"Сердца живых" - читать интересную книгу автора (Клавель Бернар)

16

На следующий день Жюльен дважды виделся с Сильвией — в полдень и вечером. Он пообещал себе непременно поговорить с ней, но так и не решился. Никогда еще девушка не казалась ему такой счастливой. Ее голос, взгляд, улыбка, даже то, как она опиралась на его руку или сжимала ее, — все выражало полноту чувств. И всякий раз, готовясь заговорить, Жюльен представлял себе, как омрачится ее прелестное лицо, как с него мгновенно сбежит выражение радости. И тогда мужество оставляло его. Решимость таяла, как снег под лучами солнца. В тот день, когда он впервые увидел слезы на глазах Сильвии, он ощутил какое-то глубокое и дотоле незнакомое ему чувство. Если он заговорит о своем отъезде, она расплачется. И на этот раз из-за него. По его вине. Нет, он не мог этого допустить.

В полдень он решил отложить разговор до вечера, а вечером сказал себе, что впереди еще целые сутки.

В последний день, когда Жюльен начал после обеда тайно готовить все необходимое для отъезда, ему вдруг пришло в голову, что лучше ничего не говорить Сильвии,

Перед тем как сесть в поезд, он опустит письмо, в котором и простится с нею. Он уже приготовил письмо родителям и после обеда долго сочинял послание к Сильвии. Они часто писали друг другу и обменивались письмами при встрече, чтобы таким способом общаться и между свиданиями. Но сейчас все было не так просто. Жюльен раз двадцать принимался писать и откладывал перо в сторону. Ему мешала мысль о том, что родители Сильвии, быть может, прочтут его письмо. Она постоянно говорила:

— Не пиши мне ни в коем случае. Если вдруг заболеешь или не сможешь уйти с поста, черкни записку и попроси своего приятеля-поэта передать ее мне в руки. Пусть встретит меня, когда я буду возвращаться домой, он может оказать тебе столь небольшую услугу.

Вот почему Жюльен в конце концов решил отдать письмо Ритеру. Но он не хотел говорить товарищу о своем отъезде. Он ничего не хотел говорить. Поэтому он написал ему записку, в которой просил передать письмо и книги Сильвии.

Порвав несколько исписанных листков, Жюльен с трудом заставил себя набросать письмо, которое ему самому показалось холодным и глупым. Он чувствовал себя опустошенным.

В тот вечер они встретились с Сильвией в городском парке. После обеда светило солнце, но с наступлением сумерек легкий туман поднялся с земли. Казалось, между темным садом и фонарями, горевшими перед входом в казарму Друо, повесили прозрачный занавес. Послышались звуки горна, Сильвия сказала:

— Можно подумать, что мы где-то далеко, гораздо дальше, чем обычно.

Она кашлянула раз, потом другой; Жюльен встревожился.

— Пустяки. Должно быть, я немного простудилась, — успокоила она его.

— Я знаю, это случилось в воскресенье вечером из-за мерзкого ветра, дувшего из моих краев.

— О нет. Ветер из твоих краев просто чудесный.

Девушка была чем-то озабочена и немного грустна.

— Не хочу я, чтоб ты болела, — сказал Жюльен.

— Я и сама не хочу. Ведь мама тогда запрет меня дома. И я не смогу видеться с тобой. Раньше, когда у меня появлялась хотя бы красная точечка в горле, мама запрещала мне выходить на улицу. И я была этому только рада. Я читала. Меня оставляли в покое. А теперь, если я заболею, все время буду думать о тебе. И стану плакать. И злиться.

— Дело не в том, что мы не сможем видеться, главное — что ты будешь больна. А я не хочу, чтоб ты болела, чтоб ты испытывала боль.

Жюльен нащупал в кармане письма, приготовленные в связи с отъездом; он не решился оставить их на посту наблюдения.

— Ну, знаешь, такая боль — чепуха, — прошептала Сильвия со вздохом.

В тот вечер было холодно, и она надела широкое пальто, в котором совсем тонула ее тоненькая фигурка.

— Самое главное — чтобы ты не причинял мне боли, — продолжала она почти шепотом, — чтобы мы никогда не заставляли друг друга страдать.

Жюльен только беспомощно повторял:

— Сильвия… Любовь моя… Милая моя девочка… Моя великая любовь.

— Знаешь, мне кажется, они не смогут разлучить меня с тобой, разве только убьют.

— Молчи, любовь моя, молчи.

Он был потрясен. И почти против воли сказал:

— Одна лишь война может нас разлучить.

— Но война идет где-то далеко, мой дорогой. А если она снова приблизится, если тебя захотят послать сражаться, я… я тебя не пущу. Или пойду вместе с тобой.

— Ты же понимаешь, что это невозможно.

Она попробовала пошутить:

— Да ведь у вас даже ружей нет. Армия, которая не воюет, — что может быть лучше? Тебя и ранить-то не могут, разве только ты сам обожжешься, разводя огонь, или оступишься, поднимаясь по лестнице на вашу площадку. А если ты поранишься, я сама стану тебя выхаживать.

— Ты у меня просто прелесть.

— Давай походим.

— Замерзла?

— Немножко, совсем капельку.

— Господи, ты заболеешь, и в этом буду виноват я!

— Если у меня начнется туберкулез, родители не смогут мне ни в чем отказать. И ни в чем не станут мне перечить.

— Не болтай глупости.

— А если я опасно заболею, ты на мне женишься?

— Как ты можешь сомневаться! Но только я не хочу, чтобы ты болела.

— А если бы тебе поставили такое условие?

— Дурацкое условие! — Жюльен поцеловал Сильвию. — Лучше уж я заболею вместо тебя, и ты станешь за мной ходить.

— Если бы твой долгогривый приятель услышал такие речи, он бы сказал, что ты романтик. У него волосы, как у Ламартина, но романтик-то не он, а ты.

— Что касается Ритера, то он умрет не от чахотки, а от цирроза печени. Ему ближе Рауль Поншон, чем Мюссе.

— Ненавижу этого Поншона, — сказала Сильвия. — Пишет одни только гадости. А ты его любишь?

— Я обожаю тебя. И это не позволяет мне никого больше любить… Нисколечко.

Они шли теперь маленькими улочками, обогнули казарму, поднялись до дороги в Порш и медленно пошли по ней. Внизу, у них под ногами, светилась белая дымка — окутанный туманом город.

— Сейчас здесь такой же туман, как в моих краях, — заметил Жюльен.

— Нет, нет, гораздо гуще. Я даже уверена, что сейчас над твоим родным краем светит солнце.

— Ты преувеличиваешь.

— Вовсе нет, там сейчас северное сияние.

— А теперь ты опять стала злюкой.

— Это потому, что я не хочу поддаваться грусти.

Наконец они дошли до улицы Вильнев. Остановились на том же углу, где всегда. Жюльен сказал, что завтра в полдень он заступает на дежурство и освободится только к вечеру. Ему хотелось, чтобы Сильвия успела получить его письмо, чтобы она не терзалась ненужным ожиданием. Прощаясь, девушка сказала:

— Итак, до завтрашнего вечера. Встретимся в городском парке, как сегодня.

Он не нашел в себе силы ответить. И только поцеловал Сильвию. А когда она уже уходила, сжал ее руку, потом расслабил пальцы, и тонкая девичья рука тихонько выскользнула из его ладони.