"Ежов (История «железного» сталинского наркома)" - читать интересную книгу автора (Полянский Алексей Иванович)

Предисловие

Сегодня уже мало кому что-либо говорит коротенькая, простая русская фамилия — Ежов. Да и имя-отчество такое обычное и распространенное Николай Иванович. А между тем был короткий — не более двух лет — период в истории Советского Союза, когда эта фамилия гремела на всю страну.

Казахский акын Джамбул сложил такие вирши в честь Ежова — «железного сталинского наркома»:

Правда, говорят, что престарелый Джамбул Джабаев на самом деле эти пламенные строки вовсе не сочинял: их слепил за него так называемый ныне забытый переводчик, которого, возможно, именно за данные вирши преемник Ежова на посту наркома НКВД — Лаврентий Берия отправил лет на двадцать в дальние лагеря…

Канула в небытие фамилия Ежова, но сохранилось словечко «ежовщина», с жутким, зловещим и потаенным значением… Оно стало синонимом столь же зловещего и страшного года: 1937. То и другое, в свою очередь, навсегда связано с понятием, прочно внедрившимся в современную историческую литературу, — «большой террор».

Что касается 1937 года — сразу оговорюсь, это всего лишь символ. Массовые необоснованные репрессии в нашей стране имели место все предыдущие двадцать лет Советской власти и по меньшей мере еще лет пятнадцать последующих — вплоть до смерти Сталина в марте 1953-го. (Сажали людей, фактически не совершивших, по нынешним понятиям, ничего преступного, и при Никите Хрущеве, и при Леониде Брежневе, и при Юрии Андропове — но уже хоть не расстреливали, да и счет шел на десятки осужденных, но уж никак не на сотни тысяч и миллионы.)

Но все же привязка «1937 год» и «ежовщина» появилась не случайно: пик массовых, чудовищных по размаху репрессий пришелся именно на 1937 год, когда наркомом внутренних дел СССР (в который входили тогда и органы государственной безопасности) был вышеназванный «зоркоглазый» Николай Иванович Ежов.

Разные исследователи: англичанин Роберт Конквест (которому принадлежит сам этот термин — «большой террор»), российский историк, генерал-полковник Дмитрий Волкогонов, писатель Александр Солженицын — называют разные цифры жертв репрессий.

По моему мнению (не утверждаю, что оно является истиной в последней инстанции), при Ежове, под его непосредственным руководством, по его указаниям (которые сам он не сочинял, но, в свою очередь, получал непосредственно от Сталина), было расстреляно около семисот тысяч человек и брошено в тюрьмы и лагеря около трех миллионов. Более-менее точно можно подсчитать число смертных приговоров, вынесенных Военной коллегией Верховного суда СССР, военными трибуналами, тройками и двойками. Но невозможно подсчитать, сколько заключенных, осужденных к лишению свободы, были расстреляны уже в лагерях за «контрреволюционный саботаж» (то есть за невыполнение нескольких дневных норм выработки в шахтах или на лесоповале), за нарушение лагерного режима, а то и просто так, по прихоти лагерного начальства.

Уже по масштабу содеянного им зла Ежов, безусловно, является фигурой исторической, хотя лишь в отрицательном значении этого слова. Таких фигур в мировой истории насчитывается не так уж мало: Нерон, Калигула, Герострат, Синяя Борода, Джек Потрошитель, Дракула, Азеф… В наши дни — Чикатило.

Но если о вышеназванных (и многих неназванных) написаны романы, сняты кинофильмы, не говоря уже об устных преданиях и легендах, то о Ежове по сей день не написано почти что ничего. Есть всего два объемных очерка в книгах В. Некрасова и В. Ковалева, сколько-то журнальных и газетных публикаций, ну и разумеется, его фамилия упоминается во всей исторической и популярной литературе о трагедии нашего народа в тридцатые годы. Но вот книги о Ежове до сих пор не было.

Почему — можно только гадать. Мне кажется, отчасти это объясняется тем, что у Ежова не было сколь-либо пристойной собственной биографии, как у других соратников Сталина — у Климента Ворошилова, Вячеслава Молотова, Лазаря Кагановича, Анастаса Микояна, не говоря уже о старых большевиках, соратниках Ленина — Льва Троцкого, Григория Зиновьева, Льва Каменева, Алексея Рыкова, Михаила Томского и многих других. В этом отношении Ежов пуст, в его жизни не было ничего даже не захватывающего, а просто чего-то интересного: ни дореволюционного подполья, ни царской каторги, ни побегов из сибирских ссылок, ни подвигов на Гражданской войне…

Его биография — это всего лишь перечень занимаемых должностей мелким, до поры-времени провинциальным партийным работником, вознесенным на небывалую высоту и сброшенным с нее два года спустя по воле, но никак не капризу Хозяина — Иосифа Сталина, Генерального секретаря ЦК ВКП(б). И вознесен Ежов был на эту высоту, стал властителем жизни и смерти миллионов людей именно благодаря этой ничтожной биографии плюс некоторым личным качествам, на первом месте среди которых — абсолютная, прямо-таки собачья (да не обидятся на меня лучшие друзья человека всех малых и больших пород) преданность Хозяину и поразительная исполнительность.

У Сталина была одна очень сильная черта: он умел подбирать нужных ему людей (и так же легко расставаться с ними, когда надобность в них отпадала), был в этом отношении циничным практиком. Он правильно оценил невероятное упорство и упрямство Вячеслава Молотова, нечеловеческую работоспособность Лазаря Кагановича, изворотливость Анастаса Микояна, даже благообразную внешность Михаила Калинина. Когда возникла острая нужда, он спокойно освободил из тюрем и назначил на высокие посты самого талантливого полководца Второй мировой войны будущего Маршала Советского Союза Константина Рокоссовского, крупнейшего организатора оборонной промышленности Бориса Ванникова, великого авиаконструктора Андрея Туполева, будущего генерала армии Александра Горбатова и вице-адмирала Георгия Холостякова — подлинного героя «Малой земли» — и многих других. Понимая их значение, не позволил и пальцем тронуть великих Михаила Булгакова и Бориса Пастернака, никогда не обижал блистательного публициста Илью Эренбурга, но расстрелял не менее блистательного журналиста, преданнейшего сталиниста Михаила Кольцова, в то же время весьма благосклонно относясь к его родному брату знаменитому карикатуристу Борису Ефимову.

Подчеркну: Сталин никогда не руководствовался капризом, но всегда точным, глубоко обоснованным (в его представлении) расчетом.

Он терпел Генриха Ягоду на посту наркома НКВД, пока тот строил совершенную систему не только органов госбезопасности — разведку и контрразведку (без которых не может функционировать ни одно государство, разве что княжество Лихтенштейн и Великое герцогство Люксембург), но еще более совершенную тайную политическую полицию.

Но Ягода сам являлся старым членом партии с дореволюционным стажем, у него были свои, сложившиеся за десятилетия отношения со всеми высокопоставленными в разные годы ее деятелями: и с Каменевым, и с Зиновьевым, и с Рыковым, и с Бухариным, да и с теми же близкими Хозяину нынешними небожителями — Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем. Поэтому Ягода стал ненадежен, к тому же он, как и почти все старые большевики, слишком много знал.

Потому неожиданное для многих возвышение Ежова явилось далеко не делом случая. У Ежова не имелось ни цековских, ни кремлевских корней. Он даже не был знаком ни с одним из старых, влиятельных партийцев, которые теперь вдруг оказались оппозиционерами, следовательно, личными врагами Сталина. У него не было ни одного даже шапочного знакомого и в среде высшего начальствующего состава Красной Армии, что тоже немаловажно. Поскольку армию, вернее, ее военачальников Сталин тогда еще опасался. Как-никак в руках прославленных командиров и комдивов, отмеченных даже не одним, а двумя, тремя, а то и четырьмя орденами Красного Знамени, находилась реальная вооруженная сила.

Своим возвышением, карьерой, почестями Ежов был обязан именно Сталину, и только Сталину. Для него никаких других авторитетов ни в партии, ни в правительстве попросту не существовало. Сталин, следовательно, мог на него смело положиться. Как на человека, которому предстояло выполнить эту грязную работу — осуществить «большой террор». На Западе одно время его стыдливо и лицемерно называли всего лишь «сталинскими чистками», словно речь шла об обычных кадровых перемещениях, снятиях с работы неугодных или неспособных, а не о кровавой бане для миллионов. И вовсе не одних только членов ВКП(б).

Ежов, в отличие от своего преемника Берия, был наркомом, сегодня бы сказали, «одноразовым», предназначенным для выполнения конкретной задачи, поставленной вождем, а потому заведомо обреченным на последующее уничтожение, хотя, возможно, Сталин, выдвигая его на место Ягоды, об этом еще и не помышлял. Возможно, если бы процесс массовых репрессий не вышел бы из-под контроля его подлинного творца, не поставил общество, партию, государство и самого вождя на край пропасти, и уцелел бы Ежов, продолжал бы тихо дорабатывать свой номенклатурный век где-нибудь первым секретарем обкома или сидел бы в кресле наркома водного транспорта, как просидел почти всю жизнь в верхах Микоян на торговле.

Написать книгу о человеке без биографии так, чтобы все-таки какая-то биография получилась, чтобы понятно было непредубежденному читателю, как из скромного рабочего паренька крохотного росточка, наделенного от природы приятным, так называемым «русским» тенорком любителя, несмотря на отсутствие образования, чтения, вырос «кровавый карлик», — задача трудная и малопривлекательная.

Потому можно только поблагодарить задним числом автора предлагаемой читателю настоящей книги о «железном сталинском наркоме» Алексея Полянского за то, что он, преодолевая немалые трудности, все же написал ее. Но почему «задним числом»?

Увы, потому как 28 сентября 1998 года мой друг Алексей Иванович Полянский скоропостижно скончался на пятьдесят втором году жизни, не успев довести начатый труд до завершения.

Он родился в 1947 году, по окончании средней школы поступил в Московский полиграфический институт, который и закончил по специальности библиотековедение и библиография. Однако стать библиографом ему не пришлось: он был, как говорится, «замечен» и рекомендован на службу в советскую внешнюю разведку. Три года учебы в Краснознаменном институте КГБ при Совете Министров СССР и много лет службы в тогдашнем ПГУ КГБ, а затем Службе внешней разведки Российской Федерации, из них — около десяти лет за рубежом, под прикрытием аккредитационной карточки корреспондента ТАСС.

В 1983 году Полянский в том же Краснознаменном институте (ныне Академии СВР РФ) успешно защитил на закрытую тему диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук.

Рамки журналистских жанров очень скоро перестали удовлетворять Полянского, и он, в свободные от службы часы, стал писать книги под псевдонимом «Василий Тимофеев».

В 1985 году вышла в свет его первая страноведческая книга «Таиландские встречи». В следующем году в сборнике «Кровь на черных тюльпанах» приключенческая повесть «Замена в Бангкоке».

1987 год — в соавторстве с Г. Кротовым политический детектив о сикхском сепаратизме «Святое дело».

1991 год — в соавторстве с Т. Гладковым приключенческая повесть «Невозвращенец» в сборнике «Чекисты рассказывают».

1992 год — в сборнике «Профессия — разведчик» повесть о Джордже Блейке «Опасный туннель».

В 1996 и 1997 годах вышли первый и второй тома «Путеводителя КГБ по городам мира», для них А. Полянский написал очерки о Бангкоке и Дели.

Кроме того, в нескольких объемных сборниках были опубликованы серьезные очерки А. Полянского на близкие ему темы.

Последние несколько лет жизни полковник внешней разведки России Алексей Полянский работал над книгой о «железном сталинском наркоме», выходные дни проводил в библиотеках, рылся в архивах, по зернышку собирая куцую информацию о Николае Ежове. Он впервые воссоздал наконец жизнь Ежова (в том числе и семейную) до его появления в Москве, в Центральном Комитете ВКП(б).

К сожалению, Полянский не успел до конца выполнить свой план, книга оказалась не то чтобы не завершенной — автор написал ее последние главы об аресте, следствии и казни Ежова, но с определенными пропусками. Так, за время своего владычества на Лубянке Ежов провел три знаменитых процесса: по делу так называемого «Параллельного антисоветского троцкистского центра» (Пятаков, Сокольников, Радек и др.), «Антисоветской троцкистской военной организации в Красной Армии» (маршал Тухачевский, Уборевич, Якир и др.), «Антисоветского правотроцкистского блока» (Бухарин, Рыков, Ягода и др.). Главу о Параллельном центре Полянский только обозначил. Насколько мне известно, Алексей собирался рассказать о нем подробно, равно как и о двух последующих процессах.

Первый из печально знаменитых так называемых «московских процессов» летом 1936 года подготовил и провел в качестве наркома НКВД Генрих Ягода. Однако с начала тридцатых годов Ежов по прямому поручению Сталина непосредственно курировал органы государственной безопасности. В подготовке процесса 1936 года он принимал прямое участие, присутствовал на допросах арестованных в ходе следствия, задавал им вопросы и т. п. (на что, к слову сказать, в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом РСФСР права не имел). По некоторым сведениям Ежов иногда присутствовал при расстрелах. Примечательно, что при аресте Ежова в его столе нашли пули, извлеченные из черепов Каменева, Зиновьева и Смирнова после их казни. (Полянский приводит подлинный текст протокола обыска.)

О процессах Бухарина, Рыкова, Ягоды, а также маршала Тухачевского, Якира, Уборевича и других написано множество научных трудов и художественных произведений. Потому читателю данной книги только напомню о них.

Дело об «Антисоветской троцкистской военной организации в Красной Армии» рассматривалось Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР на закрытом заседании 11 июня 1937 года. В тот же день и закончилось! Перед судом предстали выдающиеся военачальники: Маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский, командармы первого ранга Иероним Петрович Уборевич и Иона Эммануилович Якир, командармы второго ранга Август Иванович Корк, комкоры Роберт Петрович Эйдеман, Виталий Маркович Примаков, Витовт Казимирович Путна, Борис Миронович Фельдман. Армейский комиссар первого ранга Ян Борисович Гамарник накануне ареста застрелился и причислен был к лику врагов народа посмертно. Все семеро были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны немедленно по вынесении приговора.

Достоверно установлено, что нарком НКВД Ежов принимал участие в следствии и лично санкционировал применение к арестованным так называемых «физических методов воздействия». О ходе подготовки к процессу Ежов ежедневно докладывал Сталину. За два дня до процесса, 9 июня, в 22 часа 45 минут в присутствии Сталина, Молотова и Ежова Прокурор СССР Вышинский подписал обвинительное заключение по делу. Тогда же был согласован, а точнее, предрешен приговор всем подсудимым — расстрел.

Так начался разгром кадров военачальников и командиров Красной Армии. Высший начальствующий состав Ежов за какие-то полтора года успел уничтожить почти полностью.

На его счету — два Маршала Советского Союза: Михаил Тухачевский и Василий Блюхер. Последний — первый кавалер ордена Красного Знамени (и один из четырех, удостоенных в годы Гражданской войны этой награды четырежды), он же первым получил новые советские ордена — Ленина и Красной Звезды. Правда, Блюхера не расстреляли — его замучили в Лефортовской тюрьме пытками.

Четыре командарма первого ранга (это звание соответствовало нынешнему званию генерала армии): Иван Белов, Иероним Уборевич, Иван Федько (также кавалер четырех орденов Красного Знамени), Иона Якир.

Оба флагмана флота первого ранга (ныне это звание адмирала флота): Михаил Викторов, Владимир Орлов.

Командармы второго ранга (ныне соответствует званию генерал-полковника): Яков Алкснис, Михаил Великанов (также кавалер четырех орденов Красного Знамени), Иоаким Вацетис, Иван Дубовой, Павел Дыбенко, Николай Каширин, Август Корк, Михаил Левандовский, Александр Седякин, Иннокентий Халепский.

Флагманы флота второго ранга (ныне это звание адмирала): Григорий Киреев, Иван Кожанов, Петр Смирнов-Светловский.

Армейские комиссары второго ранга: Михаил Амелин, Лазарь Аронштам, Ян Берзин, Антон Булин, Георгий Векличев, Александр Гришин (застрелился), Григорий Гугин, Борис Иппо, Сергей Кожевников, Михаил Ланда, Август Мезис, Григорий Окунев, Иосиф Славин, Александр Шифрес.

Комкоры: Михаил Алафузо, Эрнест Аппога, Григорий Базилевич, Михаил Баторский, Георгий Бондарь, Петр Брянских, Леонид Вайнер, Матвей Василенко, Гаспар Восканов, Гая Гай, Ян Гайлит, Илья Гарькавый, Анатолий Геккер, Маркиан Германович, и т. д. Иначе говоря, только одних комкоров по-нынешнему генерал-лейтенантов — 60 человек!

А были еще корпусные комиссары, комдивы, дивизионные комиссары, комбриги и бригадные комиссары, военврачи и военинженеры соответствующих рангов и званий, полковники, майоры, флагманы, капитаны всех рангов, просто капитаны и даже лейтенанты!

Армия была в прямом смысле слова обескровлена — и это всего за три-четыре года до начала нападения на СССР фашистской Германии! Стоит ли после этого удивляться тяжелейшим неудачам и огромным, миллионным потерям Красной Армии в первые полгода Великой Отечественной войны!

«Без тридцать седьмого года, — писал Маршал Советского Союза А.М. Василевский, — возможно, и не было бы вообще войны, войны в 1941 году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль оказала оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошел…»

Пострадала и оборонная промышленность: под расстрел были подведены директоры многих военных заводов, конструкторы авиационной, артиллерийской, танковой, радиотехники.

Был выбит цвет военной науки — расстреляны почти все ведущие профессоры военных академий, в том числе и академии генерального штаба, лишь на том основании, что многие из них были генералами и старшими офицерами еще в русской дореволюционной армии, хотя с самого начала Гражданской войны служили в армии Красной. Это не могло не сказаться на подготовке новых кадров командиров Красной Армии и Флота.

В 1941 году лишь 7 процентов командиров Красной Армии имело высшее военное образование, 37 процентов не прошло полного курса средних военных училищ.

Вторым процессом, подготовленным уже под прямым руководством Ежова, стал процесс по делу «Антисоветского правотроцкистского блока» в марте 1938 года.

Военная коллегия Верховного суда под председательством справедливо прозванного «кровавым упырем» Василия Ульриха (это его подпись узаконила тысячи казней) приговорила к смертной казни по насквозь сфальсифицированным обвинениям крупнейших партийных и государственных деятелей: Николая Бухарина, Алексея Рыкова, бывшего наркома внешней торговли Аркадия Розенгольца, бывшего наркома земледелия Михаила Чернова, бывшего наркома НКВД Генриха Ягоду, а также бывшего ответственного сотрудника НКВД Павла Буланова, консультанта Лечсанупра Кремля доктора Льва Левина, научного руководителя Государственного НИИ обмена веществ и эндокринных расстройств Игнатия Казакова, Вениамина Максимова-Диковского — бывшего секретаря В. В. Куйбышева, бывшего секретаря А.М. Горького, ныне директора музея писателя Петра Крючкова.

По этому же процессу был приговорены к длительным срокам тюрьмы видный деятель партии Христиан Раковский, бывший председатель Центролеса Исаак Зеленский, нарком Наркомлеса Владимир Иванов, замнаркома земледелия Прокопий Зубарев, нарком финансов СССР Григорий Гринько, предсовнаркома Узбекской ССР Файзула Ходжаев, советник полпредства СССР в Германии Сергей Бессонов, профессор-медик Дмитрий Плетнев, первый замнаркома НКИД СССР Николай Крестинский, первый секретарь ЦК КП(б) Узбекистана Акмаль Икрамов, первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Василий Шарангович. Никто из них на свободу так никогда и не вышел. Все были уничтожены в заключении уже и вовсе без судебного фарса.

Ко всем подсудимым всех процессов применялись меры «физического и психологического воздействия». В переводе на нормальный русский язык это означает, что во время следствия и даже (такие случаи известны) по ночам между судебными заседаниями их зверски избивали, сутками держали на так называемой стойке (подследственный не имел право присесть, следователи же, сменяя друг друга, вели допросы круглосуточно), лишали подолгу сна, шантажировали, угрожали репрессиями против членов семьи, обманывали. Обещали, к примеру, в случае самооговора и «хорошего поведения» на суде сохранить жизнь, даже цинично… призывали к чувству партийного долга! Да-да, это не ошибка. Иногда подследственных уговаривали признать свою вину, поскольку это нужно партии! Удивительно, но порой этот метод срабатывал! Меры физического воздействия применялись в ОГПУ и НКВД и раньше, особенно часто — в провинции, но как бы стыдливо, не явно. Следователь мог ударить арестованного, но делал это на свой страх и риск, порой нес за это наказание. В любом случае от него требовалось представление суду более серьезных доказательств, нежели простого признания обвиняемого.

Если же контрразведчики имели дело с подлинными, а не липовыми шпионами, то они проводили серьезную глубокую работу, исключающую избиения в принципе, которая вовсе не обязательно завершалась вынесением обвинительного приговора. Иногда вообще дело до суда не доводилось. В ряде случаев выгоднее перевербовать вражеского агента иностранной разведки, нежели попросту расстрелять. (Разумеется, такое прагматичное мягкосердечие не применялось к диверсантам и террористам.)

На основании прямого секретного постановления ЦК ВКП(б), вынесенного в 1937 году с ведома Сталина, Ежов узаконил применение мер физического воздействия повсеместно и во всех случаях, исключения не делалось даже для женщин и престарелых.

По распоряжению Ежова секретная Сухановская тюрьма в Подмосковье (в которой завершится и его собственная жизнь) была оборудована закупленным за границей через третьи лица инвентарем для изощренных пыток. Во Внутренней, Лефортовской, Бутырской, «Крестах», бесчисленных тюрьмах на необъятных советских просторах следователи обходились, помимо собственных кулаков, примитивными резиновыми дубинками. Тоже, кстати, иностранного производства.

В следствиях по вышеназванным процессам, а также многим тысячам «обычных», каждодневных дел принимали участие заместители Ежова Фриновский и Агранов, ответственные сотрудники наркомата Николаев-Журид, Дмитриев, Церпенто, Ушаков-Ушимирский, Леплевский, Авсеевич, Дагин, Листенгурт, Радзивиловский, Агас, Коган, Глебов, Лулов и другие. Когда очередь дошла до ареста их самих, они признались, что на следствии применяли пытки и другие противозаконные средства. Сломать волю к сопротивлению арестованных бывало порой нелегко даже этим костоломам. Можно только представить, какие муки перенес Николай Муралов, который стал давать «признательные показания» лишь через семь месяцев и семнадцать дней почти непрерывных допросов и избиений. Маршал Блюхер, по показаниям бывшего врача тюремной больницы, был за две недели после ареста избит до такого состояния, что лицо его было неузнаваемым, а разум заметно помутился. Его не пришлось расстреливать, он умер от пыток во время следствия.

Предшественник Ежова на посту наркома НКВД Генрих Ягода был не самой светлой личностью, отличался грубостью по отношению к подчиненным. Однако не известно ни одного случая, чтобы он лично хоть пальцем тронул арестованного. Между тем известно доподлинно, что Ежов не только присутствовал часто на ночных допросах и очных ставках, но и бил подследственных. При его карликовом росте — 150 сантиметров — и субтильном телосложении вряд ли он причинял избиваемому боль (это не его шестипудовый заместитель Фриновский с кулаками с детскую голову), но, должно быть, это было и оскорбительно, и обидно…

Одно из новшеств Ежова — представление на рассмотрение Сталину (в этом принимали участие обычно также Молотов, Каганович, Ворошилов) даже не справок на отдельных арестованных лиц с предложением об осуждении «по первой категории» (расстрел) или «второй» (десять лет лишения свободы), а целых списков.

Некоторые из этих списков с соответствующими резолюциями Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича сохранились. Изредка, очень редко, Сталин вычеркивал из списка одну-две фамилии по каким-то известным только ему соображениям, иногда переводил из одной категории в другую.

Несколько примеров…

Резолюция:

Резолюция:

Двенадцатого декабря 1938 года Сталин и Молотов поставили, по-видимому, чудовищный рекорд: санкционировали расстрел 3167 человек! Наркомом НКВД с ноября был уже Берия, но списки эти страшные были составлены еще при наркоме Ежове, что, разумеется, нисколько не снимает ответственности с его преемника.

Липовых дел было настолько много, что Военная коллегия Верховного суда СССР и различные трибуналы уже не в состоянии были справиться с этим потоком. Тогда, по предложению Ежова, право выносить смертные приговоры было предоставлено так называемым «тройкам», а затем и «двойкам». Восемнадцатого октября 1937 года двойка в составе наркома Ежова и Прокурора СССР Вышинского подписала постановление о расстреле 551 человека! В состав тройки входили нарком НКВД союзной или автономной республики, начальник управления НКВД области, секретарь ЦК компартии республики или обкома партии, прокурор данной территориальной единицы. Как правило, приговоры выносились заочно, по так называемым «альбомам» (те же списки, только составленные соответствующими управлениями НКВД).

Особо следует упомянуть о приговорах к расстрелу, выносимых в так называемом «особом порядке». Прокурор СССР Андрей Вышинский санкционировал эту практику с подачи, разумеется наркома НКВД Николая Вышинского. Это было беззаконием даже по меркам тогдашнего общего беззакония. Можно сказать, беззаконие в квадрате. Применялось такое, по словам Вышинского, в тех случаях, если «характер доказательств виновности обвиняемого не допускает использования их в судебном заседании». Это был уже полный произвол. Кто решал «целесообразность» или «нецелесообразность» передачи дела в суд? На каком основании? Мне пришлось иметь дело с конкретным случаем расстрела «в особом порядке» при работе над книгой о выдающемся организаторе советской разведки и контрразведки, корпусном комиссаре Артуре Христиановиче Артузове. И что же выяснилось? Оказывается, в архивах ФСБ РФ нет и намека на какой-либо документ, на основании которого была введена эта практика. И разумеется, не случайно. Никто даже в тогдашнем СССР, даже сам Сталин не решился бы оставить письменное свидетельство подобного произвола. Выходит, что «в особом порядке» было введено всего-навсего по обычному УСТНОМУ распоряжению Хозяина.

Сохранилась признательная запись Артузова на протоколе его допроса. (Исполненная на ксероксе копия этого страшного документа публикуется в данной книге.) Любой непредубежденный читатель может без долгих размышлений ответить на вопрос: неужели эта запись сделана рукой сорокашестилетнего, физически сильного мужчины, с золотой медалью в свое время закончившего гимназию и Технологический институт в Петербурге? Нет, конечно. Это почерк неоднократно избитого за какой-то месяц человека, возможно даже перенесшего в тюрьме инсульт. Сама по себе эта запись является не признанием вины, но полным ОТРИЦАНИЕМ и ОПРОВЕРЖЕНИЕМ таковой!

И вот что особенно подло: родственникам расстрелянных «в особом порядке» лиц сообщали, что такой-то, осужденный к десяти годам лишения свободы, скончался несколько лет спустя в лагере от сердечной недостаточности или воспаления легких.

Так, в свое время родственникам Артузова сообщили, что он умер, «отбывая наказание, 12 июля 1943 года. Эта дата даже попала в различного рода справочники.

На самом деле его расстреляли 21 августа 1937 года. Примечательно, что обвинительное заключение по делу Артузова подписал тогдашний заместитель наркома НКВД комиссар госбезопасности второго ранга Лев Бельский. Приговор «в особом порядке» Артузову вынесли председатель Военной коллегии Верховного суда СССР Василий Ульрих, заместитель прокурора СССР Григорий Рогинский и от НКВД… все тот же Лев Бельский! Это вообще неслыханно! Нигде в мире, в том числе и в СССР, закон не позволял, чтобы обвинительное заключение подписывал и выносил приговор один и тот же человек!

В этот день вместе с Артузовым были осуждены «в особом порядке» также его многолетний помощник по Иностранному отделу ОГПУ-НКВД старший майор госбезопасности Михаил Горб, выдающиеся советские разведчики, работавшие с Артузовым и в ИНО, и в Разведупре Красной Армии корпусные комиссары Федор Карин и Отто Штейнбрюк, видный разведчик в Германии Александр Гордон (один из основателей берлинской ветви знаменитой в годы мировой войны «Красной капеллы»), а также чекисты Владимир Кононович и Яков Лоев.

В архиве сохранилось жуткое, написанное от руки распоряжение Ульриха коменданту Военной коллегии Верховного суда СССР о немедленном расстреле всех семерых осужденных.

Это распоряжение — с юридической точки зрения филькина грамота. Приговор Военной коллегии даже в те времена все-таки представлял из себя документ, составленный по строгой форме. Там означалось время начала и окончания судебного заседания (каковое редко длилось более 15 минут), перечислялся состав суда: председатель, два члена, секретарь и т. д. Такого документа по отношению к Артузову и другим шестерым нет. Ссылка на Военную коллегию — прикрытие для коменданта коллегии Игнатьева, который без особого документа просто не имел права передавать осужденных в руки исполнителей.

Ксерокопия расстрельной записки воспроизводится в данной книге нами впервые. Обращаю внимание читателей, что против каждой фамилии — две галочки карандашом. Их проставил исполнитель уже в подвале одного из зданий НКВД в Варсонофьевском переулке, где и производились казни. Первую галочку — когда принимал обреченного, вторую — после того как стрелял ему в затылок из нагана. В тот день в Москве было расстреляно, как минимум, тридцать восемь человек. Об этом свидетельствует следующий документ (также впервые воспроизводимый нами в литературе), написанный чернилами от руки.

Почему «как минимум»? Потому что данный акт фиксировал посмертную судьбу только тех казненных, чьи тела были кремированы. Но доподлинно известно, многих расстрелянных хоронили по ночам в безымянных могилах на всех московских кладбищах.

До сих пор, поскольку речь шла о крупных процессах, в числе жертв «большого террора» назывались преимущественно видные деятели партии и государства: наркомы, члены Политбюро и ЦК, маршалы, командармы, профессоры… Их было много, не одна тысяча, но ведь объективные цифры называют сотни тысяч и даже миллионы расстрелянных, брошенных в тюрьмы и лагеря.

Только в последние годы вначале стыдливо, а затем все более открыто стали писать о том, что в подавляющем большинстве своем в ежовщину (как и ранее, во времена Генриха Ягоды, и позднее, при Лаврентии Берия и Викторе Абакумове) пострадали от массовых репрессий люди вовсе не именитые: крестьяне, рабочие, мелкие служащие, почти все к тому же — беспартийные. Этих-то за что?

Вопрос поставлен неправильно. Следует спросить не за что, а зачем, с какой целью.

Цель простая и грубая. Читатель, безусловно, заметит то место в повествовании Полянского, где Ежов на следствии с гордостью говорит следователю о заслугах НКВД в строительстве гигантов первых пятилеток и т. п.

Это сущая правда. Заслуга НКВД и лично генерального комиссара госбезопасности Ежова в этом несомненна. Пора наконец не только признать, но накрепко и навсегда запомнить: возводили домны Магнитогорска, верфи Комсомольска-на-Амуре, плотину Днепрогэса, копали тоннели московского метро и канала Москва — Волга, прокладывали рельсы БАМа (перечень можно продолжать на нескольких страницах) вовсе не «комсомольцы-добровольцы», о которых сложены песни и сняты кинофильмы, — хотя таковые в этом деле и участвовали, — но сотни тысяч и миллионы заключенных лагерей системы НКВД.

Вот для чего арестовывали обыкновенных рабочих и крестьян по политическим статьям. Одних наркомов, секретарей обкомов и командармов для освоения золотых приисков Колымы и лесных массивов Воркуты не хватило бы. Да и руки у них были не те…

Еще одно преступление совершил Ежов. По его собственному признанию на следствии (об этом есть в книге Полянского), он почистил четырнадцать тысяч чекистов, но недостаточно почистил.

Справедливость требует признать, что, скорее всего, большинство этих чекистов замарали свои руки и совесть преступлениями против общества, народа и государства. Правда, ни Ягода, ни Леплевский, ни Агранов, ни Заковский и прочие никакими шпионами не были, и никакого заговора против Сталина и Советской власти не замышляли. Но расстреляли их именно по фальсифицированным делам, а не за действительные грехи. Иначе говоря, даже в этом деле бал правил не закон, а беззаконие.

Но среди этих четырнадцати тысяч было по меньшей мере несколько сот, а я полагаю, что гораздо больше — три-четыре тысячи честных людей, добросовестно исполнявших свой воинский долг (а сотрудники госбезопасности являются по своему статусу военнослужащими) перед Родиной, имевших реальные, а не вымышленные заслуги. Достаточно назвать того же Артура Христиановича Артузова и его ближайших многолетних сотрудников.

Были расстреляны три руководителя внешней разведки в разные годы Михаил Трилиссер, Станислав Мессинг, Артур Артузов, начальники Разведывательного управления РККА Ян Берзин и Семен Урицкий, их заместители, начальники отделов.

Иначе говоря, надо осознать, что за время «большого террора» невиданному разгрому подверглась советская внешняя и военная разведка и контрразведка. Такого не смогли бы совершить спецслужбы всех враждебных Советскому Союзу империалистических и фашистских государств (включая немецкие гестапо и СД), вместе взятые.

По очень приблизительному подсчету было уничтожено до семидесяти процентов советских разведчиков как в центральном аппарате НКВД и Наркомате обороны СССР, так и работающих за кордоном, в том числе золотой элиты резведки — нелегалов. Дело дошло до того, что за два года до нападения Германии на СССР в Берлине работало всего-навсего два сотрудника советской внешней разведки НКВД, из которых один к тому же не знал немецкого языка! По той же причине была утеряна оперативная связь со многими ценными агентами за рубежом, во многих случаях восстановить ее оказалось уже невозможно.

Еще 10 июля 1931 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, что ни одного коммуниста, работающего в органах ОГПУ в центре и на местах, нельзя было арестовывать без ведома и согласия ЦК ВКП(б).

Интересно, на скольких из 14 тысяч чекистов, которых почистил Ежов (а подавляющее большинство из них были члены партии и совсем немногие, самые молодые — комсомола), он получил письменное согласие ЦК?

На своих бывших заместителей, наркомов в республиках, комиссаров ГБ первого ранга, возможно, и получал. Ну а на остальных 13 с лишним тысяч?

Наконец, и это очень важно, массовые репрессии отторгли от Москвы и коммунистической идеи множество честных людей во многих странах мира, ранее относившихся к нашей стране с искренней симпатией, веривших, что в СССР действительно строится первое в мире государство трудящихся, где покончено с эксплуатацией человека человеком, где царствуют подлинная свобода, равенство и братство.

Эти исторические заслуги кровавого карлика никогда не забудет его Отечество. И это при всем при том, что железный сталинский нарком, живое воплощение «стальных ежовых рукавиц» был всего-навсего послушной игрушкой марионеткой в руках своего Хозяина и созданной им Системы подавления в лагерях всего человеческого.

Быть может, у Ежова по сравнению с его предшественником Ягодой и преемником Берия было одно-единственное достоинство, впрочем, весьма сомнительного толка. Он был фанатичным сталинистом, ни мгновения не сомневающимся в абсолютной правоте Хозяина, всегда убежденным, что все, что он делает, это на благо, во имя достижения великой цели, которая, как свято верили коммунисты того поколения, оправдывает средства. Ягода же и Берия были циниками и прагматиками, они смертельно боялись Сталина, но никогда не считали его полубогом. Ягода, сам старый член еще РСДРП, был прекрасно осведомлен о второстепенной по сравнению с тем же Троцким роли Сталина в октябрьском перевороте и Гражданской войне, Берия не хуже знал о также далеко не решающей роли Сосо Джугашвили в истории революционного движения в Закавказье.

Эту сторону характера Ежова, как мне кажется, прекрасно проследил в ее развитии Алексей Полянский, что придает его книге дополнительную ценность.

В отличие от тех же Ягоды и Берия, Ежов не был стяжателем, уже став секретарем ЦК и наркомом, в быту был достаточно скромным, удовлетворялся должностным окладом и официально положенными привилегиями. Установленный документально и множеством свидетелей порок — пристрастие к спиртному тяжким грехом на Руси никогда не считался, тяжело пил, к примеру, бывший Председатель Совнаркома СССР Алексей Рыков, но в вину ему этого не ставили, расстреляли не за этот порок — за вымышленные преступления. К тому же водка по тем временам продавалась воистину по смешной цене…

Все остальное о личности Николая Ивановича Ежова, человека страшного и жалкого одновременно, читатель узнает из предлагаемой его вниманию книги Алексея Полянского.

Теодор Гладков