я почувствовал жуткий голод и сбегал на кухню за консервами. Я ел их одной рукой, второй давил клавиши. Глаза слезились и болели. Я вводил виллу Кинтариуса и обломки колоннады. Я вводил свой замок — комнату за комнатой. Большую часть работы я провел с отключенным сознанием. По-моему, я засыпал, а проснувшись, обнаруживал, что продолжаю программировать. Вроде бы я проверил и поправил эту часть работы. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Наконец Кэта был построен, и я принялся его заселять. Начал с себя. Прибавил росту до ста девяноста сантиметров, «ошевелюрил» свою лысую голову, сбросил лишние килограммы. Потом настал черед других: друзья, женщины, владельцы магазинчиков и увеселительных заведений, просто лица, всплывающие в памяти, — все, все, все, убитые вчера нажатием на клавишу. Эту часть работы я также не помню — по-моему, я несколько раз отключался, однажды поел. Мне пришел на ум эпизод из своего детства: отец у меня был часовым мастером, и однажды я видел, как он заводит старые часы со снятой крышкой. Там была большая пружина, и с каждым поворотом ключа она стягивалась все сильнее и сильнее, и я заплакал, потому что боялся, что она сломается, а отец, молча улыбаясь, затягивал пружину туже и туже. Дело в том, что он знал пределы ее возможностей, а я — нет. Я и сейчас не знал их, лихорадочно выстреливая на экран строку за строкой. Я шел по лезвию бритвы; одному Богу известно, сколько ошибок я наделал, если наделал. Узнаю ли о них я, будет понятно позже. Если я встречу их после того, как забуду эту свою личность, я приму все, будто так и надо. Если до, тогда… Но толку не будет все равно. Я не ввел кирпича в одной из башен моего замка, прикоснувшись к которому можно было бы выйти из игры. Это я знаю точно. Я восстановил Кэта таким, какой он был. Помню, я задумывался, не приделать ли мне к замку лифт — пятьсот ступенек, как-никак, — но не стал. Была еще пара-тройка таких проектов, отвергнутых мною после минутного обдумывания. Чуть дольше я думал, не ввести ли себе семью: на меня вдруг так жутко навалилась тоска и желание хоть кому-нибудь быть нужным… Но я вовремя остановился — вспомнил свои последние настроения в Кэта. Там меня волновала та же проблема, так пусть все идет своим чередом! Вот вернусь и закончу начатое. Может быть, найду ту девушку, от которой сбежал в Путешествие и которая снилась мне сегодня, а может быть, это будет какая-нибудь другая. Последнее, что я сделал, это ускорил время по максимуму, даже больше. Только теперь я пришел в себя. Голова раскалывалась, дико хотелось спать и есть, желудок буквально судорогой сводило. Немудрено, ведь я работал — я взглянул на часы — ого! Тридцать часов! Начал вчера в час, сейчас девятнадцать. В кабинете нет окон, и я не заметил, как на землю спускалась ночь. Нужно пойти перекурить. Я отправился на кухню, включил по пути телевизор. И остановился как вкопанный. Следствие по делу трансплантат-пиратов подходит к концу. Через несколько дней будет передано в суд. Позвольте, но ведь позавчера оно только-только началось! Я резво переключился на канал точного времени и осел. В центре большого синего циферблата горел календарь: «1 сентября 2075 года». Выходит, я работал… четверо суток?! Я прошел на кухню. Там был полной разгром: распахнутые шкафы, рассыпанные крупы — сахар — соль на полу, баночки из-под кофе и чая и тому подобное. Видимо, это я искал пишу. Я залез в холодильник. Отсюда я тоже уже все съел. Ну и ладно, пообедаю там. И высплюсь тоже. Я вернулся в комнату, чтобы связаться с Куртом. Как дела, друг? Не хочешь сходить завтра в поход со мной?.. Да, скукотища замучила. Занят? Ну, ладно. Придется одному. Или что-нибудь в таком духе. Главное, чтобы завтра меня никто не искал. Я дал себе двадцать четыре часа. С ускоренным временем за пять минут реального времени пройдет год компьютерного. Значит, час — это двенадцать лет. Сутки — двести восемьдесят восемь лет. Я думаю, за это время я уже устану жить. У меня есть электрический будильник. Я воткну кабель в розетку, а его конец присоединю к своему телу. Один из проводов кабеля разрежу и пущу через микросхему будильника — у меня есть схема в «Руководстве по эксплуатации», — а когда пройдет двадцать четыре часа и будильник запищит… Если доктор был прав и метафизики не существует, я просто исчезну, а если нет, то мне придется прожить еще вечность, или две, пока мое тело не обнаружат и кто-нибудь не выдернет вилку компьютера из розетки. А почему бы и нет? Про разум мы вообще мало знаем, и если ему обязательно нужен материальный носитель, то чем компьютерные схемы хуже мозга, который, насколько я понимаю, представляет собой лишь скопление проводов органического происхождения? Не могу сказать, что отдался им без содрогания. В последний момент я вдруг сильно захотел отшвырнуть шлем и оставить все как есть, но потом вспомнил разруху на кухне и то, что кроме меня некому ее прибрать. Одиночество вновь со всей силы навалилось на меня, и я быстро надел шлем. Он привычно охватил голову. Экран компьютера был погашен — к чему он мне? Вздохнув, я активировал программу. Для этого мне нужно было только напрячь силу воли, будто мышцу в центре мозга, если бы она была там (а иногда мне казалось, что так оно и есть). Виртуальная реальность захлестнула меня. Я будто бы кувыркался в ярко-голубом небе, а вокруг плыли огромные трехмерные буквы, и я не помнил, чтобы вводил их: «Где их следы? Где твои следы? Кто найдет их? Кто найдет тебя?» А потом подо мной появился Кэта — светлый городок в зеленых ладонях, — и я мог выбрать любое место, где захотел бы оказаться: свой замок, подземную реку, виллу Кинтариуса, колоннаду, любой дом города или что-нибудь еще. Я выбрал зеленую косу, ограничивающую сияющую бухту Кэта. И это было мое последнее решение в роли создателя. Я стоял на холме, спиной к влажному ветру с моря, трава щекотала ноги, солнце ласкало кожу, а у подножия холма стояли люди, все жители города: и простые обыватели, и владельцы городских заведений; впереди плотной группой стояли Путешественники: Мэйсон и Тотто, Рик и Бенедикт, Конрад и вернувшийся из Путешествия Курт. Чуть в стороне от толпы стоял Андрахий Кинтариус, его темное от загара лицо, как всегда, прорезали глубокие морщины. Все они смотрели на меня и улыбались. Пытаясь улыбнуться в ответ, я почувствовал, как слеза счастья покатилась по моей щеке. Отлично сознавая, что меня никто не услышит, я хрипло прошептал: — Здравствуйте, друзья. Я вернулся. |
||
|