"Приют" - читать интересную книгу автора (Макграт Патрик)

Глава четвертая

Мы думаем, что события разворачивались так: после обеда Эдгар сказал Джону Арчеру, что его позвали в сад священника, и ушел один. Достал одежду Макса, спрятанную под деревьями в конце сада Рейфиелов. Переодевшись, совершил побег; держался вдали от дороги, пока больница не скрылась из виду, а затем на попутной машине, автобусе или поезде добрался до Лондона. Я был очень недоволен, узнав, как небрежно велся надзор за рабочими группами, но больше всего меня – и Джека – беспокоил вопрос о том, что делал Макс в промежутке между обнаружением пропажи одежды и затем, уже около пяти часов, побегом Эдгара.

Промежуток этот составил почти три часа. Обыск в комнате Эдгара, а потом во всем отделении не дал никаких результатов, но Макс не сообщил Джеку о том, что происходит. Если бы он немедленно отправился на поиски Старка в сад священника и обнаружил, что его там нет, тревогу подняли бы гораздо раньше, и мы быстро схватили бы Эдгара.

Но Макс, видимо, так твердо решил перед встречей с Джеком докопаться до сути произошедшего, что наделал ошибок, и главное – не попытался до вечера установить местонахождение Эдгара. Возвратясь в больницу и узнав, что за время его отсутствия ничего не произошло, он пошел к себе в кабинет и ждал, видимо, без всякой причины, еще полчаса перед тем, как позвонить Джеку. К тому времени, когда рабочие группы должны были возвращаться, Джон Арчер уже обнаружил, что его пациент исчез, и немедленно сообщил мне. Я тут же отправился к Джеку. Когда Макс позвонил, Джек уже знал об исчезновении Эдгара. Не знал только – Максу было неловко говорить, и этим, разумеется, в значительной мере объясняется его поведение в тот день, – что на беглом пациенте одежда Макса. Максу я не сочувствовал: он дал возможность моему пациенту скрыться, – а Эдгар, несмотря на всю его браваду, еще нуждался во мне. Он был болен.

Мы с Джеком решили, что не стоит включать сирену немедленно, оповещать округу о побеге пациента, пока мы не будем вынуждены это сделать. Лучше организовать поисковую группу, быстро прочесать местность, постараться схватить Эдгара, пока он не очень далеко. Оба мы знали, что для успешного побега пациенту нужны деньги и одежда, а по крайней мере одежду Эдгар раздобыл. Санитары потратили на поиски два часа, обыскали ферму и болото, прошли по лесу. Они не знали, сколько времени прошло с его побега. Считали, что не больше трех часов, но такого времени для находчивого человека с одеждой и деньгами вполне достаточно, чтобы скрыться. Есть ли у Эдгара деньги, никто не знал, кроме Стеллы, разумеется, – она не раз снабжала его деньгами, и их должно было вполне хватить на дорогу до Лондона. Между тем мы могли только надеяться, что Эдгар все еще где-то поблизости, бредет вслепую без дороги и окажется легкой добычей местной полиции, которую после безрезультатных двухчасовых поисков поставили в известность о побеге.

Бренда со Стеллой встретили сообщение об этих драматических событиях удивленными, обеспокоенными восклицаниями. Но о Чарли, который до сих пор не вернулся домой, вспомнила только Бренда. Стелла тут же изобразила крайнюю встревоженность, перевела эмоциональное потрясение, вызванное побегом Эдгара, в тревогу о сыне. Она надеялась, Макс не обратил внимания, что первой о благополучии мальчика подумала бабушка, а не она.

Макс резко ответил, что мальчики Эдгара Старка не интересуют.

– Он стремится убраться отсюда как можно дальше.

Чарли вскоре вбежал в дом, очень взбудораженный, потому что слышал сирену и жаждал все узнать.

Стелла вернулась на кухню заканчивать приготовление ужина. Он стремится убраться отсюда как можно дальше. Она стояла у плиты, по лицу ее струились слезы. Услышала, как вошла Бренда, вытерла фартуком глаза и зажгла газ под картошкой. Надо было делать вид, что она лишь немного расстроена из-за того, что больнице теперь предстоят серьезные передряги, которые дурно отразятся на пациентах, служащих и семьях служащих. Она что-то промямлила об этом Бренде.

– Ужасная досада, – откликнулась свекровь. – Натворил дел этот человек. И он работал у нас в саду?

– Восстанавливал оранжерею.

– Жутко подумать, что он заходил в дом. Что случилось бы, окажись здесь кто-то из нас? Насколько я понимаю, в прошлом он насиловал женщин.

– Думаю, он сперва убедился, что в доме никого нет.

– А если бы Чарли застал его в спальне? В твоей спальне, Стелла! Ты не чувствуешь себя оскверненной тем, что он заходил в твою спальню?

– Для меня это неожиданность. Я еще не осознала всего в полной мере.

– Ну еще бы!

Бренда продолжала свой допрос, не сводя глаз со Стеллы. Что-то в ее реакции на происходящее вызывало недоумение у свекрови, и Стелла это понимала. Чем она выдала себя? Тем, что не подумала о Чарли, узнав, что беглый пациент на свободе? Или выказала мало удивления, словно знала? Стелла мысленно молила Бога, чтобы никто больше не смотрел на нее испытующим взглядом.

Однако худшее было впереди. Когда они ужинали, в кабинете зазвонил больничный телефон, и Макс пошел туда. Возвратясь, он сказал Стелле, что Джек ждет к себе их обоих.

– Обоих? – переспросила Бренда.

– Да, мама, – с несвойственной ему твердостью ответил Макс.

Когда они проезжали мимо главных ворот, уже темнело. По меркнущему небу тянулись розовые, синие, лиловые полосы туч, в тускнеющем вечернем свете высились ворота – две прямоугольные башни с двойными створками между ними. Перед выездом Макс спросил Стеллу, почему, с ее точки зрения, Джек хочет видеть и ее. Стелла ответила, что не знает. Больше Макс ничего не говорил, и они ехали молча до самого дома главного врача, расположенного неподалеку от женского корпуса.

Брайди, подобающе серьезная, открыла им дверь. С приливом неприязни к ней Стелла поняла, до чего глубоко вошла эта женщина в служебные дела мужа за долгие годы их совместной жизни, и у нее мелькнула мысль, что теперь ей уже не быть в положении Брайди. Раньше она думала, что роль супруги главного врача уготована ей, и мысленно отвергала ее. Но тут поняла, что этой роли у нее не будет; главным врачом Максу теперь не стать. И подумала, осознает ли это он сам.

Брайди проводила их в кабинет Джека, просторную, уютно обставленную комнату с книжными полками от пола до потолка. Джек, стоя к ним спиной, наклонился к графину с виски и спросил, не выпьют ли они по стаканчику. Стелла с удовольствием ответила «да»; Брайди закрыла дверь, оставив их втроем.

– Чувствуйте себя как дома, – негромко предложил Джек с угрюмостью и отчужденностью, каких Стелла не слышала раньше.

– Очень скверное дело, – сказал он, когда все сели. – У меня это пятый побег. Скандал неизбежен, даже если мы быстро вернем Эдгара Старка.

Джек умолк, хмуро глядя на стакан с виски, поэтому имя любовника Стеллы зависло в полумраке. Вечер угасал. Из сада доносилось последнее птичье пение.

– Положение неприятное. Начну прямо с сути дела. Макс, я ничего тебе об этом не говорил. Не видел смысла причинять боль вам обоим, передавая скандальные слухи. Но в связи с тем, что произошло сегодня, я вынужден разобраться в этой истории.

Он снова умолк. В «этой истории» – в какой? По тону Джека Стелла решила, что это неприятная история, гнусная, отвратительная. Почему ей нужно присутствовать при разбирательстве чего-то гнусного и отвратительного?

– Какие слухи? – спросил Макс.

Главный врач со вздохом повернулся к Стелле.

– Поговаривают, – начал он, – что твои отношения с Эдгаром Старком выходили за грань подобающих для жены врача.

– Откуда это исходит? – резко спросил Макс. – Почему я ничего не знал?

– Не важно откуда. Нет нужды объяснять тебе, как действует система осведомления. Пациенты болтают друг с другом, санитары подслушивают, тоже начинают болтать, и мне быстро становится все известно.

– Поражаюсь, что ты воспринял это всерьез!

Стелла говорила мне потом, что и она, и Джек удивились горячности Макса.

– Макс, выслушай меня, пожалуйста. Разумеется, я скептически отношусь к слухам. За день я слышу много всякого, и мало что из этого имеет под собой какую-то почву. Но больница большая, и по ней ходят разговоры. Конечно же, я не верю этому. Однако мне нужно знать, как мог возникнуть подобный слух.

– Стелла разговаривала с ним в саду, но за этим ничего не кроется.

– Стелла?

Оба посмотрели на нее. Макс был раздражен, и хотя на первый взгляд его раздражение объяснялось тем, что Стеллу обвинили в неподобающем поведении, она поняла, что необходимость этого разговора и мучительное сознание, что, узнав о пропаже своей одежды, он не принял нужных мер и тем самым способствовал бегству Эдгара, осложняли положение, поэтому выступление мужа в ее защиту было не таким уж благородным, как представлялось.

– Разумеется, нет, Джек, – ответила она; удивленный тон смягчал возмущение, звучавшее в ее голосе. – Выходя в огород, я иногда разговариваю с ним. Вернее, разговаривала. Я общаюсь со всеми пациентами, да будет тебе известно.

– Ты ежедневно виделась с ним? Извини, Стелла, я должен знать, откуда взялся этот слух.

Наступила пауза. На лице Стеллы появилось выражение оскорбленной невинности. Добродетель ее, респектабельной замужней женщины, поставлена под сомнение. Постепенно это выражение сменилось страдальческим смирением с обстоятельствами.

– Мы ежедневно едим салат из овощей с огорода. Если я видела Эдгара, то здоровалась с ним, иногда у нас завязывался разговор.

Несколько секунд Джек пристально смотрел на нее, хмуро кивая.

– Спасибо, Стелла, – наконец произнес он. – Примерно так я и предполагал. Извини. Но ты же понимаешь – я сочувствую тебе: как жена психиатра ты выполняешь неблагодарную задачу. Мы единственные, кто знает ей цену.

Последнюю фразу он адресовал Максу, тот рассеянно кивнул и нахмурился.

– Давайте выпьем еще.

– Нет, спасибо, – ответил Макс, поднимаясь, – нам пора.

Джек больше не извинялся. Он сделал то, что должен был сделать. Его было бы нелегко убедить, что жена врача может позволить себе неподобающее поведение с пациентом. Он был удовлетворен. Думаю, Макс вынес из разговора именно такое впечатление.

После их ухода Джек зашел в гостиную, где сидели мы с Брайди. Я приехал около часа назад и рассказал им то немногое, что знал о взаимоотношениях Стеллы с моим пациентом.

– Итак? – спросил я.

Джек кивнул.

– Боюсь, это правда.

– О Господи! Что же ты будешь делать? – спросила Брайди.

Джек вздохнул.

– Смотря по обстоятельствам.

– Макс не видит, что она лжет?

Джек молча развел руками.

– Думаю, видит, – ответил я. – Но предпочитает не видеть. Поэтому и позволил Эдгару уйти.

Джек смотрел в стакан с виски. Я внезапно понял, что у него это не укладывается в голове. Он был искренне потрясен мыслью, что Стелла могла вести себя подобным образом. Не хотел в это верить.

У Брайди таких сомнений не было.

– Подумать только, – негромко начала она, – подумать только, жена врача…

И умолкла. Для нее это тоже было невыносимо.

– Пожалуй, – сказал я, – мне следует поговорить с Максом.

Стелле казалось, что этот вечер никогда не кончится; казалось, все круги от камня, брошенного в тихий пруд их жизни, должны улечься, прежде чем она сможет принять таблетку, забраться в постель и остаться наедине с горем, упрятанным под личиной, которую она надела для защиты от мира. Когда они проехали мимо главных ворот, Стелла спросила Макса:

– Что ты скажешь Бренде?

– Еще не думал.

Голоса их словно бы обрели два регистра, и верхний служил ширмой, за которой бурлили невысказанные чувства. В голосе Макса звучали усталость и озабоченность; Стелла ощущала за ними бурю злобы как на себя, так и на нее. Однако было непонятно, с какой стати ему злиться на нее. Разве она не объяснилась, разве Джек Стреффен не принял ее объяснения? Но вдаваться в это сейчас не имело смысла.

Макс направился в кабинет и закрыл за собой дверь. Бренда почти не скрывала жадного желания узнать все.

– Я отправила Чарли в постель, – сказала она. – Он очень жалел, что пропустил самое интересное.

Они стояли в холле. Стелла поставила сумочку на столик под зеркалом и разглядывала свое отражение. Бренда ждала.

– Ну что там?

– Ходят слухи, – ответила Стелла. – Обо мне.

Бренда пошла за ней в гостиную и встала у камина. Стелла налила себе виски. Она понимала, что придется все рассказать свекрови, но не спешила удовлетворять ее любопытство.

– О тебе?

Со стаканом в руке Стелла приблизилась к окну и посмотрела в сад. Шторы оставались незадернутыми, хотя уже стемнело. Светила полная луна.

– Великолепная ночь, – сказала Стелла. Где сейчас Эдгар? Где-нибудь в канаве, сарае, стоге сена, притаился в темноте, вертит самокрутку? Или скрылся в мире, о котором ей ничего не известно? Она отвернулась.

– Да, обо мне.

– Стелла, пожалуйста, расскажи, что случилось. Или, если не хочешь, не рассказывай. Но я беспокоюсь. И хочу помочь.

– Кто-то сказал Джеку, что я неподобающе вела себя с Эдгаром.

– Это правда?

– Нет, конечно. Неужели нужно спрашивать?

– Извини.

Стелла спокойно смотрела на нее. О, Бренда была готова выставить ее потаскухой, взвалить на нее вину за все неприятности Макса, но Стелла не собиралась позволять ей это.

Тем временем я ушел от Стреффенов и поехал мимо главных ворот к дому заместителя главного врача. Атмосфера на территории больницы изменилась. Несмотря на поздний час, там были люди, в воздухе ощущалась напряженность. Мне предстоял щекотливый разговор с Максом – нужно было не допустить, чтобы он психологически сторонился нас. К сожалению, мы не могли обходиться без него. Как быть со Стеллой, я представлял себе хуже, но думал, она поймет, что ее предали, и разозлится не столько на Эдгара, сколько на себя. Это могло вызвать приступ депрессии. Нам предстояло быть начеку.

Я позвонил в парадную дверь. Проходя через холл, Стелла вновь ненадолго остановилась у зеркала. Из кабинета не доносилось ни звука. Она впустила меня.

– Питер, заходи. Макс в кабинете.

– Я хотел бы вначале поговорить с вами.

– Мы в гостиной.

Я последовал за ней. Двигалась она с подчеркнутой легкостью, скрывая напряжение. Бренда радостно встретила меня. Я сел в кресло.

– Плохи ваши дела, – сказал я, когда Стелла подала мне джин.

– Расскажи нам, что происходит, – попросила Бренда.

– Ничего особенного. Джеку, разумеется, приходится несладко. Его разнесут в газетах, допросят в палате общин, система вывода пациентов на работы будет запрещена. Такой побег отбрасывает больницу на пять лет назад.

Я старался изобразить равнодушную апатию, представить случившееся просто досадным эпизодом, скрыть подлинную серьезность кризиса. Бренда сделала вид, что не понимает, о чем речь, чтобы таким образом воззвать к моей галантности и побудить к откровенности.

– Но ведь его наверняка скоро схватят?

Я отпил джина и опустил руку на подлокотник.

– Возможно. Однако мы думаем, что в Лондоне у него есть друзья.

– Вот не знала, что у него имеются друзья в Лондоне, – удивилась Стелла.

– Как ты могла это знать?

Я безучастно взглянул на нее.

– Макс ничего не говорил о людях, которые могли быть причастны к побегу.

– У него есть старые друзья. В Сохо.

Стелла потом говорила, что внезапно увидела всех нас троих словно сквозь стекло, будто стояла в темном саду и смотрела, как сидящий в кресле мужчина разговаривает с двумя женщинами, слушающими его с жадным вниманием. На лице Бренды появилось выражение откровенного любопытства, смешанного с ужасом. Маска спала.

Через несколько минут я встал.

– Пойду поговорю с Максом. Стелла, не провожай меня.

Но она уже поднялась, встала в дверях гостиной и смотрела, как я прошел по холлу, легонько постучал в дверь кабинета, потом вошел и затворил за собой дверь.

Стелла не знала, когда Макс лег спать. Она вскоре поднялась наверх, приняла таблетку и лежала, дожидаясь, когда придет сон. Сквозь шторы проникал лунный свет. В доме было тихо. Стелла уткнулась лицом в подушку и плакала, пока наволочка не стала мокрой. Она сменила ее, потом лежала на спине, глядя в потолок. На душе у нее полегчало. Она обдумывала услышанную новость, означавшую только одно: раз у Эдгара есть друзья, он, видимо, в безопасности. Цепляясь всеми силами за эту мысль, она заснула.

Я думаю, это правда. Не верится, что они планировали побег вместе, что она активно действовала против нас.

Все произошло, как я и предсказывал. В газетах снова начали писать о деле Эдгара, и Стелле волей-неволей пришлось осознать, что привело его в нашу больницу. Он убил жену молотком, затем изувечил труп. Двое психиатров показали на суде, что он страдает параноидальным психозом. Суд принял ссылку на невменяемость. На следующий день Эдгар поступил к нам. Теперь пресса вопрошала, как такому человеку дозволяли покидать на целый день палату и работать в саду.

То были ужасные дни для всех нас. Бренда взяла на себя заботу о Чарли, дав Максу и Стелле возможность без помех преодолевать кризис. Стелла считает, что ей удавалось скрывать свои чувства, сосредоточенные, разумеется, на далеком любовнике. Притворство в те дни давалось ей нелегко – как-никак она находилась в стане охотников. Макс почти каждый день приходил домой на обед, Бренда со Стеллой старались окружить его заботой, дать ему почувствовать, что дом – это убежище от жутких нагрузок, которые ему приходится переносить в больнице.

Покоя от репортеров не было никому! Они заполнили территорию больницы, приставали с вопросами ко всем, кто соглашался с ними говорить. Летом значительных новостей не бывает, поэтому дело Эдгара Старка неизменно занимало первые полосы. Мы чувствовали себя как в осаде. Чарли запретили выходить за пределы сада. Однажды, когда он нарушил этот запрет, к нему с дружелюбным видом подошел репортер и, узнав, кто он, принялся задавать нескромные вопросы, например о том, что папа говорит за обедом. Бедный Чарли вернулся домой растерянным, плачущим, в страхе, что поступил очень дурно, разговаривая с тем человеком, таким вежливым, что невозможно было отмалчиваться.

Рабочие группы на территорию не выходили. Стелла бродила по саду. Тишина напоминала ей об отсутствии Эдгара. Потом пошла в огород нарвать салата и крыжовника. Среди всей той зелени не видно было желтого вельвета в дальнем конце, возле оранжереи. Нависающие над садовой стеной деревья выглядели понуро и отбрасывали мрачную тень. Все превосходно разрослось, трава на лугу была густой, высокой, на розовых кустах распустились новые цветы, но среди этой пышности не было любовника. Стелла пошла по дорожке, остановилась у флокса, который пересадила весной со старой клумбы, вдохнула его аромат. Толстый шмель вскарабкался на цветок чертополоха, поднялся оттуда в дремотный воздух и улетел. Она села на скамью, ковырнула ногтем лишайник на серой древесине, потом зашла в оранжерею.

Даже оранжерея казалась одинокой, покинутой, унылой, как и она сама. Эдгар начал заменять подгнившие доски; новые распорки и рамы были безукоризненно пригнаны на место снятых. Узор старой и новой древесины радовал глаз. Стелла легла на потрескавшиеся кирпичи среди травы, там, где они впервые лежали вместе. На глаза невольно навернулись слезы. Она смахнула их, встала, вышла из оранжереи и решительно зашагала по дорожке, изредка нагибаясь и выдергивая из земли тонкие стебли ревеня. Саду, как и ей, недоставало Эдгара. Цветы повсюду никли, гортензии клонились к земле от недостатка воды. Бросались в глаза увядшие листья. Тропинка на лугу заросла уже пошедшими в семя одуванчиками. Шланг для полива праздно висел на столбе возле крана. Сад выглядел каким-то несвежим.

Стелла сказала об этом Бренде, когда они готовили обед.

– Ничего удивительного, – отозвалась та. – Летом у садовников дел по горло.

– Пожалуй, придется все делать самой.

– Какая досада! А я считала, что тебе единственной из моих знакомых удалось решить проблему со слугами.

Стелла взглянула на свекровь и по движению ее губ поняла, что она шутит.

Стелла не знала, был ли у меня или Джека разговор с Максом о том, почему он немедленно не сообщил о краже одежды. Она ничего не могла от него добиться, лишь слышала, что поиски теперь сосредоточены на Лондоне и никаких следов нет.

– Он затаился, – сказал Макс.

– Кто-то прячет его, – высказала предположение Бренда.

Эдгар в безопасности – вот что Стелла поняла из этих слов. В безопасности и думает о ней; сидит безвылазно в какой-нибудь комнатушке и, свесив голову, думает. Но до наступления сентября она несколько раз приходила в отчаяние при мысли, что больше не увидит его. Однако прогоняла эту мысль и вспоминала о том, как они разговаривали, как понимали друг друга. Эдгар не бросит ее, она была в этом убеждена. И не теряла веры. Упрямо твердила, что нужно набраться терпения и утешаться тем, что он в безопасности. Чувствовала себя в каком-то подвешенном состоянии; у них ничего не кончилось, но находилось в стадии перемен. Не пыталась представить, что будет дальше; эти мысли мучили ее, превращались в вопросы, ответа на которые пока не было. Лишь спрашивала себя, чего бы Эдгар от нее хотел в настоящее время, и отвечала – чтобы она не теряла терпения, помалкивала и утешалась тем, что он в безопасности.

Стелла постоянно пила; ей казалось, что это необходимо для сохранения хоть какого-то душевного равновесия. Трезвых размышлений избегала и по мере возможности поднимала дух слепой верой. Верой и джином. У нее бывали минуты – минуты трезвых размышлений, – когда она понимала, что слепая вера и джин не могут вечно оставаться ее единственной духовной и материальной пищей; но она будет обходиться ими, пока может. Все окружающие были крайне расстроены пристальным вниманием прессы, и никто не замечал, что она стала какой-то отрешенной, рассеянной, внешне вела себя нормально, но мыслями постоянно витала где-то далеко. Этого не замечал никто, кроме меня. Я наблюдал за ней.

В те дни Стелла перенесла одно сильное потрясение. Однажды утром она поливала из шланга огород. Жара затянулась. Дождя не было несколько дней. Супесной почве нужно много воды, а жажда вызывала тогда у Стеллы особое сочувствие, поэтому она подсоединила шланг к крану и принялась поливать все в саду. Медленно шла в высоких сапогах, легком летнем халате, темных очках и широкополой соломенной шляпе. В этом занятии была приятная бездумность; тогда, в те напряженные дни, ей не хотелось ни о чем думать. За ее спиной послышался неприятный звук шагов по гравию. Не выпуская шланга, она обернулась. Вид Джека Стреффена, шедшего к ней по дорожке, был еще более неприятным. Осторожность. Осторожность! Она крикнула Джеку, чтобы он подождал, пока она перекроет воду, бросила шланг у грядки с салатом, пошла к крану и завернула вентиль.

– Макс в больнице, – сказала Стелла.

В черном костюме и панаме Джеку было явно жарко и неудобно, среди окружающей зелени он выглядел крайне неуместно.

– Я хотел поговорить с тобой. Может, присядем?

Стелла повела его к скамье возле оранжереи, и они сели там в тени. Джек снял панаму и положил рядом с собой.

– Закуришь?

– Нет, спасибо.

– Человек вроде Эдгара Старка, – начал Джек и умолк. Неторопливо стряхнул на гравий пепел сигареты и уставился на него. Вздохнул. – У нас есть пациенты с диагнозом «паранойя». Так вот, Стелла, они опасны ничуть не меньше совершивших убийство шизофреников. Самое странное, что у многих из них нет никаких проявлений психоза. Ни малейших. Мы не пользуем их лекарствами. Пытаемся лечить, но без особого успеха. Можем управляться с ними, можем сдерживать их, однако не знаем, как их лечить. Потому что не знаем, что они собой представляют.

«О пациентах он говорит, – подумала Стелла, – или о женщинах?»

– И чем нормальнее они выглядят, тем опаснее. У Эдгара Старка очень сильно нарушено психическое равновесие.

– Джек, я это знаю.

– Не уверен. Знаешь, что он сделал со своей женой, после того как убил ее?

Стелла промолчала.

– Обезглавил. Отрезал голову, затем выдрал глаза.

Стелла посмотрела в дальний конец сада и с удовольствием отметила, что растения, которые она полила, выглядят уже более свежими, чем соседние. По обе стороны скамьи стояли половинки бочки, которые Эдгар наполнил землей и посадил в них зимние цикламены. Стелла вспомнила, как он распиливал эту бочку. Она сохранит для него эти цветы. Им тоже нужна вода.

– Может, выпьем по стаканчику?

– Стелла, еще нет и десяти часов.

– Без рабочей группы сад погибнет. Посмотри на него.

– Ты меня слушаешь?

Стелла повернулась к нему.

– Не знаю, что тебе нужно, – сказала она. – Ты думаешь, я что-то скрываю? Это не так.

– Он хоть раз прикасался к тебе?

– Нет!

– Денег просил?

– Нет. Думаешь, я не сказала бы Максу, если бы случилось что-то подобное?

Джек снял очки и протер глаза, выпрямился, откинулся на спинку скамьи и уставился на залитый солнцем сад. Это был крупный, вечно озабоченный человек с проницательными глазами и ежиком седых волос. Ему недолго оставалось до пенсии, и возникшая проблема была ему совершенно не нужна. Золотое кольцо на его пальце поблескивало в лучах солнца, проникающих сквозь плющ над их головами.

– Я не верю, что ты говоришь мне всю правду, – сказал он.

Стелла не стала возражать, лишь пожала плечами и слегка покачала головой, словно не представляя, как его убедить.

– Стелла, если ты попала в беду, если он подговорил тебя к чему-то…

– К чему?

– Я знаю Эдгара Старка. Понимаю, как он действует. Не стыдно признаться, что он посвятил тебя в свою историю, растрогал, восстановил против Макса, Питера и меня. Эдгар сразу же догадался, что может найти в тебе помощницу. Говорил он, что его скоро выпишут? Это неправда. Но я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь, что случилось.

– Ничего не случилось.

Джек вздохнул.

– Ничего?

– Да.

– Не хочешь сказать?

– Я говорю.

Он взял свою панаму.

– Пожалуй, для тебя лучше, что его здесь нет. Приходи ко мне в ближайшее время, поговорим. Придешь?

Стелла кивнула.

Она смотрела, как он грузно уходит по дорожке. Сердце у нее часто колотилось, руки дрожали.

Осторожность. Эдгар заранее знал, что она услышит от Джека. Стелла медленно пошла к дому. Ее тревожило то, каким убедительным может быть главный врач, как легко поддаться его сердечному тону, которым он обещал ей понимание и поддержку. Требовалась осторожность, мало того – усилие воли, чтобы забыть, что манипулировать ею пытается Джек Стреффен, а не Эдгар.

Ну и хитер же был мой Эдгар! Он подготовил Стеллу к подобному разговору, объяснил, как нужно реагировать. Загодя обеспечил ее молчание и собственную безопасность, притом даже не сказав ей, что замышляет побег.

В первые дни после побега Стелла и Макс старательно избегали друг друга. У Стеллы была для этого веская причина, но почему, задавалась она вопросом, муж так сторонился ее? А Макс опасался, что слухи правдивы. Он хорошо знал Стеллу и мог сомневаться. В конце долгого, эмоционального собеседования Стелла призналась мне, что за год до тех событий сказала Максу: она не намерена хоронить себя заживо, жить монашкой в браке, раз у него слабое половое влечение, или он перестал находить ее привлекательной, или сублимировал все либидо в работу. Стелла думала, что он, видимо, скептически отнесся к угрозе, содержавшейся в этом ультиматуме, но теперь увидел, что она может ее выполнить, притом с пациентом. На это требовалось закрыть глаза, так как видеть эту угрозу осуществленной означало принять на себя ответственность за крушение брака, по крайней мере на физическом уровне, и, возможно, за катастрофически неразумный выбор Стеллой любовника. Разговаривать с нею на эти темы Макс был не готов. Для него наилучшим выходом был отказ от общения.

И в последние дни жаркого лета они ходили по этому большому печальному дому, будто призраки, не говоря ничего существенного, едва замечая друг друга. Дом держался на Бренде, ее забота о ритуалах цивилизованной жизни служила своего рода скрепляющим фактором, объединяла их в подобие семьи, что было очень важно для Чарли, чье беспокойство при виде этой разворачивающейся драмы умерялось нелегкой жизнью в доме призраков. Бренда сплачивала их, а Стелла тем временем держалась на слепой вере и джине.

В конце концов материалы об Эдгаре сошли с первых полос, а затем, так как новых сведений не было, газеты вовсе утратили интерес к нему. Больница постепенно смирилась с его отсутствием, кризис перешел в нечто близкое к нормальному ходу дел. Погода наконец переменилась – после жарких, сухих дней начались дожди.