XIV СЪЕЗД ВКП(б) 18—31 декабря 1925 г.

Товарищи! За последние две недели вы имели возможность слышать доклады о деятельности ЦК от XIII до XIV съезда со стороны целого ряда членов ЦК и членов Политбюро, пространные доклады, в основном безусловно правильные. Я полагаю, что повторять эти доклады едва ли есть смысл. Я думаю, что это обстоятельство облегчает мою работу в данный момент, и я бы считал целесообразным ввиду этого ограничиться постановкой ряда вопросов о деятельности ЦК нашей партии от XIII съезда до XIV съезда.

Обычно отчет ЦК начинается с внешнего положения. Я э1от обычай нарушать не буду. Я также начну с внешнего положения.

Основное и новое, решающее и проникающее все события за этот период в области внешних отношений, это—то, что между нашей страной строящегося социализма и странами капиталистического мира установилось некоторое временное равновесие сил,—равновесие, которое определило собой текущую полосу “мирного сожительства” между Страной Советов и странами капитализма. То, что нами считалось одно время как короткая передышка после войны, превратилось в целый период передышки. Отсюда некоторое равновесие сил и некоторый период “мирного сожительства” между миром буржуазии и миром пролетариата.

В основе всего этого лежит внутренняя слабость, слабость и немощность мирового капитализма, с одной стороны, и рост революционного движения рабочих вообще, особенно рост сил у нас, в Стране Советов,— с другой.

Что лежит в основе этой слабости капиталистического мира?

В основе этой слабости лежат те непреодолимые для капитализма противоречия, в рамках которых складывается все международное положение,—противоречия, которые непреодолимы для капиталистических стран и которые могут быть преодолены только в ходе развития пролетарской революции на Западе.

Что это за противоречия? Их можно свести к пяти группам.

Первая группа противоречий, это—противоречия между пролетариатом и буржуазией в капиталистических странах.

Вторая группа противоречий, это—противоречия между империализмом и освободительным движением колоний и зависимых стран.

Третья группа противоречий, это—те противоречия, которые развиваются и не могут не развиваться между государствами-победителями в империалистической войне и государствами побежденными.

Четвёртая группа противоречий, это—те противоречия которые развиваются и не могут не развиваться между самими государствами-победителями.

И пятая группа противоречий, это—те противоречия которые развиваются между Страной Советов и странами капитализма в целом.

Вот те пять основных групп противоречий, в рамках которых протекает развитие нашего международного положения.

Товарищи, не рассмотрев коротко природу и рост этих противоречий, мы не сможем понять нынешнего международного положения нашей страны. Поэтому краткий обзор этих противоречий неизбежно должен составить часть моего отчета.

Итак, начнём с противоречий первого ряда,—противоречий между пролетариатом и буржуазией в странах капитализма. В этой области основные факты могут быть сведены к следующим.

Во-первых. Капитализм из того хаоса в производстве, торговле и в области финансов, который наступил после войны и в котором он очутился, из этого хаоса выходит или уже вышел. Это было названо партией частичной или временной стабилизацией капитализма. Что это значит? Это значит, что производство и торговля капиталистических стран, одно время страшно упавшие в период послевоенного кризиса (я имею в виду 1919—1920 гг.), начали итти вперёд, а политическая власть буржуазии стала более или менее укрепляться. Это значит, что капитализм временно выкарабкался из того хаоса, в котором он очутился после войны.

Вот цифры, если взять Европу.

Производство во всех передовых странах Европы либо идет вперёд по сравнению с 1919 годом, растёт, доходя местами до 80—90% довоенной нормы, либо стоит на одной норме. Только в Англии некоторые области производства еще не выпрямились. В основном, если взять Европу в целом, производство и торговля двигаются вперёд, впрочем, пока еще не достигая довоенной нормы. Если взять производство хлеба, то в Англии мы имеем 80—85% довоенной нормы, во Франции—83%, в Германии—68%. Очень медленно поднимается производство хлеба в Германии. Во Франции оно не поднимается, в Англии падает. Всё это возмещается за счёт экспорта хлеба из Америки. Добыча угля в 1925 году в Англии составляет 90% довоенной нормы, во Франции—107% довоенной нормы, в Германии—93%. Производство стали в Англии составляет 98% довоенной нормы, во Франции —102%, в Германии — 78%. Потребление хлопка в Англии равняется 82% довоенной нормы, во Франции—83%, в Германии—81%. Внешняя торговля в Англии имеет пассивное сальдо и достигает 94% по отношению к довоенной, в Германии немного поднимается в сравнении с 1919 годом и имеет тоже пассивное сальдо, во Франции она сейчас выше довоенной нормы—102%. Уровень европейской торговли в целом, если взять 1921 год, составлял 63% довоенной нормы, а теперь, в 1925 году, торговля достигла 82% той же нормы. Бюджеты в этих государствах так или иначе балансируются, но балансируются за счет страшного обременения налогами населения. Колебания валюты в отдельных странах имеются, но в общем прежнего хаоса не наблюдается.

В общем картина такая, что послевоенный хозяйственный кризис Европы изживается, производство и торговля идут к довоенной норме. Одна из европейских стран, Франция, в области торговли и производства уже перешагнула довоенную норму, а другая страна Европы—я говорю об Англии—всё еще находится на одном или почти одном уровне, не достигая довоенной нормы.

Во-вторых. Вместо периода прилива революционных волн, который мы наблюдали в годы послевоенного кризиса, мы теперь наблюдаем период отлива в Европе. Это значит, что вопрос о взятии власти, о захвате власти пролетариатом с сегодня на завтра не стоит сейчас в порядке дня в Европе. Период подъёма революционных волн, когда движение прёт вперёд, поднимается вверх, а партия не может поспеть со своими лозунгами за движением, как это имело место, например, у нас в 1905 году или в 1917,— этот период подъёма еще впереди. Но его нет сейчас, а есть период временного отлива, период собирания сил со стороны пролетариата, дающий большие результаты в смысле намечения новых форм движения, в смысле наличия и роста массового движения под флагом борьбы за единство профдвижения, в смысле прокладывания и укрепления связи рабочего движения Запада с рабочим движением Советского Союза, в смысле полевения, например, английского рабочего движения, в смысле распада Амстердама, глубокой трещины в нём и пр. и пр. Повторяю, мы переживаем период накопления сил, который имеет большое значение для будущих революционных выступлений. Это есть тот период, когда лозунгом коммунистического движения становится овладение массовыми организациями пролетариата (профсоюзы и пр.) и “снятие с постов” социал-демократических лидеров, как это имело место у нас в 1911—1912 годах.

В-третьих. Центр финансового могущества в капиталистическом мире, центр финансовой эксплуатации всего мира из Европы переместился в Америку. Раньше обычно центром финансовой эксплуатации мира являлись Франция, Германия и Англия. Теперь этого уж нельзя сказать без особых оговорок. Теперь центром финансовой эксплуатации мира являются, главным образом, Соединённые Штаты Северной Америки. Это государство растёт во всех отношениях: и в смысле производственном, и в смысле торговом, и в смысле накопления. Приведу некоторые цифры. Продукция хлеба в Северной Америке перевалила через довоенный уровень: она равняется теперь 104% по отношению к этому уровню. Добыча угля дошла до 90% довоенной нормы, но недостаток компенсируется громадным увеличением добычи нефти. А надо сказать, что добыча нефти в Америке равняется 70% мировой добычи. Производство стали возросло до 147% —на 47% выше довоенной нормы. Народный доход равняется 130% довоенного—на 30% превышает довоенный уровень. Внешняя торговля достигла 143% довоенной нормы с громадным активным сальдо за счёт стран Европы. Из 9 миллиардов всего мирового золотого запаса около 5 миллиардов находится в Америке. Валюта Северо-Американских Соединённых Штатов — самая твёрдая из всех валют. Что касается вывоза капиталов, то Америка в настоящее время — почти единственная страна, которая вывозит капитал всё в возрастающей пропорции. Франция и Германия вывозят страшно мало, Англия также значительно сократила вывоз своих капиталов.

В-четвёртых. Временная стабилизация европейского капитализма, о которой я говорил выше, достигнута с помощью главным образом американского капитала и ценой финансового подчинения Западной Европы Америке. Чтобы это доказать, достаточно только привести цифру государственной задолженности Европы Америке. Цифра эта составляет не менее 26 миллиардов рублей. Я уже не говорю о частной задолженности Америке, т. е. о вкладах Америки в предприятия Европы, составляющих для Европы сумму в несколько миллиардов. О чём это говорит?—Это говорит о том, что Европа стала более или менее подниматься на ноги за счёт притока капиталов из Америки (отчасти из Англии). Ценой чего? — Ценой финансового подчинения Европы Америке.

В-пятых. Ввиду этого Европа, чтобы иметь возможность выплачивать проценты и долги, вынуждена повысить налоговое бремя населения, ухудшить положение рабочих. Это именно и происходит теперь в странах Европы. Уже теперь, когда выплачивание долгов и процентов еще не начато как следует, уже теперь в Англии, например, рост налогового бремени в процентах ко всему народному доходу достиг с 11% (в 1913 г.) до 23% в 1924 году, во Франции—с 13% национального дохода до 21%, в Италии—с 13% до 19%. Нечего и говорить, что в ближайшем же будущем налоговое бремя будет ещё больше возрастать. Ввиду этого материальное положение трудящихся Европы и прежде всего рабочего класса будет обязательно ухудшаться, а рабочий класс—неизбежно революционизироваться. Симптомы этого революционизирования уже имеются как в Англии, так и в других странах Европы. Я имею в виду определённое полевение рабочего класса Европы.

Таковы основные факты, говорящие о том, что временная стабилизация капитализма, которой достигла Европа, есть стабилизация гнилая, выросшая на гнилой почве.

Очень может быть — я не считаю это исключённым,—что производство и торговля в Европе могут дойти и до довоенного уровня. Но это еще не значит, что капитализм этим самым достигнет той устойчивости, которую он имел до войны. Такой устойчивости он вообще никогда не достигнет больше. Почему? Потому, что, во-первых, Европа купила свою временную стабилизацию ценою финансового подчинения Америке, ведущего к колоссальному росту налогового бремени, к неизбежному ухудшению положения рабочих и к революционизированию европейских стран; во-вторых, потому, что имеется целый ряд других причин, о которых я буду говорить ниже, делающих нынешнюю стабилизацию непрочной, неустойчивой.

Общий вывод, если подвести итог всему тому, о чём я говорил сейчас в отношении анализа первого ряда противоречий,—общий вывод состоит в том, что круг главных эксплуатирующих мир государств по сравнению с довоенным периодом сократился до последней степени. Раньше главными эксплуататорами были Англия, Франция, Германия, отчасти Америка, теперь этот круг сократился до последней степени. Теперь основными финансовыми эксплуататорами мира и, следовательно, основными кредиторами его являются Северная Америка и отчасти её помощница — Англия.

Это еще не значит, что Европа перешла на положение колонии. Европейские страны, продолжая эксплуатировать свои колонии, сами попали теперь в финансовое подчинение Америке, ввиду чего, в свою очередь, эксплуатируются и будут эксплуатироваться Америкой. В этом смысле круг главных государств, эксплуатирующих мир в финансовом отношении, сократился до минимума, тогда как круг эксплуатируемых стран расширился.

В этом одна из причин неустойчивости и внутренней немощности нынешней стабилизации капитализма.

Перейдём ко второму ряду противоречий—противоречий между странами империалистическими и странами колониальными.

Основные факты в этой области состоят: в развитии и росте промышленности и пролетариата в колониях, особенно во время и после войны; в росте культурности вообще и национальной интеллигенции в частности в этих странах; в нарастании национально-революционного движения в колониях и кризисе мирового господства империализма вообще; в освободительной борьбе Индии и Египта против английского империализма; в освободительной войне Сирии и Марокко против французского империализма; в освободительной борьбе Китая против англо-японо-американского империализма и т.д.; в росте рабочего движения в Индии, Китае и в растущей роли рабочего класса этих стран в национально-революционном движении.

Из этого следует, что великие державы стоят перед опасностью потери своего основного тыла, т. е. колоний. Стабилизация капитализма хромает здесь на обе ноги, ибо революционное движение угнетенных стран, нарастая шаг за шагом, начинает местами принимать форму прямой войны с империализмом (Марокко, Сирия, Китай), а империализм явно не справляется е задачей обуздания “своих” колоний.

Говорят—особенно буржуазные писатели,—что в нарастании кризиса в колониях виноваты большевики. Я должен сказать, что слишком много чести делают нам, обвиняя нас в этом. К сожалению, мы еще не так сильны, чтобы непосредственно помочь всем колониальным странам в деле их освобождения. Причину нужно искать поглубже. Причина заключается, кроме всего прочего, в том, что государства Европы, будучи обязаны Америке выплатой процентов, вынуждены усилить гнет и эксплуатацию в колониях и зависимых странах, что не может не повести к усилению кризиса и революционного движения в этих странах.

Всё это говорит за то, что в этой области дела мирового империализма обстоят более чем плохо. Если там, в области первого ряда противоречий, капитализм Европы частично стабилизовался и вопрос о захвате власти пролетариатом с сегодня на завтра не стоит пока, то в колониях кризис достиг высшей точки и вопрос об изгнании империалистов из целого ряда колоний стоит на очереди.

Перехожу к третьему ряду противоречий, имеющих место между странами-победителями и странами побежденными.

Основные факты в этой области состоят в следующем. Во-первых, после Версальского мира Европа оказалась расколотой на два лагеря — на лагерь побежденных (Германия, Австрия и др. страны) и лагерь победителей (Антанта плюс Америка). Во-вторых, следует отметить то обстоятельство, что победители, раньше пытавшиеся путем оккупации удушить побежденные страны (я напоминаю вам о Руре), отказались от этого пути и перешли к другому методу, к методу финансовой эксплуатации Германии в первую очередь и Австрии — во вторую очередь. Выражением этого нового метода является план Дауэса, отрицательные результаты которого только теперь сказываются. В-третьих, конференция в Локарно, которая будто бы уничтожила все противоречия, имеющиеся между победителями и побежденными, на самом деле, несмотря на шум вокруг этого вопроса, фактически ничего, никаких противоречий не уничтожила, а только обострила их.

Смысл плана Дауэса состоит в том, что Германия должна выплатить Антанте не более, не менее, как около 130 миллиардов золотых марок в разные сроки. Результаты плана Дауэса уже сказываются в смысле ухудшения экономического положения Германии, в смысле ряда крахов целой группы предприятий, в смысле нарастания безработицы и пр. План Дауэса, составленный в Америке, таков: Европа выплачивает долги Америке за счет Германии, которая обязана Европе выплатить репарации, но так как всю эту сумму Германия не может выкачать из пустого места, то Германия должна получить ряд свободных рынков, не занятых еще другими капиталистическими странами, откуда она могла бы черпать новые силы и новую кровь для выплачивания репарационных платежей. Кроме ряда незначительных рынков, тут Америка имеет в виду наши российские рынки. Они должны быть, по плану Дауэса, предоставлены Германии для того, чтобы она могла кое-что выжать и иметь из чего платить репарационные платежи Европе, которая, в свою очередь, должна выплачивать Америке по линии государственной задолженности. Весь этот план хорошо построен, но построен он без хозяина, потому что он означает для германского народа двойной пресс — пресс немецкой буржуазии в отношении пролетариата Германии и пресс иностранного капитала в отношении всего германского народа. Сказать, что этот двойной пресс пройдёт даром для германского народа,—значит допустить ошибку. Поэтому я полагаю, что в этой части план Дауэса чреват неизбежной революцией в Германии. Он создан для умиротворения Германии, но он, план Дауэса, неизбежно должен привести к революции в Германии. Вторая часть этого плана, говорящая о том, что Германия должна выкачивать копеечки для Европы за счёт российских рынков, тоже есть решение без хозяина. Почему? Потому, что мы вовсе не хотим превратиться в аграрную страну для какой бы то ни было другой страны, в том числе для Германии. Мы сами будем производить машины и прочие средства производства. Поэтому рассчитывать на то, что мы согласимся превратить нашу Родину в аграрную страну для Германии,— значит рассчитывать без хозяина. В этой части план Дауэса стоит на глиняных ногах.

Что касается Локарно, то оно является лишь продолжением Версаля, и оно может иметь своей целью лишь сохранение “статус кво”, как выражаются на дипломатическом языке, т. е. сохранение существующего порядка вещей, в силу которого Германия есть побеждённая страна, а Антанта—победительница. Конференцией в Локарно этот порядок закрепляется юридически в том смысле, что новые границы Германии сохраняются в пользу Польши, сохраняются в пользу Франции, что Германия теряет колонии и что она вместе с тем, скрученная и помещённая в прокрустово ложе, должна принять все меры, чтобы выкачать 130 миллиардов золотых марок. Думать, что с этим положением помирится Германия, растущая и идущая вперёд, значит рассчитывать на чудо. Если раньше, после франко-прусской войны, вопрос об Эльзас-Лотарингии, один из узлов существовавших тогда противоречий, послужил одной из серьёзнейших причин империалистической войны, то какая гарантия, что Версальский мир и его продолжение—Локарно, узаконяющие и юридически освящающие потерю Германией Силезии, Данцигского коридора и Данцига, потерю Украиной Галиции и Западной Волыни, потерю Белоруссией западной её части, потерю Литвой Вильны и пр.,—какая гарантия, что этот договор, искромсавший целый ряд государств и создавший целый ряд узлов противоречий,—не разделит судьбу старого франко-прусского договора, отторгнувшего после франко-прусской войны Эльзас-Лотарингию от Франции?

Такой гарантии нет и не может быть.

Если план Дауэса чреват революцией в Германии, то Локарно чревато новой войной в Европе.

Английские консерваторы думают и “статус кво” сохранить против Германии и использовать Германию против Советского Союза. Не слишком ли многого они захотели?

Говорят о пацифизме, говорят о мире между европейскими государствами. Бриан и Чемберлен лобызаются, Штреземан рассыпается в комплиментах перед Англией. Это всё пустяки. Из истории Европы мы знаем, что каждый раз, когда заключались договоры о расстановке сил для новой войны, они, эти договоры, назывались мирными. Заключались договоры, определяющие элементы будущей войны, и всегда заключение таких договоров сопровождалось шумом и криком насчёт мира. Фальшивые певцы мира всегда в таких случаях находились. Я вспоминаю факты из истории после франко-прусской войны, когда Германия оказалась победительницей, когда Франция оказалась побеждённой, когда Бисмарк всячески старался сохранить “статус кво”, т. е. тот порядок, который создался после победоносной войны Германии с Францией. Тогда Бисмарк стоял за мир, потому что этот мир давал ему целый ряд привилегий перед Францией. Франция тоже стояла за мир, по крайней мере, в первое время, пока она еще не оправилась от неудачной войны. Вот в этот период, когда все говорили о мире, а фальшивые певцы воспевали мирные намерения Бисмарка, Германия и Австрия заключили соглашение, совершенно мирное и совершенно пацифистское соглашение, которое послужило потом одной из основ будущей империалистической во1гаы. Я говорю о соглашении между Австрией и Германией в 1879 году. Против кого было направлено это соглашение? Против России и Франции. О чём говорило это соглашение? Слушайте:

“Поскольку тесное сотрудничество Германии и Австрии никому не угрожает и рассчитано на укрепление мира в Европе на основах, установленных Берлинским трактатом, их величества, т. е. два государя, решили заключить союзный мир и взаимное соглашение”.

Вы слышите: тесное сотрудничество Германии и Австрии ради мира в Европе. Это соглашение трактовалось “союзом мира”, а между тем все историки сходятся на том, что это соглашение послужило прямой подготовкой к империалистической войне 1914 года. Последствием этого соглашения о мире в Европе, а на деле о войне в Европе, послужило другое соглашение, соглашение России и Франции в 1891—1893 годах,— тоже о мире,—не иначе! О чём там говорится? О том, что

“Франция и Россия, одушевлённые одинаковым стремлением поддерживать мир, пришли к следующему соглашению”.

К какому — это открыто так и не было сказано тогда. А в тайном тексте соглашения сказано: в случае войны Россия должна выставить против Германии 700 тыс. войск, а Франция (кажется) 1 300 тысяч.

Оба эти соглашения официально назывались соглашениями мира, дружбы и спокойствия во всей Европе.

В завершение всего этого через 6 лет, в 1899 году, собирается Гаагская конференция мира, где ставится вопрос о сокращении вооружений. Это в тот момент, когда на основе соглашения Франции и России французские офицеры генерального штаба приезжают в Россию, чтобы выработать планы передвижения войск на случай войны, а русские офицеры генерального штаба едут во Францию, чтобы с французскими генералами составить планы будущих военных операций против Германии. Это в то время, когда генеральные штабы Германии и Австрии составляют план и вырабатывают условия, при которых Австрия и Германия взаимно должны наступать на своих соседей на Западе и Востоке. В этот самый момент (всё это творится, конечно, втихомолку, за спиной) собирается Гаагская конференция в 1899 году, где провозглашается мир, где подымают фальшивый шум о сокращении вооружений.

Вот вам образец беспримерного лицемерия буржуазной дипломатии, когда шумом и песнями о мире стараются прикрыть дело подготовки к новой войне.

Имеем ли мы основание после этого верить песням о Лиге наций и Локарно? Конечно, не имеем. Вот почему мы не можем верить ни Чемберлену и Бриану, когда они лобызаются, ни Штреземану, когда он рассыпается в комплиментах. Вот почему мы думаем, что Локарно есть план расстановки сил для новой войны, а не для мира.

Интересна роль II Интернационала в этом вопросе. Ведь больше всех вожди II Интернационала скачут и играют, уверяя рабочих в том, что Локарно есть орудие мира, а Лига наций—ковчег мира, что большевики не хотят войти в Лигу наций потому, что они против мира, и пр. К чему сводится весь этот шум со стороны II Интернационала, если принять во внимание сказанное выше и в частности ту историческую справку, которую я привёл насчёт целого ряда соглашений после франко-прусской войны, называвшихся соглашениями мира, а на самом деле оказавшихся соглашениями о войне? О чём говорит нынешняя позиция II Интернационала по отношению к Локарно? О том, что II Интернационал является организацией не только буржуазного развращения рабочего класса, но и организацией морального оправдания всех несправедливостей Версальского мира. О том, что II Интернационал есть организация, подсобная для Антанты, организация, долженствующая своей работой и своим шумом за Локарно и Лигу наций морально оправдать все те несправедливости и весь тот гнёт, которые созданы режимом Версаля — Локарно.

Перехожу к противоречиям четвёртого ряда, к противоречиям между странами-победительницами. Основные факты тут сводятся к тому, что, несмотря на некий блок между Америкой и Англией, блок, основу которого составляет соглашение Америки и Англии против аннулирования союзнических долгов, несмотря, я говорю, на этот блок, борьба интересов между Англией и Америкой не ослабевает, а, наоборот, усиливается. Одним из основных вопросов для мировых держав является теперь вопрос о нефти. Если взять, например, Америку, то она производит около 70% всей мировой добычи и потребляет свыше 60% всего мирового потребления. Так вот в этой области, представляющей основной нерв всей хозяйственной и военной деятельности мировых держав, Америка везде и всегда наталкивается на противодействие со стороны Англии. Если мы возьмём две мировые нефтяные компании — “Стандарт Ойль” и “Конинклайк Шелл”, из которых первая представляет Америку, а вторая—Англию, то борьба между этими компаниями происходит во всех частях света, где только обретается нефть. Это есть борьба Америки и Англии. Ибо вопрос о нефти есть жизненный вопрос, ибо от того, у кого больше будет нефти, зависит, кто будет командовать в будущей войне. От того, у кого больше будет нефти, зависит, кто будет командовать мировой промышленностью и торговлей. Нефть, -после того как флот передовых стран переходит на моторные двигатели, является жизненным нервом борьбы мировых государств за преобладание как во время мира, так и во время войны. И именно в этой области борьба между нефтяными компаниями Англии и нефтяными компаниями Америки идёт смертельная, не всегда, правда, имеющая явный характер, но всегда существующая и тлеющая, как это видно из истории переговоров и из истории стычек между Англией и Америкой на этой почве. Достаточно напомнить о целом ряде нот Юза, когда он был министром иностранных дел в Америке, против Англии по вопросу о нефти. Борьба происходит в Южной Америке, в Персии, в Европе, в тех районах Румынии и Галиции, где имеется нефть, во всех частях мира то в скрытой, то в открытой форме. Я уже не говорю о таком немаловажном факте, как борьба интересов Англии и Америки в Китае. Вы знаете, должно быть, что здесь борьба происходит скрытая, причём сплошь и рядом Америке, действующей более гибко, свободной от тех грубо колониальных методов, от которых еще не освободились английские лорды, удаётся подкузьмить Англию в Китае, чтобы вытеснить Англию и проложить себе дорогу в Китай. Понятно, что Англия на это равнодушно смотреть не может.

Я не буду говорить и распространяться о противоречии интересов между Францией и Англией в связи с борьбой за господство на европейском континенте. Это факт общеизвестный. Ясно также и то, что борьба интересов между Англией и Францией идёт не ,только по вопросу о гегемонии на континенте, но и в колониях. В печать проникли сведения о том, что война в Сирии и Марокко против империализма Франции организована не без участия Англии. У меня нет документов, но думаю, что эти сведения не лишены основания.

Я не буду говорить дальше о противоречии интересов между Америкой и Японией,— это также известно. Стоит только вспомнить о недавних манёврах американского флота в Великом океане и о манёврах японского флота, чтобы понять, для чего это делается.

Наконец, я должен отметить факт, который должен удивить всех, факт колоссального роста вооружений в странах-победительницах. Я говорю о победителях, о противоречиях среди государств-победителей. Эти победители называются союзниками. Правда, Америка не входит в Антанту, но она дралась в союзе с нею против Германии. И вот эти союзники вооружаются теперь во-всю. Против кого вооружаются? Раньше, когда страны Антанты вооружались, ссылались обычно на Германию, говоря, что она вооружена до зубов и представляет опасность для мира во всём мире, ввиду чего необходимо вооружаться для обороны. Ну, а теперь? Теперь Германии, как вооружённой силы, нет: она разоружена. Между тем рост вооружений идёт сейчас в странах-победительницах, как никогда. Чем объяснить, например, чудовищный рост авиации во Франции? Чем объяснить чудовищный рост вооружений и особенно морского флота в Англии? Чем объяснить чудовищный рост морского флота в Америке и Японии? Чего и кого боятся гг. “союзники”, совместно победившие Германию и разоружившие её? Чего они боятся и зачем вооружаются? И где же пацифизм II Интернационала, который кричит о мире и не видит—будто бы не видит,—что “союзники”, официально назвавшие себя друзьями, бешено вооружаются против “несуществующего” врага? Что сделали Лига наций и II Интернационал для того, чтобы прекратить бешеный рост вооружений? Разве им не известно, что при росте вооружений “пушки сами начинают стрелять”? Не ждите ответа от Лиги наций и II Интернационала. Дело тут в том, что борьба интересов между странами-победительницами растёт и усиливается, столкновение между ними становится неизбежным, и они, в предвидении новой войны, вооружаются всеми силами, всеми средствами. Я не преувеличу, если скажу, что в этом смысле мы имеем дело не с миром дружеским между странами-победительницами, а с миром вооружённым, с состоянием вооружённого мира, чреватого войной. То, что делается теперь в странах-победительницах, очень напоминает то положение, которое имело место перед войной 1914 года,—состояние вооружённого мира.

Правители Европы стараются теперь прикрыть этот факт шумихой о пацифизме. Но я уже говорил, чего стоит этот пацифизм и какая ему должна быть положена цена. Большевики вот уже со времён Генуи требуют разоружения. Почему II Интернационал и прочие болтуны пацифизма не поддерживают нашего предложения?

Это обстоятельство лишний раз говорит о том, что та стабилизация, временная, частичная стабилизация, которой достигла Европа ценой своего порабощения, не прочна, ибо растут и усиливаются противоречия внутри стран-победительниц, не говоря о противоречиях между странами-победительницами и странами побеждёнными.

Перехожу к пятому ряду противоречий—к противоречиям между Советским Союзом и капиталистическим миром.

Основное в этой области состоит в том, что всеохватывающего капитализма во всём мире нет больше. После того, как на свет появилась Советская Страна, после того, как старая Россия превратилась в Советский Союз,—после этого—всеохватывающего капитализма во всём мире не стало. Мир раскололся на два лагеря: на лагерь империализма и лагерь борьбы против империализма. Это первое, что нужно отметить.

Второе, что нужно отметить в этой области, сводится к тому, что во главе стран капитализма становятся две основные страны—Англия и Америка, как союз англо-американский. Во главе недовольных и борющихся насмерть с империализмом становится наша страна—Советский Союз.

Третье, это—то, что создаются два основных, но противоположных центра притяжения и сообразно с этим — два направления тяги к этим центрам во всём мире: Англо-Америка — для буржуазных правительств и Советский Союз — для рабочих Запада и революционеров Востока. Англо-Америка привлекает своим богатством, у них можно получить кредиты. Советский Союз привлекает своим революционным опытом, опытом по борьбе за освобождение рабочих от капитализма и угнетённых народов от империализма. Я говорю о тяге рабочих Европы и революционеров Востока к нашей стране. Вы знаете, что значит для европейского рабочего или для революционера угнетённых стран побывать у нас, как они паломничают к нам, и какая существует тяга всего честного и революционного во всём мире в нашу страну.

Два лагеря, два центра притяжения.

Четвёртое, это—то, что в этом лагере, в лагере капитализма, нет единства интересов и спайки, что там царит борьба интересов, распад, борьба между победителями и побеждёнными, борьба между самими победителями, борьба между всеми империалистическими странами из-за колоний, из-за прибылей, что ввиду всего этого стабилизация в этом лагере не может быть прочной. Между тем как в нашей стране идёт здоровая и крепнущая стабилизация, рост нашего хозяйства, рост нашего социалистического строительства, а во всём нашем лагере происходит постепенное, неуклонное сплочение вокруг пролетариата нашей страны всех недовольных элементов и слоев как Запада, так и Востока, сплочение их вокруг Советского Союза.

Там, в лагере капитализма,—разлад и разложение. Здесь, в лагере социализма,— сплочённость и всё возрастающее единство интересов против общего врага — против империализма.

Вот те основные факты, которые я хотел отметить из области противоречий пятого ряда,—противоречий между миром капитализма и миром Советов.

Я хочу особенно остановиться на том факте, который я назвал тягой революционных и социалистических элементов всего мира к пролетариату нашей страны. Я имею в виду рабочие делегации, приезжающие в нашу страну, делегации, которые тщательно осматривают каждый уголок нашего строительства, чтобы убедиться, что мы способны не только разрушать, но и строить новое. В чём смысл рабочих делегаций,— этого паломничества рабочих в нашу страну,— делегаций, отражающих теперь целую полосу в развитии рабочего движения на Западе? Вы слышали, как руководители Советского государства встречали английскую рабочую делегацию, немецкую рабочую делегацию. Обратили ли вы внимание на то, что наши товарищи, руководители различных областей управления, не только информировали представителей рабочих делегации, но они прямо отчитывались перед ними? Меня здесь в Москве не было тогда, я был в отъезде, но я читал газеты, и я читал, как тов. Дзержинский, руководитель Высшего совета народного хозяйства, не просто информировал немецкую рабочую делегацию, а отчитывался перед ней. Это — новое и особенное в нашей жизни, на что нужно обратить особое внимание. Я читал, как руководители нашей нефтяной промышленности — Косиор в Грозном и Серебровский в Баку — не просто информировали рабочих делегатов, как информируют экскурсантов, а отчитывались перед рабочими делегациями, как перед высшей контрольной властью. Я читал, как все наши высшие учреждения, Совнарком и ЦИК, вплоть до исполкомов на местах, готовы были отчитаться перед рабочими делегациями, в лице которых они видели дружеский, братский контроль рабочего класса Запада над нашим строительством, над нашим рабочим государством.

О чём все эти факты говорят? Они говорят о двух вещах. Во-первых, о том, что рабочий класс Европы, по крайней мере революционная часть рабочего класса Европы, считает наше государство своим детищем, что рабочий класс посылает свои делегации в нашу страну не для любопытства, а для того, чтобы посмотреть, как у нас и что делается, ибо они, видимо, считают себя морально ответственными за всё, что мы здесь строим. Во-вторых, о том, что революционная часть пролетариата Европы, усыновляя наше государство и рассматривая его как своё детище, берётся отстоять его и драться за него в случае необходимости. Назовите мне другое государство, самое что ни на есть демократическое, которое бы решилось отдать себя под братский контроль рабочих делегаций других стран! Вы такого государства не назовёте, ибо в мире нет такого государства. Только наше государство, государство рабочих и крестьян, способно пойти на такой шаг. Но, оказывая рабочим делегациям максимум доверия, наша страна тем самым завоёвывает максимум доверия со стороны рабочего класса Европы. А это доверие к нам для нас ценнее всех и всяких займов, ибо оно, это доверие рабочих к нашему государству, является основным противоядием против империализма и его интервенционистских махинаций.

Вот в чём основа того изменения во взаимоотношениях между нашим государством и пролетариатом Запада, которое сложилось или складывается на основе паломничества рабочих в нашу страну. Вот то новое, которое многие не уловили, но которое является теперь решающим. Ибо если мы будем расцениваться как часть, как детище рабочего класса Европы, если, исходя из этого, рабочий класс Европы берёт на себя моральную ответственность, берёт на себя задачу защиты нашего государства, скажем, в случае интервенции от капитализма, задачу защиты наших интересов против империализма, то о чём это говорит? —О том, что наши силы растут и будут расти не по дням, а по часам. О том, что слабость капитализма будет расти не по дням, а по часам. Ибо без рабочих нельзя воевать теперь. Если рабочие не захотят воевать против нашей Республики, если они считают нашу Республику своим детищем, судьба которого им близка, то война против нашей страны становится невозможной. Вот в чём секрет, вот в чём корень, вот в чём смысл того паломничества в нашу страну, которое мы имели и которое будем ещё иметь, и которое мы обязаны всемерно поощрять, как залог солидарности и как залог закрепления уз дружбы между рабочими нашей страны и рабочими стран Запада.

Может быть, не лишне будет в двух словах сказать о количестве тех делегаций, которые посетили нашу страну. Я слышал недавно, что на Московской конференции один товарищ задал вопрос Рыкову: “А не слишком ли дорого нам обходятся эти делегации?”. Товарищи, нельзя говорить такие вещи. Никогда в таком духе о рабочих делегациях, едущих к нам, нельзя говорить. Стыдно так говорить. Ни перед какими расходами, ни перед какими жертвами мы не можем и не должны останавливаться для того, чтобы помочь рабочему классу Запада посылать к нам своих делегатов, чтобы помочь им убедиться, что рабочий класс, взявший власть, способен не только разрушить капитализм, но и строить социализм. Они, рабочие Запада, по крайней мере многие из них, всё еще уверены, что рабочий класс без буржуазии не может обойтись. Этот предрассудок есть основная болезнь рабочего класса на Западе, прививаемая ему социал-демократами. Ни перед какими жертвами мы не остановимся для того, чтобы дать возможность рабочему классу Запада через своих делегатов убедиться в том, что рабочий класс, взяв власть, способен не только разрушать старое, но и строить социализм. Ни перед какими жертвами мы не остановимся для того, чтобы дать возможность рабочему классу Запада убедиться в том, что наша страна есть то единственное в мире рабочее государство, за которое им на Западе стоит драться и которое стоит защищать против своего капитализма. (Аплодисменты.)

Делегации у нас были троякого рода: делегации интеллигентские, учителя и пр., делегации взрослых рабочих, их было, кажется, если считать грубо, около 10, и делегации рабочей молодёжи. Всего прибыло 550 делегатов и экскурсантов в нашу страну. Ожидается ещё 16 делегаций, зарегистрированных в ВЦСПС. Это дело мы будем двигать и впредь для того, чтобы укрепить связь рабочего класса нашей страны с рабочим классом Запада и тем самым создать барьер против всех и всяких возможностей интервенции.

Таковы характерные черты тех основных противоречий, которые разъедают капитализм.

Что же вытекает из всех этих противоречий? О чём они говорят? Они говорят о том, что капиталистический мир разъедается целым рядом внутренних противоречий, которые делают капитализм немощным, что, с другой стороны, наш мир, мир социализма, всё более и более сколачивается, сплачивается, что ввиду этого на этой именно почве и родилось то временное равновесие сил, которое положило конец войне против нас, которое дало начало полосе “мирного сожительства” между государством советским и государствами капиталистическими.

Я должен еще упомянуть о двух фактах, тоже имеющих влияние на то, что вместо периода войны у нас установилась полоса “мирного сожительства”.

Первый факт состоит в том, что в данный момент Америка не желает войны в Европе. Она как бы так говорит Европе: я тебе ссудила миллиарды, ты не рыпайся, если хочешь и впредь получать денежки, если не хочешь, чтобы твоя валюта вверх тормашками полетела, сиди и работай, зарабатывай денежки и выплачивай проценты по долгам. Едва ли нужно доказывать что этот совет Америки, если он даже не является решающим для Европы, во всяком случае не может остаться без влияния.

Второй факт состоит в том, что со времени победы пролетарской революции в нашей стране из мировой системы капитализма выпала целая громадная страна с громадными рынками сбыта, с громадными источниками сырья, и это, конечно, не могло не повлиять на хозяйственное положение Европы. Потерять одну шестую часть мира, потерять рынки и источники сырья нашей страны, это значит для капиталистической Европы сократить своё производство, поколебать его коренным образом. И вот, для того, чтобы положить конец этой отчуждённости европейского капитала от нашей страны, от наших рынков и источников сырья, оказалось необходимым пойти на некую полосу “мирного сожительства” с нами, чтобы пробраться к нашим рынкам и к источникам сырья,— иначе нет, оказывается, возможности достигнуть какой-нибудь хозяйственной устойчивости в Европе.

Вот все те факторы, которые определили некое равновесие сил между лагерем социализма и лагерем капитализма во всём мире, которые полосу войны сменили полосой передышки, которые передышку короткую превратили в целый период передышки и которые дали нам возможность повести некое, как говорил Ильич, “сотрудничество” с капиталистическим миром.

Отсюда та полоса “признаний” Советского Союза, которая началась и должна пойти дальше.

Я не буду перечислять, какие страны нас “признали”. Кажется, из крупных не признавших нас стран осталась только одна Америка. Не буду также распространяться о том, что после “признаний” у нас заключены торговые договоры, например, с Германией и Италией. Не буду долго распространяться о том, что наша внешняя торговля значительно выросла, что в этой торговле особенно заинтересована Америка в качестве страны, экспортирующей для нас хлопок, и Англия с Германией в качестве стран, импортирующих наш хлеб и наши сельскохозяйственные продукты. Одно надо сказать, что нынешний год является первым годом, когда мы в сколько-нибудь широком масштабе, после установившейся полосы “совместного сожительства” с капиталистическими государствами, вступаем в богатые и широкие связи по торговой линии с капиталистическим миром.

Это не значит, конечно, что мы ликвидировали уже все те, так сказать, недомолвки и все те, как бы сказать, претензии и контрпретензии, которые существовали и еще существуют между нашим государством и государствами Запада. Мы знаем, что от нас требуют выплаты долгов. Этого Европа еще не забыла и, пожалуй, не забудет, во всяком случае не так скоро забудет. Нам говорят, что наша довоенная задолженность Европе равняется 6 миллиардам, военная задолженность оценивается в 7 с лишним миллиардов рублей, всего, таким образом,—13 миллиардов. Если учесть падение валюты и вычесть из этой суммы долю лимитрофов, то выходит, что мы не менее 7 миллиардов должны западноевропейским государствам. Известно, что наши контрпретензии, в связи с интервенцией Англии, Франции, Америки во время гражданской войны, сводятся к цифре (если принять подсчёты Ларина), кажется, в 50 миллиардов рублей. Так что нам должны впятеро больше, чем мы должны. (Ларин с места: “Мы их получим”.) Тов. Ларин говорит, что мы в своё время получим всё это. (Смех.) Но если считать более скупо, как это делает Наркомфин, получается не менее 20 миллиардов. Всё-таки мы в выигрыше. (Смех.) Однако, с этим капиталистические страны мириться не хотят, и мы всё еще фигурируем в их списках как должники.

Вот на этой почве у нас и получаются закавыки и загвоздки в ходе переговоров с капиталистами. Так было с Англией, так будет, должно быть, и с Францией.

Какова позиция ЦК нашей партии в этом вопросе?

Она осталась той же, какой она была при заключении договора с Макдональдом.

Мы не можем отменить известного закона нашей страны, изданного в 1918 году,— об аннулировании царских долгов. Мы остаёмся на основе этого закона. Мы не можем аннулировать тех декретов, которые были провозглашены и которые узаконили у нас экспроприацию экспроприаторов. На базе этих законов мы стоим и будем стоять в будущем. Но мы не прочь некоторые исключения, в порядке практических переговоров, сделать и для Англии и для Франции по части бывших царских долгов, с тем, чтобы малую толику выплатить и кое-что получить за это. Мы не прочь бывших частных собственников удовлетворить предоставлением им концессий, но опять-таки с тем, чтобы условия концессий были не кабальными. На этой основе нам удалось сговориться с Макдональдом. Подпочвой этих переговоров являлась идея фактического аннулирования военных долгов. Именно поэтому этот договор был сорван. Кем? Несомненно, Америкой. Хотя Америка в переговорах Раковского с Макдональдом не участвовала, хотя Макдональд и Раковский пришли к известному проекту соглашения, хотя этот проект соглашения давал выход и той и другой стороне, и интересы обеих сторон более или менее удовлетворялись этим проектом, тем не менее, так как этот проект исходил из идеи аннулирования военных долгов, а Америка не хотела создавать такого прецедента, ибо она потеряла бы тогда миллиарды, которые имеет за Европой, то она, т. е. Америка, “посоветовала”, и договора не стало.

Тем не менее мы стоим и теперь на почве упомянутого проекта.

Из вопросов нашей внешней политики, из вопросов, возникших за отчётный период, вопросов особенно щекотливых и боевых, которые касаются взаимоотношений нашего правительства с правительствами западноевропейских стран, я бы хотел отметить два вопроса: во-первых, вопрос, который не раз выдвигался и будет еще выдвигаться английскими консерваторами, это—вопрос о пропаганде, и, во-вторых, вопрос о Коммунистическом Интернационале.

Нас обвиняют в том, что мы ведем специальную пропаганду как в Европе, так и в колониях и в зависимых странах против империализма. Английские консерваторы утверждают, что русские коммунисты—это те люди, которые призваны разрушить могущество Британской империи. Я хотел бы здесь заявить, что всё это —сущие пустяки. Нам не нужно никакой специальной пропаганды ни на Западе, ни на Востоке после того, как сами рабочие делегации приезжают к нам, узнают о наших порядках и разносят весть о наших порядках по всем странам Запада. Никакой другой пропаганды нам не требуется. Это самая лучшая, самая сильная и самая действующая пропаганда за строй Советов против строя капитализма. (Аплодисменты.)

Нам говорят, что мы ведём пропаганду на Востоке. Я утверждаю, что и это —сущие пустяки. Нам не нужно никакой специальной пропаганды на Востоке после того, как мы знаем, что весь наш государственный строй зиждется на базе сожительства и братского сотрудничества народов самых разнообразных национальностей нашей страны. Любой китаец, любой египтянин, любой индус, приехавший в нашу страну и побывший полгода в ней, имеет возможность убедиться, что наша страна является единственной страной, которая понимает душу угнетённых народов и которая умеет наладить сотрудничество пролетариев бывшей господствующей национальности с пролетариями бывших угнетённых национальностей. Никакой другой пропаганды, никакой другой агитации на Востоке нам не нужно, кроме того, чтобы делегации, приезжающие из Китая, Индии, Египта, поработав у нас и посмотрев, разнесли весть о наших порядках по всему миру. Это лучшая пропаганда и самая действующая из всех форм, из всех видов пропаганды.

Но есть одна сила, которая может разрушить и обязательно разрушит Британскую империю. Это—английские консерваторы. Это та сила, которая обязательно, неминуемо поведёт Британскую империю к гибели. Достаточно вспомнить политику консерваторов, когда они пришли к власти. С чего они начали? Начали с того, что обуздали Египет, усилили нажим на Индию, интервенировали Китай и т. д. Вот политика консерваторов. Кто тут виноват, и кого тут винить, если английские лорды неспособны на другую политику? Разве трудно понять, что, идя по такому пути, консерваторы должны, как дважды два—четыре, привести Британскую империю к неминуемой гибели?

Несколько слов о Коминтерне. На Западе распространяются слухи наймитами империалистов и авторами подложных писем о том, что Коминтерн есть организация заговорщиков и террористов, что коммунисты разъезжают по странам Запада для того, чтобы устраивать заговоры против европейских правителей. Между прочим, софийский взрыв в Болгарии связывается с именем коммунистов. Я должен заявить о том, что должно быть известно каждому культурному человеку, если он не круглый невежда и если он не подкуплен,— я должен заявить, что ничего общего коммунисты не имели, не имеют и не могут иметь с теорией и практикой индивидуального террора, ничего общего коммунисты не имели, не имеют и не могут иметь с теорией заговоров против отдельных лиц. Теория и практика Коминтерна состоит в организации массового революционного движения против капитализма. Это верно. Это—задача коммунистов. Только невежды и идиоты могут смешивать заговоры и индивидуальный террор с политикой Коминтерна в массовом революционном движении.

Два слова об Японии. На Западе кое-кто из наших врагов потирает руки: вот, дескать, в Китае началось революционное движение,—конечно, это большевики подкупили китайский народ,— кому же еще подкупать 400-миллионный народ? — а это, дескать, приведёт к тому, что “русские” подерутся с японцами. Всё это чепуха, товарищи. Силы революционного движения в Китае неимоверны. Они еще не сказались как следует. Они еще скажутся в будущем. Правители Востока и Запада, которые не видят этих сил и не считаются с ними в должной мере, пострадают от этого. Мы, как государство, с этой силой не считаться не можем. Мы считаем, что Китай стоит перед тем же вопросом, перед которым стояла Северная Америка, когда она объединялась в одно государство, перед которым стояла Германия, когда она складывалась в государство и объединялась, перед которым стояла Италия, когда она объединялась и освобождалась от внешних врагов. Здесь правда и справедливость целиком на стороне китайской революции. Вот почему мы сочувствуем и будем сочувствовать китайской революции в её борьбе за освобождение китайского народа от ига империалистов и за объединение Китая в одно государство. Кто с этой силой не считается и не будет считаться тот наверняка проиграет. Я полагаю, что Япония поймёт, что с этой растущей силой национального движения в Китае, идущей вперёд и сметающей всё на своей дороге, она, Япония, должна также считаться. Оттого именно и погибает Чжан Цзо-лин, что он этого не понял. Но он погибает также оттого, что он строил всю свою политику на распрях, на ухудшении отношений между СССР и Японией. Всякий генерал, всякий правитель Манчжурии, который будет строить свою политику на распрях между нами и Японией, на ухудшении отношений между нами и Японией, обязательно погибнет. Только тот из них будет стоять на ногах, который будет строить свою политику на улучшении наших отношений с Японией и сближении нашем с Японией, только такой генерал и такой правитель может прочно сидеть в Манчжурии, ибо у нас нет интересов, ведущих к обострению наших отношений с Японией. Наши интересы идут по линии сближения нашей страны с Японией.

Перехожу к вопросу о задачах нашей партии в связи с внешним положением.

Я думаю, что задачи партии здесь должны быть очерчены, в смысле её работы, в двух областях: в области международного революционного движения и затем в области внешней политики Советского Союза.

Каковы задачи в области международного революционного движения?

Задачи состоят в том, чтобы, во-первых, вести работу по линии укрепления коммунистических партий на Западе, по линии завоевания ими большинства в рабочих массах. Во-вторых—вести работу по линии усиления борьбы рабочих Запада за профсоюзное единство, за укрепление дружбы между пролетариатом нашего Союза и пролетариатом капиталистических стран. Сюда входит и та полоса паломничества, о которой я говорил и значение которой обрисовал выше. В-третьих— вести работу по линии укрепления смычки между пролетариатом нашей страны и освободительным движением угнетённых стран, ибо они—наши союзники в борьбе с империализмом. И в-четвёртых — вести работу по линии укрепления социалистических элементов нашей страны, по линии победы этих элементов над элементами капиталистическими, победы, имеющей решающее значение для революционизирования рабочих всех стран. Обычно, товарищи, говоря о задачах нашей партии в области международного революционного движения, ограничиваются тремя первыми задачами и забывают о четвёртой задаче—о том, что наша борьба в нашей стране, борьба за победу социалистических элементов в нашей стране над элементами капиталистическими, наша строительная борьба является тоже международной, интернациональной по своему значению, ибо наша страна есть база международной революции, ибо наша страна есть основной рычаг для развёртывания международного революционного движения, и если у нас здесь строительство идёт должным темпом, это означает, что мы свою работу в международном революционном движении по всем остальным руслам делаем так именно, как этого требует от нас партия.

Таковы задачи партии в области международного революционного движения.

Теперь — задачи партии в области внешней политики нашего Союза.

Во-первых—вести работу по линии, борьбы против новых войн, затем по линии сохранения мира и обеспечения так называемых нормальных сношений с капиталистическими странами. Основу политики нашего правительства, политики внешней, составляет идея мира. Борьба за мир, борьба против новых войн, разоблачение всех тех шагов, которые предпринимаются на предмет подготовки новой войны, разоблачение таких шагов, которые прикрывают флагом пацифизма подготовку войны на деле, это—наша задача. Именно поэтому мы не хотим войти в Лигу наций, ибо Лига наций есть организация прикрытия подготовительной работы к войне, ибо, чтобы войти в Лигу наций, надо сделать выбор, как правильно выразился тов. Литвинов, между молотом и наковальней. Ну, а мы не хотим быть ни молотом для слабых народов, ни наковальней для сильных. Мы ни того, ни другого не желаем, мы — за мир, мы —за разоблачение всех тех шагов, которые ведут к войне, какими бы пацифистскими флажками они ни были прикрыты. Будет ли это Лига наций или Локарно,—всё равно, нас флагом не надуешь, нас шумом не испугаешь.

Во-вторых—вести работу по линии расширения нашего товарооборота с внешним миром на основе монополии внешней торговли.

В-третьих — вести работу по линии сближения с побеждёнными в империалистической войне странами, с теми странами, которые больше всего обижены и обделены из числа всех капиталистических стран, которые ввиду этого находятся в оппозиции к господствующему союзу великих держав.

В-четвёртых — вести работу по линии смычки с зависимыми и колониальными странами;

Таковы задачи, стоящие перед партией в настоящий момент в области международных отношений и международного рабочего движения.

Я перехожу ко второй части доклада по отчёту ЦК. Эта часть касается внутреннего положения нашего государства и политики ЦК по вопросам, имеющим отношение к внутреннему положению. Я хотел бы привести несколько цифр.#39; Хотя цифр опубликовано за последнее время в печати немало, тем не менее без некоторого количества цифр, к сожалению, обойтись нельзя.

Но раньше, чем перейти к цифрам, позвольте изложить несколько общих положений, определяющих нашу работу по строительству социалистического хозяйства (я с хозяйства думаю начать).

Первое положение. Мы работаем и строим в обстановке капиталистического окружения. Это значит, что паше хозяйство и наше строительство будут развиваться в противоречии, в столкновениях между системой нашего хозяйства и системой хозяйства капиталистического. Этого противоречия нам не избегнуть никак. Это есть рамки, в пределах которых должна протекать борьба двух систем, системы социалистической и системы капиталистической. Это значит, кроме того, чти наше хозяйство должно строиться не только в его противопоставлении вовне хозяйству капиталистическому, но и в противопоставлении различных элементов внутри нашей страны, в противопоставлении социалистических элементов элементам капиталистическим.

Отсюда вывод: мы должны строить наше хозяйство так, чтобы наша страна не превратилась в придаток мировой капиталистической системы, чтобы она не была включена в общую систему капиталистического развития как её подсобное предприятие, чтобы наше хозяйство развивалось не как подсобное предприятие мирового капитализма, а как самостоятельная экономическая единица, опирающаяся, главным образом, на внутренний рынок, опирающаяся на смычку нашей индустрии с крестьянским хозяйством нашей страны.

Есть две генеральные линии: одна исходит из того, что наша страна должна остаться еще долго страной аграрной, должна вывозить сельскохозяйственные продукты и привозить оборудование, что на этом надо стоять и по этому пути развиваться и впредь. Эта линия требует по сути дела свёртывания нашей индустрии. Она получила своё выражение недавно в тезисах Шанина (может быть, кто-либо читал их в “Экономической Жизни”). Эта линия ведёт к тому, что наша страна никогда, или почти никогда, не могла бы по-настоящему индустриализироваться, наша страна из экономически самостоятельной единицы, опирающейся на внутренний рынок, должна была бы объективно превратиться в придаток общей капиталистической системы. Эта линия означает отход от задач нашего строительства.

Это не наша линия.

Есть другая генеральная линия, исходящая из того, что мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке, страной, которая послужит очагом для притягивания к себе всех других стран, понемногу отпадающих от капитализма и вливающихся в русло социалистического хозяйства. Эта линия требует максимального развёртывания нашей промышленности, однако в меру и в соответствии с темп ресурсами, которые у нас есть. Она решительно отрицает политику превращения нашей страны в придаток мировой системы капитализма. Это есть наша линия строительства, которой держится партия и которой будет она держаться и впредь. Эта линия обязательна, пока есть капиталистическое окружение.

Другое дело, когда победит революция в Германии или во Франции, или в обеих странах вместе, когда там начнется социалистическое строительство на более высокой технической базе. Тогда мы от политики пре вращения нашей страны в независимую экономическую единицу перейдем к политике включения нашей страны в общее русло социалистического развитая. Но пока этого еще не произошло, нам абсолютно необходим тот минимум независимости для нашего народного хозяйства, без которого невозможно будет уберечь нашу страну от хозяйственного подчинения системе мирового капитализма.

Таково первое положение.

Второе положение, которым мы так же должны руководствоваться при нашем строительстве, как и первое#39;, состоит в том, чтобы учитывать каждый раз особенности нашего руководства народным хозяйством в отлично от руководства в странах капиталистических. Там, в капиталистических странах, господствует частный капитал, там ошибки отдельных капиталистических трестов, синдикатов, тех или других групп капиталистов исправляются стихией рынка. Слишком много произведено,—будет кризис, но потом, после кризиса, хозяйство придёт в норму. Слишком увлеклись ввозом и получили пассивный торговый баланс,—вексельный курс качнется, получится инфляция, сократится импорт, повысится экспорт. Всё это в порядке кризисов. Ни одна сколько-нибудь крупная ошибка и сколько-нибудь крупное перепроизводство или серьезный отрыв производства от всей суммы спроса не обходится в странах капиталистических без того, чтобы промахи, ошибки и отрывы не исправлялись в порядке того пли иного кризиса. Так живут в странах капитализма. Но мы так жить не можем. Там мы видим кризисы хозяйственные, торговые, финансовые, задевающие отдельные группы капиталистов. У нас—другое дело. Каждая серьёзная заминка в торговле, в производстве, каждый серьезный просчет в нашем хозяйстве кончается не тем или иным отдельным кризисом, а бьет по всему народному хозяйству. Каждый кризис, будь то торговый, финансовый, промышленный, может превратиться у нас в общий кризис, бьющий по всему государству. Поэтому от нас требуется особая осмотрительность и прозорливость при строительстве. Поэтому мы здесь должны руководить хозяйством в плановом порядке так, чтобы просчетов было меньше, чтобы наше руководство хозяйством было архипрозорливым, архипредусмотрительпым, архибезошибочным. Но так как, товарищи, мы, к сожалению, не отличаемся ни особой прозорливостью, ни особой предусмотрительностью, ни особыми способностями безошибочного руководства хозяйством, так как мы всего только учимся строить, то у нас ошибки бывают и будут ещё впредь. Поэтому мы должны строить с резервами, нам необходимы резервы, которые могли бы покрывать наши прорехи. Вся наша работа за последние два года показывает, что мы не гарантированы ни от случайностей, ни от ошибок. В области сельского хозяйства очень многое зависит у нас не только от нашего хозяйствования, но и от природных сил (недороды и пр.). В области промышленности очень многое зависит не только от нашего хозяйствования, но и от внутреннего рынка, которым мы еще не овладели. В области внешней торговли очень многое зависит не только от нас, но и от поведения западноевропейских капиталистов, причём чем больше растет наш экспорт и импорт, тем больше мы становимся зависимыми от капиталистического Запада, тем больше становимся уязвимыми для ударов со стороны врагов. Чтобы обеспечить себя от всех этих случайностей и неизбежных ошибок, нам нужно усвоить себе мысль о необходимости накопления резервов.

Мы не гарантированы от недородов в области сельского хозяйства. Поэтому нужен резерв. Мы не гарантированы от случайностей внутреннего рынка по линии развития нашей промышленности. Я уже не говорю о том, что, живя на свои собственные накапливаемые средства, мы должны быть особенно скупыми ii сдержанными в деле расходования накопленных средств, стараясь каждую копейку вкладывать разумно, т. е. в такое дело, развитие которого в каждый данный момент абсолютно необходимо. Отсюда необходимость резервов для промышленности. Мы не гарантированы от случайностей по линии внешней торговли (замаскированный бойкот, замаскированная блокада и пр.). Отсюда необходимость резервов.

Можно было бы увеличить вдвое отпуск сумм на сельскохозяйственный кредит, но тогда не осталось бы необходимого резерва для финансирования промышленности, промышленность далеко отстала бы в своем развитии от сельского хозяйства, выработка фабрикатов сократилась бы, получилось бы вздутие цен на фабрикаты со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Можно было бы положить вдвое больше ассигновок на развёртывание промышленности, но это был бы такой быстрый темп развития промышленности, которого мы не выдержали бы ввиду большого недостатка свободных капиталов, и на почве которого мы наверняка сорвались бы, не говоря уже о том, что не хватило бы резерва для кредитования сельского хозяйства.

Можно было бы двинуть вперед развитие нашего импорта, главным образом импорта оборудования, вдвое больше, чем это имеет место теперь, для того, чтобы быстрым темпом двинуть вперёд развитие промышленности, но это могло бы вызвать превышение ввоза над вывозом, образовался бы пассивный торговый баланс, и была бы подорвана наша валюта, т.е. была бы подорвана та основа, на почве которой только и возможно планирование и развитие промышленности.

Можно было бы, но глядя ни на что, двинуть вперед экспорт вовсю, не обращая внимания на состояние внутреннего рынка, но это обязательно вызвало бы большие осложнения в городах в смысле быстрого поднятия цен на сельскохозяйственные продукты, в смысле подрыва, стало быть, зарплаты и в смысле некоторого искусственно организованного голода со всеми вытекающими отсюда результатами.

Можно было бы поднять вовсю зарплату рабочих не только до довоенного уровня, но и выше, но это обстоятельство вызвало бы понижение темпа развития нашей промышленности, ибо развертывание промышленности при наших условиях, при отсутствии займов извне, при отсутствии кредитов и т.д., возможно лишь на основе накопления некоторой прибыли, необходимой для финансирования и питания промышленности, что, однако, было бы исключено, т.е. было бы исключено сколько нибудь серьезное накопление, если бы темп подъема зарплаты был взят нами чрезвычайно ускоренный.

И т. д. и т. п.

Таковы те два основных руководящих положения, которые должны будут служить факелом, маяком в нашей работе по строительству нашей страны.

Теперь позвольте перейти к цифрам.

Впрочем, ещё одно отступление. У нас в системе нашего хозяйства имеется некоторая пестрота—целых пять укладов. Есть уклад хозяйства почти что натуральный: это—такие крестьянские хозяйства, товарности продукции которых очень мала. Есть второй уклад хозяйства, уклад товарного производства, где товарность в крестьянском хозяйстве играет решающую роль. Есть третий уклад хозяйства—частный капитализм, который не убит, который оживился и будет до известных пределов оживляться, пока у нас есть нэп. Четвёртый уклад хозяйства, это—госкапитализм, т.е. тот капитализм, который мы допустили и имеем возможность контролировать и ограничивать так, как хочет этого пролетарское государство. Наконец, пятый уклад — социалистическая промышленность, т. е. наша госпромышленность, где в производстве представлены не два враждебных класса —пролетариат и буржуазия, а один класс — пролетариат.

Об этих пяти укладах я хотел сказать два слова, потому что без этих двух слов трудно будет понять ту группу цифр, которую я оглашу, и ту тенденцию, которая в развитии нашей промышленности отмечается, тем более, что об этих пяти хозяйственных укладах в системе нашего строя Ленин говорил в своё время достаточно подробно, уча нас тому, чтобы умели учитывать борьбу между этими укладами в нашей строительной работе.

Я хотел бы сказать два слова о госкапитализме и о госпромышленности, являющейся по типу социалистической, для того, чтобы рассеять те недоразумения и ту путаницу, которые вокруг этого вопроса сложились в партии.

Можно ли назвать нашу государственную промышленность госкапиталистической? Нельзя. Почему? Потому, что госкапитализм в условиях диктатуры пролетариата есть такая организация производства, где представлены два класса: класс эксплуатирующий, владеющий средствами производства, и класс эксплуатируемый, не владеющий средствами производства. Какую бы особую форму ни имел госкапитализм, он должен быть всё же капиталистическим по своему существу. Ильич, когда он анализировал госкапитализм, имел в виду прежде всего концессии. Возьмём концессии и посмотрим, представлены ли тут два класса. Да, представлены. Класс капиталистов, т.е. концессионеров, которые эксплуатируют и временно владеют средствами производства, и класс пролетариев, который эксплуатируется концессионером. Что здесь мы не имеем элементов социализма, это ясно хотя бы из того, что никто не посмеет сунуться в концессионное предприятие с кампанией о поднятии производительности труда, ибо все знают, что концессионное предприятие есть не социалистическое, чуждое социализму предприятие.

Возьмём другой тип предприятий — государственные предприятия. Являются ли они госкапиталистическими? Нет, не являются. Почему? Потому, что в них представлены не два класса, а один класс, класс рабочих, который в лице своего государства владеет орудиями и средствами производства и который не эксплуатируется, ибо максимум того, что получается в предприятии сверх заработной платы, идёт на дальнейшее развёртывание промышленности, т.е. на улучшение положения всего рабочего класса в целом.

Могут сказать, что это всё-таки не полный социализм, если иметь в виду те пережитки бюрократизма, которые сохранились в управляющих органах наших предприятий. Это правильно. Но это не противоречит тому, что госпромышленность есть по типу производство социалистическое. Есть два типа производства: капиталистический тип, в том числе и госкапиталистический, где есть два класса, где производство работает на прибыль для капиталиста, и есть другой, социалистический тип производства, где эксплуатации нет, где средства производства принадлежат рабочему классу и где предприятия работают не на прибыль для чуждого класса, а на расширение промышленности для рабочих в целом. Ленин так и говорил, что наши государственные предприятия есть последовательно-социалистические по типу предприятия.

Здесь можно было бы провести аналогию с нашим государством. Наше государство тоже называется не буржуазным, ибо оно есть по Ленину новый тип государства, тип государства пролетарского. Почему? Потому, что наш государственный аппарат работает не на угнетение рабочего класса, как это имеет место со всеми без исключения буржуазными государствами, а на освобождение рабочего класса от гнёта буржуазии. Вот почему по типу своему наше государство есть пролетарское государство, хотя дряни в аппарате этого государства и пережитков старины можете найти сколько угодно. Никто, как Ленин, провозгласивший наш советский строй пролетарским типом государства, не ругал его так крепко за его бюрократические пережитки. Тем не менее он твердил всё время, что наше государство есть новый тип пролетарского государства. Надо отличать тип государства от того наследия и пережитков, которые еще сохранились в системе и аппарате государства. Точно так же следует обязательно отличать бюрократические пережитки в госпредприятиях от того типа построения промышленности, который у нас называется типом социалистическим. Нельзя говорить, что так как в хозяйственных органах или в трестах есть еще ошибки, бюрократизм и т. п., то наша государственная промышленность не есть социалистическая. Нельзя так говорить. Тогда и наше государство, по типу своему —пролетарское, не было бы пролетарским. Я могу назвать целый ряд аппаратов буржуазных, лучше и экономнее работающих, чем наш пролетарский государственный аппарат. Но это еще не значит, что наш государственный аппарат не есть пролетарский, что наш государственный аппарат не стоит по типу выше буржуазного. Почему? Потому, что этот буржуазный аппарат хотя и лучше работает, но работает он на капиталиста, а наш пролетарский государственный аппарат, если даже он вихляет иногда, то всё же работает на пролетариат, против буржуазии.

Эту принципиальную разницу нельзя забывать. То же самое нужно сказать о государственной промышленности. Нельзя на основании неувязок и пережитков бюрократизма, которые имеются в управляющих органах наших госпредприятий и которые еще будут существовать, нельзя на основании этих пережитков и этих недостатков забывать, что наши предприятия по существу своему являются предприятиями социалистическими. На предприятиях, например, Форда, работающих исправно, может быть, и меньше воровства, но все-таки они работают на Форда, на капиталиста, а ваши предприятия, где иногда бывает воровство и где не всегда складно идут дела, всё же работают на пролетариат.

Вот эту принципиальную разницу забывать нельзя. Перейдём теперь к цифрам о нашем народном хозяйстве в целом.

Сельское хозяйство. Его валовая продукция за 1924/25 год, если сравнить его уровень с уровнем довоенным, с уровнем 1913 года, поднялась до 71%. Иначе говоря, в 1913 году было произведено на 12 миллиардов рублей с лишним по довоенным ценам, а в 1924/25 году произведено на 9 миллиардов рублей с лишним. К будущему 1925/26 году предполагается, на основании данных, имеющихся у наших планирующих органов, дальнейший подъем продукции довести до 11 миллиардов рублей, т. е. до 91% довоенного уровня. Сельское хозяйство растет,—этот вывод естественно напрашивается.

Промышленность. Если взять всю промышленность, и государственную, и концессионную, и частную, то в 1913 году вся промышленность давала на 7 миллиардов рублей валовой продукции, а в 1924/25 году дала 5 миллиардов. Это—71% довоенной нормы. Наши планирующие органы предполагают, что к следующему году производство дойдет до 6 1/2 миллиардов, т.е. это составит около 93% довоенной нормы. Промышленность подымается. В этом году она поднялась быстрее, чем сельское хозяйство.

Особо нужно отметить вопрос об электрификации. Планом ГОЭЛРО в 1921 году намечена была постройка в течение 10—15 лет 30 электростанций мощностью в 1 500 тыс. киловатт и стоимостью в 800 млн. золотых рублей. До Октябрьской революции мощность электростанций составляла 402 тыс. киловатт. Нами построены до настоящего времени станции мощностью в 152,35 тыс. киловатт и намечено к пуску в 1926 году 326 тыс. киловатт. Если развитие пойдет таким темпом, то в 10 лет, т. е. примерно к 1932 году (минимально намеченный срок), план электрификации СССР будет осуществлен. Параллельно росту электростроительства идет рост электропромышленности, программа которой на 1925/26 год рассчитана на 165—170% от довоенного уровня. Необходимо, однако, отметить, что постройка больших гидроэлектрических станций приводит к большому перерасходу средств по сравнению с намеченными планами. Например, первоначальная смета Волховстроя была составлена в 24 300 тыс. “ориентировочных” рублей, а к сентябрю 1925 года она выросла до 95 200 тыс. червонных рублей, что составляет 59% средств, затраченных на сооружение первоочередных станций, при мощности Волховстроя в 30% мощности этих станций. Первоначальная смета Земо-Авчальской станции была намечена в 2 600 тыс. золотых рублей, а последние требования составляют около 16 млн. червонных рублей, из которых около 12 млн. уже израсходовано.

Если взять и сравнить производство государственной и кооперативной промышленности, так или иначе объединенной, с производством частной промышленности, то получится у нас вот что: в 1923/24 году государственная и кооперативная промышленность имела из всей суммы промышленного производства за год 76,3%, частная—23,7%, а в 1924/25 году доля государственной и кооперативной промышленности составляла 79,3%, доля же частной промышленности уже не 23,7%, а 20,7%.

Удельный вес частной промышленности упал за этот ” период. В будущем году предполагается, что доля государственной и кооперативной промышленности составит около 80%, доля же частной промышленности снизится до 20%. Абсолютно частная промышленность растёт, но так как государственная и кооперативная промышленность растут быстрее, то удельный вес частной промышленности падает прогрессивно.

Вот факт, с которым нельзя не считаться и который говорит о том, что перевес социалистической промышленности над промышленностью частной составляет неоспоримый факт.

Если взять имущество, сосредоточенное в руках государства, и имущество, имеющееся в руках частных хозяйствующих лиц, то выходит, что и в этой области,— я имею в виду контрольные цифры Госплана,—перевес на стороне пролетарского государства, ибо капитальных фондов имеется у государства на сумму не менее 11,7 миллиарда (на червонные рубли), а частным владельцам, главным образом крестьянским хозяйствам, принадлежит фондов на сумму не более 7 с половиной миллиардов.

Это—факт, говорящий о том, что доля обобществлённых фондов весьма высока, и эта доля возрастает в сравнении с долей имущества необобществлённого сектора.

И всё же наш строй в целом нельзя еще назвать ни капиталистическим, ни социалистическим. Наш строй в целом есть переходный от капитализма к социализму,—где всё еще преобладает, в смысле объёма продукции, частновладельческое крестьянское производство, но где доля социалистической промышленности растёт непрерывно. Доля социалистической промышленности растёт так, что эта промышленность, пользуясь своей концентрированностью, пользуясь своей организованностью, пользуясь тем, что у нас есть диктатура пролетариата, пользуясь тем, что транспорт в руках государства, пользуясь тем, что кредитная система—наша и банки—наши, пользуясь всем этим, наша социалистическая промышленность, доля которой во всём объёме народного производства растёт шаг за шагом, эта промышленность, идя вперёд, начинает подчинять себе частную промышленность, приспосабливать к себе и вести за собой все остальные уклады хозяйства. Такова уж судьба деревни,—она должна итти за городом, за крупной промышленностью.

Вот основной вывод, который получается, ежели поставить вопрос о характере нашего строя, о доле социалистической промышленности в этом строе, о доле частнокапиталистической промышленности, о доле, наконец, мелкого товарного, главным образом крестьянского, производства в общем народном хозяйстве.

Два слова о госбюджете. Вам должно быть известно, что он вырос у нас до 4 миллиардов рублей. Если взять в довоенных рублях, то наш государственный бюджет, в сравнении с государственным бюджетом довоенного времени, составит не менее 71%. Затем, если к сумме общегосударственного бюджета прибавить сумму местных бюджетов, насколько их можно подсчитать, то тогда наш государственный бюджет составит не менее 74,6% по сравнению с 1913 годом. Характерно то, что в системе нашего государственного бюджета удельный вес неналоговых доходов много выше, чем удельный вес доходов налоговых. Всё это также говорит о том, что хозяйство наше растёт и идёт вперёд.

Вопрос о прибылях, которые мы имели за прошлый год, от наших государственных и кооперативных предприятий, имеет важнейшее значение, так как мы — страна, бедная капиталами, страна, не имеющая крупных займов извне. Мы должны зорко приглядываться к нашим промышленным, торговым предприятиям, банкам и кооперации для того, чтобы знать, чем мы можем располагать на предмет дальнейшего развёртывания нашей промышленности. В 1923/24 году госпромышленность союзного значения и Главметалл дали, кажется, около 142 млн. червонных рублей прибыли. Из них 71 млн. был отчислен в казну. В 1924/25 году мы имеем уже 315 млн. Из них 173 млн. по плану предполагается отчислить в казну.

Государственная торговля союзного значения в 1923/24 году дала около 37 млн., из них 14 млн. пошло в доход казны. В 1925 году мы имеем меньше— 22 млн., ввиду политики снижения цен. Из этой суммы пойдёт в доход казны около 10 миллионов.

По внешней торговле в 1923/24 году мы имели прибыли 26 с лишним миллионов рублей, из них около 17 млн. пошло в доход казны. В 1925 году внешняя торговля даёт или, вернее, дала уже 44 млн. Из них 29 млн. идёт в доход казны.

По подсчётам Наркомфина, в 1923/24 году банки дали прибыли 46 млн., из них 18 млн. пошло в доход казны, в. 1924/25 году—97 с лишним миллионов, из коих 51 млн. пошёл в доход казны.

Кооперация потребительская дала в 1923/24 году 57 млн. прибыли, сельскохозяйственная—4 млн.

Цифры, которые я только что приводил, более или менее преуменьшены. Вы знаете—почему. Вы знаете, как у нас вычисляют хозорганы в видах того, чтобы больше оставить у себя, для расширения дела. Если эти цифры вам покажутся малыми, а они действительно малы, то учтите, что они немного преуменьшены.

Несколько слов об оборотах нашей внешней торговли.

Если весь наш торговый оборот за 1913 год принять за 100, то окажется, что в 1923/24 году мы в своей внешней торговле достигли 21% довоенного уровня, в 1924/25 году—26% довоенного уровня. Экспорт в 1923/24 году равнялся 522 млн. рублей; импорт— 439 млн.; общий оборот—961 млн.; активное сальдо— 83 млн. В 1923/24 году мы имели активный торговый баланс. В 1924/25 году экспорт равнялся 564 млн.; импорт — 708 млн.; общий оборот —1 272 млн.; сальдо — минус 144 млн. Этот год мы закончили по линии внешней торговли с пассивным балансом в 144 миллиона. Позвольте мне на этом несколько остановиться. Это пассивное сальдо в истекшем хозяйственном году у нас часто склонны объяснять тем, что мы в этом году, ввиду недорода, ввезли много хлеба. Но хлеба мы ввезли на 83 млн., а тут получается минус 144 млн. К чему ведёт этот минус? К тому, что, покупая больше, чем продаём, ввозя больше, чем вывозим, мы тем самым ставим под вопрос наш расчётный баланс и, стало быть, нашу валюту. У нас была директива XIII съезда партии о том, чтобы партия добивалась во что бы то ни стало активного торгового баланса. Я должен признаться, что мы все, и советские органы, и Центральный Комитет, допустили тут грубейшую ошибку, не выполнив данной нам директивы. Трудно было ее выполнить, но всё-таки можно было бы, по крайней мере, некоторое активное сальдо получить при известном нажиме. Мы эту грубую ошибку допустили, и съезд должен её исправить. Впрочем, Центральный Комитет сам постарался её исправить в ноябре этого года на специальном заседании, где, просмотрев цифры нашего ввоза и вывоза, принял решение о том, чтобы к будущему году,—а мы набрасывали там основные элементы нашего внешнеторгового оборота на будущий год,— чтобы к будущему году внешняя торговля была заключена с активным сальдо, по крайней мере, в 100 млн. Это необходимо. Это абсолютно необходимо для такой страны, как наша страна, где капиталов мало, куда ввоз капиталов из-за границы не происходит или происходит в минимальной степени, и где расчётный баланс, его равновесие должно быть поддержано за счёт торгового баланса для того, чтобы наша червонная валюта не качнулась, и для того, чтобы, сохранив валюту, мы тем самым могли сохранить возможность дальнейшего развёртывания нашей промышленности и сельского хозяйства. Вы все испытали, что значит качающаяся валюта. К этому злосчастному пункту мы не должны возвращаться, и нужно принять все меры, чтобы пресечь в корне все факторы, которые могут нас подвести в дальнейшем к условиям, могущим качнуть нашу валюту.

Таковы цифры и соображения насчёт нашего народного хозяйства в целом, насчёт промышленности и сельского хозяйства в отдельности, насчёт удельного веса социалистической промышленности в отношении других видов хозяйства и насчёт тех руководящих идей в строительстве социализма, о которых я говорил и на почве которых стоит Центральный Комитет нашей партии.

Если взять дальше вопросы, касающиеся непосредственно промышленности и сельского хозяйства в их взаимоотношении в настоящем и ближайшем будущем, то эти вопросы можно было бы свести к следующим пунктам.

Во-первых. Мы всё еще страна аграрная: продукция сельского хозяйства преобладает над продукцией промышленности. Основное в промышленности состоит в том, что она уже подошла к пределу довоенных норм, что дальнейшие шаги в промышленности означают развертывание ее на новой технической базе, с использованием нового оборудования, и разворотом нового строительства заводов. Это дело очень трудное. Перешагнуть через этот порог, перейти от политики максимального использования всего того у что было у нас в промышленности, к политике построения новой промышленности на новой технической базе, на базе нового строительства заводов, переход через этот порог требует больших капиталов. Но так как недостаток капиталов у нас значительный, то в дальнейшем развитие нашей промышленности будет итти, по всей вероятности, не таким быстрым темпом, каким оно шло до сих пор.

Не так обстоит дело с сельским хозяйством. Нельзя сказать, что все возможности, таящиеся в сельском хозяйстве, при его нынешней технической базе, уже исчерпаны. Сельское хозяйство, в отличие от промышленности, может двигаться на известное время быстрым темпом и при нынешней технической базе. Даже простое поднятие культурности крестьянина, грамотности, даже такое простое дело, как очистка семян, могли бы на 10—15% поднять валовую продукцию сельского хозяйства. Сосчитайте-ка, что это означает для всей страны. Вот какие возможности еще таятся в земледелии. Вот почему дальнейшее развитие земледелия не встречает пока что таких технических затруднений, какие встречает наша промышленность. Поэтому несоответствие баланса промышленности балансу сельского хозяйства в дальнейшем на ближайший ряд лет будет еще расти ввиду того, что в сельском хозяйстве таится целый ряд внутренних потенциальных возможностей, далеко еще не использованных и подлежащих использованию в ближайшие годы.

В чём состоят наши задачи в связи с этим обстоятельством?

Прежде всего в том, чтобы поднять нашу крупную госпромышленность во что бы то ни стало, преодолевая трудности, стоящие перед нами. А затем в том, чтобы поднять советскую промышленность местного типа. Товарищи, мы не можем сосредоточиться только на развитии союзной промышленности, ибо союзная промышленность, наши централизованные тресты и синдикаты не могут удовлетворить всё разнообразие вкусов и потребностей 140-миллионного населения. Для того чтобы можно было удовлетворить эти потребности, необходимо добиться того, чтобы закипела жизнь, промышленная жизнь в каждом районе, в каждом округе, в каждой губернии, области, в национальной республике. Не развязав силы, таящиеся на местах, по линии хозяйственного строительства, не оказав всемерной поддержки местной промышленности, начиная с районов и округов, не развязав всех этих сил, мы не сможем добиться того всеобщего подъёма хозяйственного строительства в нашей стране, о котором говорил Ленин. Без этого, без смычки интересов и выгод центра с интересами и выгодами мест, нам не разрешить проблемы развязывания строительской инициативы, проблемы всеобщего хозяйственного подъёма в стране, проблемы быстрейшей индустриализации страны.

Во-вторых. Раньше в отношении топлива стоял вопрос об его перепроизводстве. Теперь мы подходим к вопросу о топливном кризисе, потому что наша промышленность растёт сильнее, чем топливо. Мы приближаемся к тому уровню, в котором находилась наша страна при буржуазном строе, когда топлива не хватало, и мы вынуждены были ввозить его. Иначе говоря, выходит, что баланс топливный не соответствует балансу промышленности, её потребностям. Отсюда задача усиленного развития нашего топливного хозяйства, t улучшения его техники, с тем, чтобы топливо догнало, S могло догнать в своём развитии развитие промышленности.

В-третьих. Существует некоторое несоответствие баланса металла к балансу всего народного хозяйства. Если исчислить минимальные потребности в металле и исчислить максимальную возможность выпуска металла, то у нас не хватает металла на целые десятки миллионов. Так двигаться дальше наше хозяйство, особенно наша промышленность, не может. Поэтому на это обстоятельство следует обратить особое внимание. Металл есть основа основ нашей промышленности, и его баланс должен быть приведён в соответствие с балансом промышленности и транспорта.

В-четвёртых. Несоответствие баланса нашей квалифицированной рабочей силы балансу нашей промышленности. Ряд цифр опубликован в печати, и я не буду их Оглашать, скажу лишь, что потребность в дополнительной; квалифицированной рабочей силе во всей промышленности на 1925/26 год равняется цифре 433 тыс. человек, а мы можем дать только четвёртую часть этой потребности.

В-пятых. Я хотел отметить ещё один недочёт и несоответствие, состоящее в том, что норма использования подвижного состава по железным дорогам переходит через все границы. Спрос на работу подвижного состава так велик, что в будущем году мы вынуждены будем использовать паровозы и вагоны не на 100% возможности, а на 120—130%. Таким образом, будет изнашиваться основной капитал НКПС через меру, и мы можем оказаться в ближайшем будущем перед катастрофой, если не примем решительных мер.

Вот все те недочеты и несоответствия, которые имеются внутри нашего народного хозяйства вообще, внутри промышленности в особенности, и которые должны быть преодолены.

Позвольте теперь перейти к вопросам торговли. Цифры говорят о том, что и в этой области, как и в области промышленной, рост удельного веса государственного начала по отношению к началу частнокапиталистическому идёт вперёд. Если считать, что общий оборот внутренней торговли в товарных рублях до войны равнялся 20 млрд., то выходит, что в 1923/24 году этот оборот равнялся 10 млрд., т.е. 50% довоенного, в 1924/25 году равняется 14 млрд., т.е. 70%. Общий рост внутреннего оборота несомненен. Если говорить о доле государства в этом обороте, то выходит, что в 1923/24 году доля государства равняется 45% всего торгового внутреннего оборота, доля кооперации —19%, доля частного капитала—35%. В следующем же году, т. е. в 1924/25 году, доля государства равнялась 50%, доля кооперации вместо 19%—24,7%, доля же частного капитала вместо 35%—24,9%. Доля частного капитала падает в общем обороте, доли государства я кооперации возрастают. Если разделить оборот на две части, опт и розницу, здесь имеется та же тенденция. По опту в 1923/24 году деля госторговли равнялась 62 с лишним процентам всего оборота, в 1924/25 году — 68,9%. Увеличение явное. По кооперации мы имеем увеличение с 15 до 19%. Частная торговля имела 21%, теперь—11%. По рознице в 1923/24 году доля государства равнялась 16%, в 1924/25 году—почти 23%. Доля кооперации в рознице в прошлом году равнялась 25,9%, а в 1924/25 году равняется 32,9%. Рост несомненный. Доля же частного капитала в рознице в 1923/24 году равнялась 57%, теперь—44,3%. Мы явно перешагнули через порог в области розницы. В прошлом году в рознице частный капитал преобладал, в этом году преобладают государство и кооперация.

Рост значения государства и кооперации в сырьевых и хлебных заготовках составлял: по масло-семенам в 1924/25 году 65%, по льну—94%, по хлопку—почти 100%, по хлебу в 1923/24 году—75%, в 1924/25 году—70%. Тут мы имеем некоторое снижение. В общем рост государственного и кооперативного начал в области внутренней торговли несомненен как по линии опта, так и по линии розницы.

Если по линии хлебных заготовок процент государственной доли преобладает, но всё-таки он растёт меньше, чем в прошлом году, это указывает на те ошибки, которые были допущены по хлебозаготовкам. Дело в том, что просчёт по заготовкам является просчётом не только советских органов, но и ЦК, ибо последний должен наблюдать за советскими органами, и он отвечает за всё, что делается в советских органах. Этот просчёт сводится к тому, что при планировании мы не учли того, что состояние рынка, условия заготовок в атом году являют собой нечто новое, особое в сравнении с тем, что имело место в прошлом и позапрошлом годах. Этот год является первым, когда мы на хлебном рынке выступили без административных мероприятий по части нажима, когда мы тяжесть налога, налоговый пресс свели до минимума, и когда крестьянин и агенты правительства столкнулись лицом к лицу на рынке, как равные. Вот эти обстоятельства не были учтены нашими планирующими органами, вознамерившимися заготовить к 1 января 1926 года 70% всех заготовок хлеба за год. Не учли мы того, что мужик тоже умеет маневрировать, что он откладывает свой валютный товар — пшеницу — для будущего, в ожидании дальнейшего подъёма цен и предпочитает пока что выходить на рынок с другими, менее ценными хлебами. Этого мы не учли. В связи с этим перестроен план заготовок и сокращён план экспорта хлеба так же, как сокращается соответственно импортный план. Пересматривается экспортно-импортный план, который должен быть заключён с активным сальдо в сто миллионов рублей минимум, но который не выработан еще окончательно.

Развитие народного хозяйства в стране повело к улучшению материального положения прежде всего рабочего класса. Деклассирование рабочего класса осталось далеко позади. Восстановление и рост рабочего класса идут быстрым темпом. Вот цифры: на 1 апреля 1924 года, если считать всех рабочих, во всех видах промышленности, считая и мелкую, считая сезонных рабочих, считая сельскохозяйственных рабочих, по данным Наркомтруда, у нас было 5 500 тыс. рабочих, из них 1 млн. батраков и 760 тыс. безработных. На 1 октября 1925 года рабочих было уже 7 млн. с лишком, из них 1 200 тыс. батраков и 715 тыс. безработных. Рост рабочего класса несомненный.

Средняя месячная заработная плата рабочих в червонных рублях по всей промышленности на одного рабочего составляла в апреле 1925 года 35 рублей, или 62% к довоенной. На сентябрь 1925 года—50 рублей, или 88,5% к довоенной. Есть отдельные отрасли, которые перескочили через довоенный уровень. Средняя дневная реальная заработная плата в товарных рублях на одного рабочего составляла в апреле 1925 года— 0,88 рубля, в сентябре 1925 года—1 рубль 21 коп. Средняя выработка на один сработанный человеко-день в довоенных рублях составляла по всей промышленности на апрель 1924 года—4,18, а в 1925 году— 6,14, т. е. 85% к довоенному. Если взять соотношение между заработной платой и производительностью труда по месяцам, то выходит так, что они идут двумя рядами: растёт заработная плата, растёт и производительность труда. Но в июне и июле заработная плата поднимается, а производительность труда поднимается в меньшей степени, чем заработная плата. Это объясняется отпусками и тем, что на фабрики и заводы пришли новые слои рабочих — полукрестьяне.

Теперь относительно фондов зарплаты. Фонды зарплаты, по данным Наркомтруда (я имею в виду промышленность, не касаясь других отраслей), в 1923/24 году составляли 808 млн., в 1924/25 году— 1 200 млн. с лишком, в 1925/26 году предполагается 1 700 миллионов рублей.

Я не буду говорить, товарищи, на какие нужды идут фонды социального страхования, это известно всем. Позвольте назвать одну общую цифру, чтобы дать возможность ориентироваться в вопросе о том, сколько расходуется пролетарским государством на дело страхования рабочих. Общее число застрахованных в 1924/25 году 6700 тыс., в 1925/26 году предполагается 7 миллионов. Среднее отчисление с заработной платы в 1924/25 году—14,6%, в 1925/26 году предполагается 13,84% с заработной платы. Если выразить в валовой сумме, то в 1924/25 году было положено на это дело 422 миллиона, а в 1925/26 году предполагается 588 миллионов. Может быть, не лишним будет сообщить, что из того фонда, который был определён в прошлом году, сохранилась в кассах социального страхования некоторая сумма, равняющаяся 71 миллиону рублей.

По линии крестьянской поднятие продукции сельского хозяйства, естественно, не могло не отразиться на улучшении материального положения крестьянского населения. По данным наших планирующих органов выходит, что личное потребление крестьянского населения, процент роста этого потребления оказывается выше, чем процент роста потребления городского населения. Мужик стал есть лучше, и он гораздо большую долю оставляет у себя в своём производстве, на свое личное потребление, чем это имело место в прошлом году.

В чём выразилась помощь бедняцким хозяйствам, помощь пострадавшим от неурожая со стороны пролетарского государства? Наркомфин определяет, что финансовая помощь бедноте за 1924/25 год в ориентировочной цифре, не вполне точной, составляет 100— 105 миллионов рублей, из них налоговые и страховые льготы около 60 миллионов рублей, затем из фонда по борьбе с последствиями неурожая —24 миллиона рублей, по линии кредита — 12 миллионов рублей. Помощь пострадавшим от неурожая в 1924 году охватывает район с населением в 7 миллионов с лишним. Всего израсходовано по этой линии 108—110 миллионов рублей, ив них по государственному бюджету — 71 миллион и 38 миллионов из средств общественных организаций и банковских учреждений. Кроме того, образован 77-миллионный фонд на борьбу с засухой. В этом выразилась помощь пролетарского государства маломощным слоям крестьянства, помощь, конечно, недостаточная, но всё же такая, о которой стоит сказать два слова.

Улучшение материального положения рабочего класса и крестьянства, это—те основные предпосылки, без которых нельзя двинуться вперёд в области нашего строительства. Мы видим, что эти предпосылки уже имеются у нас налицо.

Несколько слов о подъёме активности масс. Основное в нашем внутреннем положении, то, что бьёт в глаза вот чего нельзя никак отвертеться,— состоит в том, что в связи с улучшением материального положения ^рабочих и крестьян поднялась их политическая активность, они стали более критически относиться к нашим недостаткам, более громко говорить о недочётах в нашей практике. Мы вступили в полосу оживления всех классов и всех социальных группировок. Оживился рабочий класс, оживилось крестьянство со всеми своими группировками, оживилась и новая буржуазия, её агенты в деревне (кулаки), её представители в интеллигенции. Этот факт послужил основой того поворота в нашей политике, выражением которого являются решения XIV партконференции. Политика оживления Советов, политика оживления кооперации, профсоюзов, уступки крестьянству в смысле уточнения вопросов об аренде и наёмном труде, материальная помощь бедноте, политика прочного союза с середняком, ликвидация остатков военного коммунизма,— вот в чём, главным образом, выразился новый курс партии в деревне. Что имелось у нас в деревне в конце прошлого года и в начале этого, вам это хорошо известно. Общее недовольство среди крестьян нарастало, а кое-где были попытки даже к восстаниям. Вот обстоятельства, определившие новый курс партии в деревне.

Таковы основы партийной политики в отношении крестьянства в период подъёма активности масс и оживления их организации, политики, рассчитанной на то, чтобы урегулировать отношения в деревне#39;, поднять там авторитет пролетариата и его партии и обеспечить прочный союз пролетариата и бедноты со средним крестьянством.

Вы знаете, что эта политика целиком оправдала себя.

Правильно ли мы поступили, взяв курс на середняка? Как обстоит дело с принципиальной стороной нового курса? Нет ли у нас каких-нибудь указаний Ленина на этот счёт?

Говорят, что на II конгрессе Коминтерна принята резолюция по крестьянскому вопросу, где говорится о том, что союзником пролетариата в эпоху борьбы за власть может быть только беднота, что середняка можно только лишь нейтрализовать. Верно ли это? Верно. Ленин писал эту резолюцию, имея в виду партии, идущие к власти. Ну, а мы—партия, уже пришедшая к власти. Вот в чём разница. По вопросу о крестьянстве, по вопросу о союзе рабочих с крестьянством или с отдельными слоями крестьянства ленинизм имеет три основных лозунга, соответствующие трём периодам революции. Весь вопрос в том, чтобы правильно уловить переход от одного лозунга к другому, от другого к третьему.

Раньше, когда мы шли к буржуазной революции, когда мы, большевики, впервые набросали свою тактику в отношении крестьянства, Ленин говорил: союз со всем крестьянством против царя и помещиков, при нейтрализации кадетской буржуазии. С этим лозунгом мы шли тогда к буржуазной революции, и мы победили. Это был первый этап нашей революции. f Потом, когда мы подошли ко второму этапу, к Октябрю, Ленин дал новый лозунг, соответствующий новой обстановке: союз пролетариата с деревенской беднотой против всех буржуа, при нейтрализации среднего крестьянства. Это—лозунг, необходимый для коммунистических партий, идущих к власти. И даже тогда, когда они завоевали власть, но еще не укрепили власти, они не могут рассчитывать на союз с середняком. Середняк, это—человек высматривающий. Он глядит, чья возьмёт, выжидает, и только тогда, когда ты взял верх, изгнав помещиков и буржуа, он идет с тобой на союз. На то он и середняк. Стало быть, на втором этапе нашей революции мы шли уже с лозунгом не союза рабочих со всем крестьянством, а с лозунгом союза пролетариата с беднейшим крестьянством.

А в дальнейшем? В дальнейшем, когда мы власть достаточно укрепили, отбив атаки империалистов, и вступили в полосу широкого социалистического строительства, Ленин выдвинул третий лозунг—прочного союза пролетариата и бедноты со средним крестьянством. Этот лозунг является единственно правильным лозунгом, соответствующим новому периоду нашей революции, периоду широкого строительства. Он является правильным не только потому, что на союз можно теперь рассчитывать, но и потому, что, строя социализм, мы должны оперировать не только миллионами, но и десятками миллионов людей из деревни. Иначе нельзя строить социализм. Социализм захватывает не только город. Социализм есть такая организация хозяйства, которая объединяет промышленность и земледелие на началах обобществления средств и орудий производства. Без объединения этих двух отраслей хозяйства социализм невозможен.

Вот как обстоит дело с лозунгами ленинизма о союзе с крестьянством.

То, что сказал Ленин на II конгрессе Коминтерна, абсолютно правильно, ибо, когда идёшь к власти или не успел еще укрепить взятую власть, можно рассчитывать лишь на союз с беднотой, нейтрализуя середняка. Но когда ты укрепился, взял власть, начал строить и когда ты должен уже оперировать десятками миллионов людей, союз пролетариата и бедноты с середняками является единственно правильным лозунгом.

Этот переход от старого лозунга “союза пролетариата с беднотой”, от старого лозунга нейтрализации среднего крестьянства, к лозунгу прочного союза с середняком произошёл еще на VIII съезде нашей партии. Позвольте привести место из речи Ильича при открытии этого съезда. Вот оно:

“Лучшие представители социализма старого времени,— когда они еще верили в революцию и служили ей теоретически в идейно—говорили о нейтрализации крестьянства, т. е. о том, чтобы сделать из среднего крестьянства, если не активно помогающий революции пролетариата, то, по крайней мере, не мешающий ей, нейтральный, не становящийся на сторону наших врагов общественный слой. Эта отвлечённая, теоретическая постановка задачи для нас вполне ясна. Но она недостаточна. Мы вошли в. такую стадию социалистического строительства, когда надо выработать конкретно, детально, проверенные на опыте работы в деревне, основные правила и указания, которыми мы должны руководиться для того, чтобы по отношению в среднему крестьянину стать на почву прочного союза”· .

Такова теоретическая основа политики партии, рассчитанной в данную историческую полосу на прочный союз с середняком. Кто думает резолюцией II конгресса Коминтерна, написанной Лениным, опровергнуть эти слова Ленина,— пусть скажет прямо.

Так стоит вопрос теоретически. Учение Ленина мы берём не в отдельной его части, а в целом.

У Ленина было три лозунга в отношении крестьянства:

один—во время буржуазной революции, другой— во время Октябрьской революции и третий — после укрепления Советской власти. Кто думает эти три лозунга заменить каким-нибудь одним общим, тот допускает грубейшую ошибку.

Так стоит вопрос теоретически. А практически он стоит так, что после того, как мы Октябрьскую революцию проделали, помещиков выгнали и землю роздали крестьянам, ясно, что Россию мы более или менее осереднячили, как выражается Ленин, и теперь середняк составляет в деревне большинство, несмотря на процесс дифференциации.

Дифференциация, конечно, идёт. При нэпе, на данной стадии, иначе и не может быть. Но она идёт медленным шагом. Я читал недавно одно руководство, изданное чуть ли не агитпропом ЦК, и другое руководство, изданное, если не ошибаюсь, агитпропом ленинградской организации. Если поверить этим руководствам, то оказывается, что при царе бедноты было у нас что-то около 60%, а теперь у нас 75%; при царе кулаков было что-то около 5%, а теперь у нас 8 или 12%; при царе середняков было столько-то, а теперь меньше. Я не хочу пускать в ход крепких слов, но нужно сказать, что эти цифры—хуже контрреволюции. Как может человек, думающий по-марксистски, выкинуть такую штуку, да еще напечатать, да еще в руководстве? Как один из членов ЦК, я также отвечаю, конечно, за эту неслыханную оплошность. Ежели при царе проводилась политика насаждения кулака, существовала частная собственность на землю, существовала мобилизация земли (что особенно обостряет дифференциацию), если правительство было такое, что оно гнало вовсю дифференциацию, и всё-таки было бедноты не более 60%, то как могло случиться, что при нашем правительстве, Советском правительстве, когда частной собственности на землю не имеется, т. е. земля изъята из обращения, стало быть, существует эта препона против дифференциации, после того как мы занимались раскулачиванием года два, когда мы от всех методов раскулачивания до сих пор еще не освободились, когда мы проводим особую кредитную и кооперативную политику, не благоприятствующую дифференциации,—как могло случиться, что при таких препонах у нас оказалось будто бы гораздо больше дифференциации, чем при царе, гораздо больше кулаков и бедняков, чем в прошлом? Как могут болтать такую несусветную чепуху люди, именующие себя марксистами? Это ведь смех один, несчастье, горе. (Смех.)

To же самое можно сказать о злосчастном хлебофуражном балансе Центрального статистического управления, данном в июне, по которому выходило так, что товарных излишков у зажиточных оказалось будто бы 61%, у бедноты—ничего, а у середняков—остальные

проценты. Смешное тут состоит в том, что через несколько месяцев ЦСУ пришло с другой цифрой: не 61%, а 52%. А недавно ЦСУ дало цифру уже не 52%, а 42%. Ну, разве можно так исчислять? Мы верим в то, что ЦСУ есть цитадель науки. Мы считаем, без цифр ЦСУ ни один управляющий орган рассчитывать и планировать не может. Мы считаем, что ЦСУ должно давать объективные данные, свободные от какого бы то ни было предвзятого мнения, ибо попытка подогнать цифру под то или другое предвзятое мнение есть преступление уголовного характера. Но как можно верить после этого цифрам ЦСУ, если оно само перестаёт верить своим цифрам?

Короче. Так как мы осереднячили деревню в результате аграрной революции, так как середняк составляет большинство в деревне, несмотря на процесс дифференциации, а наша строительная работа и ленинский кооперативный план требуют вовлечения в это дело основной массы крестьянства, то политика союза с середняком является в условиях нэпа единственно правильной политикой.

Такова практическая сторона вопроса. Посмотрите, как Ленин формулировал наши задачи, когда он обосновывал новую экономическую политику. У меня перед глазами лежит проект брошюры “О продналоге”, написанный Лениным, где он ясно и чётко даёт основные руководящие нити.

“Теперь гвоздем, оселком становится (стало) увеличение продуктов... Следовательно: “ставка” на середняка в земледелии.

Старательный крестьянин как “центральная фигура” нашего хозяйственного подъёма” (см. т. XXVI, стр. 312—313).

Стало быть, ставка на середняка в земледелии, старательный крестьянин — как центральная фигура нашего хозяйственного подъёма. Так писал товарищ Ленин в 1921 году.

Вот эта идея, товарищи, и послужила основой тех решений и тех уступок крестьянству, которые были приняты нами на XIV апрельской конференции нашей партии.

В каком отношении находятся резолюции XIV апрельской партийной конференции к той резолюции о работе среди бедноты, которую ЦК единогласно принял в октябре, так же как он принял единогласно резолюции XIV конференции? Основная задача, стоявшая перед нами на октябрьском пленуме Центрального Комитета, состояла в том, чтобы не дать сорвать ту политику, которую мы выработали на апрельской конференции, политику прочного союза с середняком, не дать эту политику сорвать, так как у нас наметились в партии настроения, которые считали, что политика прочного союза с середняком неправильна или неприемлема. Наметились также настроения, что политика прочного союза с середняком означает будто бы забвение бедноты, что будто бы через голову бедноты старается кто-то устроить прочный союз с середняком. Это глупо, товарищи, но это факт, ибо такие настроения были. Составлял ли для нас вопрос о бедноте что-либо новое, когда мы съезжались на октябрьский пленум? Конечно, нет. Пока есть беднота, мы должны иметь союз с беднотой. Это нам известно еще о 1903 года, когда впервые появилась брошюра Ленина “К деревенской бедноте”. Мы на то и марксисты, мы на то и коммунисты, чтобы опереться на бедноту в деревне. На кого же больше опереться? Этот вопрос не нов, ничего нового для нас ни в апреле, ни в октябре, ни на конференции, ни на пленуме ЦК он не составлял и составлять не мог. Если всё-таки вопрос о бедноте всплыл, то всплыл он в связи с тем опытом, который у нас накопился во время перевыборов Советов. Что оказалось? Советы оживили. Советскую демократию стали насаждать. Но для чего? Ведь советская демократия—это значит руководство рабочего класса. Ведь никакая советская демократия не может быть названа настоящей советской в настоящей пролетарской, если там нет руководства пролетариата и его партии. Но что значит советская демократия при руководстве пролетариата? Это значит, что пролетариат должен иметь своих агентов в деревне. Из кого должны состоять эти агенты? Из представителей бедноты. А в каком положении беднота оказалась, когда мы Советы оживили? В самом раздроблённом, самом распылённом состоянии. Не только некоторым элементам бедноты, но и некоторым коммунистам показалось, что отказ от раскулачивания и административного нажима есть отказ от бедноты, забвение её интересов. И вместо того, чтобы повести организованную борьбу с кулачеством, стали скулить недостойным образом.

Что надо было сделать, чтобы преодолеть эти настроения? Надо было выполнить, во-первых, ту задачу, которую перед партией поставила XIV партийная конференция, т. е. определить условия, способы и меры материальной помощи бедноте. Во-вторых, нужно было выставить лозунг организации особых бедняцких групп или фракций для открытой политической борьбы за привлечение середняка и изоляцию кулака во время выборов в Советы, выборов в кооперацию и т. д.

Это именно и сделал тов. Молотов в тезисах о работе среди бедноты в результате своей трёхмесячной работы в деревенской комиссии ЦК, единогласно одобренных октябрьским пленумом ЦК.

Как видите, революция октябрьского пленума ЦК является прямым продолжением решений XIV конференции.

Надо было, во-первых, вопрос о материальной помощи поставить конкретно, чтобы поднять материальное состояние бедноты, и, во-вторых, надо было дать лозунг об организации бедноты. Это то новое, что принадлежит целиком тов. Молотову, это его идея — лозунг организации групп бедноты.

Для чего понадобился лозунг организации бедняцких групп? Он понадобился для того, чтобы ликвидировать распылённость бедноты и дать ей возможность организоваться при помощи коммунистов в самостоятельную политическую силу, могущую служить организованной опорой пролетариата в деревне в борьбе против кулака, в борьбе за среднее крестьянство. Беднота всё еще проникнута иждивенческой психологией, она надеется на ГПУ, на начальство, на что угодно, только не на себя, не на свою силу. Вот эта пассивность и иждивенческая психология должны быть выветрены из сознания бедноты. Надо дать лозунг бедноте, чтобы она стала, наконец, на свои собственные ноги, чтобы она при помощи коммунистической партии и при помощи государства организовалась в группы, училась на арене Советов, на арене кооперации, на арене кресткомов и на всех аренах деревенской общественности бороться с кулаком, но бороться не путём обращения в ГПУ, а путём политической борьбы, путём организованной борьбы. Только так можно закалить бедноту, только так можно организовать бедноту и только так можно из деревенской бедноты вместо иждивенческой группы создать опору пролетариата в деревне.

Вот для чего был выдвинут в октябре вопрос о бедноте.

В связи с вопросом о крестьянстве у нас наметились в партии два уклона. Уклон в сторону преуменьшения кулацкой опасности и уклон в сторону её преувеличения, в сторону преуменьшения и недооценки роли середняка. Я не скажу, что эти уклоны представляют что-либо смертельное для нас. Уклон есть уклон, уклон есть нечто, еще не оформившееся. Уклон есть начало ошибки. Либо мы дадим этой ошибке развиться,— тогда дело плохо, либо мы эту ошибку подсечём в корне,— и тогда опасность ликвидирована. Уклон есть нечто ошибочное, которое даст результаты потом, если ты вовремя его не остановишь.

Два слова о недооценке кулацкой опасности. Говорят о кулацком уклоне. Это, конечно, глупо. В партии не может быть кулацкого уклона. Речь идёт не о кулацком уклоне, а об уклоне в сторону недооценки кулацкой опасности. Если бы даже не было людей, которые стали жертвой этого уклона, которые стали на почву этого уклона, они всё равно появились бы, потому что развитие у нас идёт в сторону некоторого оживления капитализма, а оживление капитализма не может не породить сумятицу около нашей партии. С другой стороны, у нас развивается социалистическая промышленность и идёт борьба между нею и частным капиталом. Кто кого перегонит? Перевес сейчас на стороне социалистических элементов. Мы подчиним себе и кулака и частного капиталиста в городе. Но пока факт является фактом, что кулак растёт, и мы его экономически далеко еще не поколотили. Кулак собирает силы бесспорно, и кто этого не замечает, кто говорит, что это пустяки, что кулак—жупел, тот ставит партию перед опасностью потерять бдительность и оказаться разоружённой в борьбе с кулаком, в борьбе с капитализмом, ибо кулак есть агент капитализма в деревне.

Говорят о Богушевском. Конечно, у него не кулацкий уклон. У него уклон в сторону недооценки кулацкой опасности. Если бы у него был кулацкий уклон, его надо было бы исключить из партии. Но до сих пор никто, кажется, насколько мне известно, не требовал его изгнания из партии. Этот уклон—уклон в сторону недооценки кулацкой опасности в деревне,— уклон, который мешает держать партию в состоянии постоянной готовности к борьбе, который разоружает партию в её борьбе с капиталистическими элементами, этот уклон осуждён, как известно, решением Центрального Комитета партии.

Но есть другой уклон—в сторону переоценки кулацкой опасности, в сторону растерянности перед кулацкой опасностью, в сторону паники: “кулак идёт, караул!”. Странное дело! Люди вводили нэп, зная, что нэп есть оживление капитализма, оживление кулака, что кулак обязательно подымет голову. И вот стоило показаться кулаку, как стали кричать “караул”, потеряли голову. И растерянность дошла до того, что забыли о середняке. А между тем основная задача в деревне состоит теперь в борьбе за завоевание середняка, в борьбе за отрыв середняка от кулака, в борьбе за изоляцию кулака путём установления прочного союза с середняком. Об этом забывают товарищи, ударившиеся в панику перед кулацкой опасностью.

Я думаю, что если доискаться корней этих двух уклонов, то можно было бы их свести к следующим исходным пунктам.

Первый уклон состоит в преуменьшении роли кулака и вообще капиталистических элементов в деревне, в замазывании кулацкой опасности. Он исходит из того неправильного предположения, что развитие нэпа не ведет к оживлению капиталистических элементов в деревне, что кулак и вообще капиталистические элементы отходят или уже отошли у нас в область истории, что дифференциации в деревне не происходит, что кулак— это отзвук прошлого, жупел, и только.

К чему приводит этот уклон?

На деле этот уклон приводит к отрицанию классовой борьбы в деревне.

Второй уклон состоит в раздувании роли кулака и вообще капиталистических элементов в деревне, в панике перед этими элементами, в отрицании того, что союз пролетариата и бедноты с середняком возможен и целесообразен.

Уклон этот исходит из того, что у нас происходит в деревне будто бы простое восстановление капитализма, что этот процесс восстановления капитализма является всепоглощающим процессом, целиком или в подавляющей части захватывающим и нашу кооперацию, что в результате такого развития должна непрерывно расти дифференциация крестьянства в большом масштабе, что крайние группы, т. е. кулаки и бедняки, должны усиливаться и возрастать год за годом, что средние группы, т. е. середняки, должны ослабевать и вымываться тоже год за годом.

На деле этот уклон ведёт к разжиганию классовой борьбы в деревне, к возврату к комбедовской политике раскулачивания, к провозглашению, стало быть, гражданской войны в нашей стране и, таким образом, к Срыву всей нашей строительной работы, тем самым— к отрицанию кооперативного плана Ленина в смысле включения миллионов крестьянских хозяйств в систему социалистического строительства.

Вы спросите: какой уклон хуже? Нельзя так ставить вопрос. Оба они хуже, и первый и второй уклоны. И если разовьются эти уклоны, они способны разложить и загубить партию. К счастью, у нас в партии есть силы, которые могут отсечь и первый и второй уклоны. (Аплодисменты.) Хотя оба уклона хуже, и глупо ставить вопрос о том, какой из них опаснее, но есть другая точка зрения, с которой нужно подходить к этим двум уклонам. К борьбе с каким уклоном больше всего подготовлена партия,— к борьбе с первым или со вторым уклоном?—вот как нужно ставить вопрос практически. Оба уклона опасны, оба они хуже, нельзя говорить, какой из них опаснее, но говорить о том, к борьбе с каким уклоном больше всего подготовлена партия,— можно и нужно. Если задать вопрос коммунистам, к чему больше готова партия,— к тому, чтобы раздеть кулака, или к тому, чтобы этого не делать, но идти к союзу с середняком, я думаю, что из 100 коммунистов 99 скажут, что партия всего больше подготовлена к лозунгу: бей кулака. Дай только,— и мигом разденут кулака. А вот, что касается того, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается. Вот почему я думаю, что в своей борьбе против обоих уклонов партия всё же должна сосредоточить огонь на борьбе со вторым уклоном. (Аплодисменты.) Никаким марксизмом, никаким ленинизмом нельзя прикрыть того положения, что кулак опасен. Кулак есть кулак. Он опасен, сколько бы Богушевский ни твердил о жупеле. И этого не вытравишь у коммуниста никакими цитатами. А вот то положение, что с середняком нужен прочный союз, между тем как Ильич пишет в резолюции II конгресса о нейтрализации середняка,—это положение всегда можно замазать, затмить фразами о ленинизме, о марксизме. Тут богатое поле для цитат, тут богатое поле для всякого, кто хочет запутать партию, кто хочет скрыть правду от партии, правду о том, что у Ленина в отношении крестьянства был не один, а три лозунга. Тут можно насчёт марксизма проделывать всякие манипуляции. И именно поэтому надо сосредоточить огонь на борьбе со вторым уклоном.

Так обстоит дело с вопросом о внутреннем положении Союза, о его хозяйстве, о промышленности и сельском хозяйстве, о классах, об активности классов, об оживлении Советов, о крестьянстве и прочем.

Я не останавливаюсь на некоторых вопросах, касающихся государственного аппарата, который растёт и старается вырваться из-под руководства партии, что ему, конечно, не удастся.

Я не говорю также о бюрократизме нашего госаппарата, я не говорю потому, что слишком затянулся мой отчёт. Я не говорю об этом потому, что вопрос этот не является чем-либо новым для партии.

Перехожу к задачам партии в области внутренней политики.

В области развития народного хозяйства в целом мы должны вести работу:

а) по линии дальнейшего увеличения продукции народного хозяйства;

б) по линии превращения нашей страны из аграрной в индустриальную;

в) по линии обеспечения в народном хозяйстве решительного перевеса социалистических элементов над элементами капиталистическими;

г) по линии обеспечения народному хозяйству Советского Союза необходимой независимости в обстановке капиталистического окружения;

д) по линии увеличения удельного веса доходов неналоговых в общей системе государственного бюджета.

В области промышленности и сельского хозяйства вести работу:

а) по линии развёртывания нашей социалистической промышленности на основе повышенного технического уровня, поднятия производительности труда, понижения себестоимости, увеличения быстроты оборота капитала;

б) по линии приведения баланса топлива, металла, а также основного капитала железнодорожного транспорта в соответствие с растущими потребностями страны;

в) по линии усиленного развития советской промышленности местного значения;

г) по линии поднятия урожайности земли, повышения технического уровня земледелия, развития технических культур, индустриализации сельского хозяйства;

д) по линии включения распылённых крестьянских хозяйств в социалистическое строительство через массовое кооперирование и поднятие культурного уровня крестьянства.

В области торговли вести работу:

а) по линии дальнейшего расширения и качественного улучшения товаропроводящей сети (кооперация всех видов, госторговля);

б) по линии максимального увеличения быстроты товарооборота;

в) по линии снижения розничных цен и дальнейшего повышения перевеса советско-кооперативной торговли над торговлей частной;

г) по линии установления единого фронта и жёсткой заготовительной дисциплины среди всех заготовляющих органов;

д) по линии усиления товарооборота с внешним миром, с обеспечением активного торгового баланса, а значит, и активного расчетного баланса, являющегося необходимейшим условием сохранения твёрдой валюты и необходимой гарантией от инфляции.

В области планирования вести работу в направлении обязательного обеспечения необходимых резервов.

Кстати, два слова об одном из источников резерва — о водке. Есть люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках. Это — грубейшая ошибка, товарищи. Ежели у нас нет займов, ежели мы бедны капиталами и если, кроме того, мы не можем пойти в кабалу к западноевропейским капиталистам, не можем принять тех кабальных условий, которые они нам предлагают и которые мы отвергли,—то остаётся одно: искать источников в других областях. Это всё-таки лучше, чем закабаление. Тут надо выбирать между кабалой и водкой, и люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках, жестоко ошибаются.

В области соотношения классов вести работу:

а) по линии обеспечения союза пролетариата и деревенской бедноты со средним крестьянством;

б) по линии обеспечения руководства пролетариата в этом союзе;

в) по линии политической изоляции и хозяйственного оттеснения кулака и городского капиталиста.

В области советского строительства вести работу по линии решительной борьбы с бюрократизмом, по линии вовлечения в эту борьбу широких масс рабочего класса.

Я хотел сказать два слова о новой буржуазии и её идеологах—сменовеховцах. Сменовеховство, это— идеология новой буржуазии, растущей и мало-помалу смыкающейся с кулаком и со служилой интеллигенцией. Новая буржуазия выдвинула свою идеологию, сменовеховскую идеологию, состоящую в том, что по её мнению коммунистическая партия должна переродиться, а новая буржуазия должна консолидироваться, причём незаметно для нас мы, большевики, оказывается, должны подойти к порогу демократической республики, должны потом перешагнуть этот порог и с помощью какого-нибудь “цезаря”, который выдвинется не то из военных, не то из гражданских чинов, мы должны очутиться в положении обычной буржуазной республики.

Такова эта новая идеология, которая старается морочить нашу служилую интеллигенцию и не только её, а также и некоторые близкие нам круги. Я не буду опровергать положения о перерождении нашей партии. Не стоит глупость опровергать. Наша партия не перерождается и не переродится. Не из такого материала она склеена и не таким человеком она выковала, чтобы переродиться. (Аплодисменты.) Кадры наши, и молодые и старые, растут в идейном отношении. Это наше счастье, что нам удалось выпустить несколько изданий сочинений Ленина. Теперь люди читают, учатся и начинают понимать. Не только руководители, но и середняки в партии начинают понимать, и им уже палец в рот не клади. Выкриками о перерождении теперь никого не напугаешь. Люди сами разберутся. Они могут кричать сколько угодно, они могут пугать цитатами сколько угодно, а средний партиец послушает и разберёт, потому что у него теперь труды Ленина в руках. (Аплодисменты.) Этот факт является одной из основных гарантий того, что с пути ленинизма наша партия не сойдёт. (Бурные аплодисменты.)

Если я всё-таки заговорил о сменовеховцах, то это для того, чтобы в двух словах ответить всем тем, которые рассчитывают на перерождение нашей партии и нашего ЦК. Устрялов — автор этой идеологии. Он служит у нас на транспорте. Говорят, что он хорошо служит. Я думаю, что ежели он хорошо служит, то пусть мечтает о перерождении нашей партии. Мечтать у нас не запрещено. Пусть себе мечтает на здоровье. Но пусть он знает, что, мечтая о перерождении, он должен вместе с тем возить воду на нашу большевистскую мельницу. Иначе ему плохо будет. (Аплодисменты.)

Перехожу к вопросу о партии. Не потому я ставлю в конец своего отчёта партию, что она по своему удельному весу является последним в ряду всех факторов нашего развития. Нет, не потому. А потому, что партия венчает у нас всё дело.

Я говорил об успехах диктатуры пролетариата в области внешней и внутренней политики, в области маневрирования вовне, в обстановке капиталистического окружения, и в области социалистического строительства внутри страны. Но эти успехи были бы невозможны, если бы наша партия не стояла на высоте задач, если бы она не росла и не крепла. Значение партии в этом отношении, как руководящей силы, неизмеримо. Диктатура пролетариата проводится не самотёком, а, прежде всего, силами партии, под её руководством. Без руководства партии, в современных условиях капиталистического окружения, диктатура пролетариата была бы невозможна. Стоит только поколебать партию, ослабить её, чтобы мигом поколебалась и ослабла диктатура пролетариата. Этим именно и объясняется, что все буржуа всех стран с бешенством говорят о нашей партии.

Этим я вовсе не хочу сказать, что партия наша тождественна с государством. Нисколько. Партия есть руководящая сила в нашем государстве. Глупо было бы говорить на этом основании, как говорят некоторые товарищи, что Политбюро есть высший орган в государстве. Это неверно. Это путаница, льющая воду на мельницу наших врагов. Политбюро есть высший орган не государства, а партии, партия же есть высшая руководящая сила государства. ЦК и Политбюро есть органы партии. Я не хочу отождествлять государственные учреждения с партией. Я хочу только сказать, что во всех основных вопросах нашей внутренней и внешней политики руководящая роль принадлежала партии. И только поэтому мы имели успехи в нашей внутренней и внешней политике. Поэтому вопрос о составе партии, о её идейном уровне, о кадрах партии, о её умении руководить в постановке вопросов хозяйственного и советского строительства, о её удельном весе в рабочем классе и среди крестьянства, наконец, о её внутреннем состоянии вообще — является основным вопросом нашей политики.

Прежде всего о составе партии. Общая численность партии к 1 апреля 1924 года без ленинского призыва выражалась цифрой 446 тысяч членов партии и кандидатов. Из них рабочих было 196 тысяч, т.е. 44%, крестьян —128 тысяч, т.е. 28,8%, служащих и прочих — 121 тысяча, т.е. 27,2%. К 1 июля 1925 года в партии оказалось уже вместо 446 тысяч—911 тыс. членов и кандидатов, из них: рабочих — 534 тыс., т.е. 58,6%, крестьян—216 тыс., т.е. 23,8%, служащих и прочих— 160 тыс., т.е. 17,6%. На 1 ноября 1925 года у нас имеется коммунистов 1 025 тысяч.

Какой процент рабочего класса (если взять весь рабочий класс) организован у нас в партии? На XIII съезде в своём орготчёте я говорил, что всех рабочих у нас в стране 4 млн. 100 тыс. (в том числе и сельскохозяйственных). Я не учитывал тогда рабочих мелкой промышленности, которые не поддавались учёту, потому что социальное страхование еще не было распространено, а статистика не занималась этим делом. Я давал тогда январские цифры 1924 года. Впоследствии, когда появилась возможность учесть рабочих, занятых в мелкой промышленности, оказалось, что всего рабочих к 1 июля 1924 года было 5 500 тысяч, считая и сельскохозяйственных. Из них рабочих в партии было 390 тысяч, т. е. 7% всего рабочего класса. К 1 июля 1925 года рабочих было 6 500 тысяч, из них в партии было 534 тысячи, т.е. 8% всего состава рабочего класса. К 1 октября 1925 года у нас было 7 миллионов рабочих, сельскохозяйственных и промышленных, мелкой, средней и крупной промышленности без различия. Из них в партии было 570 тысяч, т. е. 8%.

Всё это я говорю к тому, чтобы показать, насколько неразумно говорить о том, чтобы в один или два года добиться 90% партийной организованности всего состава рабочего класса в стране.

Рассмотрим теперь удельный вес рабочей части РКП(б) в отношении рабочих цензовой промышленности. Число постоянных рабочих, не сезонных, в крупной цензовой промышленности, и государственной и негосударственной, считая также военную промышленность, главные железнодорожные мастерские и основные депо,— число рабочих во всех этих отраслях к 1 января 1924 года составляло 1 605 тысяч. Рабочих у нас состояло тогда в партии 196 тысяч. Это составляет 12% в отношении всего состава рабочего класса крупной промышленности. А если взять рабочих—членов пар-тип от станка и определить их процентное отношение ко всему составу рабочего класса в крупной промышленности, то мы увидим, что к 1 января в партии было 83 тысячи рабочих от станка и они составляли 5% всего состава рабочих в крупной промышленности. Это всё к 1 января 1924 года. К 1 июня 1924 года рабочих в крупной промышленности было 1 780 тыс.; в партии тогда было 389 тыс. рабочих, т. е. 21,8 % всего состава рабочих в крупной промышленности. Рабочих от станка было в партии 267 тыс., т. е. 15% всего состава рабочего класса в крупной промышленности. К 1 января 1925 года рабочих было в крупной цензовой промышленности 1 845 тыс.; число рабочих в партии у нас вообще, и от станка и не от станка, составляло 429 тыс., т. е. 23,2% “о всему составу рабочего класса в крупной промышленности; рабочих от станка в партии было тогда 302 тыс., т. е. 16,3% всего состава рабочего класса в крупной промышленности. К 1 июля 1925 года рабочих было 2 094 тыс. в крупной промышленности; число рабочих в партии—534 тыс., т. е. 25,5% , число рабочих от станка—383 тыс., т. е. 18,2% всего состава рабочего класса по крупной промышленности.

Вы видите, что если там, в отношении всего рабочего класса, рост организованных в партии рабочих в отношении ко всему составу рабочего класса идёт медленнее, чем рост самого рабочего класса, то здесь, в крупной промышленности,— наоборот: рост процента рабочих в партии идёт быстрее, чем рост рабочего класса в самой крупной промышленности. Это надо отметить для того, чтобы иметь в виду, каково лицо нашей партии, когда мы говорим о её рабочем ядре: это—главным образом рабочие крупной промышленности.

Можем ли мы теперь, глядя на всё это, говорить о той, чтобы в продолжение одного года довести число рабочих от станка в партии до 90%? Нет, не можем, потому что мы не хотим впадать в фантастику. Потому, что если рабочих от станка имеется в партии 380 тыс., то для того, чтобы все остальные—значит, около 700 тысяч не от станка—составляли 10%, надо довести количество членов партии в продолжение года до 7 миллионов. Просто товарищи не рассчитали и попали впросак с цифрой в 90%.

Растёт ли удельный вес партии в рабочем классе? Едва ли стоит доказывать эту самоочевидную истину. Вы знаете, что наша партия, по сути дела, есть партия выборная от рабочего класса. Мы достигли в этом отношении того, чего не достигла еще ни одна партия в мире. Уже этот один факт говорит о том, что удельный вес нашей партии в рядах рабочего класса неизмерим и что наша партия монопольна внутри рабочего класса.

Что касается удельного веса нашей партия в деревне, то здесь дело обстоит довольно неприглядно. К XIII съезду сельское население в возрасте от 18 до 60 лет составляло 53 миллиона в стране, к XIV съезду — 54 с лишним миллиона. А коммунистов в деревенских ячейках было к XIII съезду 136 тыс., т.е. 0,26% по отношению ко всему взрослому сельскому населению, к XIV же съезду мы имеем 202 тыс. крестьян в партии, т.е. 0,37%. Страшно медленно идёт рост нашей партии в деревне. Я не хочу сказать, что она должна расти семимильными шагами, но этот процент крестьянства в нашей партии всё же является очень незначительным. Наша партия есть партия рабочая. В ней всегда будут превалировать рабочие. Это есть выражение того, что у нас диктатура пролетариата. Но ясно и то, что без союза с крестьянством диктатура пролетариата невозможна, что известный процент лучших людей из крестьян в составе нашей партии является необходимой для партии зацепкой в деревне. С этой стороны пока что дело обстоит не очень важно.

Дальше я должен отметить общий рост идейного уровня нашей партии. Об организационной стороне вам будет докладывать тов. Молотов, поэтому я не буду останавливаться на этом вопросе, но не могу не сказать одного, а именно, что по всем данным идейный уровень наших руководящих кадров, молодых и старых, вырос значительно. Для примера можно было бы взять дискуссию, которую мы имели в прошлом году с троцкизмом. Речь шла, как вам известно, о ревизии ленинизма, об изменении руководства партии, так сказать, на ходу. Как дружно встретила партия эту антипартийную волну, это всем известно. О чём это говорит? О том, что партия выросла. Кадры её окрепли, ей не страшна дискуссия. Нынче мы вступили, к сожалению, в полосу новой#39; дискуссии. Я уверен, что партия быстро преодолеет и эту дискуссию и ничего особенного случиться не может. (Голоса: “Правильно!”. Аплодисменты.) Чтобы не предвосхищать событий и не растравлять людей, я не буду в данный момент касаться существа того, как вели себя тт. ленинградцы на своей конференции и как на это реагировали московские товарищи. Я думаю, что члены съезда это скажут сами, а я подведу итоги в заключительном слове.

Я кончаю свой доклад.

Я говорил о нашей внешней политике, о тех противоречиях, которые разъедают капиталистический мир. Я говорил, что эти противоречия могут быть преодолены только рабочей революцией на Западе.

Я говорил дальше о тех противоречиях, в рамках которых протекают наши взаимоотношения, взаимоотношения Советского Союза с капиталистическими государствами. Я говорил о том, что они, эти государства, будут стараться превратить нашу страну в придаток капиталистической системы, они будут стараться интервенировать нас, а мы будем давать отпор, причём мы рассчитываем на всемерную поддержку рабочего класса Запада, особенно после того, как рабочие Запада зачастили к нам ездить и брататься с нами. При этом мы рассчитываем на то, что это братание капиталистам даром не пройдёт. Эти противоречия нами тоже преодолеваются. Но в конечном счёте противоречия между миром капитализма и миром социализма вовне мы только своими силами преодолеть не можем, для этого нужна помощь пролетарской победоносной революции в ряде стран.

Я говорил дальше о противоречиях внутри нашей страны, между элементами капиталистическими и элементами социалистическими. Я сказал, что эти противоречия мы своими силами можем преодолеть. Кто не верит в это дело —тот ликвидатор, тот не верит в социалистическое строительство. Эти противоречия мы преодолеем, мы их уже преодолеваем. Конечно, чем скорее придёт помощь со стороны Запада, тем лучше, тем скорее мы преодолеем эти противоречия для того, чтобы доконать частный капитал и добиться полной победы социализма у нас, построения полного социалистического общества. Но и без помощи со стороны мы унывать не станем, караул кричать не будем, своей работы не бросим (аплодисменты) и трудностей не убоимся. Кто устал, кого пугают трудности, кто

теряет голову,— пусть даст дорогу тем, кто сохранил мужество и твёрдость. (Аплодисменты.) Мы не из тех, кого пугают трудности. На то и большевики мы, на то и получили мы ленинскую закалку, чтобы не избегать, а итти навстречу трудностям и преодолевать их. (Голоса: “Правильно!”. Аплодисменты.)

Я говорил, далее, товарищи, об успехах и об ошибках нашей партии. Этих ошибок было немало. И по части внешнего товарооборота, по части заготовок, и по некоторым другим областям работы ошибок было у нас немало. Ильич учил нас не зазнаваться. Мы зазнаваться не будем. Ошибок было немало. Но есть и успехи. Как бы то ни было, но одного мы добились, добились того, чего у нас нельзя отнять никак. Это то, что своей широкой строительной работой, своим большевистским натиском на хозяйственном фронте, теми успехами, какие мы здесь одержали, мы показали всему миру, что рабочие, взяв власть, умеют не только бить капитализм, не только разрушать, но и строить новое общество, строить социализм. Этого завоевания, того, что мы эту истину сделали очевидной,— этого у нас не отнимут. Это самое большое и самое трудное завоевание из всех тех, какие мы до сих нор имели. Ибо мы показали рабочему классу Запада и угнетённым народам Востока, что рабочие, которые в продолжение истории умели только работать на господ, а управляли господа, что эти рабочие, взяв власть, оказались способными управлять великой страной, строить социализм в труднейших условиях.

Что требуется для того, чтобы пролетарии на Западе победили? Прежде всего вера в свои силы, сознание того, что рабочий класс может обойтись без буржуазии, что рабочий класс способен не только разрушить старое, но и построить новое, построить социализм. Вся работа социал-демократии состоит в том, чтобы внушить рабочим скептицизм, неверие в свои силы, неверие в возможность добиться силой победы над буржуазией. Смысл всей нашей работы, всего нашего строительства состоит в том, что эта работа и это строительство убеждают рабочий класс капиталистических стран в способности рабочего класса обойтись без буржуазии и строить новое общество своими собственными силами.

Паломничество рабочих в нашу страну, тот факт, что рабочие делегации, приезжая в нашу страну, щупают каждый уголок нашего строительства и стараются осязать успехи нашего строительства,—всё это говорит о том, что рабочий класс капиталистических стран, вопреки социал-демократии, начинает верить в свои собственные силы и в способность рабочего класса создать новое общество на развалинах старого.

Я не скажу, что мы многого добились за отчётный год, но одно всё-таки надо признать: это—то, что успехами нашего социалистического строительства мы показали и доказали, что рабочий класс, свергнув буржуазию и взяв власть в свои собственные руки, способен перестроить капиталистическое общество на началах социализма. Этого мы добились и этого никто у нас не отнимет, несмотря ни на что. И это успех неоценимый. Ибо что значит добиться этого успеха? Это значит дать рабочим капиталистических стран веру в свои силы, веру в свою победу. Это значит дать им в руки новое оружие против буржуазии. А что они берут это оружие в руки и готовы воспользоваться им, —это видно хотя бы из того, что паломничество рабочих в нашу страну не прекращается, а усиливается. А когда рабочие капиталистических стран заразятся верой в свои силы, можете быть уверены, что это будет началом конца капитализма и вернейшим признаком победы пролетарской революции.

Вот почему я думаю, что мы работаем не зря, строя социализм. Вот почему я думаю, что в этой работе мы должны победить в международном масштабе. (Бурные продолжительные аплодисменты. Овация всего съезда.)

Товарищи! Я не буду отвечать на отдельные записки по отдельным вопросам, потому что вся моя заключительная речь будет по существу ответом на эти записки.

Затем, на личные нападки и всякого рода выходки чисто личного характера я не намерен отвечать, так как полагаю, что у съезда имеется достаточно материалов для того, чтобы проверить мотивы и подоплёку этих нападок.

Не буду также касаться “пещерных людей”,— людей, которые где-то там, под Кисловодском, собирались и всякие комбинации строили насчёт органов ЦК. Что же, это их дело, пусть комбинируют. Хотел бы только подчеркнуть, что Лашевич, который здесь с апломбом выступал против комбинаторской политики, сам оказался в числе комбинаторов, причём в совещании “пещерных людей” под Кисловодском играл он, оказывается, далеко не маловажную роль. Что ж, бог с ним. (Смех.)

Перейду к делу.

Сначала отдельные возражения. Первое возражение—Сокольникову. Он сказал в своей речи: “Когда Сталин намечал две генеральных линии, две линии в строительстве нашего хозяйства, то он ввёл нас в заблуждение, потому что он должен был иначе формулировать эти две линии, должен был говорить не о ввозе оборудования, а о ввозе готовых товаров”. Я утверждаю, что это заявление Сокольникова выдает его с головой, как сторонника тезисов Шанина. Я хочу сказать, что здесь Сокольников выступает по сути дела сторонником дауэсизации нашей страны. О чем я говорил в докладе? Разве я говорил об экспортно-импортном плане? Конечно, нет. Всякому известно, что мы вынуждены сейчас ввозить оборудование. Но Сокольников превращает эту нужду в принцип, в теорию, в перспективу развития. Вот в чём ошибка Сокольникова. Я говорил в докладе о двух основных, руководящих, генеральных линиях по построению нашего народного хозяйства. Я говорил об атом для того, чтобы выяснить вопрос о путях обеспечения нашей стране самостоятельного хозяйственного развития в обстановке капиталистического окружения. Я говорил в докладе о нашей генеральной линии, о нашей перспективе в том смысле, чтобы страну нашу превратить из аграрной в индустриальную. Что такое аграрная страна? Аграрная страна, это—такая страна, которая вывозит сельскохозяйственные продукты и ввозит оборудование, но сама этого оборудования (машины и пр.) не производит или почти не производит своими собственными силами. Если мы застрянем на той ступени развития, на которой нам приходится ввозить оборудование и машины, а не производить их собственными силами, то мы не можем быть гарантированы от превращения нашей страны в придаток капиталистической системы. Именно поэтому мы должны держать курс на развитие у нас производства средств производства. Неужели Сокольников не может понять этой элементарной вещи? А ведь об этом только и говорил я в докладе.

Чего требует план Дауэса? Он требует, чтобы Германия выкачивала денежки на предмет выплаты репарационных платежей за счёт рынков, главным образом советских, наших. Что из этого следует? Из этого следует то, что Германия будет давать нам оборудование, мы его будем ввозить, а вывозить будем сельскохозяйственные продукты. Мы, т. е. наша промышленность, будем, таким образом, находиться на привязи у Европы. Это и есть основа плана Дауэса. По этому поводу я говорил в своём докладе, что план Дауэса, поскольку он затрагивает нашу страну, построен на песке. Почему? “Потому,— говорил я,— что мы вовсе не хотим превратиться в аграрную страну для какой бы то ни было другой страны, в том числе для Германии”, ибо “мы сами будем производить машины и прочие средства производства”. Превратить нашу страну из аграрной в индустриальную, способную производить своими собственными силами необходимое оборудование,— вот в чём суть, основа нашей генеральной линии. Мы должны поставить дело так, чтобы помыслы и стремления хозяйственников были направлены в эту именно сторону, в сторону превращения нашей страны из страны, ввозящей оборудование, в страну, производящую это оборудование. Ибо в этом основная гарантия хозяйственной самостоятельности нашей страны. Ибо в этом гарантия того, что наша страна не будет превращена в придаток капиталистических стран. Сокольников не хочет понять этой простой и очевидной вещи. Они, авторы плана Дауэса, хотели бы ограничить нас производством, скажем, ситца, но нам этого мало, ибо мы хотим производить не только ситец, но и машины, необходимые для производства ситца. Они хотели бы, чтобы мы ограничивались производством, скажем, автомобилей, но нам этого мало, ибо мы хотим производить не только автомобили, но и машины, производящие автомобили. Они хотят ограничить нас производством, скажем, башмаков, но нам этого мало, ибо мы хотим производить не только башмаки, но и машины, производящие башмаки. И т. д. и т. п.

Вот в чём разница двух генеральных линий, и вот чего не хочет понять Сокольников.

Отказаться от нашей линии—значит отойти от задач социалистического строительства, значит — стать на точку зрения дауэсизации нашей страны.

Второе возражение—Каменеву. Он сказал, что мы, приняв известные решения на XIV партийной конференции по линии хозяйственной, по линии оживления Советов, по линии ликвидации пережитков военного коммунизма, по линии уточнения вопроса об аренде и наёмном труде,— мы сделали тем самым уступки кулаку, а не крестьянству, что это есть уступки не крестьянству, а капиталистическим элементам. Верно ли это? Я утверждаю, что это неверно, что это есть клевета на партию. Я утверждаю, что так не может подходить к вопросу марксист, что так может подходить к вопросу только либерал.

Что такое те уступки, которые мы сделали на XIV партконференции? Укладываются ли эти уступки в рамки нэпа или .нет? Безусловно, укладываются. Может быть, мы расширили нэп на апрельской конференции? Пусть ответит оппозиция: расширили ли мы нэп в апреле или нет? Если мы его расширили, почему они голосовали за решения XIV конференции? И разве не известно, что мы все против расширения нэпа? В чём же тогда дело? Да в том, что Каменев запутался, ибо нэп включает в себя допущение торговли, капитализма, наёмного труда, а решения XIV конференции есть выражение нэпа, введённого при Ленине. Знал ли Ленин, что нэп будет использован на первых порах прежде всего капиталистами, купцами, кулаками? Конечно, знал. Но говорил ли Ленин, что, вводя нэп, мы делаем уступки спекулянтам и капиталистическим элементам, а не крестьянству? Нет, не говорил, и не мог этого сказать. Наоборот, он всегда утверждал, что, допуская торговлю и капитализм и меняя политику в направлении нэпа, мы делаем уступки крестьянству ради сохранения и укрепления смычки с ним, ибо крестьянство не может жить при данных условиях без товарооборота, без допущения некоторого оживления капитализма, ибо смычку мы не можем наладить теперь иначе, как через торговлю, ибо мы только таким образом можем укрепить смычку и построить фундамент социалистической экономики. Вот как подходил к вопросу об уступках Ленин. Вот как надо подходить к вопросу об уступках в апреле 1925 года.

Позвольте прочесть вам мнение Ленина на этот предмет. Вот как он обосновывает переход партии к новой политике, к политике нэпа, в своём докладе “О продналоге” на совещании секретарей ячеек Московской губернии:

“Я хочу остановиться на вопросе, как эта политика примирима с точки зрения коммунизма и как выходит то, что коммунистическая Советская власть способствует развитию свободной торговли. Хорошо ли это с точки зрения коммунизма? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно внимательно присмотреться к тем изменениям, которые произошли в крестьянском хозяйстве. Сначала положение было таково, что мы видели напор всего крестьянства против власти помещиков. Против помещиков шли одинаково и бедняки и кулаки, хотя, конечно, с разными намерениями: кулаки шли с целью отобрать землю у помещика и развить на ней своё хозяйство. Вот тогда и обнаружились между кулаками и беднотой различные интересы и стремления. На Украине эта рознь интересов и сейчас видна с гораздо большей ясностью, чем у нас. Беднота непосредственно этот переход земли от помещиков могла использовать очень мало, ибо у неё не было для этого ни материалов, ни орудий. И вот мы видим, что беднота организуется, чтобы не дать кулакам захватить отобранные земли. Советская власть оказывает помощь возникшим комитетам бедноты у нас и комнезаможам” на Украине. Что же получилось в результате? В результате подучилось., что преобладающим элементом в деревне явились середняки... Меньше стало крайностей в сторону кулачества, меньше в сторону нищеты, и большинство населения стало приближаться к середняцкому. Если нам нужно поднять производительность нашего крестьянского хозяйства, то мы должны считаться, в первую очередь, с середняком. Коммунистической партия и пришлось сообразно с этим отроить свою политику... Значит, изменение в политике по отношению в крестьянству объясняется тем, что изменилось положение самого крестьянства. Деревня стала более середняцкая, и для поднятия производительных сил мы должны с этим считаться” (см. т. XXVI, стр. 304—305).

И дальше, в том же томе, на стр. 247, Ленин делает общий вывод:

“Нам нужно строить нашу государственную экономику применительно к экономике середняка· , которую мы за три года не могли переделать и ещё за десять лет не переделаем”.

Иначе говоря, мы ввели свободу торговли, мы допустили оживление капитализма, мы ввели нэп для того, чтобы поднять рост производительных сил, увеличить количество продуктов в стране, укрепить смычку с крестьянством. Смычка, интересы смычки с крестьянством, как основа наших уступок по линии нэпа,— вот как подходит к делу Ленин.

Знал ли тогда Ленин, что нэпом, уступками крестьянству воспользуются спекулянты, капиталисты, кулаки? Конечно, знал. Значит ли это, что уступки эти были, по сути дела, уступками спекулянту и кулаку? Нет, не значит. Ибо нэп вообще и торговля в частности используются не только капиталистами и кулаками, но и государственными и кооперативными органами, ибо торгуют не только капиталисты и кулаки, но и госорганы и кооперация, причём госорганы и кооперация, когда они научатся торговать, будут брать верх (уже берут верх!) над частниками, смыкая нашу индустрию с крестьянским хозяйством.

Что же получается из этого? Из этого получается то, что наши уступки идут в основном по линии укрепления смычки и ради смычки с крестьянством.

Кто этого не понимает, тот подходит к делу не как ленинец, а как либерал.

Третье возражение—Сокольникову. Он говорит:

“Немалые уроны, которые мы потерпели на хозяйственном фронте, начиная с осени, идут как раз по линии переоценки наших сил, по линии переоценки социалистической зрелости, переоценки возможностей для нас, для государственного хозяйства руководить всем народным хозяйством уже теперь”.

Оказывается, что просчёты по заготовкам и внешней торговле,—я имею в виду пассивное сальдо за 1924/25 год,—эти просчёты объясняются не ошибкой наших регулирующих органов, а переоценкой социалистической зрелости нашего хозяйства. И в этом, оказывается, виноват Бухарин, “школа” которого специально культивирует дело увлечения социалистической зрелостью нашего хозяйства.

Конечно, в речах“можно” куролесить сколько угодно, как это часто делает Сокольников. Но надо всё-таки знать предел. Как можно говорить этакую несообразность и прямую неправду перед съездом? Разве не известно Сокольникову о специальном заседании Политбюро в начале ноября, где вопрос о заготовках и внешней торговле обсуждался, где ошибки регулирующих органов были исправлены Центральным Комитетом, большинством Центрального Комитета, якобы переоценивающего наши социалистические возможности? Как можно говорить на съезде такие пустяки? И при чём тут “школа” Бухарина или сам Бухарин? Что за манера валить с больной головы на здоровую! Разве Сокольников не знает, что стенограмма речей на заседании ЦК по вопросу о просчётах была разослана всем губкомам? Как можно говорить против очевидных фактов? Куролесить в речах “можно”, но надо же знать предел.

Четвёртое возражение—тоже против Сокольникова. Он здесь заявил, что он, как наркомфин, видите ли, всячески старается обеспечить подоходность нашего сельхозналога, но ему мешают, мешают потому, что не дают защитить бедноту и обуздать кулака. Это неверно, товарищи. Это клевета на партию. Вопрос о формальном изменении сельскохозяйственного налога по линии доходности,—я говорю о формальном потому, что фактически он есть подоходный налог,— этот вопрос был поставлен на пленуме ЦК в октябре этого года, но никто, кроме Сокольникова, не поддержал постановку этого вопроса на съезде, так как вопрос еще не был подготовлен к постановке на съезде. Тогда Сокольников не настаивал на своём предложении. А теперь оказывается, что Сокольников не прочь использовать это дело против ЦК, конечно, не ради интересов бедноты, а ради интересов оппозиции. Так вот, если Сокольников говорит здесь о бедноте, то позвольте сообщить вам один факт, вскрывающий подлинную позицию Сокольникова, этого присяжного будто бы защитника бедноты. Не так давно наркомфин РСФСР т. Милютин принял решение о том, чтобы освободить от налога ниже рубля бедняцкие крестьянские хозяйства. Из докладной записки т. Милютина в ЦК видно, что вся сумма этого налога ниже рубля, налога, раздражающего крестьянство, составляет около 300—400 тыс. рублей по всей РСФСР, что одних расходов на взимание этого налога потребуется немногим меньше суммы этого налога. Что же делает Сокольников, этот защитник бедноты? Он берёт и отменяет это решение т. Милютина. ЦК получает от 15 губкомов по этому поводу протесты. Сокольников упорствует. Потребовалось давление ЦК, чтобы Сокольников отказался от отмены совершенно правильного решения Наркомфина РСФСР о невзимании налога ниже рубля. Это называется у Сокольникова “защита” интересов бедноты. И такие люди, имеющие за собой такой груз, имеют — ну, как бы помягче сказать,—смелость выступать против ЦК. Странно, товарищи, странно.

Наконец, ещё одно возражение. Я имею в виду возражение авторам “Сборника материалов по спорным вопросам”. Вчера здесь роздали секретно, только для членов съезда, только что изданный “Сборник материалов по спорным вопросам”. В этом сборнике, между прочим, говорится о том, что я принял делегацию селькоров в апреле этого года, высказал сочувствие идее восстановления частной собственности на землю. Оказывается, в “Бедноте” были помещены аналогичные “впечатления” одного из селькоров, мне не известные, мною не просмотренные. Об этом я узнал в октябре этого года. Еще раньше, в апреле, Рижское агентство, которое отличается от всех прочих агентств тем, что фабрикует все ложные слухи про нашего брата, сделало подобное же сообщение в заграничную прессу, о чём нам сообщили наши люди телеграммой из Парижа на имя Наркоминдела, требуя опровержения. Я тогда же ответил тов. Чичерину через своего помощника, заявив, что “если тов. Чичерин считает нужным опровергать всякую глупость и сплетню, пусть опровергает” (см. архив ЦК).

Известно ли всё это авторам этого сакраментального “сборника”? Конечно, известно. Зачем же они продолжают распространять всякую чепуху и небылицу? Как могут они, как может оппозиция прибегать к методам Рижского агентства? Неужели они до этого докатились? (Голос: “Позор!”.)

Далее, зная нравы “пещерных людей”, зная, что они способны повторить методы Рижского агентства, я послал в редакцию “Бедноты” опровержение. Опровергать такую глупость смешно, но зная, с кем я имею дело, я послал всё же опровержение. Вот оно:

“Письмо в редакцию “Бедноты”.

Тов. редактор! Недавно я узнал от товарищей, что в напечатанном в “Бедноте” от 5/1V 1925 г. наброске впечатлений одного из селькоров о беседе со мной делегации селькоров, которого я не имел случая в своё время прочесть, сообщается, что я отнёсся будто бы сочувственно к идее закрепления владения землёй на 40 и больше лет, к идее частной собственности на землю и т. п. Хотя это фантастическое сообщение и не требует опровержения ввиду его очевидной вздорности, тем не менее, может быть, не лишне будет просить у вас разрешения заявить в “Бедноте”, что сообщение это представляет грубейшую ошибку, и оно должно быть целиком отнесено за счёт фантазии его автора.

И. Сталин”.

Известно ли это письмо товарищам авторам “сборника”? Несомненно, известно. Так зачем же они продолжают распространять сплетни, небылицы? Что это за метод борьбы? Говорят, что это идейная борьба. Да нет же, товарищи, это не идейная борьба. На нашем русском языке это называется просто клеветой.

Позвольте теперь перейти к основным принципиальным вопросам.

Вопрос о нэпе. Я имею в виду тов. Крупскую и её речь, сказанную по вопросу о нэпе. Она говорит: “Нэп является в сущности капитализмом, допускаемым на известных условиях, капитализмом, который держит на цепи пролетарское государство”... Верно ли это? И да, и нет. Что мы держим капитализм на цепи и будем держать, пока он существует, это факт, это верно. Но чтобы нэп являлся капитализмом,— это чепуха, несусветная чепуха. Нэп есть особая политика пролетарского государства, рассчитанная на допущение капитализма, при наличии командных высот в руках пролетарского государства, рассчитанная на борьбу элементов капиталистических и социалистических, рассчитанная на возрастание роли социалистических элементов в ущерб элементам капиталистическим, рассчитанная на победу социалистических элементов над капиталистическими элементами, рассчитанная на уничтожение классов, на постройку фундамента социалистической экономики. Кто не понимает этой переходной, двойственной природы нэпа, тот отходит от ленинизма. Если бы нэп был капитализмом, то тогда нэповская Россия, о которой говорил Ленин, была бы Россией капиталистической. Но разве нынешняя Россия есть капиталистическая, а не переходная от капитализма к социализму? Почему же тогда Ленин не сказал просто: “Россия капиталистическая будет Россией социалистической”, а предпочёл дать другую формулу: “из России нэповской будет Россия социалистическая”? Согласна ли оппозиция с тов. Крупской, что нэп есть капитализм, или не согласна? Я думаю, что не найдётся ни одного члена съезда, который бы согласился с формулой тов. Крупской. Тов. Крупская (да простит она мне) сказала о нэпе сущую чепуху. Нельзя выступать здесь с защитой Ленина против Бухарина с этакой чепухой.

С этим вопросом связана ошибка Бухарина. В чём состояла его ошибка? По каким вопросам Ленин спорил с Бухариным? Ленин утверждал, что категория госкапитализма совместима с системой диктатуры пролетариата. Бухарин это отрицал. Он считал—и “левые” коммунисты вместе с ним, а в том числе и Сафаров, считали,— что нельзя совместить категорию госкапитализма с системой диктатуры пролетариата. Ленин был прав, конечно. Бухарин был не прав. Он эту свою ошибку признал. Вот в чём состоит ошибка Бухарина. Но это было в прошлом. Если он теперь, в 1925 году, в мае, повторяет, что он имеет разногласия с Лениным по вопросу о госкапитализме, то я полагаю, что это простое недоразумение. Либо он должен от этого заявления отказаться прямо, либо это—недоразумение, потому что та линия, которую он защищает теперь по вопросу о природе госпромышленности, есть линия Ленина. Не Ленин пришёл к Бухарину, а наоборот, Бухарин пришёл к Ленину. И именно поэтому мы стоим за Бухарина. (Аплодисменты.)

Основная ошибка Каменева и Зиновьева состоит в том что они рассматривают вопрос о госкапитализме схоластически, не диалектические, вне связи с исторической обстановкой. Такой подход к вопросу противен всему духу ленинизма. Как ставил вопрос Ленин? В 1921 году Ленин, зная, что наша промышленность мало развита, а крестьянство нуждается в товарах, зная, что её (промышленность) сразу не поднимешь, что рабочие, в силу известной обстановки, заняты не столько промышленностью, сколько изготовлением зажигалок,— в этой обстановке Ленин считал, что лучшая возможность из всех возможностей—привлечь заграничный капитал, наладить с его помощью промышленность, ввести таким образом госкапитализм и через него устроить смычку Советской власти с деревней. Такой путь был тогда безусловно правилен, ибо других возможностей удовлетворить крестьянство у нас тогда не было, ибо промышленность у нас хромала, транспорт стоял, или почти стоял, не было, не хватало топлива. Считал ли тогда Ленин допустимым и желательным госкапитализм, как преобладающую форму нашего хозяйства? Да, считал. Но это было тогда, в 1921 году. А теперь? Можно ли сказать теперь, что у нас нет нашей промышленности, транспорт стоит, нет топлива и т. д.? Нет, нельзя. Можно ли отрицать, что наша промышленность и торговля уже устанавливают смычку индустрии (нашей индустрии) с крестьянским хозяйством непосредственно, своими собственными силами? Нет, нельзя. Можно ли отрицать, что в области промышленности “госкапитализм” и “социализм” уже поменялись ролями, ибо социалистическая промышленность стала господствующей, а удельный вес концессий и аренды (первые имеют 50 тыс. рабочих, вторая— 35 тыс.) минимален? Нет, нельзя. Еще в 1922 году Ленин сказал, что с концессиями и арендой у нас не вышло.

Что же из этого следует? Из этого следует то, что со времени 1921 года обстановка изменилась у нас существенно, что за это время наша социалистическая промышленность и советско-кооперативная торговля успели уже стать преобладающей силой, что смычку между городом и деревней уже научились устанавливать собственными силами, что наиболее яркие формы госкапитализма — концессии и аренда — не получили за это время серьёзного развития, что говорить теперь” в 1925 году, о госкапитализме, как преобладающей форме нашего хозяйства, значит искажать социалистическую природу нашей государственной промышленности, значит не понимать всей разницы между прошлой и нынешней обстановкой, значит подходить к вопросу о госкапитализме не диалектически, а схоластически, метафизически.

Не угодно ли послушать Сокольникова? Он говорит в своей речи:

“Наша внешняя торговля ведётся как государствевшо-капиталистическое предприятие... Наши внутренние торговые общества — также государственно-капиталистические предприятия. И я должен сказать, товарищи, что Государственный банк является точно так же государственно-капиталистическим предприятием. Наша денежная система? Наша денежная система основана на том, что в советском хозяйстве, в условиях строящегося социализма, взята денежная система, проникнутая принципами капиталистической экономики”.

Так говорит Сокольников.

Скоро он договорится до того, что Народный комиссариат финансов объявит тоже госкапитализмом. До сих пор я думал, до сих пор мы все думали, что Госбанк есть часть государственного аппарата. До сих пор я думал, и мы все думали, что наш Внешторг, если не считать облегающих его госкапиталистических учреждений, есть часть государственного аппарата, что наш государственный аппарат есть аппарат государства пролетарского типа. Мы все так думали до сих пор, ибо пролетарская власть является единственным хозяином этих институтов. А теперь по Сокольникову выходит, что эти институты, составляющие часть нашего госаппарата, являются госкапиталистическими. Может быть, наш советский аппарат представляет тоже госкапитализм, а не пролетарский тип государства, как утверждал Ленин? Отчего бы нет? Разве наш советский аппарат не пользуется “денежной системой, проникнутой принципами капиталистической экономики”? Вот до какой чепухи может договориться человек.

Позвольте прежде всего привести мнение Ленина по вопросу о природе и значении Государственного банка. Я хотел бы, товарищи, сослаться на одно место из книги Ленина, написанной в 1917 году. Я имею в виду брошюру “Удержат ли большевики государственную власть?”, где он стоял еще на точке зрения контроля над промышленностью (а не национализации) и где, несмотря на это, считал Государственный банк в руках пролетарского государства на 9/10 социалистическим аппаратом. Вот что он писал о Госбанке:

“Крупные банки есть тот “государственный аппарат”, который нам нужен для осуществления социализма и который мы берём готовым у капитализма, причём нашей задачей является здесь лишь отсечь то, что капиталистически уродует этот превосходный аппарат, сделать его ещё крупнее, ещё демократичнее, ещё всеобъемлющее. Количество перейдёт в качество. Единый крупнейший из крупнейших государственный банк, с отделениями в каждой волости, при каждой фабрике — это уже девять десятых социалистического аппарата. Это—общегосударственное счетоводство, общегосударственный учет производства и распределения продуктов, это, так сказать, нечто вроде скелета социалистического общества” (см. т. XXI, стр. 260).

Сравните слова Ленина с речью Сокольникова — и поймёте, куда катится Сокольников. Я не удивлюсь, если он объявит Наркомфин госкапитализмом.

В чём тут дело? Откуда такие ошибки у Сокольникова?

Да в том, что Сокольников не понимает двойственной природы нэпа, двойственной природы торговли в нынешних условиях борьбы социалистических элементов с элементами капиталистическими, он не понимает диалектики развития в обстановке диктатуры пролетариата, в обстановке переходного периода, где методы и оружие буржуазии используются социалистическими элементами для преодоления и ликвидации элементов капиталистических. Дело вовсе не в том, что торговля и денежная система являются методами “капиталистической экономики”. Дело в том, что социалистические элементы нашего хозяйства, борясь с элементами капиталистическими, овладевают этими методами и оружием буржуазии для преодоления капиталистических элементов, что они с успехом используют их против капитализма, с успехом используют их для построения социалистического фундамента нашей экономики. Дело в том, стало быть, что, благодаря диалектике нашего развития, функции и назначение этих инструментов буржуазии меняются принципиально, коренным

образом, меняются в пользу социализма, в ущерб капитализму. Ошибка Сокольникова состоит в том, что он не понял всей сложности и противоречивости происходящих в нашей экономике процессов.

Позвольте теперь сослаться на Ленина в вопросе об историческом характере госкапитализма, привести цитату по вопросу о том, когда и почему он предлагал госкапитализм, как главную форму, чем он был вынужден к этому, и при каких именно конкретных условиях он его предлагал. (Голос: “Просим!”.)

“Мы ни в коем случае не можем забывать того, что мы часто наблюдаем — социалистического отношения рабочих на принадлежащих государству фабриках, где рабочие сами собирают топливо, сырьё и продукты, или когда рабочие стараются распределять правильно продукты промышленности среди крестьянства, довозят их средствами транспорта. Это есть социализм. Но рядом с ним существует мелкое хозяйство, которое сплошь и рядом существует независимо от него. Почему оно может существовать независимо от него? Потому, что крупная промышленность не восстановлена, потому, что социалистические фабрики могут получить, быть может, только десятую долю того, что они должны получать; и, поскольку они не получают, оно остаётся независимым от социалистических фабрик. Неимоверное разорение страны, недостаток топлива, сырья и транспорта приводят к тому, что мелкое производство существует отдельно от социализма. И я говорю: при таких условиях государственный капитализм — что это такое? — Это будет объединение мелкого производства. Капитал объединяет мелкое производство, капитал вырастает из мелкого производства. На этот счёт нечего закрывать глаза. Конечно, свобода торговля означает рост капитализма; из этого никак вывернуться нельзя, и, кто вздумает вывёртываться и отмахиваться, тот только тешит себя словами. Если есть мелкое хозяйство, если есть свобода обмена — появляется капитализм. Но страшен ли этот капитализм нам, если мы имеем в руках фабрике, “вводы, транспорт и заграничную торговлю? И вот я говорил тогда, буду повторять теперь и считаю, что это неопровержимо, что этот капитализм нам не страшен. Таким капитализмом являются концессии”· (см. т. XXVI, стр. 306).

Вот как Ленин подходил к вопросу о госкапитализме. В 1921 году, когда своей промышленности у нас почти не было, сырья не хватало, а транспорт стоял, Ленин предлагал госкапитализм, как средство, через которое он думал связать крестьянское хозяйство с индустрией. И это было правильно. Но значит ли это, что Ленин считал этот путь желательным при всяких условиях? Конечно, те значит. Он шёл на смычку через госкапитализм потому, что не было у нас развитой социалистической промышленности. Ну, а теперь? Можно ли сказать, что у нас нет теперь развитой госпромышленности? Конечно, нельзя сказать. Развитие пошло по другому руслу, концессии почти не привились, госпромышленность выросла, выросла госторговля, выросла кооперация, и смычка между городом и деревней стала устанавливаться через социалистическую промышленность. Мы оказались в лучшем положении, чем думали сами. Как можно после этого говорить, что госкапитализм есть главная форма нашего хозяйствования?

Беда оппозиции состоит в том, что она не хочет понять этих простых вещей.

Вопрос о крестьянстве. Я говорил в своём докладе, и здесь ораторы утверждали, что у Зиновьева имеется уклон в сторону недооценки середняка, что он стоял определенно, недавно еще, на точке зрения нейтрализации среднего крестьянства и только теперь, после борьбы в партии, пытается перекочевать, обосноваться на другой точке зрения, на точке зрения прочного союза с середняком. Верно ли всё это? Позвольте сослаться на некоторые документы.

В статье “О большевизации” Зиновьев в этом году писал:

“Есть ряд задач, которые совершенно общи всем партиям Коминтерна. Таков, например... верный подход к крестьянству. Есть три слоя в земледельческом населении всего мира, которые могут и должны быть завоёваны нами и стать союзниками пролетариата (сельскохозяйственный пролетариат, полупролетарии— парцелльные крестьяне и мелкое крестьянство, не прибегающее к найму чужой рабочей силы). Есть другой слой крестьянства (середняки), который должен быть, по крайней мере, нейтрализован нами” (“Правда” от 18 января 1925 г.).

Так пишет Зиновьев о середняке, спустя шесть лет после VIII съезда партии, где Ленин отверг лозунг нейтрализации середняка, заменив его лозунгом прочного союза с середняком. Бакаев спрашивает, что тут страшного? А я вас попрошу сравнить статью Зиновьева с тезисом Ленина о ставке на середняка и ответить, отошёл Зиновьев от тезиса Ленина, или не отошёл... (Возглас с места: “Подразумеваются другие страны, кроме России”. Шум.) Не выходит, товарищ, ибо в статье Зиновьева говорится о “задачах, которые совершенно общи всем партиям Коминтерна”. Неужели вы будете отрицать, что наша партия есть тоже часть Коминтерна? Тут прямо сказано: “всем партиям”. (Возглас со стороны ленинградской делегации: “В определённые моменты”. Общий смех.)

Сравните эту цитату из статьи Зиновьева о нейтрализации с цитатой из речи Ленина на VIII съезде партии о том, что нам нужен прочный союз с середняком, и вы поймёте, что между ними нет ничего общего.

Характерно, что, прочтя эти строки в статье Зиновьева, тов. Ларин, этот сторонник “второй революции” в деревне, не замедлил к ним присоединиться. Я думаю, что хотя тов. Ларин на днях и выступал против Каменева и Зиновьева, и выступал он довольно удачно, но это не исключает того, что у нас есть с ним разногласия, и мы должны здесь отмежеваться от него. Вот как отзывается тов. Ларин об этой статье Зиновьева:

“Вполне правильно формулировал “верный подход к крестьянству” с точки зрения общих задач всех партий Коминтерна его председатель, Зиновьев” (Ларин. “Советская деревня”, стр. 80).

Я вижу, что тов. Ларин протестует, заявляя, что он оговаривается в своей книге о своём несогласии с Зиновьевым, поскольку Зиновьев распространяет лозунг нейтрализации середняка и на Россию. Это верно, что он в своей книге оговаривается об этом, утверждая, что нейтрализация недостаточна для нас, что нам нужно сделать “шаг дальше” в сторону “соглашения с середняком против кулака”. Но тут, к сожалению, припутывается тов. Лариным его схема “второй революции” против засилья кулака, что не разделяется нами, что сближает его с Зиновьевым и что заставляет меня несколько отмежеваться от него.

Как видите, в приведённом мною документе Зиновьев высказывается прямо и определённо за лозунг нейтрализации среднего крестьянства, вопреки Ленину, провозглашающему недостаточность нейтрализации и необходимость прочного союза с середняком.

Следующий документ. Зиновьев в своей книге “Ленинизм”, цитируя следующее место из Ленина, относящееся к 1918 году: “С крестьянством до конца буржуазно-демократической революции,— с беднейшей, пролетарской и полупролетарской частью крестьянства вперёд к социалистической революции!”, — делает такой вывод:

“Основная... проблема, занимающая нас сейчас... освещена в приведённых положениях Ленина полностью и до конца. Ничего здесь не прибавишь, ни одного слова не убавишь· . Здесь всё сказано с ильичевской скупостью и выпуклостью, сжато и ясно—так, что просится в хрестоматию” (“Ленинизм”, стр. 60).

Такова по Зиновьеву исчерпывающая характеристика ленинизма по крестьянскому вопросу. С крестьянством вообще против царя и помещиков, это — буржуазная революция. С беднотой против буржуазии, это—Октябрьская революция. Это всё хорошо. Два ленинских лозунга даны. А как быть с третьим лозунгом Ленина—с середняком против кулака за социалистическое строительство? Куда девался этот третий лозунг Ленина? Его нет у Зиновьева. Он пропал. Хотя Зиновьев и утверждает, что “ничего здесь не прибавишь”, однако, если мы тут не прибавим третьего лозунга Ленина о прочном союзе пролетариата и бедноты с середняком, то рискуем исказить Ленина, как искажает его Зиновьев. Можно ли считать случайностью, что третий лозунг Ленина, являющийся теперь для нас наиболее актуальным лозунгом, пропал, оказался утерянным у Зиновьева? Нет, нельзя считать случайностью, ибо он стоит на точке зрения нейтрализации середняка. Разница между первым и вторым документом состоит лишь в том, что в первом он высказался против лозунга прочного союза с середняком, а во втором замолчал этот лозунг.

Третий документ—статья Зиновьева “Философия эпохи”. Я говорю о первоначальной редакции этой статьи, без тех изменений и добавлений, которые были потом внесены членами ЦК. Характерная черта этой статьи состоит в том, что она, так же как и второй документ, совершенно замалчивает вопрос о середняке и, обходя этот животрепещущий вопрос, толкует о каком-то неопределённом народническом равенстве без указания классовой подоплёки равенства. Там есть деревенская беднота, есть кулак, есть капиталист, есть выпады по адресу Бухарина, есть эсеровское равенство, есть Устрялов, но нет середняка и кооперативного плана Ленина, хотя статья и называется “Философия эпохи”. Когда тов. Молотов прислал мне эту статью (я был тогда в отъезде), я ответил грубой и резкой критикой. Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю. (Смех.) Я ответил грубой критикой, ибо нельзя терпеть, чтобы Зиновьев в продолжение года систематически замалчивал или искажал характернейшие черты ленинизма в крестьянском вопросе, очередной лозунг нашей партии о союзе с основной массой крестьянства. Вот как я ответил тогда тов. Молотову:

“Статья Зиновьева “Философия эпохи” представляет искривление партлинип в духе Ларина. Она толкует о XIV конференции, но главная тема этой конференции — среднее крестьянство и кооперация — обойдена. Среднее крестьянство и кооперативный план Ленина исчезли. Это не случайность. Говорить после этого о “борьбе за истолкование” решений XIV конференции — значит вести линию на нарушение этих решений. Смешивать Бухарина со Столыпиным, как это делает Зиновьев,— значит лгать на Бухарина. Этак можно смешать со Столыпиным и Ленина, который говорил: “торгуйте и учитесь торговать”. Лозунг о равенстве в данный момент есть эсеровская демагогия. Никакого равенства не может быть, пока есть классы и пока есть труд квалифицированный и неквалифицированный (см. “Государство и революция” Ленина). Надо говорить не о неопределённом равенстве, а об уничтожении классов, о социализме. Называть нашу революцию “неклассической” — значит скатиться к меньшевизму. Статью надо переделать, по-моему, коренным образом, так, чтобы она не носила характера платформы к XIV съезду.

12 сентября 1925 г. И. Сталин

Всё это я готов и сейчас отстаивать. Каждое слово, каждую фразу.

Нельзя говорить о равенстве в основной руководящей статье, не давая строгого определения, о каком равенстве идёт речь — равенстве крестьян с рабочим классом, равенстве внутри крестьянства, равенстве внутри рабочего класса, между квалифицированными и неквалифицированными, или о равенстве в смысле уничтожения классов. Нельзя замалчивать в руководящей статье очередные лозунги партии о работе в деревне. Нельзя играть фразой о равенстве, ибо это есть игра с огнём, так же как нельзя играть фразой о ленинизме, замалчивая очередной лозунг ленинизма в вопросе о крестьянстве.

Таковы три документа: статья Зиновьева (январь 1925 г.) за нейтрализацию середняка, книга Зиновьева “Ленинизм” (сентябрь 1925 г.), замалчивающая третий лозунг Ленина о середняке, и новая статья Зиновьева “Философия эпохи” (сентябрь 1925 г.), замалчивающая середняка и кооперативный план Ленина.

Случайно ли это постоянное вихляние Зиновьева в крестьянском вопросе?

Вы видите, что оно не случайно.

Недавно в докладе по отчёту ЦК в Ленинграде Зиновьев, наконец, решился высказаться за лозунг прочного союза с середняком. Это после борьбы, после трений, после столкновений в ЦК. Это очень хорошо. Но я не уверен, что потом он от этого не откажется. Ибо, как показывают факты, Зиновьев никогда не страдал той твёрдостью линии в крестьянском вопросе, какая нам нужна. (Аплодисменты.)

Вот несколько фактов из области колебаний Зиновьева в крестьянском вопросе. В 1924 году Зиновьев отстаивал на пленуме ЦК “крестьянскую” политику организации беспартийных крестьянских фракций в центре и на местах с еженедельной газетой. Это предложение было отклонено ввиду возражений в ЦК. Немного раньше этого Зиновьев даже бравировал тем, что у него есть “крестьянский уклон”. Вот что он говорил, например, на XII съезде партии: “Когда мне говорят: у вас “уклон”, вы уклоняетесь в сторону крестьянства,—я отвечаю: да, мы не только “уклоняться” должны в сторону крестьянства и его хозяйственных потребностей, но нам надо поклониться и, если нужно, преклониться перед хозяйственными потребностями того крестьянина, который идёт за нашим пролетариатом”. Вы слышите: “уклониться”, “поклониться”, “преклониться”. (Смех, аплодисменты.) Потом, когда с крестьянством стало лучше, когда наше положение улучшилось в деревне, Зиновьев сделал “поворот” от увлечения, ваяв под подозрение середняка и провозгласив лозунг нейтрализации. Спустя некоторое время он сделал новый “поворот”, потребовал по сути дела пересмотра решений XIV конференции (“Философия эпохи”) и, обвиняя в крестьянском уклоне чуть ли не весь ЦК, стал “уклоняться” более решительно против середняка. Наконец, к XIV съезду партии он опять делает ещё один “поворот”, уже в сторону союза с середняком, и, пожалуй, начнёт еще хвастать, что вновь готов “преклониться” перед крестьянством.

Какая гарантия, что Зиновьев не колебнётся ещё разочек?

Но это ведь качка, товарищи, а не политика. (Смех, аплодисменты.) Это ведь истерика, а не политика. (Возгласы: “Правильно!”.)

Говорят, что не надо обращать специального внимания на борьбу против второго уклона. Это неверно. Если есть у нас два уклона—уклон Богушевского и уклон Зиновьева,—то вы должны понять, что Богушевский ни в какое сравнение с Зиновьевым не идёт. Богушевский человек конченный. (Смех.) У Богушевского нет своего печатного органа. А уклон в сторону нейтрализации середняка, уклон против прочного союза с середняком, уклон зиновьевский имеет свой орган и до сих пор еще продолжает бороться с ЦК. Этот орган называется “Ленинградской Правдой”. Ибо что такое состряпанный недавно в Ленинграде термин “середняцкий большевизм”, о котором с пеной у рта говорит “Ленинградская Правда”, как не показатель того, что эта газета отошла от ленинизма в крестьянском вопросе? Разве не ясно, хотя бы из одного этого обстоятельства, что борьба со вторым уклоном труднее, чем борьба с первым уклоном, уклоном Богушевского? Вот почему, имея перед собой такого представителя второго уклона, или такого защитника и покровителя второго уклона, каким является “Ленинградская Правда”, мы должны принять все меры, чтобы партия была особенно подготовлена к борьбе с этим уклоном, который силен, который сложен и против которого надо сосредоточить огонь. Вот почему этот второй уклон должен быть предметом особого внимания нашей партии. (Голоса: “Правильно!”. Аплодисменты.)

Позвольте теперь перейти к истории нашей внутренней борьбы внутри большинства Центрального Комитета. С чего началась наша размолвка? Началась она с вопроса о том, “как быть с Троцким”. Это было в конце 1924 года. Группа ленинградцев вначале предлагала исключение Троцкого из партии. Я имею тут в виду период дискуссии 1924 года. Ленинградский губком вынес постановление об исключении Троцкого из партии. Мы, т.е. большинство ЦК, не согласились с этим (голоса: “Правильно!”), имели некоторую борьбу с ленинградцами и убедили их выбросить из своей резолюции пункт об исключении. Спустя некоторое время после этого, когда собрался у нас пленум ЦК и ленинградцы вместе с Каменевым потребовали немедленного исключения Троцкого из Политбюро, мы не согласились и с этим предложением оппозиции, получили большинство в ЦК и ограничились снятием Троцкого с поста наркомвоена. Мы не согласились с Зиновьевым и Каменевым потому, что знали, что политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови — а они требовали крови—опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего,—что же у нас останется в партии? (Аплодисменты.)

В этом первом столкновении внутри большинства ЦК сказалась основная разница между нами в вопросах организационной политики в партии.

Второй вопрос, который вызвал у нас разногласия, это—вопрос, связанный с выступлением Саркиса против Бухарина. Это было на XXI Ленинградской конференции в январе 1925 года. Саркис выступил тогда с обвинением Бухарина в синдикализме. Вот его слова:

“Мы читали в московской “Правде” статью Бухарина о рабочих и сельских корреспондентах. Такие взгляды, какие развивает Бухарин, в нашей организации не имеют сторонников. Но такие взгляды, можно сказать, взгляды своего рода синдикалистские, не большевистские, антипартийные, имеются у ряда даже ответственных товарищей (повторяю, не в ленинградской, а в других организациях). Взгляды эти трактуют о независимости и экстерриториальности разных массовых рабоче-крестьянских общественных организаций от коммунистической партии” (Стенограф. отчёт XXI Ленинградской конференции).

Это выступление было, во-первых, принципиальной ошибкой Саркиса, ибо Бухарин был абсолютно прав в вопросе о рабселькоровском движении, во-вторых, здесь было допущено, не без поощрения со стороны руководителей ленинградской организации, грубейшее нарушение элементарных правил товарищеского обсуждения вопроса. Нечего и говорить, что это обстоятельство не могло не ухудшить отношений внутри ЦК. Дело кончилось открытым признанием в печати со стороны Саркиса своей ошибки.

Этот инцидент показал, что открытое призвание своей ошибки является лучшим способом избегнуть открытой дискуссии и изжить разногласия в порядке внутреннем.

Третий вопрос — это вопрос о ленинградском комсомоле. Тут сидят члены губкомов, и они, вероятно, помнят, что у Политбюро было соответствующее решение насчёт ленинградского губкомола, пытавшегося созвать в Ленинграде почти что всероссийскую конференцию комсомола без ведома и согласия ЦК союза молодёжи. С решением ЦК РКП(б) вы знакомы. Мы не могли допустить, чтобы рядом с Центральным Комитетом комсомола существовал еще другой центр, конкурирующий с ним и противопоставляющий себя этому центру. Мы, как большевики, не могли допустить двоецентрия. Вот почему ЦК счёл нужным принять меры к освежению ЦК молодёжи, допустившего этот сепаратизм, и к снятию Сафарова с поста руководителя ленинградского губкомола.

Этот инцидент показал, что ленинградские товарищи имеют тенденцию превратить свою ленинградскую организацию в центр борьбы против ЦК.

Четвёртый вопрос—это вопрос, поставленный Зиновьевым, об организации в Ленинграде специального журнала под названием “Большевик” с редакцией в составе: Зиновьева, Сафарова, Вардина, Саркиса и Тарханова. Мы не согласились с этим, заявив, что такой журнал, параллельный московскому “Большевику”, неминуемо превратится в орган группы, во фракционный орган оппозиции, что такой шаг опасен и подорвёт единство партии. Иначе говоря, мы запретили выход журнала. Теперь нас хотят запугать словом “запрещение”. Но это пустяки, товарищи. Мы не либералы. Для нас интересы партии выше формального демократизма. Да, мы запретили выход фракционного органа и подобные вещи -будем и впредь запрещать. (Голоса: “Правильно! Ясно!”. Бурные аплодисменты.)

Этот инцидент показал, что ленинградская верхушка хочет обособиться в особую группировку.

Дальше, вопрос о Бухарине. Я имею в виду лозунг “обогащайтесь”. Я имею в виду апрельскую речь Бухарина, когда у него вырвалось слово “обогащайтесь”. Через два дня открылась апрельская конференция нашей партии. Не кто иной, как я, в президиуме конференции, в присутствии Сокольникова, Зиновьева, Каменева и Калинина, заявил, что лозунг “обогащайтесь” не есть наш лозунг. Я не помню, чтобы Бухарин возражал против этого протеста. Когда тов. Ларин потребовал слова на конференции, кажется, против Бухарина, то не кто иной, как Зиновьев, потребовал тогда недопущения выступления против Бухарина. Однако, после этого тов. Крупская присылает статью против Бухарина, требуя её напечатания. Бухарин, конечно, не остаётся в долгу и в свою очередь пишет статью против тов. Крупской. Большинство ЦК решает не печатать ни одной дискуссионной статьи, не открывать дискуссии и предложить Бухарину заявить в печати об ошибочности лозунга “обогащайтесь”, с чем он соглашается и что он выполняет потом, после своего возвращения из отпуска, в статье против Устрялова. Теперь думают Каменев и Зиновьев кое-кого запугать жупелом “запрещение”, по-либеральному возмущаясь, что мы запретили печатание статьи тов. Крупской. Никого вы этим не запугаете. Во-первых, мы не напечатали не только статью тов. Крупской, но и статью Бухарина. Во-вторых, почему бы не запретить к печатанию статью тов. Крупской, если этого требуют от нас интересы единства партии? А чем, собственно, отличается тов. Крупская от всякого другого ответственного товарища? Не думаете ли вы, что интересы отдельных товарищей должны быть поставлены выше интересов партии и её единства? Разве товарищам из оппозиции не известно, что для нас, для большевиков, формальный демократизм—пустышка, а реальные интересы партии — всё? (Аплодисменты.)

Пусть укажут товарищи хоть одну статью в Центральном Органе партии, в “Правде”, которая бы оправдывала прямо или косвенно лозунг “обогащайтесь”. Они не укажут, ибо нет таких статей в природе. Был случай, единственный случай, когда в “Комсомольской Правде” Стецкий написал статью, где он лозунг “обогащайтесь” старается оправдать в мягкой, в еле заметной форме. И что же? На другой же день после этого Секретариат ЦК призывает к порядку редакцию этой газеты в специальном письме за подписью Молотова, Андреева и Сталина. Это было 2 июня 1925 года. А спустя несколько дней Оргбюро ЦК постановляет, при полном согласии Бухарина, предрешить снятие редактора этой газеты. Вот выдержка из этого письма:

“Гор. Москва. 2 июня 1925 г. Всем членам редакции “Комсомольской Правды”.

Считаем, что некоторые места в статьях Стецкого “Новый этап новой экономической политики” вызывают сомнения. В этих статьях, правда, в мягкой форме проводится лозунг “обогащайтесь”. Лозунг этот не наш, он неправилен, он вызывает целый ряд сомнений и недоразумений, и ему не должно быть места в руководящей статье в “Комсомольской Правде”. Наш лозунг — социалистическое накопление. Мы снимаем административные преграды, стоящие на пути поднятия благосостояния деревни. Эта операция безусловно облегчает всякое накопление, и частнокапиталистическое и социалистическое. Но никогда еще партия не говорила, что она своим лозунгом ставит частное накопление”...

Известны ли все эти факты оппозиции? Конечно, известны. Почему же, в таком случае, не прекращают они травлю против Бухарина? Доколе будут они кричать об ошибке Бухарина?

Я знаю ошибки некоторых товарищей, например, в октябре 1917 года, в сравнении с которыми ошибка Бухарина не стоит даже внимания. Эти товарищи не только ошибались тогда, но имели “смелость” дважды нарушить важнейшее постановление ЦК, принятое под руководством и в присутствии Ленина. И всё же партия забыла об этих ошибках, как только эти товарищи признали свои ошибки. Но Бухарин допустил в сравнении с этими товарищами незначительную ошибку. И он не нарушил ни одного постановления ЦК. Чем объяснить, что, несмотря на это, всё еще продолжается разнузданная травля Бухарина? Чего, собственно, хотят от Бухарина?

Так обстоит дело с вопросом об ошибке Бухарина.

Дальше вопрос о статье Зиновьева “Философия эпохи” и о докладе Каменева на собрании московского пленума осенью этого года, в конце лета,— вопрос, который тоже обострил наши внутрипартийные отношения. Я об этом уже говорил в своей речи и повторяться не буду. Речь шла тогда о “Философии эпохи”, об ошибках этой статьи, о том, как мы эти ошибки исправляли, об ошибках Каменева в связи с хлебо-фуражным балансом ЦСУ, о том, как Каменев принял на веру цифры ЦСУ насчёт 61% товарных излишков в верхних группах крестьянства и потом, как он под давлением наших товарищей должен был исправить свою ошибку в своём особом заявлении в СТО, напечатанном в газетах, о том, что больше половины излишков находится в руках середняков. Всё это, несомненно, обостряло наши отношения.

В дальнейшем вопросы, связанные с октябрьским пленумом,— новые осложнения, где оппозиция требовала открытой дискуссии, где всплыл вопрос о так называемом “термидоре” Залуцкого, и в конце всего этого—Ленинградская конференция, которая с первого же дня открыла огонь против ЦК. Я имею в виду выступления Сафарова, Саркиса, Шелавина и др. Я имею в виду выступление Зиновьева, одну из последних его речей при закрытии конференции, где он призвал конференцию к войне против москвичей, предложив избрать делегацию из людей, готовых к борьбе против ЦК. Так было дело. Именно поэтому не попали в ленинградскую делегацию рабочие-большевики Комаров и Лобов (они не приняли платформу борьбы против ЦК). Их заменили в делегации Гордон и Тарханов. Поставьте на одну чашку весов Гордона и Тарханова, на другую—Комарова и Лобова, и любой беспристрастный человек скажет, что первые не выдержат сравнения со вторыми. (Аплодисменты.) А в чём состоит вина Лобова и Комарова? Вся вина Комарова и Лобова состоит в том, что они не захотели пойти против ЦК. В этом вся их вина. Ведь всего месяц назад предлагали ленинградцы Комарова первым секретарём своей организации. Так ведь было дело. Так или нет? (Голоса из ленинградской делегации: “Так, так”.) Что же такое могло случиться с Комаровым за месяц? (Бухарин: “Он переродился за месяц”.) Что же могло случиться за месяц, что члена ЦК Комарова, которого вы сами предлагали первым секретарём вашей организации, вышибли из секретариата Ленинградского комитета и не сочли возможным избрать его одним из делегатов на съезд? (Голос со стороны ленинградцев: “Он оскорбил конференцию”. Голос: “Это ложь, Наумов!”. Шум.)

А теперь перейдём к платформе Зиновьева и Каменева, Сокольникова и Лашевича. Пора и о платформе оппозиции поговорить. Она у них довольно оригинальная. Много разнообразных речей у нас было сказано со стороны оппозиции. Каменев говорил одно, тянул в одну сторону, Зиновьев говорил другое, тянул в другую сторону, Лашевич — третье, Сокольников—четвёртое. Но, несмотря на разнообразие, все они сходились на одном. На чем же они сошлись? В чём же состоит их платформа? Их платформа —реформа Секретариата ЦК. Единственное общее, что вполне объединяет их,— вопрос о Секретариате. Это странно и смешно, но это факт.

Этот вопрос имеет свою историю. В 1923 году, после •XII съезда, люди, собравшиеся в “пещере” (смех), выработали платформу об уничтожении Политбюро и политизировании Секретариата, т. е. о превращении Секретариата в политический и организационный руководящий орган в составе Зиновьева, Троцкого и Сталина. Каков смысл этой платформы? Что это значит? Это значит руководить партией без Калинина, без Молотова. Из этой платформы ничего не вышло, не только потому, что она была в то время беспринципной, но и потому, что без указанных мной товарищей руководить партией в данный момент невозможно. На вопрос, заданный мне в письменной форме из недр Кисловодска, я ответил отрицательно, заявив, что, если товарищи настаивают, я готов очистить место без шума, без дискуссии, открытой или скрытой, и без требования гарантий прав меньшинства. (Смех.)

Это была, так сказать, первая стадия.

А теперь у нас наступила, оказывается, вторая стадия, противоположная первой. Теперь требуют уже не политизирования, а техницизирования Секретариата, не уничтожения Политбюро, а его полновластия.

Что же, если превращение Секретариата в простой технический аппарат представляет действительное удобство для Каменева, может быть, следовало бы и согласиться с этим. Боюсь только, что партия с этим не согласится. (Голос: “Правильно!”.) Будет ли, сможет ли технический Секретариат подготавливать те вопросы, которые он должен подготавливать и для Оргбюро, и для Политбюро, я в этом сомневаюсь.

Но когда говорят о полновластном Политбюро, то такая платформа стоит того, чтобы отдать её курам на смех. Разве Политбюро не полновластно? Разве Секретариат и Оргбюро не подчинены Политбюро? А пленум ЦК? Почему о пленуме ЦК не говорит наша оппозиция? Не думает ли она сделать Политбюро полновластнее пленума?

Нет, положительно не везёт оппозиции с её платформой или платформами о Секретариате.

Что же дальше, спросите вы, что предпринять для того, чтобы выйти из создавшегося положения? Этот вопрос занимал нас всё время, как во время съезда, так и перед съездом. Нам нужно единство партийных рядов — вот в чём теперь вопрос. Оппозиция любит говорить о трудностях. Но есть одна трудность, которая опаснее всех трудностей и которую создала нам оппозиция, это —опасность разброда и дезорганизации партии. (Аплодисменты.) Надо, прежде всего, преодолеть эту трудность. Мы это имели в виду, когда за два дня до съезда обратились к оппозиции с компромиссными условиями соглашения, рассчитанными на возможное примирение. Вот текст этого обращения:

“Нижеподписавшиеся члены ЦК полагают, что подготовка к партийному съезду велась рядом руководящих товарищей ленинградской организации вразрез с линией ЦК партии и против сторонников этой ливни в Ленинграде. Нижеподписавшиеся члены ЦК считают совершенно правильной резолюцию Московской конференции как по существу, так и по форме, и полагают, что ЦК обязан давать отпор всем и всяческим тенденциям, идущим против партийной линии и дезорганизующим партию.

Однако, в целях единства партии, мира внутри партии, предупреждения возможной опасности отчуждения ленинградской организации, одной из лучших организаций РКП, от ЦК партии — нижеподписавшиеся считают возможным — при закреплении съездом чёткой и ясной политической линии ЦК — пойти на ряд уступок. Ввиду этого мы вносим следующие предложения:

1. При составлении резолюции по отчёту ЦК принять за основу резолюцию Московской конференции, смягчив отдельные формулировки.

2. Печатание письма Ленинградской конференции и ответа МК на письмо, как в газетах, так и в бюллетенях, признать в интересах единства нецелесообразным.

3. Членам Политбюро... не выступать друг против друга на съезде.

4. В речах на съезде отмежеваться от Саркиса (регулирование состава партии) и Сафарова (госкапитализм).

5. Ошибку насчёт Комарова, Лобова и Москвина исправить организационно.

6. Решение ЦК о включении в Секретариат ЦК ленинградца провести немедля после съезда.

7. В видах усиления связи с Центральным Органом в редакционную коллегию Центрального Органа включить одного работника из Ленинграда.

8. Ввиду слабости редактора “Ленинградской Правды” (Гладнев) признать необходимой замену его более сильным товарищем по соглашению с ЦК.

Калинин, Сталин, Молотов, Дзержинский и др.

15/XII 1925 г.”

Вот какой компромисс предлагали мы, товарищи. Но оппозиция не пошла на соглашение. Она предпочла миру открытую и жестокую борьбу на съезде.

Таково “миролюбие” оппозиции.

В основном мы и теперь остаёмся на точке зрения этого документа. В нашем проекте резолюции мы, как вы знаете, уже смягчили некоторые формулировки в интересах мира в партии.

Мы против отсечения. Мы против политики отсечения. Это не значит, что вождям позволено будет безнаказанно ломаться и садиться партии на голову. Нет уж, извините. Поклонов в отношении вождей не будет. (Возгласы: “Правильно!”. Аплодисменты.) Мы за единство, мы против отсечения. Политика отсечения противна нам. Партия хочет единства, и она добьётся его вместе с Каменевым и Зиновьевым, если они этого захотят, без них — если они этого не захотят. (Возгласы: “Правильно!”. Аплодисменты.)

А чего требует единство? Того, чтобы меньшинство подчинялось большинству. Без этого не бывает и не может быть никакого единства партии.

Мы против специального дискуссионного листка. В “Большевике” имеется дискуссионный отдел. Этого будет вполне достаточно. Нельзя увлекаться дискуссией. Мы—партия, правящая страной,—не забывайте этого. Не забывайте, что каждая размолвка вверху отдаётся в стране, как минус для нас. Я уже не говорю о загранице.

Органы ЦК, должно быть, останутся в том же виде, в каком они существуют. Едва ли партия согласится ид ломать. (Возгласы: “Правильно!”. Аплодисменты.) Политбюро и так полновластно, оно выше всех органов ЦК, кроме пленума. А высший орган — пленум, о котором иногда забывают. Пленум решает у нас всё, и он призывает к порядку своих лидеров, когда они начинают терять равновесие. (Возгласы:

“Правильно!”. Смех. Аплодисменты.)

Единство у нас должно быть, и оно будет, если партия, если съезд проявит характер и не поддастся запугиванию. (Голоса: “Не поддадимся, тут народ стреляный”.) Если кто-либо из нас будет зарываться, нас будут призывать к порядку,— это необходимо, это нужно. Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича (аплодисменты), глупо об этом говорить.

Коллегиальная работа, коллегиальное руководство, единство в партии, единство в органах ЦК при условии подчинения меньшинства большинству,— вот что нам нужно теперь.

Что касается ленинградских рабочих-коммунистов, то я не сомневаюсь, что они всегда будут в первых рядах нашей партии. Вместе с ними строили мы партию, вместе с ними её выносили, вместе с ними подняли знамя восстания в октябре 1917 года, вместе с ними победили буржуазию, вместе с ними боролись и будем бороться с трудностями на путях нашего строительства. Я не сомневаюсь, что ленинградские рабочие-коммунисты не отстанут от своих друзей в других промышленных центрах в борьбе за железное ленинское единство партии. (Бурные аплодисменты. “Интернационал”.)