"Четырнадцать сказок о Хайфе" - читать интересную книгу автора (Соболев Денис Михайлович)

Сказка тринадцатая О пиратах Хайфского залива

В 1187 году Хайфа была захвачена Саладином, и ее стены разрушены. Маленькое государство крестоносцев вступило на путь окончательных территориальных уступок и гибели. Тем не менее стены Хайфы были восстановлены еще один раз — французским королем Людовиком Девятым Святым, сыном Бьянки Кастильской, после его освобождения из плена в Египте. Однако уже в 1265 году город был захвачен Бейбарсом Мамлюком, незадолго до того — в качестве командующего египетской армией — победившим монголов в битве при Айн Джалута в Восточной Галилее. После победы Бейбарс не только обманом убил султана Египта Кутуза, но и почти сразу же обратился против своих недавних союзников — крестоносцев, чья помощь во многом предрешила его невероятную победу при Айн Джалуте. Стремясь навсегда лишить крестоносцев возможности вернуться в Хайфу, Бейбарс приказал разрушить значительную часть стен и домов города. И действительно при мамлюках Хайфа приходила во все больший упадок, пока наконец в декабре 1516 года не была захвачена армией турецкого султана Селима Первого. Но как раз для Оттоманской империи Хайфа оказалась расположенной крайне неудачно. Египет — даже после его подчинения султану — продолжал оставаться одним из центров военной и политической силы и находился в состоянии спорадического противостояния центральной власти. И, соответственно, земли, расположенные на пути из Анатолии в Каир, постоянно являлись не только объектом открытых политических споров и притязаний, но еще больше — скрытых интриг. Именно поэтому до середины восемнадцатого века ни центральная власть, ни ее непокорные египетские вассалы не могли здесь утвердиться. Хайфа все больше становилась «ничьей землей»; новые дома давно уже не строились, а наместники, направляемые султаном, раз за разом убеждались в своей беспомощности.

Так что нет ничего удивительного в том, что в шестнадцатом и семнадцатом веках эта «земля никого» была облюбована пиратами и постепенно превратилась в основную базу морского разбоя в Восточном Средиземноморье. Хайфские пираты грабили и христианские, и мусульманские корабли; совершали набеги и на Акру, и на дальние земли; более того, в значительной степени, упадок порта в Акре был связан именно с существованием ее неспокойного соседа. Бороться же с пиратами было делом чрезвычайно сложным. К тому моменту, когда в городе появлялись регулярные оттоманские части, пиратские суда оказывались уже далеко; но как только армия уходила, пираты снова возвращались в город. Оставлять маленький постоянный гарнизон в городе с разрушенными стенами было бессмысленно, поскольку такой гарнизон оказывался беззащитным перед пиратскими пушками и неожиданными нападениями с моря; держать же в маленьком городе целую армию было и слишком дорого, и нерационально, и чрезвычайно сложно во всем, что касается обеспечения ее продовольствием и снаряжением. В результате, пираты обосновались в Хайфе достаточно основательно и постепенно превратили ее в одну из своих основных баз. Более того, как кажется, постоянные жители Хайфы тех времен и сами лишь немногим отличались от пиратов — как по свирепости, так и по готовности к риску. Один из документов сообщает, что в 1575 году, когда случайный торговый корабль попытался пришвартоваться в Хайфском заливе во время бури, на него напали жители города, выйдя в бушующий залив на маленьких рыбацких и пиратских лодках. Впрочем, в конечном счете почти чудом — благодаря исключительному искусству капитана и лоцмана из Акры — судну все же удалось спастись.

Путешественники того времени писали, что в Хайфе каждый посетитель города оказывается в опасности, и рекомендовали паломникам ходить по городу группами, постоянно держать оружие наготове и стараться засветло покинуть городскую черту. Испанец Антонио де Кастильо, оказавшийся в Хайфе в 1628 году, сообщает, что даже хайфская церковь находится в состоянии запущенном и неухоженном. В 1701 году французский посланник в Сидоне, бывший одним из немногих европейцев, оставивших воспоминания о Хайфе того времени, описывает ее, как «lieu d’azille pour tout sorte de gens», что дословно переводится, как «место убежища для всякого рода типов». Впрочем, слово «azille» может иметь и иной смысл — «приюта для безумцев». И действительно, человек, случайно зашедший в те времена в хайфскую пивную или бордель, сталкивался не только с ожесточенностью искаженных и израненных лиц, но и с пугающей хищностью взглядов и странностью поступков. В результате к середине семнадцатого века эта столица пиратов Восточного Средиземноморья — так же как, например, и знаменитая столица Пиратов Карибского бассейна Порт-Рояль на острове Ямайка — приобрела несколько сомнительную репутацию города, большую часть населения которого составляют пираты, разбойники, содержатели притонов, проститутки и торговцы краденым. На ночных улицах, по которым текли помои и нечистоты, среди запущенных домов разносилась пьяная брань, крики, громкие песни, женский визг и хохот. Жители Средиземноморья иногда называли Хайфу «маленькой Мальтой», иначе говоря, местом, где слово султана и его пашей достаточно мало что — или даже совсем ничего — не значило.

Впрочем, упоминания про Мальту имели и еще один смысл. Один из больших пиратских кланов, обосновавшихся в Хайфе, был кланом мальтийских пиратов. Мальтийцы не только принесли с собой многие из обычаев, характерных для пиратов Западного Средиземноморья, но и обосновались в городе так основательно, что на определенном этапе, бывшем, впрочем, не слишком долгим, Хайфа воспринималась в качестве города именно мальтийских пиратов. И все же большую часть времени, как и все подобные города, она служила скорее местом соперничества различных пиратских капитанов, маленьких флотилий и их недолгих союзов. Пожалуй, наряду с мальтийскими пиратами в шестнадцатом веке наиболее примечательную из таких групп составляли еврейские пираты, не только, несмотря ни на что, ощущавшие острую тоску по земле Палестины, но и, в отличие от большинства евреев, имевшие хотя бы частичную возможность ее реализовать. Разумеется, трудно сказать, что они существенным образом отличались от других бандитов, грабивших нагруженные золотом и серебром испанские корабли на их пути из Нового Света, хотя некоторые из этих пиратов и соблюдали кошрут. Однако если в семнадцатом веке пиратство уже не имело никаких целей, кроме грабежа, наживы, захвата рабов и убийства, в шестнадцатом веке еврейских пиратов объединяло еще и страстное стремление отомстить Испании и испанской католической церкви. Те из их современников, которые с ними сталкивались, утверждали, что эти пираты говорили на языке «ладино» — диалекте староиспанского с отдельными словами, взятыми из иврита, который был сохранен евреями Пиренейского полуострова, а впоследствии перенесен в различные еврейские общины Восточного Средиземноморья. Старые же еврейские общины Иерусалима и Цфата продолжали говорить на ладино до начала двадцатого века.

История этих пиратов лишь на первый взгляд может показаться романтичной. В 1492 году указом «католических королей» Фердинанда и Изабеллы евреи теперь уже практически объединенных Кастилии и Арагона были вынуждены либо креститься, либо покинуть Испанию, оставив или продав за бесценок почти всю свою собственность. Где-то половина или чуть больше выбрали изгнание, остальные — крещение. В течение трех месяцев около двухсот тысяч евреев было изгнано с Пиренейского полуострова; люди, еще совсем недавно входившие в число наиболее образованных представителей испанского общества, превратились в нищих беженцев, разбросанных по Западному Средиземноморью и Оттоманской империи. Впрочем, судьба оставшихся оказалась немногим лучше. За двадцать лет, частично предшествовавших указу об изгнании, частично последовавших за ним, созданная незадолго до этого «новая» испанская инквизиция провела около ста тысяч процессов по обвинению в ереси; абсолютное большинство обвиняемых были крещеными евреями. В ужасе от происходящего, даже несколько епископов отправили Святому Престолу письма протеста; однако и эти письма никак не повлияли на ситуацию. Несмотря на то, что в конечном счете лишь около двух тысяч подследственных были сожжены на кострах, многократно большее их число подверглось пыткам, часто более страшным, чем смерть: публичным унижениям, поркам и лишению всей собственности. Под подозрением оказался практически каждый крещеный еврей; многие же тайно бежали на территорию Оттоманской империи и в европейские страны — и возвращались к иудаизму. Но некоторые из них искали путей мести. Среди них был Яков Куриэль, по кличке «адмирал». Про его жизнь известно довольно много, поскольку о ней рассказано в «Книге видений» одного из самых знаменитых мистиков Цфата — автора «Древа жизни» Хаима Витала, знавшего Куриэля лично.

До 1492 года дон Яков де Куриэль был офицером кастильского королевского военно-морского флота и верно служил королеве; после 1492 года он стал никем. Но в отличие от многих других евреев, ограбленных короной, он получил возможность ограбить государство и сам. Вместе с большой группой евреев из бывших офицеров и матросов Куриэлю удалось то ли купить, то ли — что, учитывая обстоятельства, более вероятно — захватить фрегат, на котором они и отправились в бессрочное плавание по ту сторону Гибралтара. В Атлантическом океане они грабили и уничтожали испанские галеоны; сначала еврейские пираты Куриэля пытались использовать в качестве базы мавританское побережье, но потом перенесли свои действия в только что открытый Новый Свет. Впрочем, Хаим Витал утверждает, что даже там Куриэль требовал от своей команды строгого соблюдения кошрута и раз за разом повторял, что его целью является не нажива, а месть за свой народ. Как бы там ни было, поскольку в те времена среди пиратов профессиональных офицеров флота еще было крайне мало, а охрана морских караванов, шедших из Нового Света под испанским флагом, не была налажена, то и добыча, собранная пиратами Куриэля, была огромной. Постепенно за ним закрепилась кличка «адмирал», а о его удивительной удачливости еще долго ходили легенды в тавернах Ямайки. То, что произошло дальше, не очень ясно, хотя и очевидно, что в жизни Куриэля наступил неожиданный перелом.

Легенда гласит, что однажды утром Яков Куриэль взглянул на высокое тропическое небо, вспомнил о бесчисленных трупах, оставленных позади, раскаялся, попрощался со своими товарищами и вернулся в Средиземноморье. Если и раньше пираты Куриэля щедро раздавали деньги нищим изгнанникам из Испании, то теперь — как гласит та же легенда — Куриэль отдал изгнанникам всю свою долю испанских сокровищ, а она была огромной, и поселился в городе еврейских мистиков Цфате, в Восточной Галилее. Судя по воспоминаниям того же Витала, он вел скромный образ жизни, и ничто не напоминало о том, что еще совсем недавно Куриэль был владельцем сокровищ, которым мог позавидовать любой испанский гранд. О том, что произошло с его флагманским фрегатом, Витал также ничего не сообщает. Здесь же в Цфате Куриэль тоже начал заниматься мистикой, даже написал несколько книг; здесь же, как раз на почве мистических занятий, он и познакомился с Виталом. И все же, вероятно, он так и не смог навсегда расстаться с морем. Как рассказывают современники, иногда — без всякой видимой причины — Куриэль вдруг отрывался от своих книжных занятий, перепоясывался, доставал из сундука шпагу и отправлялся в Хайфу. Впрочем, шел он не в кабаки и не в бордели, которые в начале шестнадцатого века в Хайфе только появлялись, и даже не пытался завербовать команду для нового плавания. Он поднимался как можно выше, к самому отвесному склону горы Кармель — к тому месту, которое теперь называется «Стелла Марис», или «Морская Звезда», — поворачивался к морю и часами стоял в почти полной неподвижности, глядя на запад, устремив взгляд в пустоту. Некоторые предполагали, что во взгляде на море ему раскрывается особый мистический опыт, но сам Куриэль ничего об этом не говорил. Могилу Якова Куриэля можно увидеть в Цфате и сейчас — недалеко от могилы самого знаменитого, безумного и таинственного из цфатских каббалистов, рава Исаака Лурии.

Впрочем, уже и после того, как Куриэль был похоронен, а Хайфа стала пиратской столицей, Куриэля иногда встречали на Кармеле, над отрогом горы, а иногда и в городе. Свидетели его появлений утверждали, что он либо куда-то шел, оставаясь полностью равнодушным к окружающим, либо просто стоял над склоном горы, устремив взгляд в пространство над морем, как если бы он что-то искал на горизонте. Поначалу подобные случаи становились предметом бурных обсуждений, но потом к ним привыкли; некоторые пираты все еще шарахались от призрака «адмирала», другие считали его своим покровителем. Среди тех, кто считал его скорее защитником, чем воплощением смерти и ужаса, было особенно много евреев. В тот вечер, о котором идет речь, двое из них сидели в одном из хайфских притонов, методично отхлебывая ром из горлышка. «Черт возьми, — сказал один из них, — поначалу я вообще в него не верил». — «Ты, это, поосторожнее, — ответил его собеседник, — а то он еще примет на свой счет». — «И когда он появляется?» — спросил первый. «Никто не знает, — ответил второй, — да он на то и адмирал, чтобы перед нами не отчитываться». — «Я его как впервые увидел, — снова начал первый, — так даже позеленел весь. Даже не знал, что могу быть такой зеленый». — «Ты что, на себя со стороны смотрел? — с сомнением ответил его собеседник. — Тогда откуда ты знаешь, что зеленый?». — «Я внутри позеленел, — объяснил первый, — как сухопутные во время шторма, когда их рвет»; и они надолго замолчали, потом отхлебнули еще рома. Над морем выл ветер, и им казалось, что они на корабле. «Ха», — сказал один из них по фамилии и по кличке Якоби, и они встали.

Потом его товарищ потянул Якоби за рукав, и они снова сели. «Слушай, Якоби, — спросил он, — ты только не стреляй в меня сразу. А тебе не мешает, что мы имеем одну и ту же телку?» Якоби выпил еще рома. «Ты что, сдурел, Шауль? — ответил он. — Раньше ее имел кто ни попадя в борделе; да и когда мы уплывем из этой обетованной дыры, она будет снова иметься со всем, что шевелится. И ты думаешь, что я стану катить бочку именно на тебя?» — «А кто из нас ее первый открыл?» — спросил он, подумав. «Это сложный вопрос, — ответил Шауль, — но уж точно не испанская корона, хотя кто знает. Ты когда был в Хайфе в прошлый раз?» — «Ну, в наш прошлый заход и был, — ответил Якоби, — когда я еще плавал под этим одноглазым голландцем». — «Ну, и я ее нашел в прошлый заход, — согласился Шауль. — А кто из нас заходил тогда первым?» Они долго шли молча, но найти ответ на этот сложный вопрос им так и не удалось. «Хрен с ним, — наконец сказал Якоби. — Девки не стоят того, чтобы о них так много думать. И, кроме того, это портит вкус рома». Они еще выпили и еще помолчали. «Кто же вообще мог подумать, — сказал Шауль, — что я стану держать свою женщину». — «И правда странно, — ответил Якоби, — хотя когда я плавал с капитаном Самуэльсом, я думал, что меня радует все, что можно трахнуть».

«Это совсем другое дело, — ответил Шауль, — одно дело, когда ты вспорол какой-нибудь долбаный галеон, у тебя полно золота, и ты радуешься, что телки есть. А совсем другое дело — держать ее у себя дома, как держим мы». Но Якоби продолжал предаваться счастливым воспоминаниям. «Тогда, когда я плавал с Самуэльсом, — сказал он, — я делил всех женщин на тех, которых можно трахнуть немедленно, и тех, которые на этом свете и вообще ни для чего не нужны». Шауль задумался. «А тогда ты скажи, — ответил он Якоби, — для чего еще они нужны? Ты что пошел бы с бабой в море? Да она ж тебя продаст первому испанцу. И вместо испанца на рее — а согласись, ему там самое место — на рее будешь висеть ты». — «Иди на хрен, — рявкнул Якоби, — незачем о таком на ночь. Прям как сухопутные». Он сплюнул, и они выпили еще. «И чем же это все-таки она нас взяла? — спросил Якоби. — Стареем, наверное. На дно потянуло? Кораллов давно не видали?» — «Рановато что-то, — недовольно пробормотал Шауль, — скоро, как вся эта сволочь сухопутная, завалимся на берег с мешком с деньгами и будем на нем размножаться». — «Заткнись, — ответил Якоби, — а то и вправду накаркаешь». — «А тут еще этот Куриэль бродит», — добавил Шауль мрачно. «Я же тебе сказал, — ответил Якоби, — ты Куриэля не трогай. Он всех евреев на море бережет. Особенно, таких, как мы». Он замолчал, выпил еще и добавил: «Да, говорят, что не просто так он тут бродит. И часами на берегу не просто так торчит. И на Запад не просто так заглядывается; он там не Испанию и не Ямайку ищет. Его не тоска по Толедо мучает. И не по Порт-Роялю». — «Ну, мало ли что говорят, — ответил Шауль. — Женщина говорит, ветер носит».

«Э, нет, — сказал Якоби. — Ты так не говори. За это и ножом можно получить. Тут тебе не баба напела; когда я плавал с капитаном Самуэльсом, это все знали». — «Так уж и все?» — «Все, — сказал Якоби, — у Самуэльса вся команда была из наших, так там про Куриэля много рассказывали. Хотя пока здесь, в Хайфе, не увидел, как он все ходит и на море смотрит, не верил. Как и ты думал, брешут. А вот нет, оказывается». — «А сейчас откуда знаешь, что не брешут? — спросил Шауль. — Ну ходит себе призрак, на море смотрит. А нам-то с тобой от этого какая польза?» — «Пользы нам никакой, — согласился Якоби, — а вот ходит он туда-сюда не просто так. Ты помнишь, что про него рассказывают? Что сокровища он собрал немеренные и испанцев утопил без счета. А где он был потом? В Цфате. И жил в доме из трех комнат. И это человек, который мог купить всю Ямайку вместе с губернатором. Где, по-твоему, его золото?» — «Говорят, отдал беженцам», — сказал Шауль. «Говорят, — согласился Якоби, — и отдавал. Только никого я не видел, чтобы он сказал, мой прадед был бедным, а стал богатым благодаря заботам дона Якова Куриэля. Да и не тот это был человек, чтобы так отдавать без толку и без счету. Он, может, и отдавал для того, чтобы все думали, что он все отдал, и дурных вопросов ему не задавали, и лапы свои к чужому золоту не протягивали». — «Ну, может, он в Цфате какую синагогу построил?» — снова предположил Шауль. «Вот видно, — ответил Якоби, — что в Цфате ты не был, и бабы тебя интересуют, а учителя наши святые из Цфата, да будут они благословенны, не интересуют. Потому что в Цфате самая большая синагога, как твой курятник. Таких на флагман Куриэля штук пятьдесят загрузить было можно. А денег у него было достаточно, чтобы большой собор из Толедо построить. Где они, по-твоему?»

Шауль в недоумении отхлебнул еще рома. «Ну и где?» — спросил он. «А вот то-то, — сказал Якоби, — говорят, что грабил испанцев и копил деньги Куриэль не просто так». — «Это они, как женщины говорят, — ответил Шауль, — мы вон испанцев грабим и деньги берем, и что?» — «Так то мы, — сказал Якоби, — а то сам Куриэль. Тут разницу видеть надо. Мы для себя грабим». — «А он, можно подумать, не для себя? — возразил Шауль. — Все для себя грабят». — «А Куриэль нет, — уверенно ответил Якоби, — он хотел собрать много денег, чтобы у султана купить землю в Палестине и сюда всех беженцев привезти. И инквизиция тогда могла бы сама себя поджаривать». Шауль недоверчиво посмотрел на Якоби. «А еще, — сказал Якоби, — он собирался всех беженцев обучить морскому делу и построить в Хайфе большие фрегаты, и флоту испанского короля тогда пришел бы точный конец». — «Ну, это они точно брешут», — сказал Шауль уверенно. «Почему?» — спросил Якоби. «Потому что, — ответил Шауль, — и где это все, и земли, купленные у султана, и испанские евреи, и полный залив фрегатов? Где они, скажи мне? А вместо этого сидим мы здесь с тобой, пьем ром, вокруг девки да мальтийцы, а Куриэль этот один по Кармелю бродит». — «Вот то-то и оно, — сказал Якоби, понижая голос, — потому что судьба не захотела. Наш боцман рассказывал, что Куриэль разделил сокровища, и с половиной поплыл на флагмане в Палестину, но тут черт его и подкараулил. Потому что тогда порт в Хайфе был еще дерьмовее, чем сейчас, а буря была такая, какие и в Америке редкость. А лоцмана у него почему-то не было. Так вот прямо о подводные скалы нашего заливчика его флагман и разбило; из них из всех спасся только Куриэль да еще какой-то матрос, который потом куда-то делся. Потому Куриэль все и ходит по берегу, ждет свою команду со второй половиной сокровищ, может даже надеется с их помощью добраться до первой там на дне. Только кинули они его и никогда уже не приплывут. А он все не может в это поверить, все ждет, все земли в Палестине считает, да на Ямайку смотрит. Только деньги те давно уже разошлись на ром, да на ямайских шлюх».

Шауль сжал кулаки, отпил еще рома и даже вытащил нож, посмотрел на лезвие, убрал назад. «Суки, — сказал он зло и с чувством, — все равно испанская сволочь, хоть и евреи. Жаль, Куриэль не скормил их акулам. Вот бы с ним поплавать. Мы бы таких дел наделали. — Он замолчал и задумчиво погрузился в ром. — А с кораблем-то на дне что стало?» — вдруг спросил он. «Да кто же его знает, — ответил Якоби, — Лежит он где-то там. Команду акулы съели, как, может, еще и нас съедят. Да никто ж точно и не знает, где он. Был корабль, и нет корабля. Куриэль вон знает, да ты пойди его спроси». Он встал и вытянулся во фрунт. «Ради праотцов наших Авраама, Исаака и Иакова расскажите мне, пожалуйста, призрак господина капитана, где это вы здесь фрегатик с несметными сокровищами прикопали». — «Ты, это, Куриэля не трогай, — на этот раз сказал уже Шауль, — я теперь за него кому угодно глотку перережу». — «А еще тот матросик знал, — продолжил Якоби, — только имени его никто не знает. Да матросик тот, наверное, боялся и пасть открыть, потому что с такими знаниями, открывши, и двух дней не проживешь». — «И что же не искали корабль?» — спросил Шауль. «Ну, поначалу нет. Местные же не знали, что на нем, — ответил Якоби, — а потом искали. Наш боцман говорил, что тут куча людей перетонула. Крепкие были и тоже пираты, только видно проклятие на нем лежит какое, или Куриэль за ним присматривает со своей горы. Да и как же ты его найдешь, когда не знаешь где он. Вон тут направо море, и налево море, и залив глубокий. Может, мы тут сидим и сейчас на него смотрим. А может, и не смотрим», — добавил он, подумав.

И тут Шауль вдруг вскочил. «Пойдем, — тихо сказал он Якоби, — быстро вставай и пойдем». — «Куда?» — спросил Якоби. «Я знаю, где фрегат», — сказал Шауль еще тише. «Я знаю, где ром, — ответил Якоби, — у тебя в желудке». — «Заткнись, — ответил Шауль с безумием во взгляде. — Я знаю, где фрегат». Они встали и вышли в один из переулков этого города, где только сумасшедший мог ходить без оружия. Какие-то прохожие их окликнули, они сразу же обнажили шпаги, и их мгновенные собеседники растворились в темноте. «Только дай клятву, что будешь молчать, что с ромом, что без рома». — «Да ты же втрое против меня выпил», — ответил Якоби. «Про себя я знаю, — сказал Шауль, — у меня ром с языка стекает». — «Ну так и за меня не бойся», — прорычал Якоби. Они вошли в дом. Шауль начал лихорадочно рыться в своих вещах. Наконец, достал рваный лист бумаги с какими-то пометками и буквами на иврите. «С трупа снял», — похвастался он. Во всем, что он делал, вспыхивало и светилось страшное нервное возбуждение. Шауль разложил лист. «Видишь линию? — сказал он Якоби. — Похоже на Хайфский залив?» — «Похоже, — согласился тот, — вот и я думал, что похоже, только не знал, что с этим делать». — «А видишь крест на воде? — спросил его Шауль снова. — И надпись „кур“ слева? Так я уж и так, и эдак гадал, что это может значить. А теперь ясно, как субботняя молитва. Тут фрегат Куриэля и затонул». — «Так это тот матросик нарисовал», — сказал Якоби, подумав. «Выходит, что так», — ответил Шауль и отхлебнул еще рома.

Теперь лихорадочное возбуждение горело уже в глазах Якоби. «Мне кажется, у меня есть план», — сказал он, и тут вошла Ребекка. «В драке были, — сказала она, посмотрев на обоих. — Есть что перевязать?» — «На этот раз нет», — ответил Шауль. «По глазам вижу, что да», — сказала Ребекка. «Мы теперь богачи, — ответил Якоби. — Мы нашли карту сокровищ Куриэля, которые он собирал для евреев. И тебя возьмем с собой». Шауль начал делать запрещающие жесты. «Но это же наша Ребекка, — ответил Якоби, — она же не проболтается, правда, маленькая?» Ребекка кивнула. Якоби лихорадочно продолжал: «Так вот мой план. Мы найдем капитана Самуэльса, с которым я плавал, и скажем ему, что знаем, где затонул фрегат Куриэля. И с его корабля все поднимем». — «А ему можно верить?» — спросил Шауль с сомнением. «Можно, — ответил Якоби. — Я с ним долго плавал. И Куриэля он чтит. Тем более что взять у Куриэля, да еще еврейское, — это же на себя навести вечное проклятие. Кто на это пойдет. А с Самуэльсом нам ни мальтийцы, ни султан не будут страшны. Пусть они попробуют до нас посреди залива добраться». — «А по-моему, — вмешалась Ребекка, — вы ему как карту отдадите, так сразу акул и начнете кормить. И я вместе с вами. А еврейских сокровищ не бывает. Бывает либо мое, либо твое, либо вашего Самуэльса, или как его там, либо султана. Вот и все». — «Ты, маленькая, не вмешивайся, — сказал Якоби. — Я с Самуэльсом плавал». — «Ну хорошо, — согласилась Ребекка, — вы два наивных дурака, но я вас не брошу, куда вы поплывете, туда и я. К вашему Самуэльсу так к Самуэльсу». Она ушла. «Ты зачем ей рассказал?»— спросил Шауль, даже несколько протрезвев. «Но это же наша маленькая Ребекка, — ответил Якоби, — и ты же видишь, какая она верная».

Шауль проснулся в полной темноте, от звука осторожных шагов и шепота. Он дернул Якоби за руку и зажал ему рот. «Мальтийцы», — прошептал он. Якоби тоже прислушался. «Карту», — ответил он одними губами. Шауль нащупал в темноте карту и положил ее в карман. Они оба услышали, как за дверью наступила тишина — и в ту же секунду выскочили в окно, ведущее в переулок. Они слышали, как гнилая дверь поддалась и рухнула внутрь комнаты. За окном их ждали четверо. Двое из них встретились с их шпагами сразу — еще когда Якоби и Шауль выходили из окна; третий, перед тем как упасть, успел броситься им навстречу; четвертый исчез за углом. «За ними! — закричал кто-то за спиной. — Не дайте им уйти. У них карта». Пробежав несколько десятков метров, Шауль и Якоби спрятались в одном из соседних — брошенных — домов и услышали топот множества ног. Они лежали на полу пустой комнаты, и время стало казаться вечностью. Потом Шауль захрипел и попытался что-то положить в руку Якоби. «Что это?» — спросил Якоби шепотом. «Карта, — ответил Шауль. — Я ранен. Возьми ее». — «Нет, — ответил Якоби. — Зачем?» — «По-моему, я умираю, — прошептал Шауль уже чужим голосом, — поклянись, что отдашь золото Куриэлю». — «Клянусь, — сказал Якоби, — если найду. Минус доля Самуэльса». Шауль снова захрипел, потом затих. Он был почти невидим в темноте. Якоби приложил ухо к его груди; Шауль был мертв.

Перед самым рассветом Якоби вышел из брошенного дома; он пробирался совсем тихо, почти на цыпочках, боясь, что мальтийцы его заметят. В глубине мозга он все еще слышал предсмертный хрип Шауля. «Сейчас главное — ее найти, — повторял он, — и сначала перерезать ей глотку». И тут он снова услышал топот, какие-то крики, потом шаги отозвались и с другой стороны. Якоби снова спрятался в пустой двор и вжался в угол. «Не получите, гады, — пробормотал он, запихивая карту в рот и тщательно ее пережевывая, — ни за что не получите. Можете сдохнуть». Впрочем, судя по всему, было похоже, что сдохнуть предстоит именно ему. И вдруг шаги начали удаляться. Якоби вышел из дома и, пригибаясь к земле, начал искать дорогу к одному из проломов в городской стене. «А Шауль ругал стену с дырами», — подумал он; на рассвете Якоби пробрался через пролом и нырнул в густые заросли на склоне горы. Судя по дальним звукам, мальтийцы продолжали его искать. Якоби предпочел передвигаться короткими перебежками, а потом подолгу отлеживался в зарослях, стараясь убедиться, что за ним нет погони. Но чем дальше он уходил от города, тем острее и отчетливее пульсировала разрывающая сознание мысль о предательстве и о мести. Но столь же отчетливо Якоби понимал и то, что, пока мальтийцы в городе, вернуться в Хайфу и найти Ребекку ему вряд ли удастся. От чувства собственного бессилия он начинал задыхаться, а перед глазами черным пятном маячило хрипящее тело Шауля. Карты теперь у него не было тоже, и Якоби испытывал к себе вязкое, почти безграничное презрение. Тем временем он поднимался все выше и выше. Медленно наступал вечер, уже в сумерках Якоби вышел на гребень Кармеля. И тут он увидел Куриэля. Куриэль стоял спиной к нему, как всегда, повернувшись на запад, к океану. Якоби остановился в нескольких шагах позади него. Они оба смотрели на кроваво-красную поперечную полосу заката над темно-синим морем, из-за которого так и не пришли те корабли.