"Немецкий орден" - читать интересную книгу автора (Машке Эрих)

НЕМЕЦКИЙ ОРДЕН И ЕГО ПРУССКОЕ ГОСУДАРСТВО

Вот уже много веков ведут свой красноречивый рассказ замки древних орденских земель. Они повествуют о жизни мужественной общины воинов, выразившей себя в своих суровых замкнутых в четырехугольник постройках, начиная с битв, среди которых возникали первые, еще несовершенные укрепления, до выросших на их месте темно-красных стен, которые скрывали внутри себя жизнь немецких орденских рыцарей и обеспечивали их господство извне. Эти замки — свидетели германского порядка и господства, что зиждились на жертвах и крови и сохранялись усердной службой.

Сходным языком говорят и письменные свидетельства, передающие историю германского ордена и его прусского государства. Облекающие их формы мысли и речи прошлых столетий нередко усложняют восприятие, и звучат они несколько туманно на фоне столь однозначных свидетельств памятников из камня. Но кто уловит суть повествуемого старинными хрониками и грамотами, законами и стихами, тому многие источники удивительным образом откроют великий исторический путь. Перед ним развернется строительство немецкого государства, основанного глубокой верой и сильной волей сплоченной обетом мужской общины. Сама форма этой общины была порождением своего времени и жертвой времени пала, но дело ее, что питалось из глубочайших источников народной жизни, пережило и форму, и само время.

Силы, которые способствовали становлению дела общины, отразились в слове. Из него мы узнаем, кто такие были братья, чего они желали, а что вне осознанных желаний преподносила им историческая судьба. Поэтому не следует выстраивать на основе источников того времени полную картину исторических событий, которая позволила бы познать все периоды истории ордена и его государственных учреждений. Куда важнее для нас голоса, позволяющие проникнуть в самую сущность братства и его дела, ощутить те действовавшие и внутри, и вне их силы, благодаря которым немецкое население не покинуло Пруссию даже несмотря на падение орденского государства, а созданная орденом «Новая Германия» осталась неотъемлемой частью Германии в целом.

Продолжительная линия внутреннего и внешнего развития открывается тому, кто ищет присутствия этих сил в старых свидетельствах орденской истории. Она начинается с закона, которому подчинялся орден именно как орден, и ведет нас в Пруссию, где братство в борьбе за христианизацию и подчинение страны столь же следовало орденскому закону, сколь и служению своему народу и империи. Онемечивание завоеванной земли явственно показало, что орден связан со своим народом и действует от его имени. Блеск и роскошь золотых десятилетий вознаградили братьев и переселенцев за целый век борьбы и лишений, но одновременно взрастили в себе новые беды и предпосылки глубокого упадка. На протяжении целого века орден пытался избежать гибели; и хотя эти усилия оказались напрасными, они все же пробудили осознание сохранившегося народного содержания прусско-германской государственности и вызвали к жизни силы сопротивления. Эти силы стали гарантией немецкого бытия на далекой немецкой окраине, обеспечив тем самым возможность нового возвышения.

Письменные свидетельства орденской истории, таким образом, убедительно говорят о сущности и силах единственного в своем роде порождения германского прошлого. Их голоса сливаются в единый хор, и мы начинаем ощущать глубокое единение исторических сил и, одновременно, щедрое многоголосье былого, во всем его величии и расцвете, — детали которого могли бы быть истолкованы неверно или вообще утрачены. Поэтому пока братья и их современники, друзья и недруги, не начали говорить сами, давайте бегло набросаем абрис орденской истории.

Немецкий орден появился в тяжелые для Германской империи времена. Когда в крестовом походе погиб старый император Фридрих Барбаросса, а войско, желавшее отвоевать Иерусалим, стояло перед Акконом, граждане Бремена и Любека основали госпиталь для больных и раненых германских воинов. Сын покойного императора, герцог Фридрих Швабский, покровительствовал этому начинанию и даже завещал похоронить себя в первой госпитальной церкви.

Семь лет спустя смерть, которая столь часто бывала противником немецких королевских фамилий, снова с неожиданной жадностью запустила свою жадную руку в историю империи: лишь 32 лет от роду почил император Генрих VI. Весть о его кончине была достаточно весомой, чтобы заставить войско немецких крестоносцев, вновь собравшееся в Акконе, вернуться на родину. Однако прежде чем немецкие князья снарядили корабли в Германию, они преобразовали госпиталь, основанный в 1190 г. бременскими и любекскими горожанами, в духовный рыцарский орден. Таким образом, 1198 год и является годом основания Немецкого ордена, в названии которого сохранилось также напоминание о его первоначальном назначении — госпитальном уходе за больными. Этой задаче он остался верным и взяв на себя более важные — военную и политическую.

Маленьким и скромным выглядел Немецкий орден на фоне двух своих старших и больших собратьев — орденов иоаннитов, правила которого должны были стать образцом для госпитальной службы нового ордена, и тамплиеров — его правила определили порядок рыцарской службы. Создавались оба более ранних ордена не по национальному признаку, хотя романская окраска и преобладала, и, на первый взгляд, они имели явное преимущество перед Немецким орденом. Истории еще предстояло доказать, что именно благодаря ограниченности национальными рамками, столь очевидно выраженной в названии, Немецкому ордену одному оказались по плечу задачи, связанные с народом и империей, чего другим орденам было не дано.

Статуты Немецкого ордена, регулирующие его внутреннюю жизнь и опирающиеся прежде всего на правила тамплиеров, были утверждены как раз в то время, когда орден уже повел борьбу за Пруссию. Однако они вряд ли отражают что-либо, свидетельствующее о вступлении ордена на собственный исторический путь. Имея в известной мере местный оттенок, окраска его была привнесена с востока, из мира крестовых походов, к которому принадлежало место его рождения и начало деятельности. Но статуты были основным законом жизни ордена, став тем самым реальными предпосылками успеха его государственного развития.

Разделенные на три части — правила, законы и обычаи — статуты орденских братьев составляют духовные и религиозные основания их жизни и дают практические наставления. Орден был духовно-рыцарским, и его члены были поэтому связаны тремя монашескими обетами: целомудрия, послушания и бедности. Именно они определяли историческое влияние ордена и в то же время ограничивали его. В разлуке с домом и родными, без привязанности к женам и детям, братья могли удовлетвориться обетом послушания, в отличие от светских рыцарей, воинов или государственных чиновников. Их дни и ночи, согласно предписаниям, принадлежали ордену. В нем заключалась вся жизнь, и вне его не было ни надежд, ни радостей. Так достигалась концентрация воли, в которой заключались поистине безграничные возможности. Но реализовать эти возможности Немецкому ордену удалось не потому, что его законные основания и сконцентрированная в нем воля, подобно другим монашеским орденам, были обращены им вовнутрь, в конечном счете на себя самого. Скорее он ставил перед собой цель рыцарского служения и сверх того — в качестве решающего шага, остающегося на уровне исторических достижений, — задачу основать и сохранить государство. Так орден стал политической общиной немецких мужей, которая силой меча добыла новые земли для Германской империи и дала немецкому народу новую родину. Завоевывая под знаком насильственной христианизации Пруссию, братья осознали, наконец, свою итоговую цель — построение государства, немецкого и по крови, и по виду.

Политические силы, которые закон ордена высвободил в братьях, вполне узнаются из статутов. Они заключаются, в общем, в обязанности безоговорочного послушания и «отказа от собственной воли», что еще более укрепляло волю общины. Их присутствие ощущается и в строгой общинной жизни братьев, которой они подчинялись в большом и малом, включая общую трапезу, одеяния, спальни. Братское доверие по отношению друг к другу — члены общины даже не запирали свои шкафы — определяло и возвышало их жизнь, делая ее не чем иным, как залогом великой политической силы. Совет «наимудрейших братьев» отнюдь не снимал ответственности с великого магистра, но благополучно уравновешивал возможный произвол одного сформированной волей общины. Понятие служения наполняло всю внутреннюю жизнь ордена, став одновременно главным условием государственного порядка в Пруссии. Должностным лицам надлежало быть более слугами, нежели господами своих подчиненных. Лишь такие чиновники способны были создать государство, воплощавшее в себе на тот момент уникальный для немецких земель внутренний строй.

С другой стороны, орденские статуты выявляют границы исторической действительности ордена. Именно монашеский обет целомудрия не позволял им жить общей жизнью с немецким населением Пруссии, хотя появилось оно именно благодаря ордену; на братьев не распространялись законы мирской жизни, они были лишены тех многочисленных кровных уз, которые соединяли между собой жителей новых немецких земель. В результате неумолимо нарастала напряженность между немецким населением Пруссии и орденом-сюзереном; в конце концов, немецкие поселенцы и их потомки стали воспринимать братьев, происходивших из старых верхне- и нижненемецких земель, лишь как пришлых господ. К тому же Немецкий орден, как и любой другой церковный орден, не способен был долго придерживаться своих первоначальных идеалов, и именно утверждение великих государственных задач создало действительность, которая пришла с идеалом в неизбежное, но и нерасторжимое противоречие. В конце концов полякам оказалось нетрудно оспорить право ордена на существование в качестве суверена. Эта коренящаяся внутри сомнительность его существования в поздний период, а не какой-либо недостаток в личной готовности к борьбе, и должна была привести его к окончательному падению.

Поначалу глубокая набожность и внешняя сплоченность позволили ордену достигнуть крупных политических успехов. Направил братьев на этот путь четвертый по счету великий магистр Герман фон Зальца, возглавлявший орден с 1209 года до самой смерти 20 марта 1239 года. Уроженец Тюрингии, он принадлежал к многочисленным выходцам из Средней Германии, которые именно в начале существования ордена отдали ему свои политические и военные таланты. Лично и как член ордена, жизнь которого была заключена между полюсами монашеского смирения и рыцарских сражений, он оказался вовлечен в мировую борьбу императора и папы. Великий магистр пытался примирить их, чтобы сохранить единство мира, который именно тогда решительно трещал по швам. Посредник между папой и императором, самый верный друг Штауфена Фридриха II, Герман фон Зальца сумел углубить связь ордена с императорской властью, установившуюся в момент его рождения, и использовать эту связь для продления жизни ордена.

Позиция между папой и императором позволила Герману фон Зальца возвеличить орден за счет обоих. Но политический порядок, в который он ввел свой орден, был порядком империи. Это обнаружилось, когда польский князь Конрад Мазовецкий на рубеже 1225 и 1226 годов предложил ордену отвоевать некогда принадлежавшую Польше Кульмскую землю^{12}, отнятую у нее соседним прибалтийским народом — пруссами, и, если удастся их покорить, то завладеть всей их территорией.

Орден только что пережил тяжелое разочарование. С 1211 года он пытался обособить, насколько это было возможно, свое владение в Бурценланде, в Семиградье, полученное от венгерского короля. Попытка оказалась неудачной, поскольку король Венгрии вновь изгнал братьев. Но воля к собственной государственной власти уже пробудилась, и когда мазовецкий князь предложил ордену завоевать земли на дальнем северо-востоке, Герман усмотрел в этом хорошую возможность основать собственное государство. Предложение князя он принял не сразу, но четыре года вел переговоры, прежде чем на Висле появились первые братья с целью борьбы против пруссов. Судя по всему, Герман разъяснил государственно-правовые основы для будущих орденских земель, и императору оставалось их лишь одобрить.

Опечатанная золотой буллой грамота, которую император Фридрих II издал в Римини в марте 1226 года, содержала предложения великого магистра. Права будущего орденского государства строились на основе имперского права. Император предоставлял ордену суверенные права, в частности, право на разработку недр, таможенное или торговое право, которые должны были распространяться на все завоеванные орденом земли, а великому магистру — статус, подобный положению имперского князя. Таким образом, орденское государство, имея собственную государственность, еще в зародыше своем было включено в Германскую империю.

В 1230 году, когда братья только начали воевать с пруссами, они, вероятно, и не подозревали, что границы их государства определятся лишь к концу века. Со времен Германа фон Зальца орден численно очень вырос, но все же не мог осуществить завоевание Пруссии собственными силами. Он вынужден был пользоваться регулярным подкреплением крестоносцев из Германии: те, как правило, оставались в его землях на год или до окончания военных действий. К тому же зимой реки, морские заливы и топи замерзали, что облегчало проникновение на неизведанные вражеские территории, так что образовался почти регулярный ритм боевых действий. Сначала орден продвигался вниз по течению Вислы, затем — вдоль побережья залива, далее на запад и юг, в глубь прусских земель, если военная удача была на его стороне; для закрепления победы на завоеванной территории строился замок. Когда из Германии прибывали новые крестоносцы, продвижение в глубь земель возобновлялось, но пока их не было, ордену приходилось защищаться собственными силами.

Однако с самого начала «собственные силы» не ограничивались лишь братьями ордена. Здесь, как и в Трансильвании, орден с самого начала был связан с наиболее значительным процессом в истории немецкого народа — заселением восточных земель. Оседавшие в этих землях немецкая знать и горожане также оказывали заметную военную помощь.

Рыцари ордена, рыцари и горожане из числа переселенцев, а также те, что ежегодно прибывали из Германии на подмогу, с каждым годом сдвигали границы немецких владений в глубь Пруссии, обороняя их во время мятежей только что покоренного населения (крупнейший из них длился тридцать лет). Орденский летописец, священник Петр из Дусбурга, закончивший свою хронику в 1326 году в Кенигсберге, оставил живую картину того времени. Он писал почти через полвека после трудной эпохи созидания — достаточно близкой, чтобы знать о ней в подробностях, и достаточно уже далекой, чтобы представлять борьбу первых братьев за распространение веры как образец, напоминающий о ней современникам Петра и предостерегающий от ее забвения. При этом почти упускается из вида, что дело здесь заключалось в основании немецкими мужами государства и создании новой немецкой родины; кенигсбергского священника волнует, главным образом, история борьбы духовной общины. Но то, о чем он нам повествует, есть гордая песнь о жертвенности и служении немецких мужчин и женщин, создавших часть немецкого жизненного пространства.

Братья ордена не могли довольствоваться лишь установлением церковной и светской власти над покоренными пруссами. С первых часов существования своего юного государства они стремились к такой форме господства, которая была бы полностью немецкой по крови. Орден вовсе не истреблял местных пруссов огнем и мечом, как это может показаться сначала из сообщений летописцев. Стоит вам услышать непривычное звучание, нередкое для названий мест в Восточной Пруссии, восходящих к древнепрусским корням, и вы осознаете, что здесь сохранилась область расселения прежних пруссов, расово близкого немцам народа. Немцам в редко и неравномерно заселенной стране оставалось достаточно пространства для освоения. Да, самое глубокое оправдание захвата состоит в коренном преобразовании культурного облика Пруссии — тогда его еще только предстояло «вытесать» из этих болот и лесов. Орденский меч лишь прорубал путь к историческому праву немецкого народа на прусские земли. Но затем рыцари ордена заботливо приняли страну под защиту своего административного искусства, горожане со своих рынков по всему миру растянули нити дальней торговли, крестьяне добрались до леса — злейшего врага человеческих поселений; так создавался ландшафт, который по сути своей был исконно немецким, поскольку иного культурного ландшафта в подлинном смысле слова в этой стране еще не было.

Эту задачу, помимо завоевания территорий, тоже взял на себя орден. Опасности военного времени не позволяли немецким крестьянам селиться в незащищенных деревнях, но если они все-таки на это отваживались, эти поселения ждала неминуемая гибель во время великого прусского бунта. Орден, однако, расселял по Пруссии в большом количестве и рыцарские фамилии, которые со своим тяжелым вооружением и свитой оказывали заметную военную помощь и немало способствовали быстрому освоению страны, получая от братьев обширные владения и вкладывая значительные личные средства.

Но с первых дней борьбы за Пруссию для ордена еще важнее, чем привлечение рыцарей-поселенцев, было основание городов. Они возникали преимущественно вслед за орденским замком и были, по сути, продолжением его передовых укреплений. Эти каменные стены или — как в первое время — деревянные заграждения давали неплохую защиту молодым росткам немецкой жизни; торговля приносила необходимые средства для ведения войны, вскоре установились связи со всем миром, и все это благодаря городам.

Торн и Кульм^{13} — первые города, основанные орденом. Значительную часть жителей этих городов составляли бюргеры — выходцы из Силезии: лишь немногим ранее заселенные немецкие восточные земли вообще охотно и помногу направляли в Пруссию своих жителей. 28 декабря 1233 года орден выдал жителям обоих городов их «Handfeste», как называли грамоты об основании. Здесь отмерялись площади городских земель и перечислялись права и обязанности горожан. Однако Кульмское городское право распространялось не только на бюргеров городов Торн и Кульм. Как грамота Фридриха II учредила государственно-правовой статус орденских земель, так Кульмская грамота заложила правовую основу будущего политического и социального устройства. Городским самоуправлению и юрисдикции она оставляла немало свободного пространства. Наследственное право и право собственности благоприятно для нового германского населения были установлены по фламандскому образцу. Раз и навсегда был определен размер военной повинности, оброка и десятины; это серьезно осложнило внутреннюю политику ордена в XV веке, когда нужда заставила его вводить для сословий все новые и новые налоги. Сохранение же за орденом высшего суверенитета свидетельствует не только о том, что орден приступил к осуществлению программы 1226 года, но и доказывает независимость орденского государства от Польши, а точнее — Мазовии, хотя позднее, после финальной битвы с польским соседом, суверенитет Пруссии оказался под вопросом. Единая созидающая сила ордена, государство которого должно было поддерживать сплоченность своего создателя и опоры, ощущалась в постановлениях о единстве монеты, мер и весов. Множественность их в старой Германии была одной из печальных примет государственной раздробленности. Между тем, согласно указу папы, треть земель предоставлялась в собственность епископам Эрмланда^{14}, Помезании^{15} и Самланда^{16}, те, в свою очередь, треть передавали соборному капитулу, а для старейшего епископства — Кульмского — существовало особое положение. Таким образом, единство государства, к которому первоначально так стремился орден, было уже недостижимо. Однако вплоть до самой гибели своего государства орден никогда не выпускал из рук управление всей страной во внешнеполитической и военной сфере.

Как и городам, соответствующие грамоты выдавались деревням или тем, кто брались за основание деревень и становились затем старостами в них — локаторам^{17}, или безетцерам^{18}. Таким образом определялись площадь деревенских угодий, число наделов (гуф), каждый из которых кормил одну крестьянскую семью, размер годового чинша и прочих повинностей, хотя и не каждая грамота могла содержать полный перечень правовых обязательств.

Лишь когда борьба за Пруссию завершилась, наступило время деревенских поселений. Летопись Петра из Дусбурга дополняет стихотворная хроника Николауса фон Ерошин, живо повествующая о том, что прежде должны были переживать горожане-земледельцы, рыцари и немногочисленные еще крестьяне. В первые десятилетия XIV века, когда колонизационная деятельность ордена шла наиболее оживленно, об этих трудностях уже забыли. Медленно двигаясь с запада, орден осваивал под заселение и лесистую местность. Весь процесс колонизации подчинялся строгому плану, благодаря которому между городами и деревнями действительно возникли территориальные и хозяйственные связи. Примеру ордена последовали епископы, капитул и отдельные представители знати, хотя и изменив несколько принципы колонизации.

Последовавшие призыву ордена немецкие переселенцы родом были в основном из Вестфалии и Нижней Саксонии, а также из восточных земель Средней Германии и Силезии. Они не довольствовались овладением единовременно переданными им землями, по примеру родителей, их дети и дети их детей двигались дальше, занимаясь раскорчевкой и благодаря тяжкому труду обретая новую родину. Поэтому, даже когда приток переселенцев из Германии прекратился, освоение земель продолжалось уже за счет нового немецкого населения Пруссии, и его передвижение остановили лишь войны и бедствия XV века, когда ордену во второй половине столетия пришлось вновь обратиться к жителям Литвы и Мазовии. Но немецкую сущность Пруссии эта более поздняя иммиграция изменить уже никак не могла.

Возникнув в Средиземноморье, в мире крестовых походов, орден довольно быстро нашел себе применение вблизи тогдашнего жизненного ареала немцев. Но лишь когда резиденция великого магистра была перенесена из Венеции, где она находилась с момента падения Аккона (1291), в Мариенбург, орденское государство обрело свою гордую столицу. В 1308–1309 годах в результате войны бранденбургского маркграфа из Аскании^{19} Вальдемара с Польшей ордену досталась Восточная Померания, или Помереллия, с Данцигом. Тогда сразу расширилась сфера внешнего влияния орденского государства, что сказалось и на его внутренней жизни. Теперь нижняя Висла уже не была западной границей, а выполняла свою естественную функцию, служа осью орденского государства, экономически подчиненной Данцигу и Торну. Приобретая Восточную Померанию, орденское государство уже не придерживалось исключительно миссионерской установки, и в действие в полной мере вступила естественная закономерность развития государства. Впрочем, она давала о себе знать еще во время завоевания Пруссии, все более и более проступая на фоне миссионерских задач.

В 1237 году Немецкий орден включил в свой состав Ливонский орден меченосцев, и на юго-восточном побережье Балтийского моря возникло немецкое государство, простиравшееся от Померании до Нарвы. В этом государстве росло население, процветали экономика и культура, и, набираясь сил, оно вступило в большую политику, что не могло не вызывать противоречий в отношениях с соседями. В 30-е годы XIV века они привели к войне с Польшей, но счастливым образом разрешились в 1343 году, когда польский король Казимир Великий навсегда отказался от Померании.

Экономические отношения также в конце концов заставили орден активизировать свою политику в Прибалтике. Прусская торговля опиралась на шесть расположенных здесь ганзейских городов, ведущим среди которых был, бесспорно, Данциг; немаловажную роль играли также Торн, Эльбинг^{20} и Кенигсберг. Однако ганзейское право распространялось не только на сами ганзейские города, но и на все орденские земли. Пруссия стала житницей Европы. Помимо зерна, немаловажными предметами экспорта были янтарь, меха, мед, древесина, поташ. А ввозились, прежде всего, фламандские и английские ткани, которые являлись также предметом транзитной торговли. Так Пруссия начала торговать с Северной и Западной Европой, в том числе со Скандинавией, Англией, Испанией и Португалией, а в другом направлении ее торговые связи распространялись на Польшу и Восточную Европу, вплоть до Руси. Орден и сам участвовал в торговле наряду со своими наиболее крупными городами, для этих целей в Мариенбурге^{21} и Кенигсберге даже были учреждены соответствующие конторы. Таким образом братья с выгодой употребляли значительные излишки сельскохозяйственного сырья, особенно зерна, получаемого от собственных производителей ордена, а также от крестьян в виде податей. Однако дух коммерции был опасен для природы ордена. К тому же, начав конкурировать с крупными ганзейскими городами, братья приобретали себе недругов в лице горожан, занимающихся внешней торговлей.

Но с точки зрения внешней политики эти торговые отношения вначале привели к тому, что — с согласия великого магистра, но под собственную политическую ответственность — прусские ганзейские города приняли участие в войне Ганзы с Данией, которая завершилась в 1370 году победоносным Штральзундским миром и возможностью контролировать пролив Зунд. Но поскольку за политикой ганзейских городов стоял орден, то в результате и сам он оказался на Балтийском море с оружием в руках. Желая покончить с пиратскими нападениями, в 1398 году Немецкий орден захватил остров Готланд. Это была не слишком длительная акция, однако и она показывает, как по мере роста орденское государство с необходимостью вынуждено было вступить на заманчивый, но опасный путь сильной внешней политики.

Традиционную борьбу против язычников братья продолжили в литовских войнах, которые начались, едва были усмирены прусские племена. Весь XIV век заполнен военными походами против жемайтов и вверх по течению Мемеля^{22}, в сердце литовского государства. Как и во времена прусских войн, из Германии и других стран на подмогу прибывали крестоносцы, чтобы помочь братьям в борьбе с язычниками. Но как изменилась теперь сама сущность этих крестовых походов! Европейцы давно утратили пыл, свойственный крестоносцам прошлого. Князья и рыцари, прибывавшие теперь в Пруссию, чтобы выступить с орденским войском против литовцев, жаждали лишь рыцарских игрищ. Поход против язычников превращался в турнир, на котором и противник достоин был уважения, немыслимого прежде. Оруженосец, который хотел быть посвященным в рыцари более достославным образом, нежели во время мелких распрей у себя на родине, отправлялся в Пруссию. А такой правитель, как герцог Альбрехт III Австрийский, и вовсе прихватил с собой поэта, который должен был воспеть поход в стихах.

Вирши Петера Зухенвиртса весьма наглядно повествуют о блеске ордена, о тяготах перехода через дикую местность и о гордости юных рыцарей, которые приняли посвящение после весьма незначительного с военной точки зрения похода, хотя его стих и не говорит почти ничего о той серьезности, с которой орден должен был относиться к войнам с литовскими племенами. Братья нуждались не только в идеологическом оправдании своего существования. Они взяли на себя большую задачу — ослабить давление, оказываемое жемайтами на полосу земли между Пруссией и Ливонией, и расширить эту полосу, чтобы ливонское государство не было оторвано от прусского. Неудача этого замысла доказывает, насколько он был верен по сути. Осуществить эти планы посредством развития внешних и внутренних связей оказалось для ордена уже невозможным, и последствия этого до сегодняшнего времени ощущали прибалтийские немцы.

Интенсивная внешнеполитическая и торговая деятельность совпала с периодом максимального богатства. Поздним поколениям времена Винриха фон Книпроде казались величайшим расцветом ордена. На самом деле, блеск, озаривший Пруссию второй половины XIV века, кажется еще ярче на мрачном фоне поражения при Танненберге^{23} и экономического и политического упадка времен войны с польско-литовской унией.

Орден достиг зрелости. Полтора века войн и трудов принесли братьям щедрый урожай. Орденские замки достигли художественного совершенства. Блеск и величие этого периода воплощает в себе Мариенбургский дворец великого магистра, который был достроен к концу XIV века. В счетах орденского казначея мы не можем не обратить внимания на имя зодчего Николауса Фелленштейна. Судя по всему, именно под его влиянием сложился внешний облик дворца великого магистра и других построек того времени. Но как в ордене не индивидуальное, а лишь община имела ценность, так и великие строители орденских замков, за редким исключением, оставались безымянными.

К концу века окончательно сформировались не только искусство или хозяйство ордена, но и его административная система. И хотя орденские чиновники вовсе не уходили каждый год в отставку, чтобы отчитаться за свою деятельность, как было предусмотрено статутами, однако любая смена должностных лиц предоставляла возможности для подробнейшего финансового отчета. О столь педантичном контроле долгов и наличности можно судить по финансовым и инвентаризационным отчетам, содержащимся в большом расходном журнале, позволяющем нам заглянуть в кухню и подвал, на двор и в хлев, в казну и в арсенал орденских замков. И повсюду обнаруживаем мы богатство, порядок и боевую мощь.

Ярчайшим образцом административного искусства являлось, пожалуй, центральное казначейское управление в Мариенбурге. Казначейские расписки представляют для нас исключительный интерес, раскрывая до мелочей жизнь резиденции великого магистра, но не затемняя при этом и существенный политический контекст. Например, в расписках фигурируют суммы, уплаченные в 1402 году за приобретение Новой Марки. По рассылке соколов во все европейские страны можно судить о размахе дипломатических связей, которые поддерживались с помощью относящихся к рыцарскому этикету подарков. Мы узнаем, из кого состоял двор великого магистра: слуги, скрипачи, придворный шут, в котором глава ордена нуждался в это время не меньше, чем какой-нибудь светский князь. Серебро, золото и янтарь превращались в церковные и мирские украшения. Но за этими скупыми и сухими строками банальных счетов из казначейской книги проглядывают блеск и величие великого государства, роскошь рыцарской жизни.

Однако они не в состоянии скрыть от нас грядущие опасности. Был ли орден по-прежнему верен себе? Может быть, торговля и рыцарское жизнелюбие слишком далеко увели орден от его первоначальной природы? В стране уже раздавались жалобы на орден. Представители дворянства и бюргерства, рядом с которыми духовенство занимало особое место, не скупились на упреки, которые со временем звучали все настойчивей. Они свидетельствовали об узости тогдашней сословной политики, которая была направлена против «чужеземцев», против пришлых из других германских земель, будь то братья или другие лица, имеющие отношение к ордену. Однако эти упреки свидетельствуют также и о том, что большая напряженность возникала и в отношениях Ордена с давно уже сложившимся населением Пруссии. И причина ее крылась в самой природе духовного ордена.

Судьбе было угодно, чтобы эти противоречия между орденом, игравшим роль сюзерена, и сословиями (в Пруссии они были обострены в силу необычной природы этого самого «сюзерена», в остальном же являлись лишь частью большой конституционной борьбы, которую вели эти политические силы во всех германских землях) трагическим образом совпали с угрозой извне. Уния, заключенная между Польшей и Литвой в 1386 году и принесшая великому князю литовскому польскую корону, окружила орденское государство вражеским кольцом, давлению которого оно тщетно пыталось противостоять. Война 1409–1411 годов была попыткой освобождения — справедливой, но потерпевшей неудачу ввиду превосходящей силы противника. В битве при Танненберге орден потерпел поражение, которое было бы окончательным, если бы не комтур Швеца Генрих фон Плауэн, который успешно оборонял Мариенбург, а вместе с ним и все государство.

Первый Торнский мир^{24} 1411 года наложил на братьев тяжкие финансовые обязательства, однако не затронул территорию государства. Избранный между тем великим магистром Генрих фон Плауэн тщетно пытался высвободить для сопротивления оставшиеся силы ордена и страны. Учредив Совет земель — ландесрат, он готов был привлечь сословия к управлению государством. Братья же не усмотрели в этом требования времени и сместили с должности человека, который мог бы учредить в государстве новый порядок и продлить тем самым его жизнь.

Таким образом, противоречия между орденом и сословиям только усугублялись. Спустя несколько десятилетий в отношениях между отдельными конвентами и великим магистром возник тяжелый внутренний кризис; сословия, во главе которых стояли крупные города, создали Прусский союз, ставший вскоре чем-то вроде оппозиционного правительства. Напрасно братья призывали против союза имперский третейский суд. На вынесенный приговор представители сословий ответили изменой, подчинившись в 1454 году польскому королю.

Битва при Конице — единственное по-настоящему значимое военное событие за всю 30-летнюю войну — свидетельствует о том, что мужество и сила ордена и его сторонников были сломлены. Однако их подточил не внешний враг — польский король, а желавшие конца орденского господства сословия собственной страны, во главе которых стояло немецкое бюргерство Данцига и Торна. Совершенно бесполезные переговоры 1465 года на косе Фрише-Нерунг^{25} между сторонниками ордена и его противниками во главе со ставленником польского короля губернатором Штибором Банзенским, сменившим на этом посту своего старшего брата Ганса, показали, что сословия рассчитывали с помощью польского короля изгнать орден, чтобы потом самостоятельно править Пруссией. Они и не подозревали, как правы были сторонники ордена, предостерегая их от передачи Пруссии в руки негерманских властей.

Ордену грозила опасность, и он имел полное историческое право на последнюю битву. Пока такие люди, как мариенбургский бургомистр Бартоломеус Блуме, во имя верности сюзерену готовы были идти на эшафот, он мог и должен был продолжать борьбу за свое государство. Братья и тогда не отказались от борьбы, когда по условиям второго Торнского мира 1466 года орден лишился своих самых богатых и наиболее онемеченных земель.

Только теперь, сопротивляясь гибели, орден постиг последний смысл своей истории и своего предназначения. Из крови лучших представителей немецкого народа выросла Новая Германия. Из-за эгоистичности сословий немцы могли навсегда утратить этот кусок родной земли. Тогда братья призвали на помощь императора и империю. Они снова и снова напоминали, что империя имеет обязательства по отношению к отдаленным немецким землям. Но они взывали напрасно. И сама империя пришла в упадок. Император воевал в Нидерландах, стремился укрепить власть своего дома в Венгрии и Богемии. Не помогло существенно и избрание великими магистрами немецких князей — сначала герцога Фридриха Саксонского, а затем маркграфа Альбрехта Бранденбургского.

Брошенный на произвол судьбы империей, осаждаемый собственными подданными, испытывающий угрозу самому своему существованию со стороны большого враждебного государства, орден не мог предотвратить падение своего господства. Он не мог изменить свою форму, а потому гибель его государственной жизни была неизбежна. Последний великий магистр ордена Альбрехт Бранденбургский принял учение Лютера и в апреле 1525 года в Кракове получил Пруссию в качестве светского герцогства из рук польского короля.

С этого момента орденское государство перестало существовать. Борьба ордена против государственного упадка была тщетной, однако в ней был свой непреходящий смысл. Только это сопротивление пробудило осознание того, что в Пруссии речь шла о защите самой немецкой жизни, и что действительно сохранились силы, не желающие поддаваться жестокой судьбе и чужеземному владычеству, и они остались живы до тех пор, пока не пришло время для нового строительства. Символом глубочайшего значения кажется тот факт, что одновременно с герцогом Альбрехтом, завершившим борьбу ордена, лен получили и бранденбургские Гогенцоллерны. Тем самым в час гибели были заложены предпосылки для будущего расцвета Пруссии при великом курфюрсте и его преемниках. Поэтому, по сути своей, последний отрезок истории ордена в Пруссии — это не история гибели, а история противостояния неизбежному концу, которое несло в себе ростки новых возможностей. Незадолго до гибели орден осознал свое предназначение в служении народу и империи, и, уже сопротивляясь неминуемому краху, он пробудил бессмертные силы немецкого народного духа, семя которого он некогда бросил в прусскую землю.