"Бегство от свадьбы" - читать интересную книгу автора (Монт Бетти)

Глава шестая

Анабель противилась исповеди и хотела ее, Противоречие злило.

Всем существом девушка сопротивлялась насильственной заботе о ней этого большого, сильного человека. Она рывком села на постели, спустила длинные, изящные, затянутые в шелковые чулки ноги на пол. Краска сбегала и возвращалась на нежные щеки. Ан решительно оттолкнула руку Бена, когда тот попытался уложить ее в роскошную кровать под балдахином.

— Нет! Не заставляй меня! Бывают моменты, когда ты меня просто приводишь в ужас. Ты заполняешь собой все, не даешь мне возможности даже вздохнуть, постоянно пытаешься руководить моей жизнью, никогда не спрашиваешь меня, что я хочу делать, а только отдаешь приказы, принимаешь за меня все решения!

Она вскочила и быстрым шагом прошлась по комнате, так же, как совсем недавно Бен. Девушка не замечала окружающей обстановки, шагала по толстому ковру из угла в угол, склонив голову и нахмурившись от тяжелых раздумий. Черные волосы упали на бледные щеки.

Так что же — рассказать ему? Сможет ли она вынести собственную исповедь? Бен запрезирает ее, возненавидит. Тогда многие презирали Анабель. Она не в состоянии забыть те взгляды; снисходительная брезгливость людей наложила отпечаток на всю ее жизнь. Так не хотелось увидеть такое же выражение в глазах жениха.

Но, может быть, у него будет другая реакция? Какая? Ан знала его недостаточно хорошо даже для того, чтобы строить предположения на этот счет.

Девушка резко повернулась, чтобы увидеть его лицо, голубые глаза смотрели вопрошающе:

— И еще одна вещь… Я ведь в действительности совсем не знаю тебя, не так ли? Ты втянул меня в эту помолвку прежде, чем у меня появилась возможность узнать тебя. Наша помолвка мне всегда представлялась чем-то нереальным. Ты только что сказал, что тебе не до игр. А чем, спрашивается, ты занимался все эти месяцы, как не играл со мной? Понарошку помолвлена, по-игрушечному выйду замуж… Ты никогда не рассказывал мне о себе и своих чувствах. Я не знаю, что ты любишь, чего хочешь, что ощущаешь. Да ничего не знаю!

Бен тоже поднялся и стоял теперь в двух шагах от нее, мрачно хмурясь.

— Ты никогда и не проявляла никакого интереса. Взяла бы да спросила. Почему же не спрашивала?

Все так. Тут не поспоришь.

— Но мы никогда толком не разговаривали. Как я могла задавать личные вопросы, если мы не касались личных тем?

Бен спокойно спросил:

— Итак, что ты хотела бы узнать, Анабель?

Она всплеснула руками в нетерпеливом жесте.

Что бы хотела узнать? Наверное, все. Ты минуту назад просил: «Поговори со мною». Хочешь, чтобы я рассказала о вещах, о которых никогда никому не рассказывала…

Никогда никому? — резко переспросил жених.

Девушка покачала головой.

— Никогда и никому, — прошептала Анабель, широко раскрыв горящие глаза.

— Кроме Петера! — выпалил Бен.

Ан вздрогнула. Как она ненавидела сердитые нотки в его голосе!

Анабель давно поняла опасность сильных эмоций, потери контроля над собой. Она боялась этого, как однажды обжегшийся ребенок боится одного вида огня. Мечтала о покое, нуждалась в безопасности. Да и замуж-то решилась выйти только после того, как Бен убедил, что сможет дать ей стабильность и безопасность. Но что толку обманывать себя! Она совсем не знала Бена и винила в своем незнании именно его. Глаза Ан остановились на лице мужчины, но она тут же отвела их, теряя терпение.

Я объяснила тебе, почему рассказала Петеру! Он мой самый старый друг, почти член семьи, почти брат, я знаю его лучше, чем кого бы то ни было. Он единственный, кому я рискнула рассказать, больше никому!

А твоя семья?

У меня оставалась только бабушка… — Ан внезапно запнулась. Губы дрожали, когда она продолжила: — Она знала, но… но не могла говорить об этом, предпочитала молчать о случившемся. А я, естественно, не могла заводить об этом разговор. Мы постарались похоронить воспоминания, сделали вид, что ничего не произошло.

Именно это ты и продолжала делать все это время, — сухо произнес Бен, и девушка поежилась. Он заметил это и быстро спросил: — Ты замерзла?

Ан покачала головой.

— Призрак вышел из могилы, — сказала она вслух, а про себя подумала: «И не только в переносном смысле».

Бен внезапно нахмурился, будто прочитал ее мысли.

Не говори так!

Ты имеешь в виду, не делать вид, что ничего не было? — Девушка меланхолично взглянула на собеседника. — Да, я долго занималась этим. Действительно, самообман разрушителен. Никогда не надо пытаться задвинуть прошлое, каким бы тяжелым оно ни было, в глубь сознания. Прошлое всегда с нами. Ни я, ни бабушка ничего не забыли. Это всегда стояло между нами, как стена, которую мы не могли преодолеть, — огромная каменная стена, без начала и конца.

Что было с вами? — спросил Бен, но Ан не ответила. Вопрос донесся до нее откуда-то издалека — девушка погрузилась в воспоминания.

Я знаю, бабушка ненавидела меня, — прошептала Анабель. — Потому что считала меня виноватой. Я видела это по ее глазам. Она могла сидеть за столом, за обедом или ужином, или вечером в кресле перед камином, с пустыми глазами на застывшем лице, а потом вдруг бросала на меня взгляд, и я всегда знала, о чем она думает. Я постоянно чувствовала ее горечь, гнев, осуждение. Как же тяжелы были прожитые с ней годы — вроде вместе, а обе одиноки навсегда.

Бен снова нахмурился.

Сколько тебе тогда было лет?

Я жила с бабушкой до девятнадцати лет. Она умерла, когда я училась в колледже. У нее был инсульт, она не могла ни двигаться, ни говорить и умерла через несколько недель. Я сидела у постели, держа ее за руку, пыталась поговорить с ней, сказать, как я жалею обо всем, что сознаю свою вину, что я не хотела, чтобы все так случилось. Я умоляла простить меня, но она даже не взглянула на меня, не показала, что чувствует мою близость. Умерла, так и не простив.

Ты говоришь о бабушке по отцовской линии?

— Да. Мамины родители умерли, когда я была еще ребенком. Я их очень любила.

Бен пристально смотрел на девушку, глаза его сузились:

— Тебе было одиннадцать, когда вы вернулись в Англию?

Ничего-то он о невесте не знает. По сути, они впервые по-настоящему разговаривали, были откровенны друг с другом:

Да, и сразу меня отправили в пансион, — сказала Ан.

Тебе там нравилось?

Девушка задумчиво покачала головой.

Сперва нет. Мне было одиноко, но отец неважно себя чувствовал, и я не могла жить с ним. А ему было нелегко ездить ко мне, поэтому мы виделись только на каникулах.

Сколько тебе исполнилось, когда умер твой отец?

Четырнадцать, — ответила Ан, глядя на собеседника невидящими глазами. — Папа умер перед самым моим днем рождения. Его смерть, как ни странно, не стала для меня потрясением — все были готовы к трагедии. Совсем больной, он так и не пришел в себя после смерти мамы. Они были так близки! Мне кажется, отец не хотел жить без нее. Поэтому-то и привез меня в Англию — чтобы его семья смогла позаботиться обо мне. Пришлось отправить меня в пансион, но даже на каникулах я почти не видела отца. Я проводила каникулы с…

Она остановилась, чтобы перевести дыхание.

— …с семьей Кары. Отец жил недалеко от них, и я навещала его, когда он чувствовал себя получше. Вообще-то мне было там хорошо.

Я очень любила Кару и… и ее семью… Конечно скучала по отцу, продолжала надеяться, что когда-нибудь ему станет лучше и я смогу жить с ним постоянно. Но ему становилось все хуже а потом… — Она остановилась, глубоко, судорожно вздохнула.

Он умер, — тихо произнес Бен. — А ты была еще совсем малышкой…

Тяжелый год, — подтвердила она хрипло. — Сначала умер мой отец, а потом… потом дядя Адам…

Его брат?

Девушка сглотнула, нервно дернув головой. Бен буквально пожирал ее глазами.

— Да. Их было двое. У моей бабушки было только два сына — и оба умерли в то лето. После чего она так и не оправилась. Думаю, она тоже начала медленно умирать в то лето. Губы Анабель страдальчески скривились. — Мне иногда кажется, что все этапы моей жизни отмечены смертями… сначала мама, потом отец, дядя, бабушка…

В комнате повисла гнетущая тишина. Девушка уставилась в стену невидящим взглядом. Бел напряженно смотрел на невесту.

Это был он, не так ли? — наконец спросил Бен, заметив, как побледнело ее лицо, потемнели глаза. Он видел, как бьется жилка на нежной шее, как затряслись руки.

Что… что ты имеешь в виду? Кто? — прошептала Анабель.

Ты знаешь сама, кого я имею в виду. Что он сделал тебе? — Сведя брови, мужчина изучал ее лицо и наконец отрывисто произнес: — Ну ладно, я вижу, как тебе тяжело говорить об этом, но это должно выйти наружу, Анабель. Ты слишком долго болела прошлым. Почему бы мне не предположить? Твой дядя пытался…

— Нет! — закричала она, так сильно дрожа всем телом, что едва удержалась на ногах. — Не надо. Ты говоришь так, что все это звучит… мерзко… ужасно… а было не так. Он ни в чем не виноват. Это все я…

Голова закружилась, эмоции захлестнули, переполняя все ее существо. Слезы покатились из глаз, сбегая по щекам, оставляя соленый след на губах.

Бен подхватил девушку на руки, положил на громадную кровать и примостился рядом на краешке.

— Поплачь, тебе надо выплакаться, — пробормотал он, прижимая Ан к груди и покачивая как ребенка.

И несколько минут она беспомощно плакала, ощущая силу крепкого, будто каменного тела, способного защитить, спрятать ее, чувствуя подбородок, прижавшийся к волосам, руку, нежно поглаживающую спину.

Анабель в течение многих лет пряталась сама от себя, немало преуспев в таком нелегком искусстве. Всегда боялась выпустить свои чувства на волю, боялась, что окончательно сломается, не выдержав тяжести самооценок. Своей лаской Бен провоцирует продолжение исповеди.

Пусти меня! — вскрикнула девушка и с силой оттолкнула Бена. Усевшись на кровати, кулачком вытерла слезы. — Я уже в порядке.

Лгунья. — Теплые ладони Бена крепко держали холодные щеки девушки, он вглядывался в ее испуганные голубые глаза. — Не пытайся оттянуть этот момент, Анабель. Ты расскажешь мне, что с тобой случилось, что сделал твой дядя, даже если для этого мне придется запереть тебя; в этой комнате и выкинуть ключ. И будешь сидеть здесь до тех пор, пока не перестанешь обманывать себя и меня!

Он ничего не сделал! — Девушка прикрыла глаза, замолчала и медленно продолжила едва слышным голосом, как будто разговаривала сама с собой: — Я была так одинока — почти не видела отца, мама умерла. Жила только ожиданием каникул, когда я отправлюсь в семью дяди Адама. Я любила их всех, обожала играть с двоюродными братьями и сестрами, ощущать себя членом нормальной семьи. Я видела, как других детей привозили в школу в начале семестра или забирали в конце, у всех были семьи. Родители обнимали детей, грустили при расставании или, наоборот, радовались при встрече — я так им завидовала. Мои одноклассники всегда ныли и жаловались на родителей. Жаловались, что те заставляют их писать письма домой, подшучивали над тем, какие предки зануды, старомодные и суетливые, а я слушала и думала, что отдала бы все на свете, только бы существовали где-то любящие меня. Пусть бы сердились, пусть жаловались, что не звоню или не пишу им.

Дети из счастливых семей всегда принимают жизнь как нечто самой собой разумеющееся, — произнес Бен, кривя в горькой усмешке рот. — Мне ли не знать — сам был таким ребенком. Расскажи мне о дяде и его семье — какими они запомнились? — Он наблюдал, как девушка меняется в лице, как гаснет свет в голубых глазах. — Хорошо, не будем об этом, — торопливо произнес Бен. — Расскажи лучше о Каре — она ведь старше тебя?

Облегченно вздохнув, Ан кивнула и вновь расслабилась.

Да, на три года. У нее есть еще старшие братья, Боб и Стив, близнецы. Когда я впервые увидела их, они переходили в последний класс школы — высокие, голенастые мальчишки, похожие друг на друга как две капли воды. Я сперва не могла отличить их друг от друга, но Кара подсказала, как это сделать. У Боба брови изгибались на концах, как крылышки, а у Стива — нет. Это единственное отличие между ними. Сначала мне приходилось подолгу вглядываться в их лица, потом-то я легко различала братьев. Внешне похожи, а характеры совершенно разные. Боб, добрый и терпеливый, даже стеснялся своей мягкости, боясь показаться размазней. Стив же — ужасный озорник, обладающий бесподобным чувством юмора, постоянно кого-нибудь поддразнивал.

Ты их не приглашала на свадьбу, да?

Ага. Они теперь в Америке. У каждого семья, дети. Вряд ли стоило срывать их с места. К тому же я вовсе не уверена, что они захотели бы прийти, даже если бы жили в Англии. Я не видела их с тех самых пор…

Девушка запнулась, но быстро продолжила:

— Они отправились в колледж вскоре после того, как я вернулась в Англию, и я не слишком часто их видела. В каникулы они подрабатывали — в гостинице, в детском летнем лагере обучали детишек ходить на яхте. Это было одним из их увлечений — парусный спорт и плавание. Мне кажется, ребята не слишком ладили с родителями, стремились побыстрее уехать из дома.

— Но ты любила дядю и тетю? Ты была счастлива, когда жила с ними?

Анабель ответила с вызовом в голосе:

— Да, они были добрыми. Я догадывалась что в какой-то мере тетушке я в обузу, но они старались никогда не показывать мне этого. Тетушка иногда бывала раздражительной, но, впрочем, не только по отношению ко мне. Господь свидетель, ей приходилось нелегко: три подростка — это совсем не подарок, да и большой дом требовал каждодневного внимания и заботы. К ней приходила помощница — помогала убираться в доме, но тетушка сама готовила и ходила по магазинам.

— Сколько ей было лет?

— Думаю, около сорока. В молодости она была хорошенькой, но потом располнела, поседела. Практичная, деловитая женщина, во все вникала, имела собственный магазинчик, заседала в каких-то благотворительных обществах и выбивала для них пожертвования.

— У нее были хорошие отношения с мужем? Анабель ждала подобного вопроса, боялась, что придется отвечать, но выбора не было. Начала — так договаривай.

— Думаю, что они по-своему любили друг друга. Никогда при нас всерьез не ссорились, но мне кажется, возникали трения из-за денег. Тетушка порой жаловалась, что у дяди не хватает энергии, инициативности. Она хотела вести более интересную жизнь, чем та, что он мог ей предложить. Вхожая в богатые дома, она хотела жить, как ее друзья, одеваться, как они, иметь машину, как у них. Так что досаждала мужу попреками часто.

Анабель помолчала, но потом решительно продолжила:

Тетя нередко отправлялась куда-нибудь по вечерам — на приемы или в рестораны с друзьями. И всегда — одна. Дядя Адам не имел никакого отношения к ее общественной жизни. Тихий, спокойный человек, что называется, домосед, он много читал, слушал музыку. Летом, когда было время, любил прогулки, мог пройти несколько миль. Или брал лодку и мы отправлялись на реку, где он учил нас грести, играл с нами, давал нам уроки тенниса. У Кары не слишком хорошо получалось, но у мальчиков были способности, и у меня тоже.

Значит, на каникулах ты больше общалась с дядей, чем с тетей, которая все время была занята или уходила?

Глаза их встретились. Во рту у Ан пересохло, она провела кончиком языка по губам и кивнула.

— Особенно в выходные, — севшим голосом подтвердила девушка. — Дядя всегда придумывал, чем нас занять.

Она запнулась, а затем вдруг сказала с неожиданной злостью в голосе:

Он был очень хорошим! Никогда не встречала такого доброго и чудесного человека. Мог часами играть со мной в теннис, помогать со школьными заданиями во время каникул. Дядя Адам проводил со мной больше времени, чем со своими детьми. Они предпочитали общаться с ровесниками.

В отличие от тебя?

Девушка уставилась в пол, пожала плечами, затем взглянула жениху прямо в глаза с какой-то отчаянной решимостью.

Я сама хотела быть с ним и не понимала его семью. Жена, дети… ужасно обращались с ним, насмехались, обижали. А я обожала Адама. Он так походил на моего отца! Каждое лето дядя приезжал в школу, чтобы забрать меня на каникулы, а я заранее высматривала его. Едва завидев машину, кубарем слетала с лестницы, бросалась ему на шею, цепляясь, как мартышка, а дядя кружил и кружил меня по школьному двору. Я, наверное, была слишком маленькой для своих лет, хотя тогда этого не понимала. Взрослея, я тем не менее оставалась совсем ребенком: все время лезла обниматься и целоваться к дяде. И мне даже не приходило в голову, что пришло время прекратить вести себя так непосредственно.

Но твой дядя отнюдь не протестовал против всех этих «детских» ласк? — сухо спросил Бен.

Девушка вспыхнула, бросила на него загнанный взгляд и, отвернувшись, прошептала:

Мне и в голову не приходило поинтересоваться, что он чувствовал, что думал. Да что я тогда знала о мужчинах!

А много ли девочек в четырнадцать лет знают это? — заметил Бен, и Ан вздохнула.

Я была еще более невинна, чем многие мои ровесницы. Я поздно сформировалась, а тогда была костлявой, голенастой девчонкой. Груди в помине не было, месячных тоже. Может быть, поэтому все и обернулось таким шоком. Я льнула к дяде, чтобы спастись от необходимости взглянуть в лицо реальной взрослой жизни. Мне и в голову не приходило, что его обуревают совсем другие чувства, что он… — Ан запнулась, подавила рыдание и, закрыв лицо руками, затряслась в беззвучном плаче.

Бен крепко обнял ее, гладя по голове и бормоча:

Шшш… Ну все, все, шшш…

Пожалуйста, не будь таким добрым, — простонала девушка, когда наконец смогла говорить. — От этого становится еще хуже, доброта — это ловушка.

— Ну ты уж скажешь! — воскликнул Бен с кривоватой улыбкой. — Будь хорошей девочкой — вытри слезки и высморкайся, — добавил он, доставая чистый носовой платок.

Анабель не заметила нежного поддразнивания.

— Я сказала, что сформировалась поздно, но я же не сказала, что так и не выросла!

Бен улыбнулся с таким очаровательным лукавством, что девушка не смогла не улыбнуться в ответ.

Нам всем приходится взрослеть, дорогая. Жизнь не дает другого шанса.

Да уж, мне она не дала никакого! В один день из романтичного, наивного, невинного ребенка, смотрящего на все сквозь розовые очки, я превратилась в… Меня будто бросили в бурлящий поток… И жизнь уже никогда не станет такой, как прежде.

Ан тихо всхлипнула и зажала рукой рот, снова заплакав. Мужчина взял обе ее руки в свои.

— Расскажи мне все, Анабель. Не останавливайся…

Она тяжело вздохнула:

— Это случилось тем самым летом, когда умер мой отец. Несколько недель стояла ужасная жара. Однажды мы с дядей Адамом решили отправиться на пикник за город. Шли по полям, потом свернули в лес и позавтракали на полянке в тени деревьев.

Девушка закрыла глаза и вновь увидела все — мошкару, танцующую под едва колышущимися ветвями деревьев, золото наливающейся в полях пшеницы, темную зелень вязов и дубов и над всем этим — раскаленное голубое небо.

— Мы лежали в густой траве и слушали пение птиц, дядя привстал, чтобы понаблюдать за жаворонками, парящими в небе над полем так высоко, что легче было услышать их, чем увидеть. Ах, как они чудесно пели. Я лежала откинувшись и сонно наблюдала за ним. Я почти засыпала. Дядя взглянул на меня, я улыбнулась в ответ, чувствуя себя абсолютно счастливой, и вдруг он изменился прямо на глазах… Лицо перекосилось, голос охрип… Он сказал, что любит меня, и это было чудесно, я так нуждалась в том, чтобы меня любили. Я ответила, что тоже люблю его, и, кажется, покраснела.

Внезапно он начал целовать меня… не в щеку, как обычно, а в губы, как-то странно, пугающе, и не останавливался. Он продолжал целовать мое лицо, и волосы, и шею, и руки, и все повторял, как сильно меня любит, голос его звучал глухо, он тяжело, со свистом дышал… Дядя покраснел и весь трясся.

Я перепугалась, но не знала, что делать. Просто лежала… а потом… потом он начал трогать меня. Я была настолько невинна, что не понимала, что он хотел сделать, но мне стало жутко противно, я запаниковала, начала кричать и вырываться, расцарапала ему лицо, ударила… а потом… потом… — Голос ее срывался. Девушка дышала так прерывисто, что едва могла говорить. Хотелось побыстрее закончить исповедь, сиять камень с души. — На другой стороне поля оказались какие-то люди, тоже доморощенные туристы, как мы. Ни дядя, ни я даже не заметили, как они подошли, но, когда я закричала, они оттащили Адама. Какой-то мужчина ударил его, толкнул. Дядя лежал совершенно неподвижно, и это напугало меня еще больше — я подумала, что его убили. Я чувствовала себя ужасно виноватой. Лицо Бена помрачнело.

У тебя не было никаких причин чувствовать себя виноватой!

Не было? — спросила Ан, глядя на него укоризненно. — Неужели ты не понимаешь?.. Ничего бы не произошло, если бы я не вела себя так… Он был несчастным, одиноким человеком и неправильно истолковал мои чувства.

Ты была ребенком, а он — твоим родным дядей и должен был заботиться о тебе, а вместо этого!.. Анабель, взгляни на происшедшее с другой стороны. Что бы ты думала, если бы прочитала в газете о подобном происшествии? Кого бы ты в такой ситуации посчитала виновным? Ребенка или взрослого мужчину?

Ты должен сначала узнать, что произошло потом!

Он вздохнул, мрачнея все больше.

— Ладно, расскажи, что случилось потом.

Девушка закрыла глаза:

— Все кричали, задавали вопросы, я была так напугана. Кто-то успел добежать до деревни и вызвать полицию. Мне даже в голову не пришло, что такое возможно, но подъехали констебли, а за ними машина «скорой помощи» Меня отвезли в больницу. Два часа, что я провела там… — она всхлипнула, передернула плечами, — это было ужасно. Я продолжала твердить, что ничего не случилось, но мне не верили. Заставили раздеться догола, унесли одежду на экспертизу. Врачи осмотрели меня. Я оцепенела от ужаса и отвращения.

Потом появились полицейские, меня отвезли в участок, где пришлось отвечать на еще большее количество вопросов. Дядя был там же, я его не видела. После допроса меня отправили к бабушке. Она пришла в такую ярость, что даже не могла сначала вымолвить ни слова. Затем заставила меня рассказать, что в действительности произошло. Обзывала всякими мерзкими словами, повторяла, что это я во всем виновата, что они с тетей видели, как я приставала к Адаму, делала все, чтобы oн обратил на меня внимание. Мне надо винить только саму себя, — так сказала бабушка.

Ага, теперь понятно! Эта дама и вбила тебе в голову нелепую мысль о твоей вине.

Эта мысль и так не выходила у меня из головы! Я любила дядю, испугалась случившегося. Господи, как мне хотелось, чтобы ничего этого не было, чтобы мы жили, как прежде. Бабушка заявила, что не может переносить моего вида, и отправила меня в пансион. В общем, настоящий кошмар, а мне приходилось делать вид, что ничего не произошло. Я не могла никому рассказать об этом.

Я не знала, — торопясь, продолжала рассказ Анабель, — что дяде предъявлено обвинение. По-моему, в сексуальном домогательстве. Меня, конечно, в суде не упоминали — я же несовершеннолетняя, но потом я узнала, что все соседи обсуждали эту историю. У каждого, естественно, своя версия скандала, недостающие детали додумывались на ходу. Люди останавливались перед домом, глазели на хозяев. Тетя в конце концов отослала детей к родственникам. Дядю отпустили под залог. Бог знает, что сказала ему жена, но он покончил с собой через две недели, приняв большую дозу снотворного. Тетушку я никогда больше не видела, но бабушка разрешила мне приезжать на каникулы.

Она рассказала, что дядя написал ей предсмертную записку, в которой просил позаботиться обо мне и винил в происшедшем только себя. Старуха заявила, что все неправда, что я одна во всем виновата, но раз высказана последняя просьба несчастного, она не прогонит меня, но мне не стоит обольщаться — ничто не забыто!

Анабель внезапно остановилась. Она с трудом переводила дыхание, ее трясло как в лихорадке. Бен мрачно смотрел на Анабель.

Насколько я понял, бабушка продолжала винить тебя всю оставшуюся жизнь? Как она могла так поступать, ведь ты была еще ребенком?

Он был ее сыном, — ответила девушка. — Оба ее сына умерли в то лето — и сердце старой женщины было разбито. Я разбила ее сердце.

Бен резко возразил:

— Адам разбил ее сердце! Во-первых, пытался надругаться над ребенком, которого обязан был защищать, а во-вторых, оказался трусом и не смог ответить за содеянное. — Голос мужчины звучал резко и презрительно. — Ты не виновата ни в чем. Разве не естественно для ребенка желание любить и быть любимым?

Девушка покачала головой.

Какой-то частью своего существа я согласна с тобой. Но ты не знал дядю… Добрый, хороший человек, он действительно любил меня. Оглядываясь назад, я считаю, что у него был сильный душевный надлом. Не думаю, что семья давала то, в чем он нуждался. Возможно, ухватился за мою любовь как за соломинку, неправильно понял мои чувства. А может, минутное помутнение разума…

Очень добрый человек, который психологически искалечил тебя на всю жизнь? Ты же боишься испытать какие бы то ни было чувства из-за страха потерять контроль над собой, как потерял его он в тот летний день. Вот что обожаемый дядюшка сделал с тобой, Ан! Заставил тебя на всю жизнь бояться страсти, сильных чувств.

Она молчала. Лицо — белее снега, девушку совершенно измучили воспоминания. И она, слишком устала, чтобы спорить, даже чтобы плакать. Анабель чувствовала себя так, словно прошла через самое тяжкое испытание в жизни. Тело ломило от усталости. Одна мечта: упасть на кровать и заснуть, и спать несколько суток подряд, сбежать в мир сновидений от ужасов реальности.

— Ты не мог бы отвезти меня в гостиницу? Пожалуйста, — взмолилась девушка. Под глазами у нее появились темные круги от усталости. — Я не могу больше говорить сегодня, слишком устала. Пожалуйста, позволь мне вернуться в отель. Мне необходимо побыть одной.

Бен хмуро взглянул на нее, он раздумывал, не зная, как поступить. Затем бесстрастно произнес:

— Ты дашь мне честное слово, что не попытаешься снова сбежать?

Девушка кивнула:

— Да, честное слово… И хотела бы — не смогла: я еле держусь на ногах.

Она поднялась, слегка покачнувшись, и нетвердой походкой направилась к двери. Бен молниеносно оказался рядом и обнял за плечи, поддерживая. Ан была благодарна за тепло его тела, за его силу. Так хотелось прижаться к нему, но девушка не позволила себе поддаться этому искушению — Бен мог неправильно истолковать ее движение.

Анабель обещала, что не сбежит, но это вовсе не означало, что она изменила решение по поводу свадьбы. Если Бен думает, что сможет уговорить ее вернуться и пройти через свадебную церемонию, то сильно заблуждается. Ничто не сможет заставить Анабель стать миссис Блатт.