"Гром небесный" - читать интересную книгу автора (Клавель Бернар)

ЧАСТЬ 1-я

1

Со вчерашнего дня произошло столько всего — я даже не знаю, что и думать. Возможно, я должна принять какое-то решение, но я его не вижу. Нужно всё обдумать, но это так трудно. В конце концов, меня больше ничего не беспокоит. Я просто хочу подождать и ещё немного отдохнуть. Возможно, не будь я тогда такой уставшей, всё повернулось бы иначе.

Надо сказать, что я не спала почти два дня. А ещё я много курила. И голова гудела. Когда я покинула своего последнего клиента, было два часа дня. Марселя не было уже неделю. Вообще, я не люблю, когда он уезжает, но в тот момент я была этому рада — я могла воспользоваться своей свободой и отдохнуть. Вот только есть очень хотелось. И потому прежде, чем подняться в свою комнату, я зашла к Джо купить сандвичи. Я решила, что так будет быстрее, чем заказывать еду из ресторана. Я могла съесть их прямо в кровати, а потом уснуть.

Едва я открыла дверь бара, Маринетта двинулась ко мне.

— Тут сегодня знаменитый Брассак! Иди-ка сюда, позабавишься!

Мне часто рассказывали об этом Брассаке, но я не имела ни малейшего желания его видеть. По крайней мере, сейчас. Со мной всегда так — если я хочу спать, меня ничего не интересует. Но Маринетта настаивала. Я не могла отказаться без причины. А что придумать, я не знала. Я упала на скамейку — в любом случае, это было менее утомительно, чем выдумывать какую-нибудь историю.

Вся компания собралась за столом вокруг плотного широкоплечего типа высокого роста, который уже казался довольно пьяным. Маринетта усадила меня рядом с ним. Я тут же заметила, что он похож на Рэмю[1]. Впрочем, у него был южный акцент, а его жестикуляция при разговоре показалась мне неестественной. Но, возможно, это из-за того, что мне твердили, будто от него разит дешёвым комедиантством. А ещё говорили, что он часто надоедал всем своими театральными анекдотами и бездомными собаками, но лучше было его терпеть, потому что стоило ему немного выпить, и деньги рекой текли из его карманов.

Закончив рассказывать свою историю, он повернулся ко мне.

— Это Симона, моя подруга, — сказала Маринетта.

Секунду он пристально смотрел на меня, а потом сказал Маринетте, что я скроена куда лучше, чем она. Остальные засмеялись, а Маринетта ответила:

— Если хочешь, Брассак, не смущайся. Она почти новенькая.

Он взял меня за подбородок, как старик, разговаривающий с ребёнком, и посмотрел в глаза. От него разило вином. Я уже привыкла к этому запаху, но всё равно он вызывал во мне отвращение. И ещё одна вещь меня смутила. Сначала я подумала, что это из-за его слишком пристального взгляда, а потом поняла, что дело в другом. Что-то в его глазах. Трудно объяснить. Я видела, что он был пьян, но глаза его были совершенно трезвыми.

Это приводило меня в такое смятение, что, когда он спросил о моём возрасте, мне даже в голову не пришло скинуть себе пару лет, как я это обычно делала с клиентами за сорок. Маринетта увидела, что я не в своей тарелке, и поспешила сказать:

— Да, ей 26, но она занимается этим всего шесть месяцев.

Брассак спросил меня, как я до этого дошла, а сам опустил глаза и опрокинул в себя стакан вина. Я до сих пор хотела спать и очень устала, но между тем чувствовала себя уже не так неловко. И потом… я так хорошо знала эту классическую болтовню, что даже не старалась перед ним распаляться. В нашем ремесле частенько встречаются типы, которые просят вас рассказать о своей жизни. Они думают, что они первые, кто задаёт вам этот вопрос. Иногда они и сами начинают делиться с вами своими чувствами и обычно сокрушаются, как это нищета довела двадцатилетних девушек до проституции. Поначалу меня это забавляло. Теперь же я просто не обращаю на них внимание. Всё равно всё заканчивается одинаково, уж я-то знаю, и приходят они к нам совсем не ради удовольствия нас пожалеть. Короче говоря, это часть нашей профессии. У нас так же, как и везде: ловкий торговец расхваливает тот товар, который лучше берут. Мне повезло, я была ещё не слишком потаскана, а потому мужчины охотно верили, когда я говорила им, что я только начинающая. Главное не забыть сказать, что вы «занялись этим ремеслом» из-за несчастной любви. Осознание того, что девушка отдаётся все мужчинам подряд только из-за того, что один из них ей отказал, возбуждает их ещё больше. Когда я закончила говорить, Брассак спросил, нравиться ли мне моё занятие. Я ответила, что нет, но надо же как-то жить. А потом, из-за того, что он раздражал меня своей настырностью, а усталость всё сильнее сковывала мне поясницу, я добавила:

— А вообще все мужики — сволочи.

Все опять стали смеяться. Брассак не засмеялся. Наоборот он стал кричать им, что я права. Затем он повернулся ко мне и поднял руки. Этот жест вызвал у всех новый приступ смеха. Но ему было всё равно, он сказал мне:

— Ты ошибаешься, малыш. Я, Антонен де Брассак, докажу тебе, что ты ошибаешься.

Он заплатил за выпивку и поднялся. Некоторое время он покачивался на одном месте, стараясь удержать равновесие, и когда ему это, наконец, удалось, сказал мне:

— Пойдём, малышка.

Я ответила, что у меня нет времени выслушивать разглагольствования какого-то идиота. Тогда Маринетта прошипела:

— Да иди же, дурёха!

Брассак наклонился к ней через стол. Казалось, он хотел убить её взглядом.

— А ты заткни глотку, рыжая. Если я увожу малышку, то не для того, чтобы с ней переспать. Поняла?… Не для того!

Все, кто сидел за столом, просто помирали от хохота. Я повторила, что мне некогда. Тогда Брассак вытащил из кармана кошелёк и положил передо мной пять купюр по тысяче франков каждая. Я немного поколебалась, а потом взяла деньги и пошла за ним. Повернувшись, чтобы кивнуть остальным, я увидела, какое удивлённое лицо было у Маринетты.

На улице Брассак мне просто повторил:

— Пойдём, малышка, ты не пожалеешь.

Я думала, мы сядем на автобус. Но он пошёл пешком. Я без возражений последовала за ним до вокзала Перраш[2]. Там мы зашли в буфет. Он нашёл свободный столик и усадил меня на скамейку напротив себя. Я замёрзла и, когда пришёл официант, попросила кружку грога[3]. Брассак заказал себе красного вина. Мы выпили. Долгое время Брассак молчал. Свежий воздух улицы немного взбодрил меня, но в зале было много народу, и гул их голосов опять стал меня усыплять. Я уронила голову на стол. Было жарко. Я не спала, но понемногу оцепеневала. Мне было хорошо. Время от времени я открывала глаза. Напротив меня, поставив локти на стол, Брассак продолжал напиваться.

Должно быть, я уснула. Когда я снова открыла глаза, на столе уже стояло три пустых бутылки. Заметив, что я на него смотрю, мужчина начал говорить. Поначалу я его слушала, потому что меня забавлял его акцент, но потом только слышала, не обращая внимания на то, что он говорит. Помню только, что он непрестанно твердил о какой-то блохастой собаке. А ещё несколько раз повторил, что я тоже была бедной собачонкой, которую он спас, и что всем сучкам необходимо щениться. Но его акцент меня больше не забавлял. И вообще я слишком привыкла к пьяным, чтобы подолгу интересоваться чепухой, которую они несут. Кончилось тем, что я снова уснула. Когда он меня разбудил, перед ним стояло уже пять пустых бутылок. Он с трудом поднялся. В полузабытье я пошла за ним. Снаружи было свежо. Был уже вечер. На бульваре Вердан давно горели фонари. Когда мы вошли в зал ожидания, я посмотрела на вокзальные часы. Было полшестого. Я спросила у Брассака, что он собирается делать, и он ответил:

— Не волнуйся. Пошли.

Он продолжал говорить что-то ещё, но слова давались ему с трудом. Моё желание спать всё росло и росло. Как в тумане, я вдруг подумала о пути, который мне предстоит пройти, чтобы вернуться домой. Он казался мне очень длинным. А ещё я подумала о скамеечке в буфете. Она была ближе. Я хотела туда вернуться. Брассак отошёл от окошка кассы. Я неподвижно стояла у входа для пассажиров. Люди задевали меня своими чемоданами. Брассак подтолкнул меня к контрольному выходу, и поток людей вынес меня на платформу. У дверей вагона я заколебалась. Я вспомнила, что ни в коем случае нельзя идти с клиентом куда-то ещё, кроме его дома или отеля. Я всегда следовала этому правилу. Впрочем, сказала я себе, он всё равно пьян, и с ним я наверняка смогу спокойно выспаться. В конце концов, мне всё равно, где спать — у себя, у него или в отеле. И вообще я была такая сонная, что почти не могла думать.

Поднимаясь в вагон, я также заметила, что это не экспресс, а пригородный поезд. Наверное, это успокоило меня окончательно. Как только я села, то сразу уснула.

***

Дороги я не помню. Только гудение, толчки и временами свет, очень быстро пролетавший мимо. Когда мы вышли из поезда, меня тут же разбудил холодный ветер. Было темно. Состав уже ушёл. Я дрожала. Мужчина сжал мою руку и сказал:

— Пошли!

Поскольку я сопротивлялась (сама не знаю, почему), он спросил меня, неужели я ещё не выспалась.

Я огляделась. Несколько человек выходили из вокзала. Служащих не было. Напротив станции, рядом с часами, под лампой светилась эмалированная табличка. На ней красными буквами было написано: ЛУАРА. На часах — без четверти восемь.

Я ничего не понимала. Для меня Луара[4] всегда было названием департамента, а не города или деревни. Должно быть, у меня было очень удивлённое выражение лица, потому что мужчина стал смеяться.

— Чего ты там ищешь? — спросил он. — Думаешь, потерялась?

Я спросила, где мы, и он засмеялся ещё громче.

— Где мы? Да в Луаре, чёрт возьми! Л-У-А-Р-А. Разве не видно?… Вроде жирно написано.

Он громко закашлял, сплюнул в направлении сияющих рельс и добавил:

— Ладно, пошли, мы ещё не добрались.

Понемногу свежий воздух позволил мне прийти в себя. Я задумалась на несколько мгновений, вглядываясь в ночь вокруг нас. Другого источника света, кроме этой лампы, я не видела. На платформе больше никого не было. Так как я дошла с этим человеком так далеко, я подумала, что проще всего пойти спать туда, куда он меня приведёт.

Сначала мы шли по асфальту. Было очень темно, но мы шагали прямо к освещённым окнам, которые иногда скрывали деревья. Дойдя до первых домов, мы свернули направо, на восходящую вверх улочку. Почва стала рыхлой, снопы света — редкими. На мне были туфли на высоких каблуках, и поэтому на каждом шагу я едва не подворачивала ноги. Вскоре, ночь вокруг нас сгустилась. Домов больше не было. Дорога вела всё дальше, и по шуму сухой листвы на ветру я поняла, что по краям растут деревья. Хлопали ветки. Мужчина всё так же держал меня за руку. Пальцы и ладонь его были шершавыми. Вероятно, я сильно сжала его руку, потому что он спросил, не страшно ли мне. Я ответила, что нет, но на самом деле я немного боялась. В любом случае, я боялась не его. Не знаю, почему, но я даже представить себе не могла, чтобы этот человек причинил мне вред.

В какой-то момент мне вдруг смутно показалось, что всё это уже было со мной когда-то, но я слишком устала, чтобы вспомнить, где и когда. Тем временем почва стала более каменистой, и я несколько раз споткнулась. Тогда мужчина остановился и спросил, не устала ли я. Я ответила, что устала и туфли натёрли мне ноги.

— Если ты устала, надо найти машину.

Он остался стоять. По его речи я поняла, что он не так уж и пьян. Я поинтересовалась, много ли нам ещё идти. Он ответил:

— Да, четыре километра. А это тяжело, надо взбираться наверх.

Я вздохнула. Мы вернулись обратно, дойдя до последнего дома деревни. Его ставни были закрыты, но сквозь две щели в форме сердец проглядывал свет. Мужчина постучал, крича при этом:

— Эй, мамаша! Это Брассак, открывайте!

Я смотрела на два этих сердца. Наверное, Брассак тоже на них смотрел. Тоном человека, декламирующего стихи, он произнёс:

— В ночи две души, два солнечных сердца!

Рядом со ставнями открылась дверь. Мы вошли, и я увидела, что это совсем крохотное кафе. Маленькая костлявая старушка со сморщенным лицом посторонилась, чтобы нас пропустить.

Брассак, представив меня, как свою племянницу, объяснил, что я устала и подожду его здесь, пока он не найдёт машину. Он залпом выпил два больших стакана красного вина и вышел. Я попросила грог. Старушка ушла в соседнюю комнату и загремела кастрюлями. Из глубины комнаты донёсся детский голос, ребёнок спросил, кто пришёл.

— Это месье Дюран со своей племянницей, — ответила старушка. — Спи!

Когда она принесла мне большую кружку грога, меня так и подмывало спросить, почему она назвала Брассака «месье Дюраном». Но я этого не сделала, потому что не хотела разговаривать. Стоит только начать болтать со стариками, и их невозможно остановить.

Я до сих пор была утомлена, но спать уже не хотелось. Чтобы убить время, я принялась осматривать зал кафе. Мраморные столики, неудобные стулья и маленький прилавок — зал был меблирован, почти как квартира. Я не привыкла к эдаким сельским бистро, и мне казалось, будто я в гостях у своей старой родственницы. Было любопытно, так как я никогда не гостила ни у какой старой родственницы по той простой причине, что у меня её не было.

Брассак отсутствовал недолго. Машина остановилась перед самой дверью, и он вошёл в сопровождении невысокого мужчины лет тридцати в грязной каске и комбинезоне механика. У него было очень худое узкое лицо с чёрными усами и крайне хулиганистый вид. К тому же он принялся разглядывать меня с головы до ног. Брассак спросил его, что он будет пить.

— То же, что и вы, месье де Брассак.

Сказав это, коротышка растянулся в улыбке, и я готова была поклясться, что старушка подмигнула ему в ответ. Брассак заказал вина. Я всё сидела на том же месте. Облокотившись на стойку, оба мужчины не спускали с меня глаз. Старушка стояла за прилавком неподвижно, немного сгорбившись, спрятав обе руки под шалью из чёрной шерсти. Лицо у неё было, как у мёртвой, только маленькие глаза непрестанно бегали. Её взгляд летал, как муха, от хулигана к Брассаку, и опять ко мне. Хулиган опустошил свой стакан, Брассак отдал ему бутылку, и только я подумала, что мы уходим, как старушка вдруг спросила:

— Ваша племянница приехала к вам на каникулы?… Горный воздух пойдёт ей на пользу, а то она такая бледненькая.

Брассак вытянулся во весь рост. Он окинул взглядом старушку, потом молодого человека, и сказал:

— Не угадали, мамаша. Вы не знаете Брассака. Эта малышка только что потеряла свою мать, больше у неё никого нет, так что я её удочерил.

Затем он пустился в пространные речи, смысла которых я не помню, впрочем, он сам так и не закончил свою мысль. Коротышка опустил голову, давясь беззвучным смехом. Что до старушки, она удивлённо оглядывала мою ярко-красную блузку под меховым манто. Коротышка больше пить не хотел, но Брассак взял ещё два больших стакана вина, которые очень быстро осушил. Когда он говорил старушке «до свидания», то уже едва ворочал языком.

Как только мы вышли, он вдруг повернулся и пробормотал:

— Эй, мамаша! Дайте мне бутылку в дорогу… Малыш вам потом её вернёт.

Затем он устроился рядом с местом шофёра, а я села сзади. Машина была старой тряской розали. Я смотрела на дорогу, освещённую фарами, которая и состояла-то только из поворотов с большими деревьями по краям да глубоких оврагов. Время от времени Брассак прикладывался к бутылке и отрывался от неё, только чтобы выругаться, когда нас подкидывало вверх.

Когда мы подъехали к трогу[5], мужчина замедлил ход, остановился и сказал:

— Я оставлю вас здесь. Не хочу ломать машину.

Брассак ещё более заплетающимся языком спросил его, сколько он должен. Мужчина назвал цену. Брассак заплатил, и мы вышли. Стоя на обочине дороги, мы смотрели, как разворачивается машина. Когда она уже отъезжала, Брассак крикнул:

— Не забудь про бутылку… для мамаши.

Шофёр вылез из окна.

— Хорошо, месье Дюран!

Брассак стал бормотать под нос проклятия вдогонку машине, но красные фары уже исчезли за деревьями.

Ночь показалась мне ещё более тёмной. Одна я бы не сделала и шагу, но Брассак снова взял меня за руку и вытащил на тропинку. Земля была твёрдая, но я спотыкалась об ухабы и, чтобы не упасть, была вынуждена на каждом шагу цепляться за руку мужчины. Вскоре он остановился. Брассак отпустил мою руку, и по скрипу я догадалась, что он открыл деревянную калитку. В ту же секунду тихо заскулила собака, она принялась обнюхивать мои ноги. Брассак заворчал на неё, и собака отошла. Когда он закрыл калитку, мы снова пошли. Земля под ногами была ещё более каменистой. Иногда мне приходилось останавливаться, так сильно у меня болели ноги. Тогда Брассак обнял меня за талию, чтобы помочь идти, хотя и сам едва стоял на ногах. После нескольких шагов он с большим трудом заговорил:

— Тебе не кажется забавным, что я не такой, как все мужчины?

Через пару шагов он добавил:

— Хотя мне ведь тоже есть, чем… И я знаю, как им обращаться…

Он немного помедлил, а потом остановился и притянул меня к себе, пытаясь стащить с плеч манто.

— Чёрт побери, это желание меня никак не покидает!

Я сумела высвободиться, оттолкнув его от себя. Тогда он снова взял меня за руку и пробормотал:

— Прости меня, малышка… Понимаешь… Я немного выпил…

Не знаю, почему я его оттолкнула. Наверное, из-за усталости и из-за того, что я всё больше хотела спать. В тот момент я так и не поняла, зачем он извинился. Ему незачем было это делать. Ведь он уже заплатил.

Мы снова пошли. Ноги меня уже не несли. Если бы не ветер, гулявший меж деревьев, я бы растянулась прямо здесь, на склоне.

Вдали, перед нами, я заметила очень тонкую полоску света. Брассак её тоже увидел.

— По-видимому, — процедил он сквозь зубы, — моя старуха ещё не легла.