"Кладоискатель" - читать интересную книгу автора (Бочкарев Вадим, Мальцев Владимир Иванович)Глава 1. ИСПАНСКИЕ ОСЬМУШКИОн открыл глаза. Белые стены, белый потолок, свет, льющийся непонятно откуда. Низкая тахта, маленький столик из полупрозрачного стекла. На столике стакан воды, таблетка на крохотном блюдечке. Кусочек картона… нет, визитная карточка. На обороте карандашом написано — «от последствий снотворного». Лицевая сторона — «Владимир Калинин», и номер мобильного. «Чёрт, откуда тут моя визитка? И кто её сделал?» Голова разламывалась. «Значит, снотворное вкололи, — понял Владимир. — А теперь таблеточку дали, чтобы очухался. Нет, мы лучше потерпим». Он попытался встать. В голове застучало, в глазах потемнело. Но ноги слушались, значит, обошлось без переломов. «И за то спасибо», — подумал Владимир. Выпрямился, опираясь на светлую стену. Под рукой — мягкий пластик. Показалось, что пол легко уходит вниз. Через несколько секунд ощущение повторилось. «Что это — глюки? Нет, похоже на настоящую качку… Где я? На море или в самолете?» Вода в стакане чуть заметно колыхалась, поднимаясь слегка на одну стенку, потом — на противоположную. Скорее всего, море, только откуда оно взялось? — Вы правильно догадались, это море. Владимир обернулся. Сзади, сияя голливудской улыбкой, стоял человек, слишком знакомый, неправдоподобно знакомый, сошедший прямо с новостных лент и экранов телевизоров. Павел Каганович, нефтяной магнат, олигарх, владелец заводов, газет, пароходов, стоял напротив и улыбался изо всех сил, лучился приветливостью и заботой. За его спиной открытая дверь, за ней — коридор с ковровой дорожкой, овальными иллюминаторами по стене. Никаких охранников, никакого оружия. — Здравствуйте, — неловко выговорил Владимир. — И вам не хворать, — ответил на приветствие олигарх. — Прошу прощения за захват. Мои люди задержали вас без разрешения… Но для вашей же пользы. Если бы мы не вмешались, вы бы сейчас находились в ФСБ. А там очень плохо, уж поверьте! Каганович рассмеялся, с удовольствием показывая белейшие зубы. — Вижу, что вам нездоровится. Примите таблетку. Не собираюсь вас травить, напротив, ваша жизнь и здоровье представляют для меня огромную ценность. Как-никак, я у вас в гостях. Владимир не успевал реагировать. Голова болит, ноги подкашиваются, рядом скалится мужик из телевизора и несёт какую-то чушь. Перед лицом возникли стакан и блюдечко с таблеткой. «А, хуже всё равно не будет». Таблетка обожгла язык слабой горчинкой, и почти сразу же треск в затылке сменился лёгким шумом. — Да, я не ошибся. Это не вы в гостях, это я в гостях у вас, дорогой Владимир Иванович, на вашей замечательной яхте «Пифагор». Ну, не хмурьтесь. Вам ничего не угрожает, вас никто не обманывает. Яхта подарена вам благотворительным фондом «Пиренеи» в честь праздника. Сегодня 12 октября, день испанской нации. Отличный праздник. Потом посмотрите документы, уверяю, они в полном порядке. А сейчас пригласите меня на палубу! Каганович снова засмеялся, и Владимир тоже невольно растянул губы в улыбке. Конечно, всё это полнейшая шизофрения, бред, галлюцинации. Какие ещё Пиренеи, какая яхта! Последнее, что осталось в памяти — промозглый московский вечер, МКАД и отчаянная попытка оторваться на такси от двух громадных чёрных джипов. Водитель матерится, вцепившись в руль. Из-под колёс взлетают лужи, фонари мелькают, резина взвизгивает. А потом, кажется, удар об отбойник — и всё, тишина. Владимир пошёл за Кагановичем по коридору, приготовившись к худшему. Олигархи, бандиты, ФСБ, пытки, международный трибунал, может быть всё, что угодно, не спрячешься от них, не отсидишься ни в светлой комнатке, ни в тёмном подземелье. Найдут и расправятся. Но олигарх, видимо, не врал — за коридором последовал трап, белые ступеньки, покрытые ковром, а за трапом вспыхнуло, засверкало в глазах, залило всё вокруг до самого горизонта бирюзовое море, подёрнутое легкой рябью. На палубе выстроилась команда — два десятка парней в белоснежных костюмах. Дружно взлетели вверх руки, салютуя Владимиру. — Владимир Иванович, поздоровайтесь с экипажем. Они приветствуют своего капитана и хозяина. — Здравствуйте, — опять неловко произнес Владимир. — Да улыбнитесь вы, в самом деле! Все неприятности позади, даю вам слово. — То есть? Я что, свободен? Каганович вдруг перестал улыбаться. — Абсолютно. Вы можете идти куда угодно. — Куда же я пойду? Я даже не знаю, где мы. — Мы в Атлантическом океане, дорогой мой Владимир Иванович. Вон та тоненькая полоска земли у горизонта — Испания. Байона, Панхон, Оя, а за ней — залив Виго. Нас там ждёт небольшое дело. Так, пустяк, мелочь, несколько минут, всего лишь несколько минут. Вы ведь не откажетесь прокатиться по бухте, полюбоваться видами? А уж после — на все четыре стороны, с документами, с яхтой! Олигарх взмахнул рукой. Команда разбежалась по палубе. Заскрипела лебёдка якоря, рявкнул гудок, застрекотал мотор. Яхта начала разворот, нацелившись на залив. — Итак, дорогой мой Владимир Иванович, мы собираемся бросить якорь в весьма знаменитом месте. Вы, конечно, удивлены, почему, зачем, с какой стати? — Я догадываюсь, зачем. Но не знаю точно. — Молодец! Красавчик, как любит говорить мой телохранитель. Что? Вы не заметили охрану? Ну и ну. Надо будет им зарплату повысить. Хорошо работают. Сергей! Непонятно откуда вынырнул сухопарый мужик неопределённого возраста, в серенькой рубашке навыпуск с мятым воротником, дешёвых джинсах. Таких на любом вокзале в Москве наберёшь сотню. — Слушаю, Паша. — Сергей, хочу тебя познакомить. Это Владимир Иванович Калинин, самый хороший человек на планете. Каганович радостно заржал, а Сергей слегка поклонился и исчез так же быстро, как и появился. — Без охраны такие драгоценности возить нельзя! — Так речь идет о драгоценностях? Догадываюсь, что они в море? — Владимир решился перейти к делу. — Нет и ещё раз нет! Единственная драгоценность — это вы, Владимир Иванович! Ну, ну, не хмурьтесь. Сейчас нам принесут ужин. Вы уже почувствовали голод, а до морской болезни пока не дошло. Самое время отведать крабов. Ужин оказался отличным: не слишком вычурным, чтобы смутить Владимира, и не слишком простым для олигарха. Отбросив салфетку, Каганович объявил брудершафт. — Целоваться не будем, а на «ты» перейдем. Терпеть не могу церемоний. Мешают зарабатывать деньги! За тебя! Владимиру принесли маленькую синюю таблетку ромбиком. — Да не виагра, не бойся! — засмеялся Каганович. — Хотя и виагра тоже есть. Но женщин нет… Хотя и женщины тоже будут. Глотай, это от морской болезни. Не хочешь же ты всех крабов за борт вернуть! Неожиданно и почти молниеносно стемнело. Владимир, попавший в этот рай из вечных сереньких сумерек северной России, потерялся, крутил головой, тёр глаза и никак не мог понять, чего же в конце концов от него хотят. — Володя, ты не напрягайся. Я всё тебе расскажу. Конечно, не просто так я эту операцию затеял. Смею сказать — очень дорогую операцию. Утащить через десять границ человека, за которым одновременно охотятся ФСБ и Лёня Ростовский… Это трудно. Даже для меня. Но ты тут, и не зря. — Так чего вы от меня хотите? — Не «вы», а «ты». Не обижай меня. Давай без формальностей, по-человечески. — Хорошо. Чего ты от меня хочешь? На хрен я тебе сдался? — Вот. Уже лучше. С хренами всегда удобно потолковать о деле. Если бы тебе сейчас дали компьютер, ты сразу бы всё узнал про залив Виго. Но я знаю даже больше, чем Википедия. Расскажу самое главное, идёт? Триста лет назад английский флот атаковал здесь испанский транспорт, перевозивший золото. Была битва. В результате двадцать четыре галеона, нагруженных драгоценностями из Нового Света, пошли ко дну. В общей сложности — три тысячи четыреста тонн драгметаллов. Не считая жемчуга, пряностей и прочей мелочи. Владимир вспомнил: он слышал что-то и про эту бухту, и про эти галеоны. И догадывался уже, зачем нужен олигарху. Но вопросов всё равно оставалось слишком много. — У меня к тебе, Владимир Иванович, предложение, от которого просто неприлично отказываться. — А если я все же откажусь? — Да ты не спеши. Ты и не выслушал ещё, а уже сопротивляешься. Какие у вас в России мозги… промытые, не сказать бы хуже… Начитаетесь бульварных газет, насмотритесь своего первого канала… Конечно, у тебя сейчас в голове крутится, что Каганович — нефтяной магнат, кровопийца, что он захапал народные миллиарды. И ты смотришь на меня волком. И думаешь, что я привёз тебя сюда, чтобы хапнуть золотишка! — А разве не за этим? — Конечно, нет! Мне это золото не нужно. У меня все есть. У меня столько всего, что за тысячу жизней не потратить. А мне, лично мне, надо совсем немного. Не могу я пятьсот брюк носить, мне хватит трёх. — И тем не менее. Охрана, яхты, драгоценности… — Да не люблю я драгоценности! Не покупал их никогда. Посмотри, не ношу ни цепочек, ни колец. Я люблю фотоаппараты. У меня их шесть штук. Сколько они стоят? Не знаю, может, двадцать, тридцать тысяч долларов. Но это же не миллиарды, пойми. — И всё равно, вы владеете миллиардами и распоряжаетесь ими. — Нет. Миллиардами распорядиться нельзя. Сколько я могу потратить за всю жизнь? Допустим, пятьдесят миллионов. А куда я могу деть десять миллиардов? Никуда. Да их и нет в привычном тебе смысле. Это же не куча бумажек, которую взял и потратил, это условная оценка стоимости компании. Её продать очень трудно. И продашь не за хрустящие наличные, а опять за ту же самую условную бумагу, на которой много ноликов. — Это я понимаю. И всё равно, вы распоряжаетесь жизнями, а простые люди — нет. — Как это «нет»? Муж распоряжается жизнью жены, жена контролирует детей, старики зависят от своих отпрысков. Все чем-нибудь владеют, Володя, это не есть безнравственно. Да что мы болтаем о ерунде. Ты почитай лучше на сон грядущий. Каганович отошёл в темноту на пару шагов и тут же вернулся с ноутбуком. — Вот, держи. Прочтешь про испанские сокровища. А в папке «План» найдешь файл про то, зачем мне они, эти груды золота. — И всё же, если я не могу, не хочу?… Каганович снова присел к столику. Помолчал, внимательно разглядывая собеседника. — Ты хочешь узнать, будут ли угрозы с моей стороны. Нет. Не буду я тебя пытать утюгом! Я не рыночный громила. Я хочу мир преобразовать. Ищу себе друга и помощника. И ты не откажешься, потому что у тебя тот же вирус в крови. Справедливость, реформы, общественное счастье… Так ведь? Я знаю и про отца твоего, и про деда. И про твои успехи наслышан. И я предлагаю тебе не богатство, а жизнь, полную смысла. — А яхту всё же даришь. — Яхта — это мелочь. Перегони её в Новороссийск и подари детскому дому. Или утопи прямо тут, пусть врастает в ил вместе с галеонами. Мы, кстати, сейчас над ними. Посмотри… Тебе ведь всё равно, ночь или день, да? Владимир пытался заснуть под мерное покачивание яхты. Чуть слышно шелестел кондиционер, приятнейшая прохлада разливалась по каюте. Над головой светились звёзды — не настоящие, всего лишь фосфорные, наклеенные на потолок, но и это успокаивало, настраивало на философский лад. А в голове непроизвольно крутился прошедший день, пробуждение, яхта, невероятной красоты море, Каганович, ужин на корме, длинная беседа про предстоящее дело. Наконец, прояснилось, как он сюда попал и для чего. Но легче не стало. Яхта бросила якорь в заливе Виго. Рядом чужая земля, Испания. У Владимира никак не укладывалось это в голове. Границ России он никогда не пересекал, хотя саму её, матушку, исколесил вдоль и поперёк. Вообще-то он должен был лежать сейчас на полке в Бутовском морге. В последнее время такие серьёзные ребята взялись его «разрабатывать», что жизнь его не стоила и копейки. Владимир усмехнулся: дешевела эта жизнь постепенно. Восемь лет назад, когда он, едва живой, вышел из больницы, все сто процентов стоимости были на месте. Обычный парень со скучной профессией, молодой, неженатый, чуть старомодный во взглядах и привычках… Владимир нашарил на плече родимое пятно странной формы. Вылитая семёрка, и не бледно-коричневая, какими обычно бывают родовые меты, а почти фиолетовая. Такая же семёрка была у его деда, но дед прожил нормальную длинную жизнь, не воевал, не сидел в тюрьме, женат был один раз и умер в собственной постели в восемьдесят два года… Владимир напряг глаза. Чуть сосредоточился на своих ощущениях, и тут же полыхнул синеватый свет, стены стали прозрачными, за ними проступили трубы и провода, оплетающие каюту. Внизу тянулись рычаги и шестерёнки трансмиссии, за ними лёгкой пеленой угадывался корпус яхты, еще ниже — тёмная бирюза воды, под ней — камни, жёлтые потеки песка. Стайка медуз застыла в ночном море, едва шевеля щупальцами. Владимир глубоко вдохнул, закрыл глаза. Синий свет постепенно гас, контуры далёких предметов растаяли, и через минуту остались лишь каюта и потолок с обойными звёздами. «Попал в историю», — подумал он. — Теперь надо выпутываться, придумывать, как смотаться от этого олигарха. Пока вариантов нет. Каганович не дурак, наверняка просчитал все возможные ходы. Что можно предпринять? Прыгнуть в море и плыть к берегу? Заметят, поймают. Или подговорить команду против олигарха? Фантастика. Он им платит, судя по всему — очень много платит. Разве что грохнуть его стулом по башке». Эта мысль уже не казалась дикой Владимиру при всей его миролюбивости. Последние годы ожесточили его. Вечная погоня, разборки, преследование… Он стал походить на зверя: оглядываться, огрызаться. Даже сны были короткие и злые. Но убивать не имело смысла. И по моральным соображениям, и по практическим. Окажешься, пожалуй, в испанской тюрьме без документов, или на месте Кагановича появится какой-нибудь Рабинович, и всё повторится, только жёстче будет, больнее и бессмысленней. Нет, нет, выхода пока не видно. Нужно тянуть время, прислушиваться, приглядываться, использовать, в конце концов, тот дар, из-за которого и вляпался. Ждать, ждать, а сейчас — спать… Яхта медленно скользила по бирюзовым волнам залива Виго. В километре от берега, усыпанного причалами и отелями, она обогнула остров, напоминающий большую черепаху. Черепаха выставила из воды горбатую спину, белые буруны окружали её воображаемую голову и передние лапы. Ближе к материку остался остров побольше, зелёный, пёстрый от крыш — там гнездились рестораны и пляжи. Яхты покачивались у пирсов. Владимир сидел в шезлонге на палубе и упорно молчал. Ему не хотелось отвечать Кагановичу. Любой ответ был бы неискренним. Сказать «да»? Но это — очень большие обязательства. Конечно, зрение у него особенное, но видит он не так и далеко. А залив большой. Кроме того, есть риск быть обманутым. И даже убитым — в случае неудачи. Или в случае удачи? Да без разницы. Логика подсказывала, что из этой игры не будет выхода. Не позволят выйти. Но как можно отказаться от поиска сокровищ? Как можно упустить такой шанс? Сам по себе Владимир был равнодушен к деньгам и легко обходился без них. Тридцать три прожитых года не принесли ему ни жилья, ни машины, ни семьи, ни стабильности. И он привык к этому свободному состоянию. Но последнее время провел в бегах и научился не отказываться, если предлагают помощь. Тем более, если предлагают изменить мир. Возможную стоимость сокровищ залива Виго трудно было даже представить. Владимир знал цену золота. Больше тысячи рублей за грамм без учёта исторической ценности. Граммы умножались на десять в третьей, превращались в килограммы, и ещё раз на тысячу, и ещё раз три нолика, и получались совершенно невероятные суммы. Ясно было одно — под ногами у них, под тридцатью метрами солёной воды, под десятью метрами ила прячется крупнейший клад планеты, и тот, кто его найдёт, станет самым богатым человеком в мире. Каганович тактично оставил Владимира в одиночестве. Не приставал с вопросами, ничего больше не предлагал. Вообще никого не было видно на палубе. Обманчивое ощущение свободы… Совсем рядом приветливый зелёный берег Испании, апельсиновые рощи, туристический рай. Море спокойное, почти штиль. Доплыть можно, только решиться. — Сергей! — еле слышно позвал Владимир. Из-за спины у него мгновенно появился охранник. Хоть и в мятых штанах, а не дремлет. — Что случилось, Вов? Владимир рассмеялся от этой неожиданной фамильярности. Всё так просто. Вовик, Паша, нормальные пацаны, отличные ребята со стальными яйцами! Они ищут клад. Что в этом такого? О чём тут думать?… — Давай бросать якорь. Под нами что-то есть. Легкое тарахтенье мотора смолкло. Загремела якорная цепь. А на месте помятого Сергея возник Каганович в белом костюме, с белыми зубами и неизменной улыбкой. — Володь, как ты? Не укачивает? Ну и отлично. Значит, будем искать золотишко, да? Что-то разглядел уже? Хватит нам на чёрный день? Олигарх, видимо, очень любил посмеяться, причём больше всего — своим собственным шуткам. — А договор подписать о продаже души? — в тон ему пошутил Владимир. — Обязательно, и только кровью. — Каганович развеселился не на шутку. Но веселье его было лёгким. Он умел исчезнуть и появиться именно тогда, когда это было нужно, умел произвести хорошее впечатление. Наверное, и женщинам нравится… — Нет там ничего особенного. Судно какое-то… Очень старое. И всё. — Драгоценнейший Владимир Иванович! Не буду мешать поискам. Я должен покинуть твою гостеприимную яхту. Слетаю на дождливую родину, там надо кое-что уладить. Ищи пока дублоны, загорай, пей вино. Отдохни. Не напрягайся, пятилетку за три года выполнять не надо. Ты тут хозяин и командир. Сергей поможет. Всем, кто тебе будет мешать, он набьёт морду. Когда я вернусь, устроим бал. Позовём девушек. Ты любишь испанок? Хотя не советую. Страшные. Или тебе из Москвы захватить? Титькастую брать? Или очкастую? Откуда мне знать, может, ты не употребляешь ничего, кроме провинциальных медсестёр! Владимир невольно вздрогнул при этих словах: «Знает? Или просто так брякнул?» Пока Каганович глумился, он увидел, что к яхте на дикой скорости приближается глиссер. Судно почти летело, касаясь воды лишь краешком кормы, а то и вовсе перепрыгивая с волны на волну. Перед «Пифагором», когда уже казалось, что столкновения не избежать, глиссер выписал отчаянную кривую, подняв высокий веер из брызг, практически лёг на бок, и в результате выровнялся, замер в полуметре от борта яхты. За рулём стояла худенькая, тоненькая девушка в белых шортиках и полосатой матроске. Длинные каштановые волосы падали ей на лицо, она смешно морщила нос и трясла головой, откидывая их назад. — Классно, да? — радостно заржал олигарх. — Как в кино! Ну, пока-пока! Каганович легко спрыгнул с палубы в лодку и приветственно взмахнул рукой. Жест начинался как «пока», а заканчивался поднятым большим пальцем. При этом олигарх выразительно посмотрел на капитаншу маленького судна и вопросительно — на Владимира. — О да! — ответил ему Владимир одними глазами и ещё долго смотрел вслед, пока не перестал различать длинные волосы, летающие на ветру. Три дня яхта прочёсывала залив. Плавала вокруг островов, подбиралась к береговым рифам, плавно скользила над отмелями. Погода стояла прекрасная. Заканчивался бархатный сезон. Солнце уже не жгло, но светило исправно, помогая Владимиру рассматривать дно, большей частью илистое. Тёплое океанское течение, скользя вдоль берегов Испании, заносило в залив миллионы тонн зелёных водорослей, и они, отжив своё, оседали на дне многометровым слоем. Сквозь ил видны были и очертания каменных плит материка, и остатки бесчисленных кораблекрушений. Остовы судов, скелеты пушек, проржавевшая оплётка сундуков, якоря, цепи, пушечные ядра, железная мелочь мушкетов и сабель, обросшая ржавчиной и ракушками, занесённая илом на 10–15 метров. Испания, великая морская держава, пять столетий царившая на морях, потеряла здесь многие тысячи своих отчаянных сынов. Золото в заливе искали долго и упорно, но не нашли. По версии Жюля Верна, его обнаружил капитан Немо и свою знаменитую подводную лодку построил именно на эти дублоны. Но Владимир понимал, что это фантастика. Найти клад — даже ещё не полдела. Кроме погружения на 30, 50, а то и на все 100 метров требовались подводные раскопки, машины, способные откачивать ил с огромных территорий. Но и это вряд ли помогло бы кладоискателям, потому что никаких драгметаллов в заливе разглядеть не удалось. Три дня всматривался Владимир в огромное тёмно-бирюзовое кладбище, могильник истории. И не увидел на дне ни золота, ни серебра. Он был твёрдо уверен в этом. Его внутренний рентгеновский аппарат безошибочно отличал золото: оно не окислялось, не вступало в соединения с другими металлами, а никакая грязь, никакой ил не могли остановить взгляд Владимира. На дне покоились мелкие украшения, монеты, была видна отделка на рукоятях ножей и мушкетов. Но сокровищ, всех этих залежей, целых гор из драгоценностей в заливе Виго не было. Один раз яхта остановилась и выбросила за борт радиомаяк, маленький тяжёлый шарик, издававший непрерывный сигнал на определённой частоте. Именно так Каганович планировал отметить все нужные места. Но золота и там не было: Владимир видел лишь останки множества сундуков с характерными коваными ручками, щеколдами, замками. Целая груда барахла, несколько тысяч, может быть — и десятков тысяч, точное количество определить было невозможно. Но сундуки были пусты. И останков кораблей рядом с ними тоже не было. Владимир нарочно приказал опустить в этом месте радиомаяк. Надо же было отчитаться о проделанных трудах. Он не мог поверить олигарху сразу и безоговорочно. Всё его воспитание, весь жизненный опыт говорили, что не может быть Каганович белым и пушистым. Благородный герой ищет древний клад, чтобы спасти свою страну… Заступник народный… Владелец яхт и нефтяных скважин… Хозяин огромной империи со своей полицией, армией, прессой! Способный раскапывать охраняемые территории королевства Испании под носом у береговой охраны! Сторожевой катер лишь один раз повстречался с «Пифагором»: приветственный сигнал и дружеское помахивание руками. Всё схвачено у этого народного заступника, и цель у него одна — урвать. Ожидая возвращения Кагановича, Владимир прикидывал, сколько времени он получит, если олигарх начнёт раскопки на месте, обозначенном маяком. Нужно оборудование. Нужны водолазы. Нужно транспортное судно, ведь речь идёт о тысячах тонн. Дальнейших действий Владимир представить не мог. Он мало знал о возможностях олигарха, мало общался с членами команды. Всё необходимое он получал, негромко позвав незаметного охранника Сергея. Тот мгновенно решал любые вопросы. Но не мог дать всей нужной информации. Предстояло решиться на трудное дело: начать водить за нос Кагановича. Требовалось узнать как можно больше. Необычная способность Владимира видеть насквозь была весьма тяжёлым даром. Восемь лет назад он чуть не умер после первого неожиданного сеанса. Потом таинственное зрение стало более дружелюбным. Он научился вызывать его на несколько минут. Границы видимого расширялись, и сеансы стали не столь болезненными, но всё равно стоили сил. После них кружилась голова, ломило в костях, накатывала волнами депрессия. Никого не хотелось видеть. Наглядевшись до тошноты на тёмные глубины залива, Владимир отлёживался в каюте. И все же случай пообщаться с командой представился. Экипаж попросил устроить стоянку для купания. Капитан объявил температуры: воздух — двадцать четыре, вода — девятнадцать. Владимир, уставший от разглядывания морского дна, участвовать не собирался, но с удовольствием разрешил отклониться от маршрута. Его мутило, чудились силуэты затонувших судов, занесённые илом и грязью, горестные итоги битв, трагедии, лежащие буквально под ногами. Надо было отдохнуть. Он ушёл в каюту, включил ноутбук, в сотый раз завёл запись Кагановича. Хотелось спать, но сон не приходил, только кружилась голова. Сознание пыталось отключиться, но не могло. Яхта долго куда-то плыла, прежде чем раздался гудок, обозначающий остановку. Загремела якорная цепь. Раздались весёлые возгласы: команда, сбросив одежду, прыгала в море. А Владимир вспоминал Москву. Серенький октябрьский дождик, вечные плюс четыре. Мокрый асфальт, зонты пешеходов, серое небо, серые стены, серые одежды… Маленькая пивнушка, где он тихонько сидит в углу, пытаясь окосеть. Получается плохо, пиво отвратительное, стол грязный, настроение — дрянь, такая дрянь, что и не запьянеешь. Будешь сидеть и тупо смотреть, как лопаются пузырьки в стакане. И тут звонок. И на экране мобильника тот самый номер, который Владимир никогда не заносил в память телефона, но помнил лучше, чем собственное имя. Этот номер молчал почти три года. — Это я, Женя. Прости меня, Володя. Прости, если можешь. И опять гудки, и номер больше не отзывается, и где она — бог весть. Жива ли, нет? Гадай вот теперь. Владимир перевернулся на живот и невольно напряг глаза. Яхта стала прозрачной, а под ней — изумительный, ровный золотой песок. Никакого ила, никаких обломков. Светлый, ярко-жёлтый, ровный и чистый пляж лежал внизу. В стороне виднелись плывущие наперегонки матросы. Маленькие стайки разноцветных рыбок висели в толще воды, которая здесь была не грозной, а золотистой и доброй, без тайн. Владимир спрыгнул с дивана и побежал на палубу. На траверзе растянулся шикарный пляж, команда «Пифагора» с наслаждением кувыркалась в море. За пляжем начинался приветливый зелёный остров: несколько лёгких построек, пологие холмы, оливковые рощи, заросли вереска. — Сергей, — позвал Владимир, — где мы? Сергей, как обычно, вынырнул ниоткуда с ироничной улыбкой. Он не купался: видимо, был приказ хозяина не отходить от гостя. — Да остров какой-то. Сан-Мартино, что ли. Спроси лучше капитана. Вон он плывёт, он тут всё знает. Чего не купаешься? Сергей показал на фигуру капитана, подплывающего к берегу, метрах в двухстах от яхты. — А как его? — Газали его зовут. Он не местный, дагестанец. По-русски шпрейхает, так что плыви, допрашивай. Владимир снял одежду и бросил на палубу. Перегнулся за борт. Дно казалось в метре, была видна каждая песчинка. Эх, была ни была, решился он. Разбежавшись в три шага, сиганул «рыбкой» через ограждение и поплыл за капитаном к берегу. Через несколько секунд позади раздался тихий всплеск — Сергей не имел права оставить подопечного. Роскошный пляж тянулся на несколько километров в ширину и уходил довольно далеко вглубь острова, оставаясь таким же ровным, плоским, чистым и пустым. На самом его краю лепились какие-то здания. Но было безлюдно, никаких туристических центров, никаких причалов, как по ту сторону залива. Владимир вслед за капитаном яхты вышел на пляж и растянулся рядом с ним на песке. Особой жары не было, и хотелось не столько позагорать, сколько погреться. — Тебя зовут Газали? — Так точно, командир. — Я не командир. Скорее пассажир. — Как скажете. Газали был молод — не старше двадцати пяти. Говорил по-русски чисто, без кавказского акцента. — Давно тут плаваешь? — Три года. — А как сюда попал из России? — Павел Алексеевич пригласил. Вернее, его кадровая служба. Я на Балтийском флоте служил. Вот в конце службы предложили такую работу. — И не жаль уезжать было? — Откуда? Там жить нельзя сейчас. Война, бандиты. А тут работа серьёзная. — На прогулочной яхте? Серьёзная работа? — Почему же только яхта! У Павла Алексеевича много судов. И танкеры есть, и контейнеровоз, и круизный лайнер. — Платит хорошо? — Он уважает людей. Владимир усмехнулся. Ну да. Уважает. Ограбил полстраны… После этого можно уважать сотню лакеев. За счёт всех остальных. — А это что за остров? — Сан-Мартин. — А почему тут нет туристов? — Тут закрытая зона. Перед выходом в океан два острова. Один к северу в пяти милях отсюда, там национальный парк Ислас Атлантикас де Галисиа. Он туристический, инфраструктура есть, причалы, дороги, туда экскурсии возят. А здесь, на Сан-Мартине, только небольшой военный пост. Никого не подпускают. Но нам можно, у Павла Алексеевича есть специальное разрешение. Пляж отличный, да? — Почему же такая красота пропадает? — Точно не знаю, говорят, остров этот под воду уходит. Будто бы с начала века на шесть метров погрузился. Вот и боятся здесь строить. Владимир почувствовал тонкий холодок, крадущийся по спине. Ещё не догадка, а только тень догадки скользнула и исчезла, как ящерица, оставив в руке обрывок хвоста. Если за этот век — на шесть, то за триста лет могло быть и пятнадцать, и двадцать метров. Что же было на месте этого пляжа? Поле? Песок намыло потом, с годами? А где был берег? По краю бухты? Наверное, обрамлялся рифами, а сейчас они под водой. И если через них перебраться, можно было попасть вот на это ровное поле, пляж, некогда — плоскогорье. Кажется, здесь стоит поплавать и посмотреть… Но вот стоит ли вызывать подозрения у команды? Владимир встал, потянулся, похлопал Газали по плечу: — Спасибо, друг, не буду больше к тебе приставать. Поплавать хочется. Недалеко от берега в воде лениво барахтался начальник охраны. Он не особенно скрывал свое присутствие: приказано не отходить, ну куда ж деваться? Владимир решил проплыть немного в сторону от яхты и посмотреть, что там на дне, точнее — под ним, под слоем песка. Легко сказать — проплыть. Но если ты не слишком сильный пловец, вода довольно прохладная, а лёгкая волна то и дело шлёпает по лицу… Владимир изрядно выдохся, но всё же отплыл метров на триста в сторону. Лёг на спину, восстановил дыхание. Потом перевернулся и напряг глаза. Под ним был слой прозрачной, хорошо просвеченной солнцем воды. Под водой — не больше метра песка. Под песком начинался известняк, точно такой же, как на побережье вокруг. Собственно, берега здесь и представляли собой нагромождения известняка, торчащие из воды. Этот податливый камень многие века служил здесь главным строительным материалом. Но нагромождения камней были не хаотичными. От берега тянулся некий ров, менее плотный, чем остальное ложе, и слегка провалившийся, потому что камни здесь были не спрессованы столетиями, а набросаны кое-как, второпях. Что там, под ними? И вдруг Владимир почувствовал нестерпимый огонь внутри лёгких. Увлекшись, он вдохнул изрядную порцию прохладной солёной воды. Грудь словно взорвалась, в глазах, вместо тёмных очертаний каменной гряды, вспыхнули цветные искры, верх и низ потерялись. Он попытался грести руками, удерживая себя на плаву, стремясь глотнуть спасительного воздуха, но глотнул опять воду. Огонь внутри вспыхнул ещё сильней, так сильно, что терпеть уже было нельзя. И сознание не выдержало — отключилось. Родинка на плече, чёртово пятно, было и у деда. И далее — через поколение. Но предки Владимира носили эти тайные знаки спокойно, без катаклизмов. Род Калининых был дворянским, история его была неплохо задокументирована. Прадед, Илья, в год революции самовольно, без родительского согласия, женился на простой девушке из рабочей семьи. В восемнадцатом у них родился сын, которого назвали Владимиром. Сестра и мать прадеда эмигрировали в двадцатом. Сам же он был весьма ценен для советской власти из-за профессии — разведчик-геолог. Да и не было у него причин ссориться с Советами. Длинные командировки по всей стране, экспедиции. Домой, в Москву, приезжал редко и ненадолго — не до политики, успеть бы с женой повидаться. В воспитании сына почти не принимал участия. Хватился, когда было уже поздно: в страшном тридцать седьмом году сын его бросил университет и объявил, что хочет стать священником. Тогда таких заявлений не прощали, но Калининым неожиданно повезло: семью даже не разделили, а всего лишь выслали из столицы в маленький уральский поселок Подозёрск. Там, под хребтом Ирендык, начиналась стройка убежища для правительства на случай возможной войны. Вскоре посёлок засекретили, убрали с карт. В результате ни войны, ни репрессий Калинины не видели, если не считать репрессией полувековое заточение в уральской глубинке. Здесь и умер прадед Илья в 1969 году. Владимир, дед нынешнего Владимира, избрав духовный путь, добился своего — построил в посёлке церковь и вёл в ней службы. Женился, и единственный его сын Иван повторил бы отцовскую судьбу, если бы не перестройка. Секретный объект в Подозёрске стал хиреть, обрастать левыми фирмочками, выпускать фонарики и автомобильные сигнализации. А в девяносто пятом, когда всё вообще рухнуло, семья разделилась. Дед остался в своем храме, а Иван с единственным сыном Володей, окончившим среднюю школу, переехал в Иваново. — Ну, не шали, давай, открывай глаза… Кто-то несильно хлопал по щекам. Огонь в лёгких по-прежнему полыхал, но воздух вокруг был и можно было дышать. Кто-то склонился над ним… Кажется, Сергей. Похоже, это яхта, большая носовая палуба… Под спиной доски. Внутри всё горит, тошнит… Владимира несколько раз вырвало солёной водой. — Очухался, красавчик! Ну, все путём. Теперь не страшно, будешь жить, — успокаивал его Сергей. Владимира поставили на ноги, вытерли полотенцем, накинули на плечи махровый халат и отвели под руки в каюту. Он опустился на диван и лежал без мыслей, без чувств, без движения. Охранник не уходил. Когда боль в груди немного отпустила, начался кашель. После кашля пришла некоторая ясность мысли, и Владимир решил узнать, что произошло. — Я, кажется, тонул… — Ну да, тонул. Если бы я отстал от тебя ещё метров на десять, ты был бы покойник. И так отключился минуты на три. — Как же это получилось? — А это тебя надо спросить. Ты не собирался утопиться? — Нет, конечно. Хотел поплавать. — Плаваешь ты плохо. Пока Паши нет, больше никуда тебя не пущу. Даже на горшок водить буду. Ладно, давай вздремни. Держи таблетку. Владимир не имел морального права спорить с человеком, который только что его спас. Он проглотил таблетку, лёг поудобнее и, уже отключаясь, пробормотал: — Спасибо, Серёга… Мать Володя почти не помнил. Она была, что называется, непутёвой — работала в клубе, играла на гармони на свадьбах в посёлке и очень быстро спилась, а потом и вовсе исчезла. Ушла в лес и не вернулась. Скорее всего, погибла, встретив на охранной полосе патруль. В окрестностях Подозёрска полно было мест, где ходить не разрешалось: какие-то шахты, засекреченные причалы на озёрах, участки леса с земляными провалами. Исчезновение людей здесь было обычным делом. Странно, но мать не посещала его во снах и не оставила почти никакого эмоционального следа. Гораздо больше помнился дед Владимир, высокий, за метр девяносто, не согнувшийся до старости. Помнилось его рукопожатие, от которого кряхтели даже здоровенные мужики. И его мощный бас, гудевший в храме, как колокол. В нём было нечто магическое, вероятно, передававшееся вместе с таинственной семёркой на плече. Отец почему-то не унаследовал дедовой веры, вырос атеистом и, отчасти, карьеристом. С дедом он не ладил, в Подозёрске ему было тесно и душно, и при первой же возможности он сбежал, согласившись занять пост заместителя директора одной из фабрик в областном центре Иваново, в четырёх часах езды от Москвы. Яхта вернулась к побережью Испании и бросила якорь у того самого маяка, который обозначал груду хлама на дне. Правда, никто не знал, что увидел там Владимир, никто и не имел права спрашивать — все ждали возвращения Кагановича. Олигарх приехал через пару дней и сразу всё расставил по местам. Команда получила заслуженных трандюлей за рискованное купание. Владимир был подвергнут строжайшему допросу. Ему пришлось оправдываться и заверять, что никаких позывов к самоубийству не было, а был лишь несчастный случай. Переутомился, три дня нервного напряжения сказались. В конце концов Каганович успокоился и опять нацепил свою неизменную сияющую улыбку. — Ну ладно, пловец ты хреновый, это мы выяснили. Будем учить. Серёга, кстати, мастер спорта по плаванию, чемпионом Литвы был. Благодаря чему ты и жив. Так что придется тебе с ним в обнимку теперь ходить. Не хочется в обнимку? Меняй ориентацию! Разговор стал шуточным, завертелся вокруг погоды и женщин, но Владимир видел, как внимательно олигарх следит за ним. Он цеплялся за каждую мелочь, за неровный вздох, отведённые глаза, за неловкое движение руки. И весёлые глаза его вспыхивали тайным тёмным огнем. «Вот у кого особенное зрение, а не у меня, — подумал Владимир. — Я могу разглядеть сквозь него спинку кресла, стену каюты, палубу. Но не понимаю, о чём он думает. А он знает всё, о чём думаю я». Он невольно начал разглядывать Кагановича. Светлая рубашка, брюки, ни цепочек, ни колец. Клёпки на рубашке пластиковые. В кармане брюк мобильник, простой какой-то, кажется, «Нокия». В другом кармане кусочек картона, наверное, визитка. У столика стоит кейс. Он с ним пришёл? В кейсе бумаги, ручка, упаковка салфеток, фотоаппарат типа «мыльница». А это ещё что? Коробочка? А в ней… Какая-то печатка, кольцо. Странное… Не золотое. Оно виделось совершенно тёмным, непрозрачным пятном. Удивительная вещь, такие Владимиру ещё не встречались. Любой предмет под его взглядом мог стать прозрачным, превратиться в трёхмерную схему. А тут… Абсолютная, запредельная чернота. Каганович заметил, как вытянулось лицо собеседника. И повёл разговор в обход. — Ну ладно, ладно, друг ты мой дорогой. Забудем. Всякое бывает, все под богом ходим… А вот скажи ты мне, что там, у нас под ногами, зачем ты в этом месте маяк запустил? Что нашёл? Владимир словно разделился пополам. Одна его половина кричала: скажи, что золото тут! Начнутся подводные работы, возня, суета, и ты получишь несколько дней отсрочки, будешь ждать случая, ловить свой шанс и, кто знает, может быть, убежишь, как убегал все последние годы. Но вторая половина думала о той вещице, которая лежала в кейсе у Кагановича. И эта вещица почему-то казалась важнее, чем отсрочка, чем проклятые тонны золота, важнее даже, чем сама его утомительная жизнь. — Ничего не говоришь. И это обидно. Я-то рассчитывал хотя бы на честный ответ. — Здесь нет золота, — неожиданно для себя выпалил Владимир. — Здесь груда пустых сундуков. Золота вообще нет на дне бухты. — Вот это другой разговор. Олигарх не выказал ни малейшего удивления. Казалось, что Владимир всего лишь признался в давно содеянной шалости, о которой и так всем известно. — Ты знал про это? — Конечно. — А зачем же заставлял меня просматривать дно? На кой чёрт мы тут три дня круги нарезали? — Володя, не кипятись. Ради тебя все это делалось. Только ради тебя. — Объясни, я ничего не понимаю. — Да что тут понимать! Я увёз тебя из Москвы, накачанного снотворным по самое не могу. Голодного и напуганного. Ты смотрел на всех, как зверь. А теперь отдышался и начинаешь нормально разговаривать. — Вот так отдышался. Чуть не утонул! Между прочим, из-за того, что слишком много разглядывал дно. — А я тебя не торопил. Я же понятную команду дал неделю назад — балдеть. Хотел, чтобы ты успокоился, перестал оглядываться. И начал нормально работать… — Ага, понятную команду. Ищи золото или иди на все четыре стороны, в сине море с головой. А сам укатил… — Ты тут напрягался, а я там напрягался. У тебя есть результаты, и у меня есть. Надеюсь, оценишь. Олигарх открыл кейс, достал футляр с кольцом. — Ты даже не взглянешь? Обиделся, что ли? А, да, забыл, что ты и так всё видишь. Как с тобой, однако, тяжело. Всех подряд, насквозь… Какое счастье, что я не женщина. А как женщина может это выносить? Любая должна прямо при первой же встрече дать тебе пощёчину и потребовать жениться! Каганович начал трепаться в своем обычном стиле, стараясь, видимо, сгладить некую торжественность момента. Владимир сидел молча и не сводил глаз с футляра. — Всё, всё, молчу, не то по шее получу и подвиг свой не совершу, — заржал олигарх. — Значит, у тебя была информация, что золота в заливе нет. И ты проверял меня на паршивость. — Именно так всё и было. А как же? Нельзя без проверки. Мы ж с тобой великое дело затеваем. — Какое еще дело? Золота нет, значит, нет и великих дел. Каганович, казалось, стал ещё внимательней. Его холодные голубые глаза медленно выворачивали Владимира наизнанку. — Нет, золото есть. Просто оно не под водой. Оно закопано на берегу. И мы его обязательно найдём. Очень скоро найдём. Я проверял тебя, точно. И убедился, что имею дело с надёжным партнёром. Но давай немного отвлечёмся. Погляди вот на это. — Вижу. Странная печатка какая-то. — Друг мой, эта вещичка может оказаться гораздо ценнее кучи испанских дублонов. Смотри… Каганович открыл футляр, достал из него массивное серое кольцо. Похоже, старинное, но рисунок печати совершенно чёткий, не пострадавший от времени, как будто сделанный вчера. Вообще, на вид ничего замечательного, если бы не эта странная чернота, абсолютная непрозрачность, неприступность. — Я выкупил его в новосибирском Академгородке. Сколько заплатил, не скажу, потому что не поверишь. Оно там хранилось в толстом свинцовом сейфе. И всё равно, говорят, целый корпус ловил от него кайф. Глюки были, как будто обкурились все. У некоторых голова болела. А кое-кто от рака вылечился. — Сплетни? — Нет, Володя, не сплетни. Стал бы я такие бабки платить… Солидные документы есть, с подписями лучших учёных. Его пытались просветить. Безуспешно. Анализ по изотопам провели, оказалось, что возраст — пять миллионов лет. Сам понимаешь, тогда с палками-копалками бегали и колец не делали. — Похоже на алюминий? — Не совсем. Это сплав алюминия и скандия. Технологически непонятный даже сегодня. На рисунке — химера, чудовище с головой льва, телом козы и хвостом змеи. — Мне кажется, печать может быть крышкой. Оно должно открываться. — Молодец, хорошо соображаешь. Это крышка. Но открывать её нельзя. — Почему? Химера выскочит и укусит? Каганович совершенно перестал смеяться. Он, видимо, вынашивал какие-то планы, связанные с этим кольцом, рассчитывал, что его можно будет использовать. Но как? Для чего? Что там внутри, такое страшное? — Внутри калифорний. Ты не физик, не понимаешь, что это значит. Калифорний — редчайший элемент. На земле в естественном виде его практически нет. Чтобы его синтезировать, нужен реактор мощностью, как у Чернобыльской АЭС. Цена грамма — миллионы долларов. — Радиоактивный металл? Вот в этом колечке? Бред какой-то. — Дослушай. Если его открыть, нас тут всех зажарит сразу. Сплав не пропускает излучения. Почему — непонятно. Физики в Новосибирске голову ломали. Ничего не придумали. А я решил, что только ты способен с такой вещичкой справиться. — Можно взять? — Держи. Владимир осторожно взял печатку в руки. Покрутил, осмотрел. Попробовал надеть на палец. Кольцо оказалось велико — только на большом пальце сидело крепко. Но ощущений никаких. Интересная штуковина… — Я оставлю его тебе, — сказал Каганович. — Подумай, посмотри пока что. Только уж не ныряй с ним, пожалуйста. Да и без него лучше тебе не нырять… И ещё кое-что есть для тебя. Олигарх достал из кейса фотографию и держал её, повернув изображением к себе. — Я нашёл в России одного человека. Тебе будет интересно. Владимир не мог увидеть обратной стороны фотографии, но сразу понял, что на ней — Женя, его Женечка, потерянная три года назад. — Хочешь меня шантажировать её жизнью? Сильный козырь. — Владимир Иванович! Ты, прости меня, сволочь. Я поднимаю на ноги половину Сибири, бросаю все дела, ищу, — и нахожу! Заметь, только для того, чтобы ты успокоился, чтобы ничего не тянуло за душу. А ты обвиняешь меня в примитивном шантаже! — Где она? — Евгения Александровна живет в Красноярске. Если хочешь, я сейчас позвоню, — олигарх достал из кармана брюк мобильник, — и через восемь часов она будет здесь, на яхте. Быстрее не могу, я же не Хоттабыч, а всего лишь Каганович. — Да, я хочу её видеть. — Нет проблем. Только реши, как тебе её доставить — с мужем, с ребёнком? Или одну? — Что? У неё муж? Ребёнок?… — Да. Смотри. А я, пожалуй, пойду. Если что нужно будет — зови. Каганович аккуратно положил на стол фотографию и исчез. Владимир опустил глаза и никак не мог заставить себя посмотреть на чужое счастье, которое когда-то принадлежало только ему. Женя появилась в его жизни восемь лет назад, после больницы. В больнице ему было плохо, настолько плохо, что не запомнилось ничего. Бред спутался с реальностью, душа расставалась с телом… А когда внезапно выздоровел, тут же ушел домой, не взяв даже больничный. Да он и не был нужен. Тогда Владимир, двадцатипятилетний выпускник университета, работал ночным сторожем в детском саду. Платили копейки, но и не спрашивали ничего. Это был грустный эпизод в его биографии. Молодой крепкий парень, программист, подцепил клещевой энцефалит, а после него — какое-то хитрое воспаление мозга. Отец его, Иван Владимирович Калинин, на волне перестройки сделал политическую карьеру областного масштаба, стал депутатом, планировал для сына блестящее будущее. И тут эта болезнь… Владимир часто бредил, заговаривался. Тогда они с отцом разъехались. Депутат получил служебную квартиру, все силы бросил на её приватизацию. Сыну, правда, помог: оставил свое жильё, устроил в детский сад сторожем, иногда подкидывал денег. Но — сторонился. Владимир стал изгоем. Друзья растворились, при случайных встречах старались не замечать. Знакомые девушки разбежались, как от чумы. Он всё больше погружался в себя, ходил по ночам на работу, днём — в магазин, а в остальное время лежал на диване в пустой тёмной квартире и ни о чём не думал. Так прошло полгода. Была зима, февраль. Серое небо висело низко над городом, Владимир шёл своим обычным маршрутом с работы домой, и глядел под ноги. — Эй ты, длинный! — окликнули вдруг его. Он добавил ходу, не оглядываясь. — Стой, уродина, кому сказали! — Сзади схватили за плечо, развернули. — Куда бежишь, чмо? Владимир увидел перед собой двух парней. Им что-то было нужно от него, но что, он не мог понять. Улыбнулся в ответ. — Что ты лыбу давишь, козёл? Последовало несколько ударов по лицу, в живот, в грудь. Его обшарили, вытащили из карманов деньги и телефон. И прицельно, точно треснули в челюсть. В голове что-то вспыхнуло. Он, кажется, упал, потом поднялся, но не мог понять, где находится, потому что всё вокруг стало полупрозрачным — и дома, и машины, и земля под ногами превратились в контуры. Всё растворилось, смешалось. Владимир видел сквозь стены, сквозь людей, сквозь землю, и это было так страшно, так непривычно, что он отключился. Пришёл в себя уже в больнице. Ему сообщили, что целую неделю он находился между жизнью и смертью, но сегодня, кажется, температура спала и дело пошло на поправку. Потом он отлёживался дома. Отец не приезжал, был очень занят: шла очередная предвыборная кампания. А через пару дней явилась неожиданная гостья — медсестра. Сказала, что её прислали из больницы, полагается провести осмотр. Достала из сумочки фонендоскоп. Владимир оголил торс, дал себя прослушать. Ему и в голову не пришло, что слушают врачи, но никак не медсёстры… Она водила по его груди холодным кружком, прислушиваясь к дыханию, и вдруг начала гладить его ладонью и совершенно по-детски разревелась: «Я так боялась, что ты умрёшь!..» Само собой, плачущую девушку нужно было успокоить. Владимир приобнял её, уткнулся носом в её волосы, вдохнул её запах и неожиданно завёлся. Всё полетело кувырком: одежда, медицинские штуковинки, подушки… Они оказались на диване, он подмял её под себя, поражаясь тому, какое горячее у неё тело, какая маленькая, белая грудь, какая она податливая и гибкая. В самый последний момент девушка тоненько вскрикнула, но не оттолкнула его, наоборот, прижалась к нему отчаянно, отказываясь от себя полностью, доверяясь так, что у него непривычно ёкнуло сердце. Были девушки и до неё у Владимира в Иванове, городе невест. Сколько их было? Неважно. Может, пять, а может — пятьдесят. Но никто не сумел так вскрикнуть, никто так отчаянно не бросился навстречу, отдаваясь и забываясь. Она стала его любовницей прежде, чем он узнал её имя — Женя Самарина, 21 год, выпускница медицинского училища. Он стал её первым мужчиной и понял это сразу. И почему-то, когда безумный натиск ослаб, когда улеглось волненье, она не стала лишней в его доме. Всю ночь он не сводил с неё глаз, не давал ей спать, расспрашивал, рассказывал, и вновь вскипала кровь, и накинутая было рубашка летела прочь, и горячее тело Жени отогревало в нём что-то запредельное, непонятное, страшное даже… Серым февральским утром, крепко обнимая измученную спящую девушку, Владимир понял, что влюбился. Молодая симпатичная парочка. У женщины на руках младенец с пустышкой. Семья… Значит, всё, около них ему нечего делать. И в России нечего делать. Остаётся довериться судьбе и следовать за своим таинственным дарованием — искать клады. И хватит уже сомневаться! Он поднялся на палубу в решительном настроении, нашёл олигарха: — Я готов к настоящей работе, Павел Алексеевич. — Вот и хорошо. Будем начинать. — Сначала давай уладим формальности. — Слушаю очень внимательно. Выполню все твои пожелания, о мой повелитель! — У меня есть документы? — Наконец-то! Первый деловой вопрос за неделю. Давай снова откроем этот кейс. Мы в нём невнимательно копошились в прошлый раз… Они устроились за обеденным столиком на корме, и Каганович, изображая фокусника, начал доставать из кейса документы. — Что это у нас? Ага, твой русский паспорт. Можешь выбросить за борт — с ним ты попадёшь только на нары. Не хочешь выбрасывать? Оставь. Засуши в нем маргаритку. Очень, очень трогательно. Ладно, идем дальше. А это что за корочки? Паспорт гражданина Израиля? На имя Марка Борисовича Успенского? Ни фига себе. Фото кто-то наклеил твое. Провокация! Немедленно позвони на опорный пункт, вызови дружинников. Каганович весело ржал, раскладывая по столу бумаги, наслаждаясь своим могуществом. В чём-то он был действительно равен джинну. — Водительские права. Не по-русски что-то написано, и опять твою фотку приляпали. Так… Вот документы на яхту «Пифагор». Право собственности… Печать нотариуса… А это что? Пластиковые карточки. Раз, два, три. Эх ты! На них циферки. Небось денежки можно снимать. Пойдет Марк в маркет и купит Марк в маркете марки! Скороговорка получается. — Значит, я Марк Борисович? Вот так обозвал. — А что тебе не так? Не Мойша Соломонович, во всяком случае. И потом, это временно. Мы вернёмся в Россию не как просители… И ты ещё будешь Владимиром Красное Солнышко, спасителем земли русской. — Павел Алексеич, если эта яхта и вправду моя… Я хотел бы её продать. — Отлично. Сколько просишь? За сто сундуков с дублонами отдашь? — Да откуда мне знать, сколько она стоит? Надеюсь, что ты поможешь. Каганович внимательно посмотрел на Владимира, сморщил лоб, обдумывая догадку. — Я понял, Володя. Ты хочешь продать яхту, и отправить деньги ей, да? — Да. Владимир ещё раз удивился способностям олигарха. Он и в самом деле видел насквозь, но не стены, а людей. — Тогда поступи по-умному. Если сразу прислать много денег, её вычислят. Начнется слежка, провокации, допросы… Будут через неё искать тебя. — Да, я не подумал. Как же быть? — Очень просто. Яхту оставь в покое. Она для этого не нужна. Помнишь про фонд «Пиренеи»? Если я попрошу… А я убедительно попрошу. Фонд откроет счёт в Швейцарии на имя её ребенка, и до его совершеннолетия она будет получать проценты по карточке. А когда пацанёнку исполнится восемнадцать, он окажется владельцем всей суммы. К тому времени тебя уже не будут искать, ты уже будешь национальной гордостью, может быть, даже премьер-министром… Карточку доставят мои люди. Честно тебе скажу, там за ней приглядывают. Мало ли что, вдруг всплывут старые связи. Не переживай, всё под контролем. Вчера только с губернатором в баньке парился. Обговорил нюансы. Ничего ей не угрожает. Да, большие проценты нельзя платить, заметят. Тысяч сто в месяц… В Красноярске этого за глаза хватит на жизнь. — Не обманешь? — Конечно, обману. Всю жизнь мечтал — урвать тыщ сто, купить «девятку» баклажанного цвета, поехать на дискотеку в Мытищи, снять крутых тёлок из кулинарного техникума! У них же книжки санитарные, значит — не заразишься! Неожиданно отлегло от сердца. Владимир понял, что нужен Кагановичу настолько, что бояться ему нечего. И сомневаться не нужно. Всё будет хорошо. У неё никогда не будет больше проблем. Надо только найти этот чёртов клад. — Ладно, хорош ржать. Поплыли, что ли, за золотом. Каганович мгновенно выпрямился и даже побледнел: — А ты знаешь, куда плыть? — Догадываюсь. — Ну-ка, ну-ка, расскажи, очень я люблю былины и саги в твоём исполнении. — Олигарх снова взял себя в руки, попытался балагурить. — Мы купались около острова Сан-Мартин. Он, как я выяснил, погружается в воду… Первый свой клад Владимир нашёл через месяц после выхода из больницы. У него уже было за это время несколько «сеансов», как он про себя называл проявления неожиданно приобретенного дара. Первый свалил его с ног и чуть не загнал в могилу. После второго была температура, но недолго. После третьего болела голова, а дальше «сеансы» стали приносить лишь усталость. Он научился включать своё особенное зрение в нужном месте и в нужное время: выкидывал всё из головы, напрягал глаза, разглядывая какую-нибудь мелочь, и неожиданно контуры предметов становились расплывчатыми, похожими на трёхмерную схему, и можно было скользить взглядом внутрь, глубже и глубже, рассматривая детали. Постепенно Владимир натренировался, стал видеть довольно удаленные объекты. Не всегда удавалось определить, что именно скрывается под землёй или за стеной дома. Легче всего было распознать плотные контуры металлических предметов, не тронутых коррозией. Жизнь заставила Владимира воспользоваться своим необычным даром. С работы, пусть и копеечной, его выставили за прогулы. Отец предлагал устроиться на госслужбу и иной помощи не обещал. Но это было совсем не то. Предназначение виделось в великих делах, приключениях и бескрайней свободе, и уж никак не в унылой офисной карьере. …Владимир отправился на большой пустырь в центре города, где только что снесли два жилых квартала и начинали строить огромный торговый центр. По пустырю ходили мужики с теодолитом, что-то вымеряли. Месяц назад тут стояли ветхие частные домишки, а сейчас было ровное поле, в несколько раз больше футбольного. Фундамент копать пока не начали. Владимир включил глаза «на полную». Два часа ходил по пустырю, напрягался изо всех сил и даже несколько раз падал в грязь, потеряв равновесие. Под землей лежали тысячи предметов: черепки, крестики, осколки посуды, бутылки, пробки, кружки, мотки проволоки, гвозди, скобы, камни… Практически везде они были рассыпаны в верхнем метре почвы, а кое-где заменяли саму почву, скапливаясь огромными кучами. От разглядывания множества предметов закружилась, а потом зверски заболела голова. Но поиски были не напрасны: взгляд в конце концов наткнулся на металлическую коробку, в которой просматривались контуры монет. Владимир отметил место и ушёл, решив дождаться вечера. Этот апрельский вечер принёс ему неплохую добычу. Он откопал ящичек, обитый почти сгнившей жестью. В нём лежал сверток — в промасленной ветоши скрывались четыре десятка золотых червонцев, массивное кольцо, серьги, нитка жемчуга, истлевшие бумаги. Он тут же ринулся к скупщикам. О последствиях как-то не думалось. Хотелось нормально поесть, выпить, перестать стыдливо прятать глаза перед Женей. Отношения их подошли к опасной черте, и надо было куда-то двигаться. Или решаться на что-то серьезное, или не морочить девушке голову. Если бы это была одна из его прежних знакомых, Владимир не стал бы сомневаться. Гуд бай, крошка, найдётся другая… Но Женей он рисковать не мог. Он заложил серьги, назвав вымышленные имя и адрес. Паспорт у него не спрашивали, но хозяйка ломбарда, пожилая армянка, очень внимательно «сфотографировала» его внешность. Владимир получил от неё восемь тысяч рублей, и уже собирался шагнуть за порог, когда она окликнула его: дарагой, падажди, вот от меня ещё две тысячи, приходи, дарагой, когда захочешь, самую лучшую цену дадим. И был пир, и они провели с Женей чудесные выходные. Уехали на Волгу, в маленький старинный городок Плёс, ходили вдоль ещё не вскрывшейся ото льда реки, ели шашлыки, забирались по скользкому склону на высокую гору и целовались везде — на улицах, на причале, около входа в храм… Он предложил ей выйти за него замуж. Она целый день не отвечала, отводила глаза и отпихивала его маленькими ладошками, когда он слишком горячо начинал приставать к ней. Ответила только вечером, в гостинице, после долгих, утомительно-прекрасных любовных игр: — Я не выйду за тебя, Вов. Но и не брошу тебя никогда. Тогда он ничего не понял. Решил, что не стоит слушать женскую болтовню. Каганович развил бурную деятельность. Яхта была пришвартована к берегу, для передвижения над заливом вызван вертолёт. Через полчаса Владимир оказался вновь у острова Сан-Мартин. Вертолёт прочесал весь затонувший берег, и под метровым слоем песка обнаружились четыре рва — длиной по пятьдесят метров и шириной около четырёх. Три века назад они находились на суше, на небольшом поле, отделенном от моря невысокими рифами. Рвы были рукотворные: известняк, из которого состояло побережье, был разбит и вынут, а после вновь засыпан, только не так плотно, как прежде. Да и куски его были во много раз меньше, чем вокруг, на нетронутых участках. Владимир определил все места раскопов, их GPS-координаты зафиксировали. Он увидел, что в одном из рвов было почти пусто. Вероятно, туда сгружались пряности, украшения, жемчуг и прочая недолговечная мелочь. Три других рва были наполнены золотом. Объёмы клада потрясали — три траншеи, плотно заполненные драгоценным металлом. Даже Каганович, владевший состоянием, сравнимым со стоимостью клада, притих, поджал губы и стал чрезвычайно серьёзен и собран. Владимир, вернувшись с разведки, спустился в каюту передохнуть. На глаза попалась коробочка с кольцом. Он ещё раз рассмотрел печатку, напрягая глаза, пытаясь проникнуть вглубь. И опять — полная темнота. Надел кольцо на большой палец и завалился на тахту. Вертел руку так и эдак, прикидывая, как можно заглянуть внутрь непонятного предмета. Потом задремал. …По ровной глади залива Виго плывёт красная сеть с продолговатыми крупными ячейками. Они с Кагановичем тянут её на борт яхты, а она скользит по палубе, перекатывается через борт и снова уходит в море. «Держи, держи!» — кричит олигарх. Владимир хватается за сеть и видит на ней цифры, к каждой клетке прилагается горсть циферок и каких-то символов. Он пытается разглядеть их, хватает сеть, но она скользит и убегает за борт всё быстрее, и уже утянула за собой матросов. Вот Газали в белой капитанской фуражке скользит по ней, как по катку, катится к горизонту, нет, он катится по пляжу, а пляж тоже расчерчен на клетки. Вот Сергей прыгает из клетки в клетку и тоже кричит: «Держи!» И Владимир старается держать, только в руках уже не сеть, а химера. Она тяжёлая, похоже, золотая, и тянет, тянет на дно, и становится темно… Тьфу, чёртов кошмар. Какая дурь в голову лезет! Владимир аж подскочил на тахте. Протёр глаза. Огляделся. Привычно напряг зрение, проглядывая яхту насквозь. И заметил, что видит гораздо дальше, чем обычно. Вероятно, не стоило класть руку с кольцом под голову… Или, наоборот, стоило? Решил пока оставить печатку на пальце — посмотреть, что будет дальше. А чтобы не пострадать от глюков, попросил охранника держаться поблизости. Сергей только хмыкнул, услышав такую просьбу: — Не переживай, красавчик. Буду тебе родной матерью. Собирайся, пойдём на берег. Паша разрешил прошвырнуться по магазинам. Степень свободы Владимира повысили. Разрешили покинуть плавучую тюрьму, оказали доверие. Сам олигарх умчался встречаться с нужными людьми из высшего генералитета Испании: операция требовала прикрытия. Одновременно в бухту Виго вошел контейнеровоз «Петр Столыпин», принадлежащий Кагановичу, и бросил якорь неподалёку от острова Сан-Мартин. Владимир с удовольствием отправился на берег. Они с Сергеем пообедали, выпили сухого вина, полюбовались морем и женщинами, которых тут было в избытке. Наконец-то можно ходить по твёрдой земле, глядеть на толпы пёстро одетых туристов, слушать их разноязыкую болтовню. На яхте давило не только замкнутое пространство, но и неизменно молчаливые матросы, всё время одни и те же. Мысль сбежать не оставила ещё Владимира, но стала какой-то неубедительной, и он отмахивался от неё, как от назойливой осенней мухи. Бежать было некуда, да и незачем. Впереди прекрасное будущее, великие дела. В конце концов, не случайно же был послан ему этот дар! Он обязательно изменит мир. Начнется новая эпоха, золотой век человечества. Всё, что было потеряно, вернётся к людям и будет служить им. А стартовый капитал уже найден. — Вов, что ты просто так шатаешься? Купи себе что-нибудь. — Сергей неожиданно вернул его с небес на землю. — Купить? А что я могу купить? — Да что хочешь. Оденься по-человечески. Часы купи. Браслет какой-нибудь… Серьёзно тебе говорю, а то Паша тебя уважать перестанет. Тут только Владимир обратил внимание на свою одежду: белые матросские штаны и дешёвая рубашка. Надо же, неделю он ходит в этом смешном наряде! — Серёж, ты помоги мне. Я ничего не понимаю в этих делах. — Ага, опять я должен тебя спасать. Вот свалился на мою голову! Охранник тихо матюгнулся и повёл Владимира по бутикам, что-то попутно рассказывая про коттоны. Матросские шмотки вскоре полетели в урну. Их место занял удобнейший бежевый костюм. Волшебная пластиковая карточка исполняла любые желания, и это начинало нравиться. Сам собой купился телефон с непонятным испанским меню, потом тёмные очки, серебряная цепочка с маленьким католическим крестиком. Сергей предложил купить массивную золотую зажигалку с гербом города Виго. — Я же не курю! — А, ерунда. Сегодня вечером пьянка ожидается. Закуришь. — Что ещё за пьянка? — Паша команду дал. Всем прибыть на борт и приготовиться к разврату. Последовали визиты в парикмахерскую и спа-салон. Владимира стригли, брили, массировали, накладывали маски, тёрли, щипали, попытались даже сделать маникюр. Но тут он послал всех подальше, хотя Сергей, не отходивший от него ни на шаг, объяснял, что разврат — дело серьёзное и без маникюра ему никак нельзя. Потом они ещё долго сидели на набережной, пили кофе, снова разглядывали женщин и громко обсуждали их достоинства, пользуясь тем, что русского тут почти никто не знает. Возвращались на яхту затемно. Она отошла от берега на середину залива, пришлось добираться на моторке. Владимир не узнал судна: «Пифагор» был сплошь увешан гирляндами, связками воздушных шаров, букетами. На носовой палубе появились столики и небольшая эстрада, громоздились колонки. Между столиками прыгал невысокий мужичок с микрофоном и хрипло пел что-то до боли знакомое. Неужели… — Ага, это Архаров, — подтвердил Сергей. — Он у нас всегда поёт. На яхте было множество гостей. «Пифагор» сверкал, светился, вспыхивал искрами. Звенели бокалы. Шикарные красотки призывно улыбались на каждом шагу. Кагановича нигде не было. Владимир обошёл яхту и уже собирался скрыться у себя в каюте, как сзади ему шепнули: не уходи, сейчас он появится, ты тут нужен… Олигарх прибыл на том же самом глиссере. Вечером это выглядело ещё эффектнее — вынырнули на дикой скорости из тьмы, разворот, брызги, и вновь лодка застыла в нескольких сантиметрах от борта «Пифагора». Гости захлопали. В глиссер спрыгнули два матроса, пришвартовали его, помогли подняться на борт Кагановичу и его спутнице. Капитанша, стройная маленькая шатенка, гордо подняв голову, прошла сквозь строй раззолоченных дам. На ней был легкомысленный костюмчик в полосочку, кроссовки, и, кажется, никакой косметики. Владимир решил непременно познакомиться с этой презирающей условности особой. Ждать случая не пришлось — Каганович, не обращая внимания на гостей, подошел к нему с распахнутыми объятиями. Обнял, похлопал по спине, развернул лицом к девушке. — Знакомься, Володя, это Яфа. Мит, Яфа, плиз, хи из Владимир. Рукопожатие было неожиданно крепким, почти мужским. После него неуместны были уже всякие штучки с целованием рук. И комплименты, вертевшиеся на языке, улетучились. А в руках Кагановича оказался микрофон: — Ледис энд джентльмен! Сеньоры и сеньориты! Сегодня великий день! Гран диа, греат дэй! Владимир заметил, что несколько человек протянули к олигарху диктофоны. «Заявление для прессы», — догадался он. — Простите, дальше только на русском. Имею честь сделать сообщение. Сегодня, 21 октября, в годовщину великой битвы, благотворительный фонд «Пиренеи» обнаружил сокровище. Золото с затопленных галеонов! Оно более трёхсот лет скрывалось в глубинах залива Виго. Клад обладает исключительной исторической ценностью, и я попрошу вас быть предельно осторожными в своих комментариях. Прошу не называть никаких координат и не оценивать стоимость клада. Во избежание несчастных случаев. Имею честь сообщить, что в соответствии с испанскими законами половина найденных ценностей будет передана государству. Оставшаяся часть поступит в оперативное распоряжение фонда и послужит высоким целям, которые мы исповедуем. Поздравляю вас! Прошу выключить диктофоны и быть гостями на небольшом празднике. Олигарх демонстративно отвернулся от публики, давая понять, что больше информации не будет. Он снова обнял Владимира и потихоньку шепнул ему: — Водолазы уже расковыряли одну траншею. Подняли образцы. Каганович протянул Владимиру маленькую, но увесистую золотую монету. Она была неправильной формы, напоминала обмылок с тонкими краями. — Испанская осьмушка. Двадцать семь граммов. На одной стороне — крест, на другой — старый герб Испании. Если переплавить в чистый металл, то почти тысяча евро. А если оставить как есть… Первая монета из залива Виго… Думаю, можно и сто тысяч за неё поиметь. — Мы должны поговорить о делах? — Нет, — весело рассмеялся олигарх. — Никаких дел, всё к чёрту! Вино и женщины! Развлекайся! Кстати, составь компанию Яфе. Она ни слова по-русски не понимает, так что можешь рассказать ей что-нибудь нудное. Главное — взволнованным голосом… Каганович манерно поклонился и соединил их руки. А после легко подтолкнул Владимира коленкой под зад и засмеялся, поднимая бокал с шампанским. Владимир понял, что Яфа — подарок, и весьма ценный. И почувствовал, что благодарен весело ржущему олигарху. Нет на свете ничего глупей, чем влюбленная парочка. Причем дуракам непременно везёт — Владимир убеждался в этом сто раз. За Женей он готов был и головой в омут, и на танки грудью, и даже в ЗАГС, хотя последнее, пожалуй, было всего страшней. Он вырос без матери, приглядывать за ним было некому. Дед изредка гладил по голове и совал в карман денежку — на мальчишеские забавы. Отец кормил, покупал какие-то шмотки, но ни учёбой, ни личной жизнью никогда не интересовался. Само собой, при такой жизни главной ценностью для Владимира стала свобода, и ему странно и страшно было предлагать едва знакомой девушке руку и сердце. Но он сделал это. Женя вроде бы и отказала, и в то же время сказала «не брошу». А через неделю потащила к родителям — знакомиться. Её родители жили в маленьком городе Шуя, в 30 километрах от Иванова. Знакомство прошло успешно и очень быстро: отец-алкаш был рад поводу выпить, сходу хлопнул три стопки и начал валиться набок. Измученной матери было не до гостей. Даже толком не перекусив, они с Женей убежали из родительского дома и отправились гулять по городу. Бродили по старинным улочкам с вековыми липами, любовались широким разливом реки с высокого берега. И здесь, на берегу, Владимира вдруг накрыло, яркая весенняя картинка развалилась, показались сероватые контуры, прочертилась глубь земли: остатки свай, срубов, черепки, обломки инструментов и — горсть монет. — Женя, мы сможем найти лопату? — спросил он. — Здесь нельзя копать, это же древний крепостной вал, — напугалась она. — Не бойся, мы совсем чуть-чуть. Они выпросили лопату в Доме детского творчества, где у Жени были знакомые: школьницей занималась тут в драмкружке. Вернулись на горку. И в самом деле, Владимир копнул всего пару раз и вместе с песком выбросил под ноги девушке горсть монет. Яму аккуратно зарыли, засыпали прелой листвой, затоптали. Лопату вернули в Дом творчества и там же, в туалете, вымыли руки, отмыли монеты. Владимир завернул их в платок, все, кроме одной двухкопеечной денежки, на которой хорошо был виден год — 1788-й. — У вас в городе есть антикварная лавка, магазин какой-нибудь, ломбард? — Не знаю даже… Я никогда в таких местах не бывала. — А валюту кто-нибудь продаёт с рук? — Да, около банка всё время сидит мужик, предлагает валюту. — Идём туда. Около банка дежурил молоденький скупщик, худенький, гнусавый, чуть косоглазый. Он заметно побледнел, увидев, что ему предлагают. Долго крутил монету так и эдак, рассматривал шрифт, насечки. Начал знакомиться: — Меня зовут Димон, я тут один работаю. Никто кроме меня в таких вещах не понимает, даже не ищите. И деньги нормальные только я дам. Димон задал сотню вопросов — кто такой, как зовут, где живёшь, где нашёл, есть ли ещё монеты или, может, иконы? Владимир отвечал уклончиво. В конце концов попытался забрать монету из цепких лап перекупщика — или возвращай, или гони деньгу. — О чём ты говоришь? Заплачу. — Сколько? Димон быстро огляделся и, не увидев вокруг никого подозрительного, достал из-за пазухи пачку тысячных. Отсчитал пятьдесят штук и протянул Владимиру: — Больше не могу. И так в убыток беру. Просто для коллекции нужна. Владимир быстро сунул деньги в карман и, не прощаясь, пошёл прочь. — Телефон оставь! — гнусавил вдогонку перекупщик. Они с Женей тут же взяли такси и уехали в Иваново. Всю дорогу она молчала, и только по широко открытым глазам можно было понять, как ей страшно. На «Пифагоре» бушевал праздник. Гремела музыка, по палубе сновали официанты с подносами. Каганович, обнявшись с Архаровым, пел про есаула и коня. А Владимир водил девушку за руку и безостановочно говорил. Они изрядно выпили, и язык его развязался не на шутку. Яфа внимательно смотрела на своего спутника, но ни разу не кивнула — не понимала ни слова. «А это и в самом деле увлекательно», — думал Владимир. Он тащил её за руку по палубе, брал у очередного официанта два бокала шампанского: окей, Яфа, дриньк, за тебя, красавица… И горячо шептал ей в ухо все подряд — про Россию, про себя, про свой неудавшийся роман, даже, кажется, читал стихи Есенина, сбиваясь на каждой строчке. Владимир провёл девушку на самый нос яхты, поставил за фальшборт, имитируя сцену из «Титаника». Она догадалась, подняла руки, как крылья, и в первый раз улыбнулась ему. Он обнял её сзади, прижался к ней. Кровь моментально ударила в голову. Владимир буквально захлебнулся желанием, пробрался рукой под полосатую блузку, нашарив небольшие крепкие грудки с острыми сосками, твёрдый плоский живот. Он медленно сходил с ума и шептал ей на ухо: «Если ты прыгнешь, то и я прыгну, слышишь, красавица, я обязательно прыгну за тобой». Небо над заливом неожиданно вспыхнуло и раскололось пополам. С «Петра Столыпина», стоящего в полумиле от яхты, грянул салют. Это был грандиозный салют, достойный своего заказчика. Огромные цветы распускались в ночном небе, меж ними змеились лианы, ракеты расчерчивали черноту, разлетались тысячами искр, отражаясь в тёмном молчаливом море. Публика аплодировала. — Господа, у нас — день Нептуна! Наптьюн дэй! Кто не знает, что это такое, тому не повезло! — кричал в микрофон Каганович. С правого борта спустили небольшую платформу — она оказалась в метре над морем. Неожиданно появился вертолёт, прожектор прошил тьму, высветив борт и висящую над волнами площадку. Стало шумно, по воде пошла грозная рябь от винтов. Первым в море прыгнул Архаров под всеобщий хохот. Тут же вынырнул, помахал всем рукой и легко поплыл прямо в одежде, огибая яхту. — Господа, ледис энд джентльмен, прошу, велкам, грозный царь Нептун требует жертв! Скидывая пиджаки, на платформу выбрались несколько мужчин, один за другим сиганули в воду с криками на разных языках. Одного раскачали за руки и за ноги и выбросили прямо через борт. Владимир был на особом положении и не опасался за себя и свою спутницу. Их никто бы не посмел бросить в воду. Но он жаждал уединения и потащил девушку в капитанскую рубку. У штурвала дежурил Газали — он понимающе подмигнул и показал пальцем наверх. Пришлось пробираться на второй этаж, потом по узенькой лестнице на крышу. На ступеньках они вдруг начали целоваться, да так отчаянно, что чуть не скатились назад в рубку. Владимир потянул Яфу за руку на крышу. Там стояли колонки и суетился мужик в наушниках. Опять помеха! Парочка с хохотом рухнула на четвереньки и забралась под звукооператорский пульт. А внизу, на палубе, кипело веселье. Каганович обещал за лучший прыжок в море невероятный приз, и мокрые мужики вовсю соревновались, сигая с нижней палубы через борт. К ним присоединились и несколько дам. Каждый прыжок сопровождался хохотом, аплодисментами и взрывами салюта со «Столыпина». — Ху из зэ бест! — орал в микрофон Каганович. Неожиданно вертолёт сорвался с места, дал небольшой полукруг, и начал пикировать на яхту, вращая прожектором. — Спасайтесь! Сэйв юсэлвс! Сальвос! — вопил олигарх. Вертолёт пролетел над самой палубой, чуть не срезав винтами мачту, и окатил публику водой. Теперь мокрыми были все. Толпа начала радостно скидывать с себя промокшие одежды. Официанты носили махровые полотенца, а вместо шампанского на подносах появилась водка и бутерброды с икрой. Вертолёт поднялся выше и осветил всю яхту. — Итак, господа, кто же бест, ху из лучший, кому мы отдадим наш приз? — В руке Кагановича блеснула золотая монета, первая осьмушка из самого знаменитого клада в мире. — Будем голосовать, господа? Вото, амигос? Матросы «Пифагора» к тому времени всех вытащили из воды и вежливо оттесняли от бортов желающих нырнуть ещё раз. На палубе рекой лилась водка, летела в разные стороны одежда, полуголая публика с восторгом растирала друг друга полотенцами. Кое-где растиранье уже перешло в откровенные любовные игры. И вдруг Яфа отняла у Владимира руку, выбралась из-под звукооператорского пульта, подбежала к краю площадки и крикнула вниз: «Стоп, вейт! Май тёрн!» Прежде чем кто-либо успел среагировать, она коротко разбежалась поперёк площадки и сильно прыгнула куда-то в темноту. Луч прожектора осветил маленький гибкий снаряд, пролетевший несколько метров над боковыми палубами и без единого всплеска воткнувшийся в чёрную воду с изрядной высоты. Толпа взорвалась аплодисментами. Владимир сам не понял, зачем ему это, но ноги понесли его вслед за Яфой, он разбежался и с диким криком «Ураааааа!» прыгнул в темноту. Да, не стоит прыгать за женщинами в пропасть! Даже если ты трезв, натренирован и застрахован на миллион долларов. А прыжки спьяну с двенадцатиметровой высоты, в ночное и весьма холодное уже октябрьское море — это чистое безумие. Владимир летел долго, неожиданно долго. Он и не подозревал, что яхта столь высока. Желудок подскочил к самому горлу, ощущение верха и низа потерялось, и он ударился об воду весьма неловко, сильно отбив спину. В воде было абсолютно черно, всё кружилось и переворачивалось. Владимир сделал два-три гребка неизвестно в какую сторону и понял, что попал в западню. Но как следует напугаться не успел: сильные руки схватили его и стремительно потянули куда-то. Он решил, что на поверхность, и не сопротивлялся, стараясь сдерживать дыхание. К его лицу прижали пластиковый загубник от акваланга. Эти штуки Владимир видел на яхте и даже пробовал подышать, правда без погружения. Он потянул в себя солёную воду из загубника, проглотил. Следом за водой пошёл воздух. Несколько капель попали в дыхательное горло, нестерпимо хотелось закашляться, но он дышал и терпел, радуясь про себя, что Серёга такой ловкий. Второй раз уже спасает! Эх, и влетит от Кагановича, крику сколько будет… Владимира тянули дальше и дальше, а поверхности всё ещё не было видно. Наоборот, в ушах характерно затрещало — то есть тянули не вверх, а вниз. Но сопротивляться было бесполезно, и он замер, осторожно вдыхая воздух через загубник. Впереди показались смутные контуры — что-то большое, тёмное. Владимир напряг зрение и увидел очертания подводного судна. Вдруг загубник у него вырвали. Совсем рядом кто-то пытался отдышаться через тот же акваланг. Несколько секунд — и спасительную трубку вернули, маленькая твёрдая ладонь сделала это. Он догадался, чья это ладонь… Водолазы втолкнули их в небольшую шлюзовую камеру. Девушка вцепилась во Владимира, придерживая у его рта загубник. Даже находясь на самом краю гибели, он чувствовал волнение, прижавшись к ней телом, и послушно согнулся, упихиваясь в шлюз. Люк снаружи закрылся, зажглась маленькая лампочка. Вода начала убывать, и через пару минут стало наконец видно, что к чему: лежащий на спине с подогнутыми ногами Владимир, испуганно тянущий воздух из загубника, и верхом на нём Яфа, в промокшей полосатой блузке, с обозначившейся под ней грудью, с аквалангом в руках. |
||
|