"Новая Земля" - читать интересную книгу автора (Алиев Ариф)

11

Двигатели заработали тише и задохнулись, как астматик Махов, то есть не сразу, а около часа еще всхлипывали и кряхтели и наконец заурчали без напряжения, успокоились.

И, расколов голову долгим ржавым скрежетом, упал якорь. Вот еще пытка интересная, надо Сипе сказать, чтобы добавил в адскую коллекцию.

Из иллюминатора сквозило свежим холодом. Я смотрел на пустое море, на низкую серую воду. Берега не видно, горизонт сомкнулся с низкими облаками. Волны, барашки. Примерно плюс 5°, влажно. Температура в трюме на пару градусов выше. Без еды, без теплой одежды я выдержу еще день. Раненые вчера умерли все. И больные умерли. Солнце не заходит, трудно дни считать. Может быть, сегодня они умерли.

Пролетела маленькая чайка. Что это значит? На каком расстоянии от берега чайки летают? И почему она такая маленькая? Следующую я рассмотрел подробнее. Это была серая трехпалая чайка-моевка, я ее определил по крыльям с черной окантовкой и белыми пятнами на концах. Моевки живут за полярным кругом. Мы забрались в вечные холода. Одежда нужна, еда сытная и горячая, иначе смерть.

Заскрипели шлюпбалки, катер плюхнулся на воду, кто-то кого-то выматерил.

Катер спустили, значит, берег рядом. А не видно берега, потому что «Двинск» повернут к нему другим бортом. Иначе зачем катер спускать на воду?

И якорь бросают, когда глубина небольшая. Или все равно, какая глубина? Теплоход «Витязь» Академии наук СССР лет 50 назад встал на якорь на глубине 11 000 м в Марианской впадине в Тихом океане, это мы в школе проходили по природоведению. В учебнике не было написано, сколько минут или часов опускался якорь, пока не достиг дна. Якорная цепь «Двинска» скрежетала минуту, показалось долго. Но если сделать поправку на невыносимость скрежета и, как следствие, замедление субъективного времени, то все-таки не дольше полуминуты. Ускорение свободного падения 9,81 м/с, но падение якоря несвободное, цепь наверняка придерживается каким-то механизмом, иначе она порвется, и скрежет свидетельствует о том, что падение несвободное, скрежет возникает из-за трения одного предмета о другой. Короче, не зная скорости, с которой разматывается цепь, определить глубину невозможно.

Я высунул голову и прислушался к доносившимся с палубы голосам.

— Ну и срач, Аркадий Николаевич. Дверь задраена, а воняет, идешь ты пляшешь, мама дорогая.

— Что-нибудь придумаем.

Я попробовал догадаться, кому принадлежат голоса.

— Была б неделя, они б у меня ржавчину отшкурили до блеска и параши отлизали до блеска. А сегодня высадка, план нельзя менять.

Это ментовской начальник из ФСИНа, высокий чин, командовать привык. Вряд ли майор, скорее подполковник или полковник. Но не генерал. Ментовской генерал может любой план изменить, любую бумажку порвать. А полковник боится, над ним еще начальники сидят, как вороны на ветках, и ждут, когда выгоднее подчиненного обосрать.

— Не волнуйтесь, матросы хлоркой засыплют, вернемся, в порту бичей наймем, отмоют.

А это капитан «Двинска», он матросами командует. Скажет хлоркой залить, зальют, но говно убирать и кровь подтирать туберкулезную дураков нет.

— Нанять кого-то денег стоит. И бичам платить надо.

— В порту разберемся. Из своего кармана платить не буду.

— Команда не обязана трюм драить после зэков. На уборку, очистку, вынос мусора, дезинфекцию должны быть деньги.

— На уборку денег нет в смете. Думали, как в тюрьмах, осужденные сами поддерживают чистоту в камерах. А дезинфекция предстоит плановая, санэпиднадзор будет заниматься, у них свои расчеты.

А это кто вякает? Таких голосов не бывает у начальников. Но смета у него. И деньги. Финансовый директор?

И — женский голос, приятный, молодой, с акцентом, таинственный голос:

— А трупы?

— Трупы сактируем.

— Что такое «сактируем»?

Прибалтийский акцент. Или скандинавский. Северный акцент, да. Южный грубее и угловатее.

— The colonel will draw up a statement on death. I mean he will forge.[7]

Кто это подсказал по-английски? И синоним подобрал точный, ироничный. Наверное, переводчик. Хорошо перевел, но паузы долгие делает, паузы в переводе раздражают. И ладно бы пустые паузы делал или «so» вставлял паразитные, а то экает, тянет.

— Составим акт, комиссию создадим в составе: старший координатор проекта, координатор проекта с российской стороны, капитан теплохода, консультант, врач, вас включим — и достаточно.

— Будете указывать причину смерти?

— Не думаю, что это важно во всех случаях. И вряд ли возможно.

— И все-таки куда их?

— Похороним.

— Трупы хоронят, так. Но где? Могила где у них будет?

— Мы не знаем, сколько у нас трупов. В холодильник все не влезут.

— Врач не разрешит в холодильник, не по назначению использовать не разрешит.

— А если в рейсе матрос умирает, что вы делаете?

— Ну, если в рейсе и при отсутствии опасности инфекционного заражения, применяется двойной чехол фольгированный, проводится спецобработка. Чехлы должны быть у судового врача и химия. Но на одного-двух, не больше. А у вас больше, я правильно понимаю?

— К сожалению, правильно понимаете.

И снова женский голос:

— Похороним на берегу. Итоги подведем после завершения экспериментальной части проекта, у меня есть полномочия. Потери предусмотрены, так. Но причину смерти будем указывать. Во всех случаях.

— Какой процент потерь запланирован?

— Нет, не так. Мы даже приблизительных чисел не планировали. По моральным соображениям, полковник.

Я угадал, чин ментовской — полковник.

— По моим соображениям, моральным или аморальным, я не знаю, но днем раньше, днем позже, все передохнут. К осени никого не останется.

— Будем считать, я этого не слышала.

— Будем считать, я этого не говорил.

И замолчали. Или в сторону отошли.

Высадка? Потери? Координаторы? Проект? Полковник сказал, мы передохнем. Хорошо бы перед смертью согреться.

Надо с Силой обсудить. Или нет, не надо, вдруг психанет.

Примерно через час открыли шлюзовую дверь. И в мегафон:

— Выходить по одному. Руки за спину, голова вниз, смотреть вниз. Вам выдадут теплую одежду. Вас ждет горячее питание и прогулка. Первый пошел!!!

Чичи первыми полезли по лестнице, я думал, доходягу какого-нибудь вытолкнут на пробу, а они первыми полезли — одноглазый, Али. Замерзли, наверное. Я видел, как от холода люди с ума сходят, холод хуже жары, хуже голода, и это не пустые слова.

С палубы донесся отчаянный крик. Похоже, Али кричал, но я не уверен, может быть, одноглазый. Потом еще крик. И еще.

— Почему они орут, Иван Георгиевич?

— Скоро узнаем.

И снова в мегафон:

— На выходе требую соблюдать тишину. Это приказ. Неповиновение будет строго наказано.

И перестали орать. Дубинкой врезали по голове одному-другому, и тихо стало.

Еще через час трюм опустел. Осталась наша клетка единственная закрытая.

Мы ждали.

Обезьян пнул решетку:

— Открывай, начальник!

— Воды, воды дайте! И ношпы таблетку! — крикнул Махов.

И Обезьян:

— Забыл про нас, начальник?! Выпускай!

И другие орали примерно то же.

Полковник услышал:

— Выходить по одному. Руки за голову, голова вниз, смотреть вниз. Вас ждет горячее питание и прогулка.

— Слышали, не ори! У нас клетка закрыта!

— Клетку откройте!

Рексы не спешили спускаться в трюм, боялись засады.

— Лечь на пол и не шевелиться. У меня приказ: огонь без предупреждения!

Мы легли.

— Молча лежать, руки за спину, глаза закрыты!

На палубе посовещались, но в трюм не полезли.

— Выходить по одному. Неповиновение будет строго наказано. Шаг влево, шаг вправо считаю за побег, огонь открываю без предупреждения! Все поняли?!

И ему в ответ:

— Хули ты вопросы задаешь, начальник, ты молчать сказал, дубовый! Ты выбери — или молчать, или отвечать!

— У нас клетка закрыта!

— Воды дайте!

Обезьян ударил прутом по замку, сбил, открыл клетку.

— Вынуждают нарушать порядок. Я не хочу нарушать, а меня вынуждают.

Я думаю, он ждал, когда чичи уйдут, поэтому замок не ломал. Ну и мы все ждали того же, чего отрицать.

Обезьян пошел к лестнице. Он оказался не так прост, южный pithecos. Я ошибся, недооценил его.

— Начальник, не стреляй! По одному выходим! — И нам: — В очередь, господа. Соблюдаем порядок, не провоцируем.

Обезьян поднялся, и мы услышали окрик:

— Руки протянул!

— Да, начальник!

Мы с Сипой оказались в самом хвосте очереди.

— Ты чего-нибудь понимаешь, Иван Георгиевич?

Я много чего понимал и кое о чем догадывался, но Сипе ничего объяснять не стал. Скоро и без моих догадок будущее прояснится.

На палубе рексы защелкнули у меня на запястьях наручники — стальные, но с большими номерными бирками и с распоркой вместо цепи. И опять у них новая модель. Не с двухзвенной цепью, как обычно, и не литые в одно целое, как в Архангельске надевали, и не на петле. И руки сковали не за спиной, а впереди, но заставили держать на затылке, локти бабочкой. И ножные цепи надели, тоже с биркой. Я изучил наручники, думал, европейского образца, которые открываются стандартным ключом или согнутым стержнем от шариковой ручки, вы такие по фильмам знаете. Но эти наручники были Russian style — для каждой пары свой ключ.

Изучал наручники, а оглянуться забыл.

Оглянулся — и увидел землю: безжизненные диабазовые скалы, серые дресвяные и галечные холмы, грязный проталый снег на дне оврагов. Из высокой седловины сползал в море обессиленный трещинами ледник. Залив раздвигал берег узким корявым треугольником, в его устье отвесные горы сдвигались теснее, мешали ветрам разгуляться. А за спиной была — на поворот головы — бесконечная стылая вода. Я увидел щитовые бараки — один готовый полностью и два недостроенных еще: крыша не перекрыта, нет окон, дыры вместо дверей, возле укрытые пленкой поддоны, упакованные доски, щиты, пластиковая обшивка, рулоны утеплителя, связки пластиковых труб; возле бараков выгородка с летней кухней и скамейки, штабель ящиков и коробок под навесом, еще навес, две перевернутые вверх дном весельные лодки ядовито-розового цвета, растянутые на жердях сети.

Строители в ярких зеленых комбинезонах переносили к берегу сумки, рассаживались в катере. Их торопились увезти, потому что на берег уже высадили 200 полосатых, а это много для любого берега. Полосатые сидели под автоматами, руки над головой, на корточках, пятерками на выровненной площадке перед бараками.

— С трупами осторожнее! — крикнул полковник, и я отвлекся от происходящего на берегу.

В трюм парами спускались рексы, их полковник предупредил.

Почему «с трупами осторожнее», я не понял. Мой совет другой: с живыми осторожнее. Я думаю, полковник сказал «с трупами», а подразумевал живых полосатых, которые, возможно, прикинулись мертвыми и ждут не дождутся, когда смогут рексу воткнуть тупой прут наискось в горло.

Полковник заглянул в трюм, спустился на несколько ступенек.

— А трупов-то, трупов! Идешь ты пляшешь, мама дорогая!

На палубу вывели чича, который спрятался в клетке под матрасами и вместе со всеми не вышел. Ну или сознание потерял, тоже вполне может быть.

— Последний, товарищ полковник. Живых больше нет.

— 216 подняли, по списку — 239. Получается, у нас 23 трупа?

Рекс пихнул чича в спину:

— Этого посчитали, товарищ полковник?

— Ну, 22, какая разница. Многовато, тебе не кажется?

— Давайте перекличку устроим по списку или по карточкам. Если сомневаетесь.

— Ты лучше трупы посчитай. Вдруг еще кто-нибудь оживет.

— Не оживет никто, штыками проверяли.

Чич привык к свету, увидел берег.

— Июнь, блядь, а они в зиму привезли. Снег лежит, блядь, не тает. — И голос сорвал в крике: — Снег не тает! Лето, а у них снег не тает!

Рекс надел наручники и ножные цепи и только после ударил чича ногой в живот — как мяч бьют, удар сильный, а бутса вскользь уходит, ноге не больно, при таком ударе травма ноги исключена. Футболист, наверное, этот рекс, играет за сборную ФСИН.

— Ну, крикни еще.

Чич не то что кричать, дышать не мог. И стоять не мог, упал.

Эвакуированные с берега рабочие поднялись по трапу, прошли в пассажирский салон, матросы помогали им нести сумки.

Теперь у борта «Двинска» стояли 2 катера. На 1-й погрузились 40 рексов, на 2-й 20 рексов и 20 полосатых.

Высадка!

Кроме рексов и полосатых на палубе я увидел гражданских в меховых куртках. Среди них была женщина. Она свесилась через борт и фотографировала, как один за другим спускаются в катер полосатые. Лица сразу не увидел, но по фигуре вроде молодая. Это ее таинственный голос я слышал. Это она хотела похоронить нас на ледяном берегу, и полномочия у нее были.

Удивила меня нездешняя благость на лицах мужчин, и костюмы удивили под куртками, галстуки. Я без тапок на ледяном железе, а они в галстуках, затянуть бы потуже и вздернуть, и пусть висят, дергаются, язык на плечо, и пусть в глотки распахнутые им асуры и дэвы ссут, и пусть висят они так, пока Сипа в ад не попадет и новую пытку им не придумает.

Главным у гражданских был толстяк с подкожным жиром толщиной не менее 3 см и жировыми отложениями на животе толщиной не менее 10 см. Полковник обращался к нему уважительно, происходящее разъяснял, но по большей части междометиями, вводными предложениями и жестами, все военные мычат и руками машут, когда материться нельзя. Возле вертелся переводчик, дополнял разъяснения полковника отсебятиной. И двое благостных — вот самое необычное — снимали высадку на видеокамеры.

Женщина выпрямилась, и я увидел ее лицо — молодое, доброе.

Толстяк наклонился к женщине: — Marta, workers say there's a lot of lemmings gnawing through the packing. Neither foil, nor plastic stop them. Why haven't you thought of the lemmings? You want to say, I am the one who should have thought?[8] Она ответила, но я не услышал. Ее зовут Марта. По-русски — Марфа. Это арамейское имя. Кажется, в переводе «владычица».

А лемминги — похожие на хомячков полярные грызуны. За год лемминг съедает около 50 кг всего, что отыщет: мхи, лишайники, карликовые всякие березки, мусор с помоек тоже съедает, тряпки, бумагу и пакеты, изобретенные «TetraPac». Кормится лемминг целый день и ничем другим не занимается. Раз в 10–12 лет их становится очень много, выражаясь научным языком, популяция даёт вспышку. Но в Арктике особо не обожрешься, не амазонские джунгли, и лемминги мечутся по тундре, поедают ядовитые растения и нападают на крупных животных и даже на людей. Огромные стада леммингов скапливаются на берегах рек и озер, они не могут их перейти, но не могут и остановиться. И тогда лемминги совершают массовое самоубийство — бросаются в воду и тонут. Еще я знаю, что на брокерском сленге «леммингами» называют игроков, которые скупают акции на перегретом рынке или в таком же безумии себе в убыток продают акции после обвала. Дрянной зверек, неблагородный, жорный. Думаю, если положить труп в тундре и поблизости окажутся лемминги, саркофаги, силфы и кожееды могут отдыхать, ни единой жилки им не достанется. Интересно было бы поговорить о леммингах с Лешей Паштетом.

Сипа смотрел на Марту и больше никого и ничего не видел. Я уверен, он берега не видел, бараков, ледника, он не понял, что нас на край земли привезли. Сипа шумно пробовал ноздрями воздух, вдыхал запах женщины, облизывал губы, вытягивал язык трубочкой, шевелил кончиком. И — стянул до коленей брюки. Рекс-футболист вовремя распознал, чем хочет заняться Сипа, и ударил его по рукам. А потом пнул под задницу. После футбольного пинка, надеюсь, Сипа стал импотентом.

Его так и поволокли на катер — со спущенными брюками, скулящего от боли.

Нас с Сипой отправили в последней партии, неполной: 12 полосатых, 20 рексов. И груз лежал на корме.

Катер разогнался, пошел наискосок через залив на бараки. Море у берега пенилось, как на бурной извилистой реке. Море втекало в залив, накатывалось волнами, разбивало ледник. Катер рыскал из стороны в сторону, мощные двигатели едва справлялись с течением и водоворотами.

Примерно в 300 м от берега я заметил полупрозрачный ярко-оранжевый шар, ручки по бокам делали его похожим на морскую мину. Шар болтался на волнах, поднимался, опускался, кружился по широкой спирали.

Катер обдавало брызгами, я промок, и почему-то стало теплее.

На корме лежали небрежно прикрытые брезентом трупы. Если не ошибся полковник, 22. Высунулись на мокрый холод босые ноги, руки сломанные, с пальцами вывернутыми, с кожей, ободранной до костей.

На скамью рядом со мной посадили чича, лицо белое. Он умер, тапки ему были не нужны, и я снял с его мертвых ног тапки, надел на свои живые. Если бы меня рекс-футболист пнул в живот, я бы не умер. Или умер, но не так быстро.

Земля приближалась: диабазовые скалы, крупная галька, причал из сцепленных между собой пластиковых тонких понтонов.

— Приготовиться к высадке. По моей команде начинаем с носовой части. Первый пошел! Да ты головой не верти, пошел!

Я встал, прыгнул на причал, не удержался, упал.

— Встал! Быстрее! Второй пошел! Руки держать на голове! Оружие применяю без предупреждения!

Я поднялся, побежал по дрожащему на волнах ребристому пластику, по щиколотку в ледяной воде. Я бежал и боялся, что поскользнусь и пальцы попадут в щель между понтонами, сломаются, я упаду в море, в меня всадят полрожка горячих пуль и труп добавят на корму, под брезент. И тапки тоже боялся потерять, все ж теплее в тапках, чем босиком.

Я подбежал к выровненной площадке. И другой уже реке показал стволом место.

— На корточки сел! Бабочкой руки, говнюк! Следующий руки бабочкой, за ним сел, голову наклонил, в спину ему смотришь, говнюк!

Последнее приказание не мне, а Сипе.

Полковник приказал выгружать трупы, их вынесли на берег и сложили за скалами, чтобы нам не было видно. И несколько рексов взяли из-под навеса лопаты и пошли копать могилу.

Полярное солнце висело над морем. Прошло несколько часов, как «Двинск» бросил якорь, а солнце на той же высоте висит. Полярный день, ночи не будет.

Сипа, чтобы забыть о холоде, вертел бирку на наручниках.

— У меня 41. А у тебя какой номер, Иван Георгиевич?

Я посмотрел на бирку.

— 77.

— 41 лучше. 4 — это топор, 1 — член. Топором по члену. Кастратом быть хорошо — дрочить не надо и голос оперный.

— Чем тебе 77 хуже?

— 7 — это коса. Коса означает смерть. 2 косы — быстрая смерть. Плохой номер у тебя, Иван Георгиевич, у меня лучше.

Сипа, представив себя кастратом, писклявым голосом, но очень тихо запел из оперы Михаила Ивановича Глинки «Руслан и Людмила»:

— «Благодарю тебя, мой дивный покровитель! На север дальний радостно спешу. Не страшен мне Людмилы похититель, высокий подвиг я свершу! Но горе мне! Вся кровь вскипела! Людмила во власти колдуна. И ревность сердцем овладела! Горе мне! Волшебная сила чары готовит Людмиле моей! Ревность вскипела! Где ты, Людмила, где ненавистный злодей?» — И спокойным голосом, вообще про другое, я не удивился, у него шизоаффективное расстройство личности: — Тапки где надыбал, Иван Георгиевич?

— С трупа снял на катере.

— А я, дурак, не снял. Кости ноют. Я щиплю себя, щиплю, толку никакого. Вот бы подраться хотя бы. Когда прутками дрались, тепло было.

К причалу подошел катер, отдельным рейсом привезли гражданских. Полковник попытался помочь Марте сойти на причал.

— Я сама, я на работе!

Полковник что-то спросил у переводчика, рассмеялся. Ветер сильный, порывами, то слышно, то не слышно.

— Чего он смеется, Иван Георгиевич? Мне мама в детстве говорила, не смейся, плакать будешь. Маме не нравилось, как я смеюсь. — И опять симптоматика шизоаффекта: — Ты на носу сидел, далеко от трупов, как ты дотянулся?

— Чич рядом умер.

— Ну почему рядом со мной никто не умер. Никогда мне не везет.

Я хотел сказать Сипе, что рядом с ним умерло так много людей, что, пожалуй, хватит. Но не сказал, потому что мысли путались от холода. Когда мысли путаются, лучше молчать.

— Ящик ищите с памятками!!!

— Что, товарищ полковник?

— Через плечо на 18 сантиметров без залупы!!!

Полковник подошел ближе и приказал рексам найти ящик с инструкциями и памятками, а сам уселся на скамейке, подставил лицо солнцу.

Рексы суетились, изучали на крышках перечни содержимого, вскрывали крышки, разрезали упаковки, ленты сдирали, рылись в вещах. В одном из ящиков вперемешку с книгами обнаружились топоры. Рекс, ругаясь, выложил топоры и книги из ящика и с самого дна достал то, что искали: запечатанные в полиэтилен пачки брошюр карманного формата.

— На английском, — сказал реке и прочитал: — «THE COLONIST'S WRITTEN RULES».[9]

— Какой пидор шерстяной положил на английском?! Ищите на русском! Как всегда, перепутают хрен с кочерыжкой, никто ничего не знает, никто ни за что не отвечает.

Гражданские остановились на кромке прибоя и дальше не шли, боялись или ждали приглашения.

— Оттуда не доорётесь. Ближе! — Но полковника не услышали, и он включил мегафон: — Идите сюда! — И слов не нашел, чтобы уговорить, помахал рукой, рожу скорчил, приглашая.

Подошли толстяк и Марта, остальные не захотели подходить.

— «Не проснется птичка утром, если солнце не увидит, не проснется, не очнется, звонкой песней не зальется. Ах, Людмила! Не могила взять тебя должна! Милая княжна!» — пропел Сипа, он представлял себя Фаринелли-кастратом.

Полковник рявкнул в мегафон:

— Общее внимание! С вами будет говорить господин Олафсон, старший координатор проекта «Новая Земля»!

Толстяк поправил куртку, кашлянул в кулак, развернул бумагу с подготовленным текстом, взял у полковника мегафон. Вряд ли он волновался. Опытный чиновник, умеет паузу держать.

Полосатые смотрели на толстяка — кто с интересом, кто с привычным недоверием.

И только Али смотрел не на толстяка и даже не на женщину, а на топоры, их лезвия блестели на солнце. С надеждой смотрел.

Полковник подал толстяку мегафон, и тот забубнил по-английски, а переводчик — переводить, но мегафон был один, поэтому переводчику пришлось перекрикивать прибой и усиленный мегафоном английский бубнеж:

— Добрый день, господа! Причины, по которым Организация Объединенных Наций запускает проект «Новая Земля», вам были разъяснены в местах отбывания наказания, а именно: отказ от применения смертной казни и, как следствие, невозможность пожизненного содержания большого количества осужденных. Преступников слишком много, господа, тюрьмы переполнены. Но ситуация небезнадежна. Правительство России предоставило территорию на Северном острове архипелага Новая Земля, а мировое сообщество выделило средства для создания колонии «Новая Земля», или «Terra Nova» — так в международных документах. Отныне вы колонисты и будете жить самостоятельно, без охраны, вам выделено все необходимое для жизни и работы по научно обоснованным нормам, в достаточном количестве: качественные продукты, теплая одежда, разнообразная посуда, средства приготовления пищи, инструменты, спальные принадлежности, средства личной гигиены — нормы разработал российский Институт медико-биологических проблем. Следующая доставка через 4 месяца. Новые колонисты будут прибывать в колонию «Новая Земля» по мере развития проекта, сроки следующей высадки будут зависеть от мониторинга, который предполагается осуществлять с помощью геостационарного спутника.

Переводчика было почти не слышно, полосатые шумели, переспрашивали друг у друга, что происходит.

— Молча стоять и слушать! — заорал полковник. — Всё необходимое вам дали! Господин Олафсон рекомендует избрать совет колонии, назначить кладовщика, поваров, дежурных по кухне, дневальных, ответственных за метеонаблюдения, ответственных за порядок и дисциплину! — И рексу, тише: — Давай сюда.

— Что?

— Блядь, что у тебя в руках, то и давай.

Рекс сорвал с пачки полиэтилен и передал полковнику брошюру.

— На русском нет.

— Ты уже говорил, я уже понял.

Полковник показал брошюру полосатым.

— Изучайте. Каждый, кто хочет жить, читает и учит эту памятку и неукоснительно выполняет то, что в ней написано.

Полосатые зашумели. Они все психи, иногда я не понимаю их реакций. Полковник предложил читать памятку, чего шуметь? Ну и что, что на английском, я переведу.

— Тихо! Кто не хочет жить, а хочет умереть — прыгает в море или ищет белых медведей! — И толстяку, тише: — Пожалуйста, господин Олафсон, отдайте мегафон переводчику и продолжайте. — И совсем тихо: — Вот же мозгоёб на мою голову.

Толстяк нехотя, но отдал мегафон. Теперь он показался мне растерянным. Он съежился, наклонил голову, мегафон и бумага с текстом позволяли ему хоть как-то прикрыться от взглядов. Все-таки он волновался.

Марта навела фотоаппарат на полосатую толпу.

Сипа выглянул из-за моего плеча. Я знал, на кого он смотрит, и знал, чем он займется.

Сипа подпрыгнул на корточках, чтобы получше разглядеть женщину.

Марта направила фотоаппарат на меня, а я смотрел на нее и не понимал, что она здесь делает, ведь у нее такое доброе лицо.

Сипа обрадовался, что тоже может в кадр попасть, и высунул язык. И опустил брюки.

Марта подошла слишком близко, полковник остановил ее, взял под локоть.

Переводчик переводил в мегафон, а толстяк сник, ссутулился, смотрел себе под ноги.

— Наблюдать за вами будут круглосуточно с помощью спутника и буя обратной связи. У вас есть возможность на лодке подплыть к бую, нажать красную кнопку и четко сказать, что вы хотите получить. Например: «У нас закончился растворимый кофе». Или: «Просим прислать акварельные карандаши».

Переводчик переспросил толстяка, тот подтвердил: да, кофе и акварельные карандаши — и показал абзац в тексте. Переводчик прочитал абзац и продолжил:

— Акварельные карандаши — это пример необычной просьбы. Но даже такая просьба может быть выполнена после изучения службы координаторов проекта. Любые разумные просьбы по обеспечению быта, жизнедеятельности, здоровья, духовного развития будут выполнены. Знак того, что ваша просьба принята, зеленый луч. Ослепительно-яркий и мощный зеленый луч. Подробную инструкцию по передаче просьб вы найдете в «Памятке колониста».

Переводчик еще что-то сказал, но я не расслышал, Сипа отвлек.

— Иван Георгиевич, как они со спутника запретят мне отсюда убежать? Может быть, лазером?

Переводчик делал дурацкие паузы, слова тянул, экал, на холоде эканье раздражает, я не могу слушать, как он экает, если бы появилась возможность убить здесь кого-нибудь, я бы первым убил переводчика. Дождался бы, когда он опять экнет и замычит, — и по голове его дурацкой камнем, чтоб мозги его дурацкие брызнули.

— В качестве топлива вам предложено использовать угольные брикеты перфорированные, для приготовления пищи — газовые баллоны. Освещение — при помощи газовых ламп. Внимательно смотрите этикетки на ящиках и читайте инструкции по применению. Продукты в основном полуфабрикатные, частично или полностью готовы к употреблению. Понятными символами отмечены продукты для мусульман, иудеев и вегетарианцев, а также для лиц, соблюдающих какой-либо религиозный пост.

Кто бы мне еще вчера сказал, что в ООН тихие идиоты работают, я бы не поверил. В ГНЦП Сербского их отправьте или в ПБ № 3 Скворцова-Степанова в отделение № 5, там врач Борис Маркович Болдин по новой международной классификации психических расстройств ISN-10 диагноз им поставит: кататоно-нейроидное состояние, отягощенное амнезией и шизофреноподобным психозом — и для скорейшего вылечивания заколет нейролептиками, пропишет: галоперидол по 50 мг 3 раза в день внутримышечно, реланиум 50 мг внутримышечно на ночь, мажептил 3 раза в день 50 мг, аминазин 50 мг 3 раза в день, а также направит на электрошок каждый день в течение недели.

Полосатые остыли на ветру, скорчились, крепко прижали руки к груди в надежде подольше сохранить в теле остатки тепла. Многие с той же целью не раз уже ссали — чтобы организм не тратил тепло на обогрев мочи.

Даже Сипа хотя и продолжал смотреть на Марту, но подтянул брюки, заправил робу.

— Холодно, Иван Георгиевич. Пиписька сморщилась, не дрочится совсем.

Холод ни при чем, надеюсь, после футбольного удара пиписька у него не только сморщится, а почернеет гангреной неоперабельной и отвалится.

— Господин Олафсон обращает ваше внимание на подарки благотворительных организаций: настольные игры, книги, деликатесные продукты, сладости и напитки. Сексуальная разгрузка также предусмотрена при помощи известных средств и в соответствующих формах, — продолжал переводчик.

Сипа дернул за рукав.

— Сексуальная разгрузка? В каких формах, Иван Георгиевич?

— В извращенных.

Надоел мне Сипа, иногда так и хочется кулак сунуть в рот ему, чтобы заткнулся.

Переводчик замолчал, тоже не понял про формы. Он переспросил у толстяка, но и тот не смог объяснить. Они подошли к ящикам, нашли тот, что со средствами сексуальной разгрузки, прочитали перечень содержимого и решили, что сказанного достаточно, в детали вдаваться опасно.

— В будущем проект предусматривает создание мастерских, где вы будете трудиться и получать за свой труд заработную плату. На следующую высадку запланирована поставка станков, швейных машин, слесарного инструмента. А пока благоустраивайте территорию, приведите в порядок 2-й барак, можете достраивать 3-й барак для следующей группы колонистов. Ну и уже сейчас вы можете ловить рыбу!

Толстяк схватился за мегафон, начал объяснять переводчику про рыбу, тот не понял, толстяк еще раз объяснил.

— Важное уточнение господина Олафсона: дальше буя связи заплывать опасно, — крикнул переводчик в мегафон. — Господин Олафсон говорит, разрешено ловить рыбу на расстоянии не более 100 метров от берега. Подробности в «Памятке колониста». И самое главное, внимание! Ровно через 20 лет, то есть начиная с 23 июня 2033 года, каждый сможет обратиться с прошением о помиловании. С учетом вашего поведения в колонии и ранее отбытого срока…

Даже из костного мозга арктический ветер выдул тепло, из самого последнего хряща выдул. Я дрожал, шапку напяливал на уши, втягивал голову в плечи. Вот пытка настоящая, адская, а не огонь, не раскаленная земля и не щелочь кипящая. Босыми ногами в тапках брезентовых поставить на ледяную гальку, посадить на корточки на ветру возле Северного полюса и заставить так сидеть — пытка адская, самая лучшая, надо Сипе сказать, если он сам еще не оценил ее.

Полковник понимал, время обеда давно прошло, еще полчаса неподвижного сидения, и полосатые или начнут валиться на камни и умирать, или бросятся на автоматы. Полковник обходил рексов, напоминал каждому, чтобы не расслаблялись и были готовы ко всему, пошел к причалу напомнить рулевому и мотористу, чтобы не вздумали глушить двигатели.

Толстяк отобрал у переводчика мегафон. Он осмелел, освоился.

— Only 20 years, gentlemen-colonists![10] — И по-русски: — Хорошо! — И улыбку скривил, закивал. — Хорошо!

— Улыбается, а глаза не сощурил. Иностранцы так улыбаются, когда им всё по хуй, — сказал Сипа. — Иван Георгиевич, если камнем пульну ему в рожу, ты меня простишь?

— Я-то при чем, Николай?

— Я за тобой сижу, Иван Георгиевич. Сейчас из-за твоего плеча высовываюсь, а стрелять начнут, инстинктивно пригнусь, и в тебя пули попадут.

Полковник быстрым шагом шел от причала. Эти глупые «Хорошо!» могли спровоцировать полосатых.

— Отбери мегафон у него! — крикнул он переводчику еще издали. — Отбери! Быстро!

Переводчик что-то сказал толстяку, тот отдал мегафон и улыбаться перестал, опять уткнулся в текст.

— Health protection and medical treatment.[11]

Переводчик перевел:

— Необходимые лекарства находятся в аптечках. Группа подобрана таким образом, что среди вас есть профессиональные врачи, санитары. Это… — Переводчик заглянул в текст. — Колонисты Алексанян, Кожинов, Скачков.

Толя Слесарь обрадовался, услышав знакомую фамилию.

— Умер Алексанян! От сердечной недостаточности!

Толя Слесарь зажал в кулаке воображаемый прут и ударом сверху вниз в сердце заколол воображаемую жертву.

Я догадался, Алексанян — это тот ловкач, которого убил Обезьян из-за матраса.

— А Кожинов — маньяк, на нем 22 трупа, — крикнул Толя Слесарь толстяку. — Хочешь, он и тебя вылечит! — И Сипе: — Коля, подтверди, что ты маньяк.

Сипа не любил панибратства.

— Толя, мы с тобой не очень-то знакомы. Ты многого про меня не знаешь. И трупы кто считал? Следователь считал, прокуроры, журналисты. Ты сам знаешь, как они считают. Как будто на тебя ни одного лишнего не повесили.

Переводчик замешкался, не знал, что ответить, наклонился к толстяку, но и тот не знал.

Марта сделала пометку в блокноте. Толстяк отдал ей мегафон.

— Колонист Скачков — санитар. Работал на «скорой помощи».

— Больных насиловал, пользуясь беспомощным состоянием, и убивал, и мертвых опять насиловал. — Толя Слесарь и про Скачкова знал. — Хочешь у него полечиться, дура?

— Это не так!

— Что тебе не так? Не хочешь?

— Нет!

И в самом деле дура. С полосатыми нельзя разговаривать, тем более отвечать на их вопросы. Ты им приказывай, а если они выполняют приказания недостаточно быстро, бей дубинкой по голове.

Марта наклонилась к толстяку, сказала что-то резкое, не сдержалась. Толстяк оскорбился, отобрал у нее мегафон, отдал переводчику.

— I don't understand you, Marta. You are responsible for medical care. That's your mistake. What can I do? Stop the project? If you don't like something, leave the service.[12]

Полосатые почуяли сбой в проекте. Координаторы планировали, что в колонии будут свои врачи и санитары, но отбор провели по протоколам, которые составляются в самом начале следствия со слов задержанного, а таблички, которые на камерах висят в Белом Лебеде и в других тюрьмах для ПЖ, не прочитали. Толпа зашевелилась. Полосатым нравятся непредвиденные обстоятельства. И люди слабые нравятся. Если назвались координаторами, значит, дырки пустые они, не смогли себе работу придумать и должность понятную.

Якут поднял камень.

— Начальник, мы тебя не понимаем, начальник. Какой буй? Какие аптечки?

— Обед неси, пиздобол жирный!

— Горячее питание обещал, начальник! И одежду!

— Подними, начальник, кровь замерзла!

— Тебе трупы нужны, начальник? Будут трупы! Начинай секунды считать!

Полосатые обзывали по-всякому координаторов, рексов и полковника, Марту тоже выматерили.

Все орали, кроме чичей. Они между собой разговаривали, да, но в горло ни разу не заорал ни один.

Почему?

В трюме чичи орали, матерились, а сейчас нет. Что они задумали?

— Босиком на камнях ледяных, ноги не держат! Начальник, встать командуй!

— Воды дайте! Воды! И ношпы хотя бы!

— Команде занять места согласно судовой роли! Отдать швартовы!

— Телевидение уберите, уроды, почему разрешения не спросил, начальник?

— Нарушаешь, начальник! Мы свои права знаем!

И еще кричали разное.

Бросать со скованными руками неудобно, но у Якута получилось, он попал толстяку в живот. Хорошо бросил, метров на 30. Толстяк согнулся пополам и, так и не разогнувшись, убежал к причалу.

Рексы заслонили благостных все еще координаторов, полосатые бросили еще несколько камней, и Сипа тоже бросил, но не попал ни в кого.

— Руки за голову, бабочкой руки держим! Кто руки опустит, стреляю без предупреждения!

Полковник взял у рекса автомат и дал короткую очередь поверх голов.

От скалы к скале метнулось эхо и стихло, увязло в волнах и тучах.

Полосатые притихли.

— Вот так, — сказал полковник, и полосатые поняли, что ничего ему не стоит опустить ствол и потратить оставшиеся в рожке патроны. — Помолчим, послушаем природу.

Помолчали, послушали прибой и шелестящий по гальке дождь.

Марта взяла, у переводчика мегафон. Она не испугалась выстрелов, руки у нее не дрожали.

— На буй обратной связи вы можете обратиться с просьбой о выходе из проекта. Нажмите красную кнопку, назовите фамилию, причины своего решения, и будете отправлены обратно в тюрьму. Извините, но буй решено установить в отдалении от берега, чтобы каждое обращение было обдуманным.

— На воде — потому что на воде хер вы его разобьете, — сказал полковник.

— Это не так, вы ошибаетесь.

— Я не ошибаюсь, Марта. И лучше бы вам меня слушать, а не спорить со мной. Что-нибудь еще хотите сказать колонистам?

— Нет.

— А вы, господин Олафсон?

— I would like to wish the colonists health and good luck.[13]

— Ключи пусть не забудет.

— Не is asking for the keys.[14]

Они еще поговорили о каких-то ключах, сказали мотористу, чтобы поторопился, и тот выгрузил на причал большой металлический чемодан.

Уже когда расселись в катере, толстяк вспомнил о чем-то важном, заволновался, закричал, но я разобрал одно слово: «Lemmings!»[15]

О чем он? Что хотел нам сказать? Почему раньше не сказал, если это важно? А если не важно, зачем кричать? Назначат такого мудака безмозглого старшим координатором такого же мудацкого проекта, он скоординирует 100 % потери, грамоту получит или медаль, пенсию от ООН, дайкири будет пить в собственной вилле с видом на Женевское озеро и ни разу льдом не подавится.

Катер с координаторами пробил волну, отошел от причала.

Рекс расстелил на гальке брезент — тот, которым прежде были прикрыты трупы, — и высыпал из чемодана ключи с номерными оранжевыми бирками.

— 1-е отделение по боевому распорядку, 2-е — погрузка пошла! — скомандовал полковник, и рексы начали отходить к причалу.

Я сдернул шапку полосатую, ненавистную. 1108 дней я торопился надеть ее, если в камеру входил или хотя бы заглядывал дежурный, я стоял в ней у стены прыгуном, я шел в ней по продолу пингвином, я перебирал ее по ободку, когда убивал бесконечное время. И вот бросил под ноги, вдавил в камни, растоптал.

— Ты чего, Иван Георгиевич?

— Радуюсь, Коля.

Подражая мне, Сипа снял шапку, но топтать не стал.

— А чему ты радуешься, Иван Георгиевич?