Элис Маккинли Берегитесь — женщина!

1

Чарлз был рассержен. Нет. Не просто рассержен, а зол. Надо сказать, подобные состояния представляли собой прямо-таки редкость на палитре его эмоционального спектра. Но это возмутительно! Что позволяет себе… Ведь и слова не подберешь хорошенько его обозвать. Чарлз усмехнулся. Ладно уж, злоба злобой, а он даже не знает имени незнакомца. Да, собственно, и ее имени не знает. Чего ради расплескивать эмоции — после драки кулаками не машут.

Надо отвлечься, подумать о другом. Итак, что мы имеем сегодня вечером? Вечеринка у Христиана! Отлично, уж там никому не придется скучать. На прошлом дне рождения этого дельца было выпито столько пива, что хватило бы залить все каналы его родного Копенгагена. Придут друзья, старые как мир приятели, с которыми, кажется, совсем недавно сидели в одном классе.

Чарлзу вспомнилась трагикомическая сцена с преподавателем геометрии. Христиан в тот день был совершенно не готов, даже не знал, что вообще задавали. Однако это не помешало ему веселиться на уроке старика Стивенса. Разумеется, крикун и заводила тут же был вызван к доске. Чарлз помнил этот день как сейчас.

— Перечислите, пожалуйста, основные аксиомы стереометрии, — снисходительно-вежливо попросил учитель не в меру ретивого ученика.

А Христиан, само собой, и слышать не слышал ни о каких аксиомах. Странная особенность была у этого веснушчатого рыжего сорванца: стоило задать ему самую сложную задачу — мальчик справлялся, причем легко и непринужденно, словно речь шла об элементарных вещах, но вот едва доходило до правил… Он просто не знал их. Так порой бывает: все то, что другие заучивали, Христиан интуитивно угадывал в ходе решения задачи. Ему не требовалось доказательств тех положений, которые сами собой возникали в голове, всегда совпадая в итоге с теоремами. Точный, не зараженный зубрежкой ум датчанина выводил необходимое из практики восприятия, из наблюдений. Христиан никогда даже формул не учил. Ну что, скажите на милость, он мог ответить старику педанту в частной английской школе, где дисциплина подчас ставилась выше всяких знаний? А Стивенс был именно педант в самых крайних проявлениях этого качества. Он искренне верил, что ученик не может решить задачи, если не вызубрил всех теорем и аксиом. Учитель требовал подробно расписывать решение, пункт за пунктом, последовательно, со всеми точками и запятыми. Он никак не мог разобраться в решениях Христиана — сумбурных, писанных как курица лапой (а датский мальчик к тому времени еще и весьма слабо ориентировался в английском, который стал изучать всего за несколько месяцев до переезда родителей), да еще без принятых обозначений логических выводов. Стивенс очень удивлялся правильным ответам, уверенный, что ученик списал их у соседа. При этом втолковать ему необоснованность подобных заключений было невозможно. Ограниченный старикашка просто не мог увидеть что-либо дальше собственного носа. И вот он уже более рассерженно повторил, заранее смакуя победу над озорником:

— Что же вы молчите? Перечислите нам основные аксиомы. Напомню, их три.

Христиан уже знал, что попался. Что бесполезно притворяться и изворачиваться — все одно: отрицательный балл, а потом суровый разнос от отца. Ладно. Первый раз, что ли? Надо хоть посмеяться напоследок. Веснушка (это было детское прозвище Христиана, которое он получил чуть ли не в первый день, проведенный в новой школе) широко улыбнулся: грудь колесом, правая нога вперед! Из подсказки учителя он понял, что аксиом три, дальше оставалось перечислить их. Именно это он и сделал.

— Первая, вторая, третья, — выпалил шутник.

Класс грохнул хохотом, старик смутился. Потом ученику было предложено покинуть класс и вернуться назад с отцом, но уже не к учителю, а к директору. Стивенс негодовал: взбаламутить всех глупой выходкой! Немыслимо, уму непостижимо. Шутка бедного Христиана никак не укладывалась в его голове.

Христиану попало, но не таков он был, чтоб хоть на час погрузиться в уныние по этому поводу. Отец запер его дома на целый месяц! Не беда. Чарлз каждый день навещал друга под предлогом совместной подготовки домашних заданий. То-то было весело! Учебники откладывались в сторону, и разговоры текли рекой. О чем только не говорят двенадцатилетние мальчишки…

И вот сегодня Христиану исполняется двадцать семь. Повеселимся, вспомним давние времена! Никто из одноклассников Чарлза не покинул Ливерпуль. И старина Дэн, любивший заклеивать жевательной резинкой замочные скважины кабинетов, из-за чего довольно часто срывались занятия. И долговязый Питер, который уже в пятом классе был выше любого из учителей. В конце концов, родители на целое лето положили сына в больницу — подозревали серьезные нарушения гипофиза. Слава богу, обошлось. И весельчак Уил. Вот уже кому никогда не сиделось на месте! Если посчитать сколько раз за время обучения в гимназии он просился выйти, то цифра наверняка превысит количество самих уроков. Не сиделось ему — и все тут!

Теперь недавние мальчишки уже закончили кто училища, кто университеты и работали здесь, в Ливерпуле. Христиан нес службу у отца. Они занимались рассылкой грузов и имели несколько огромных складов в порту. Питер — зубной техник, Дэн — оператор на местной киностудии. Уил — почтенный фермер. И всем по двадцать семь. Только ему, Чарлзу, пока двадцать шесть. Но ничего, разница всего в пять месяцев. Хотя из-за этих пяти месяцев к довольно хорошо развитому физически и крепко сложенному Чарлзу прикрепилось прозвище Малыш. Особенно комичным оно стало в старших классах, когда он достиг метра девяноста и ширина его плеч внушала опасение даже самым заядлым задирам. И кем же стал этот прирожденный богатырь? Переводчиком и экскурсоводом. Ему поручали обычно группы немцев, реже американцев. Вот уж для кого Чарлз терпеть не мог проводить экскурсии. Туристы из Штатов, видите ли, уже через полчаса утомлялись, разбредались, подобно стаду баранов, а по возвращении еще и обменивались мнениями, что искусство Ливерпуля очень скудно. И поглядеть-то здесь нечего. Оно, конечно, не без того. Все-таки город-порт. Никто никогда не заботился здесь об эстетике и услаждении вкуса, все было подчинено промышленным интересам. Но почему надо столь бестактно выражать свое недовольство? Что это за нелепые выходки в цивилизованном обществе? Хотя, впрочем, что взять с американцев, если они с трудом отличают собор от колокольни.

— Какая глупость, зачем в центре города эти непрактичные малоэтажные здания с колоннами. Уберите их и сделайте себе нормальный торговый центр, — восклицала какая-нибудь толстуха с печатью тупоумия на лице.

При этом ей и в голову не приходило, что многие из «непрактичных малоэтажных зданий» старше, чем сами их ненаглядные Штаты.

Боже! Какая ограниченность! О, старик Стивенс, ты в сравнении с ними был просто свободомыслящим хулиганом.

Лишь изредка в группах американцев, почему-то вечно жующих, словно они приехали в Англию отъедаться, встречалось умное лицо.

И вот сегодня это неожиданно произошло. Чарлз заметил ее не сразу. И только теперь понял почему. Изящная блондинка, не лишенная чувства прекрасного и даже, кажется, вполне осведомленная в области искусств, стояла за спинами других туристов, удерживаемая молодым человеком весьма неприятной наружности: сутулый, тощий очкарик без признаков интеллекта на лице. Да, обычно очкарики выглядят умными, но только не этот. Просто какой-то идиот! Он ел, подобно своим жующим сотоварищам, и все пытался уговорить подругу заняться тем же самым. Очкарик чуть ли не силой запихивал кусок в свою жертву, которая внимательно слушала экскурсовода. Живые быстрые глаза, проницательный взгляд. Чарлз даже сказал бы, что взгляд воровки. Такой благородной супруги Робин Гуда. Своеобразный, таящий в себе нечто игриво-непредсказуемое. А какого цвета были ее глаза? Кажется, черные…

Молодая женщина лет двадцати пяти, она ловила каждое слово экскурсовода. Но этот тощий обжора, как ни парадоксально звучит такое сочетание, мешал ей слушать. Мешал самым бестактным образом, без зазрения совести, словно она была его собственностью. Под конец наглец и вовсе увел несчастную, не дав даже дослушать до конца начатый рассказ о центре города.

Собственно, Чарлз не мог понять, почему его так заинтересовала эта парочка. И вдруг в голове родилась мысль: а что, если этот очкарик вовсе не с ней? Может, он брат? Хотя, конечно, глупо лелеять подобные надежды. И вообще, разве можно тут хоть на что-то рассчитывать? Девушка — туристка, сегодня здесь, завтра — ищи ветра в поле.

Уж сколько раз Чарлз клялся не заглядываться на приезжих дам! Бесполезно. Англичанки его не увлекали. Ну, до разумных пределов, конечно. Как говорится, на безрыбье и рак рыба. Но разве эти чопорные дамы с холодной кровью способны обратить на себя внимание настоящего мужчины? Они словно впитали в себя все английские предрассудки времен королевы Виктории, которая до того оберегала добродетель и традиции, что чуть ни ввергла Англию в промышленный кризис.

Чарлз частенько обсуждал свою проблему с Христианом, тот неизменно называл его привередой. Таков уж был этот рыжеволосый Веснушка. Он первым в классе еще в пятнадцать лет (бог знает, каким образом ему удалось столь рискованная афера) познал женщину и с тех пор уже не останавливался. Христиан считался признанным авторитетом в подобных делах, его титул Дон Жуана никто и не пытался оспаривать. У этого заядлого гуляки даже спрашивали совета в нетипичных ситуациях. А у Веснушки все ситуации были типичными. Наверное, еще не существовало женщины, которую он не разгадал бы. Буквально с первого взгляда местный чародей выкладывал заскорузлые тайны и намерения той или иной особы. Стоит поговорить с ним сегодня вечером. Что бы значили эти глаза, устремленные к высоким колоннам, интригующие взгляды. Неужели незнакомка его завлекает? А этот, в очках?

Чарлз встряхнулся. Глупости! Девушка два раза за всю экскурсию удостоила руководителя группы заинтересованным взглядом, а он уже думает о постели. Хорош! Нечего сказать!

До вечера еще около трех часов. Пожалуй, стоит обойти памятники, о которых придется рассказывать завтра этой кучке болванов. Ладно, нашелся хоть один ценитель, а точнее — одна ценительница. Теперь будешь знать, что рассказываешь именно ей, а эти пусть пьют, едят, смеются — не все ли равно, если в толпе крикливых ворон уже выгибает шею прекрасная лебедушка.

Чарлз еще раз машинально взглянул на часы и зашагал к дому. Памятники обойдутся. Ведь, в конце концов, три часа не очень большой срок, надо отдохнуть, не то на дне рождения Христиана можно и не выдержать.

Но сколько Чарлз ни пытался отвлечься, назойливая мысль все лезла в голову. Жена или невеста? Он пытался припомнить: не довелось ли видеть на экскурсии ее руки. Но, кажется, нет. Слишком далеко было, чтобы разглядеть обручальное кольцо. Лучше всего, конечно, если сестра.

Он подошел к дверям своей квартиры. Было тихо в подъезде, было тихо и здесь. Одно из преимуществ работы экскурсовода: сделал дело — и свободен.

Чарлз нагнулся, чтобы развязать шнурки туфель, и тут заметил рядом с порогом небольшой голубой конвертик с золотым вензелем в уголке. Интересно. Вероятно, его подсунули под дверь. Скорее всего, записка, но от кого? Вот вопрос. Наверное, просто ошиблись.

Чарлз поднял конверт: ни адреса, ни имени отправителя. И что теперь с ним делать? Отдать консьержу, пусть спросит у других жильцов. Может, кто-то ждет? Судя по отсутствию опознавательных знаков, письмо было доставлено не по почте. Он спустился вниз. Мистер Грегори, пожилой консьерж, читал газету.

— Извините. Не знаете ли, откуда взялся этот конверт у меня под дверью? — Он показал послание.

Старик оживленно закивал.

— Знаю, как не знать? Вот только минут пять назад приходил мальчик лет тринадцати и спрашивал, где найти Чарлза Уостерна. Я спросил, не надо ли что передать, поскольку вас не было дома, но он только рукой махнул. «Не нужно, — говорит. — Я ему оставлю кое-что и вернусь». Выглядел очень дружелюбно. Я не счел необходимым останавливать.

Чарлз растерялся. Значит, все-таки это не ошибка и искали именно его.

— Спасибо, — поблагодарил он и снова поднялся к себе.

Что бы все это значило? Чарлз вскрыл письмо. Повеяло тонким ароматом. Духи. Причем не дешевые. Уж не королевская ли семья осчастливила посланием рядового гражданина Ливерпуля?

«Через час возле собора Метрополитен. Приходите обязательно».

Чарлз не знал, что и думать. Чья это глупая шутка? Тем более принес-то конверт ребенок. Или начало интриги?

В любом случае все надежды на маленький отдых перед праздником рухнули. Теперь нечего и говорить о ванне. Хорошо, если по возвращении останется время на душ. Или, может, не ходить? Тоже, нашли дурачка.

Но Чарлз просто не мог усидеть дома. Кто-то безошибочно угадал одну из главных черт его характера — тягу к необычному и неординарному. Ладно, так и быть. Чарлз снова накинул пальто, завязал шарф и вышел на улицу. Погода стояла отличная. Солнце, немного прохладно даже в теплой одежде, но зато очень ясно и сухо. Скоро лето. Весна опять затянется на четыре месяца, но ведь и она не бесконечна. К тому же он любил весну в родном городе. Бархатные туманы будут устилать крыши, клубиться в воздухе, прилетят птицы, распустятся деревья. А еще приплывут корабли. Много кораблей набьется в порт, негде будет и яблоку упасть. Ливерпуль менялся с каждым годом, все более обретая черты промышленного центра. Нет, Чарлз не жалел о прошлом. Можно бранить тупоумие американцев, но в одном никогда не откажешь им — в практицизме. В умении одним резким движением отсекать прошлое и двигаться вперед. Если дом мешает, его надо снести. И им плевать, жил ли там Байрон или Голсуорси. Убрать — и дело с концом. Без сожалений, без слез, вообще без эмоций. Хорошо ли это? Сейчас Америка благодаря своей предприимчивости вырвалась вперед, но ее граждане словно впали в забытье. Чего стоит вся их промышленность, вместе взятая, если единственное, на что они употребляют свои миллионы, это еда и развлечения. Деградация. Но в свою очередь англичане впали в другую крайность — традиции святы и непоколебимы, даже если они мешают везде и всюду.

Чарлз улыбнулся. Что было добавлено в эти духи, если они располагают человека к философским размышлениям? Но весеннее утро было столь романтично, а небо так лазурно, так бесконечно…

Пожалуй, стоит купить цветы. Ведь, вероятно, записка от дамы…

Чарлз рассмеялся. Вот дурень. Еще не знает, к кому идет, а уже собрался делать комплименты. Наверное, ему пора завести девушку, а то это становится навязчивой идеей. И опять на ум пришли мысли о симпатичной американке. Почему бы не помечтать? Чарлз не был сторонником возвышенных чувств и сентиментальных излияний. Все, что ему нужно было от женщины, — хороший секс. Желательно не реже трех раз в неделю. А глубокомысленные признания, упаси боже — брак! — это для людей иного сорта.

Но вот наконец и Метрополитен.

— Не меня ждешь, красавчик?

Чарлз обернулся. Перед ним стояла… симпатичная американка, та самая.

— Ну, если вы прислали это, то вас. — Чарлз совершенно не смутился, даже не подал виду, что удивлен.

— Совершенно верно. — Она протянула руку. — Алекс.

— Чарлз.

Рука у нее была немного влажная и теплая. Сразу захотелось прижать ее к губам.

— Так чем обязан? — спросил Чарлз, только сейчас заметив, что перешел с чистого английского на американский диалект.

— Мне казалось, вы сообразительнее. — Алекс улыбнулась и потянула его за руку. — Идемте. Вы расскажете мне о городе. Потом мы пойдем в отель, снимем отличный номер. Или нет, лучше к вам домой. Переспим и с утра распрощаемся. Идет? Услуга за услугу. Иначе с этим придурком Джо я так и не увижу в Ливерпуле ничего, кроме ресторанов и дешевых кафе.

Чарлз пошел следом, но в голове у него не укладывалась суть происходящего. Чтобы девушка сама вот так, в открытую… Поистине Америка великая страна. И все же он спросил:

— А с чего вы взяли, что в качестве платы за экскурсию я предпочту э-э… такие услуги.

— С чего взяла? — Она улыбнулась снова. — У вас на лбу написано.

От такого заявления Чарлз даже немного покраснел. Неужели и вправду желание столь откровенно отражается на его лице? Он невольно провел рукой по лбу, словно желая стереть письмена-улики.

Алекс шла все быстрее.

— У меня сегодня маловато времени. Пошевеливайся, красавчик Чарлз. Все вы, англичане, одинаковые — еле двигаетесь. У нас в Америке по сравнению с вами люди просто носятся сломя голову.

Нет, теперь Чарлз уже и не пытался вникнуть в суть дела. Спать с кем бы то ни было в день рождения Христиана? Как бы не так.

— А что, если мы отложим прогулку до завтра? — неуверенно осведомился он. — Просто у меня сегодня очень важное дело буквально часа через два.

Алекс явно расстроилась.

— Что ж. — Она пожала плечами и отпустила его руку. — Тогда завтра в это же время.

Она уже повернулась уйти, но Чарлз в полном недоумении от такой легкости в обращении остановил ее:

— Послушайте, а как же ваш…

— Этот пучеглазый?

— Ну да.

— Сидит в гостинице. И завтра будет сидеть. И послезавтра. И потом в Америке еще столько же. И до конца жизни. До завтра. — Алекс пошла вдоль по улице. Изящная шляпка с полями, приталенное серое пальто, черная вязаная шаль, крохотная сумочка. Красотка!

Чарлз отправился домой, уже мысленно проклиная себя за неуместную традиционность. Это совесть заговорила в нем так нелепо и не вовремя. Обещал — значит должен быть. Да разве Христиан не простил бы ему? Отпраздновали бы завтра, а теперь, вероятно, эта Алекс никогда больше на горизонте не замаячит. Женщины не любят, если их отвергают в подобных ситуациях. Ну и осел же он! Это легкое покачивание бедер, плывущая походка, черные глаза, улыбка, непринужденная, словно речь шла о килограмме апельсинов.

Чарлз был совершенно сбит с толку. Напрочь. Не думал он, что доживет до подобного дня. Уж явно не экскурсия интересовала столь незаурядную натуру. Хочет насолить мужу или жениху? Наверное. По крайней мере, другое объяснение найти сложно. Судя по всему, этот очкарик ей досаждает, а избавиться от него нельзя.

Чарлз чувствовал, как его медленно переполняют все новые упреки, а количество различных версий возрастает с каждой минутой. Надо выкинуть весь этот бред из головы. Завтра. Завтра он подумает о неумолимо надвигающихся переменах в жизни. А он чувствовал, что они действительно надвигаются. Хотя что необычного в этом немного нетрадиционном предложении? Может, у американцев подобные вещи в порядке вещей…

И снова дома. Чарлз с опаской покосился на порог — уж нет ли еще какого-нибудь сюрприза, но на этот раз инородных предметов не наблюдалось. На душ ушло минут десять. Свитер, джинсы — ну вот он и готов.

В портовом трактире «Сломанная мачта» ему указали на кабачок «Пьяный корабль»: стоило бы и самому догадаться. Разумеется, Христиан собирает друзей именно в этом почтенном заведении, которое стоит здесь уже более ста лет. Еще отцы отцов современных мореплавателей заходили сюда пропустить кружку пива. Кабачок стоял на прежнем месте и даже не думал меняться. Сколочен он был из настолько прочных, пропитанных морской солью бревен, что никакие грозы ему были не страшны.

Чарлз вошел. Народ уже собрался, лились потоки пива и разговоров.

— О! О-о-о! — взвыла толпа, завидев старого приятеля.

— Сколько лет!

— Да ты похорошел!

— Вот молодец!

Все эти люди видели Чарлза только месяца два назад, но шутки по поводу роста отпускались исключительно за счет прозвища. Вот сейчас кто-то брякнул:

— Все растешь, Малыш!

Чарлз улыбнулся и на ходу ответил задире:

— А ты все плетешь паутины, Паук?

Это был старина Билл. Билл Эндрюс. Худой, щуплый, с тонкими руками и ногами, он чуть не с первых дней получил прозвище Паук. А уж когда занялся перевозкой тканей! Короче, кличка, как это часто бывает, стала второй натурой.

— О-хо-хо! Чарлз, Малыш!

— Веснушка! Да ты стал еще более рыжим!

Приятели обнялись. У Христиана на дне рождения было одно замечательное правило: кто приходит с подарком, сразу в воду. Чарлзу не хотелось купаться в середине марта, а потому он, подобно другим и повинуясь требованию хозяина, явился с пустыми руками.

— Пива ему! — завопил Христиан.

Потом было весело. Даже слишком весело: музыка, танцы, разговоры, выпивка. Четыре слагаемых хорошей вечеринки. И все же Чарлз, стараясь оставаться в здравом уме, пил только пиво. Ведь завтра на работу.

Улучив момент, когда Веснушка остался один, он подошел к нему со своим делом:

— Послушай, дай совет.

— Всегда к вашим услугам. — Он отвесил чуть ли не земной поклон. Правда, следствием этого опрометчивого маневра была почти полная потеря равновесия. Чарлз успел поддержать друга.

Народ вокруг навострил уши. Но Малыш и не думал стесняться.

— Сегодня ко мне подошла девица из группы, американка, и предложила переспать. Причем днем она была не то с мужем, не то с женихом. Я не понял. Никаких объяснений. Но и вела себя не то чтобы вульгарно, но…

— Красива? — перебил его Христиан.

На твой вкус… — Чарлз задумался, но, помолчав секунд двадцать, уверенно продолжил: — На твой вкус, пожалуй, была бы не очень, а мне ничего. Выше всех похвал.

— Так прямо первая и предложила?

— Да. Причем весьма оригинально: прихожу домой — лежит конверт. Приходите через час к собору Метрополитен.

Вокруг притихли, интересно было, каким советом наградит великий оракул вопрошающего. Христиан не ошибался в таких вещах.

— А кто он, ты точно не знаешь?

— Нет, к сожалению. На мой вопрос она просто заметила, что нам не угрожает опасность быть пойманными или разоблаченными, поскольку «этот» будет весь день в отеле.

— Ясно. Что ж, советую вам поостеречься, — с важным видом изрек Христиан, намеренно напуская на себя вид ученого. — Вероятно, у леди нет тайных умыслов и она истосковалась по нормальному мужчине, но все же есть одно «но». Переспать с ней можно и нужно, обогатишь потом и мой опыт — с американками, увы, пока не доводилось иметь дело, — но, зная вашу пылкую породу, Чарлз, советую держать дистанцию. Эта женщина, как не сложно догадаться, не ищет любви и сама любить не умеет. Ей важна практическая сторона дела. Вы же склонны увлекаться именно неординарными личностями. Чего доброго, влюбитесь. Ведь не каждый день встречаешь в жизни столь ярко выраженную решительность, не прикрытую даже фиговым листком приличия. Она бросит и вас так же решительно, как того, в отеле. Берегите сердце, друг мой.

— Браво! Браво! — закричали вокруг.

— На бис! — прохрипел долговязый Питер.

— Спасибо, спасибо, не стоит. — Христиан чинно кланялся слушателям. — Благодарю, господа. Предлагаю тост. За американку!

— За американку! — грянул нестройный хор мужских голосов.

— За свободу личности!

— Ура!

Дальше грохот глиняных кружек, в которых в старом трактире подавали пиво, и смех.

Однако, когда внимание окружающих отвлеклось на отплясывающего на столе Дэна, Христиан снова обратился к Чарлзу, уже с глазу на глаз.

— Будь осторожен, — предостерег он друга, отечески похлопав по плечу. — Такие женщины опасны. Хорошо, когда они благоволят к тебе. Но одна ошибка, одно неловкое движение — и все их «положительные» качества в одно мгновение оборачиваются против тебя. Они любят менять кавалеров, ни к кому не относятся серьезно. Ты ей приглянулся, она пришла взять тебя как вещь, заранее уверенная, что не получит отказа. Надо быть либо дураком, либо слишком благородным, чтобы отвергнуть женщину, которая после нескольких взглядов предлагает разделить ложе. Но будь осторожен. Ты встретился с донжуаном в женском обличье. Она ненасытна. И на тебе не остановится, уж поверь мне.

Чарлз благодарно кивнул. Чокнулись, выпили. После полуночи стали расходиться. Христиан оставил Малыша в трактире. Зачем идти домой, когда можно и тут отлично переночевать!

И все же, несмотря на сказанное, Чарлз, засыпая, пожалел, что лежит в кровати один. Ну ничего. Если девица и вправду та, за кого себя выдает, то дело на том не остановится. Днем позже, днем раньше — какая разница?

Ему не спалось. Слова Христиана не шли из головы. «Береги сердце, друг мой». Веснушка все знает! Верно он подметил. Действительно, Чарлзу в отличие от большинства мужчин нравились волевые, решительные женщины, которые всегда точно знают, чего хотят. А эти сантименты, да бог с ними. Томные взгляды, лукавая робость, нет. В любой представительнице прекрасного пола живет заядлая интриганка. Большинство женщин, прячась за масками простушек, глупышек, делают с мужчинами что хотят. Именно поэтому и следует уважать тех немногих, кто не прячется и играет в открытую. Секс так секс. Любовь так любовь. Семья так семья. Но уж очень редко открытость совмещается с нормальными намерениями. Это вроде знаменитого тезиса: «гений и злодейство две вещи несовместные!» Либо она хочет замуж и плетет сеть интриг, имеющих целью достичь семейного счастья, либо не скрывает намерений, но тогда уж не обессудьте, речи быть не может о чем-то заурядном, привычном. Вот и выбирай. С первыми противно с самого начала: пока до дела дойдет и видеть не захочешь, со вторыми — как на пороховой бочке, никогда не знаешь, рванет сейчас или чуть позже. Но одно известно заранее — нормальной жизни, брака за этим не последует. Тут главное не влюбиться. Вот уж мука действительно. Сердцу не прикажешь, оно ведь не чугунное. Что за мысли лезут в голову. Чарлз попробовал посмеяться над собой — не помогло. Страшная тревога нарастала внутри, и причиной ее был один аргумент. Ведь я заметил Алекс первым! Следовательно, что-то уже зашевелилось в груди, раз ни с того ни с сего выделяешь из всей группы единственную девушку. Уж не то ли самое закралось в душу, чего следует опасаться? Чарлз уже чувствовал, как закипает внутри протест. И чей-то грубый голос шептал на ухо: не ходи завтра, забудь. Но тут же другой голос, еще более грубый, нашептывал: трус, жалкий трус! Женщина — да еще какая! — предлагает себя, а ты боишься! И Чарлз решил: пойду.