«Я играю в футбол, сколько помню себя»

Родился будущий великий футболист 21 июля 1937 года. Одно из первых слов, вошедших в его сознание, было «Фрезер». Станция — Фрезер, поселок Фрезер, завод «Фрезер», футбольная команда и все остальное здесь звалось одним коротким словом — Фрезер. Позже этот участок тогдашнего ближнего Подмосковья стали называть Перово. Здесь на улице 1-го Мая в большой комнате дома № 2 и жила Софья Стрельцова с белобрысым симпатичным мальчиком, названным непривычным для рабочего люда именем Эдуард.

Отца Эдик не помнил и мать о нем разговоров никогда ни вела. Маленький Эдик рано понял, что здесь у них с матерью что-то не так, и вопросов об отце не задавал.

Школа, где учились тогда дети этого района, тоже называлась «Фрезер» и состояла из двух частей: 439-я — мужская и 453-я — женская.

Обе школы находились в одном кирпичном здании, недалеко от железной дороги. Учителя были одни и те же, но общение девочек и мальчиков не поощрялось. Такие были тогда порядки. Сюда и пришел в 1944 году Эдик в первый класс.

Учился он, как и большинство детей послевоенного времени, неважно, но двоек не получал и на второй год не оставался. Особенно не хулиганил и шпаной не верховодил, но и себя в обиду не давал. Больше всего ему нравились уроки истории. Интересно было узнавать, как жили люди раньше. Ну и, конечно, физкультура. В классе не было равных Эдику по прыжкам и по бегу, не говоря уже о спортивных играх. Мать не успевала покупать ему ботинки и штаны, которые рвались на нем с неимоверной быстротой. Нравились игры летом в футбол, а зимой, естественно, в хоккей. Здесь ему тоже не было равных, и уже не только в классе, но и во всей школе.

На игре и приметил Эдика тренер заводской футбольной команды «Фрезер». Отметив шустрого и ловкого паренька, он предложил Эдику серьезно заниматься в заводской команде футболистов и хоккеистов. Так Эдик попал в свой, предначертанный судьбой, спортивный мир. Так у Эдуарда Стрельцова появилось основание сказать: «Я играю в футбол, сколько помню себя». Эти слова и легли в название главы.

Обратимся к воспоминаниям самого Стрельцова. Я и дальше позволю себе эту форму текстовой иллюстрации книги, благо у меня есть эта возможность благодаря книге «Вижу поле…», которая, повторюсь, увидела свет усилиями человека, много лет знавшего футболиста, писателя и моего товарища Александра Нилина. С его согласия и согласия Раисы Михайловны Стрельцовой.

Вспоминает Э. Стрельцов

…Конечно, с тем, что было уже потом — в большом футболе, самые первые свои сезоны нельзя сравнить. Но вообще-то со мной все происходило быстро, когда касалось футбола…

Оглянуться не успел — только гоняли мы мяч на опилках (у нас во дворе в Перове ледник был, лед засыпали опилками, потом его увозили, и освобождалось поле для игры) — а уже и за детскую команду «Фрезера» ставят, бутсы надел. Вроде недавно совсем мать на меня кричала, что я футболом ботинки разбил, в которых в детский сад хожу. А вот уже она в курсе всех наших торпедовских дел и, когда я домой после игры возвращаюсь, отчитывает меня не хуже тренера: чего это я всю игру на месте отстоял?

Вырос я за одно лето, когда мне тринадцать исполнилось, до того был по росту самым маленьким в команде, но играл центрального нападающего в той почти манере, что и потом за мастеров.

Школа стала мешать спорту, несмотря на то, что здесь училась его первая любовь Аллочка Деменко. Пройдет несколько лет, и именно на ней он и женится 21 мая 1957 года, а на следующий год — 29 марта у них родится дочка — Людмила. Милочка — как они ее ласково называли. Жизнь семейная складывалась плохо. Мать Эдика — свекровь для Аллы — ревновала материнской любовью Эдика к его молодой жене, не любила ее, показывая свой тяжелый характер. Из-за этого Алла с ребенком уехала к своим родителям. Семья почти распалась.

Но это случилось позже, а тогда, после семи классов, пятнадцатилетний Эдик определился работать слесарем на заводе «Фрезер», чтобы до умопомрачения играть за свой завод в футбол и хоккей; причем играет он в команде с взрослыми мужиками, рабочими завода, которые за хорошую игру (по пять голов за одну игру забивал) часто благодарили и хвалили его, ну и, конечно, что греха таить — наливали. Прямо здесь, в раздевалке под трибуной, а если раздевалки не было, то в укромном углу стадиона, где лежала одежда. Отметим эту деталь, эти эпизоды, связанные с ранним приобщением к спиртному. И хотя молодой Эдик к этому еще не пристрастился, истоки его нежелательных поступков можно искать именно там. Стопки за очередную тренировку, за победу, в утешение за поражение… это становилось обыденным, очевидным, неизбежным. Потом появятся поклонники, за честь считавшие — «посидеть» с кумиром: «Эдик! Отметим по малой!», «Поддержи компанию, не обижай!» Да, именно здесь формировалось начало второй стороны спортивной, звездной жизни, только по другую сторону кулис.

Победы «Фрезера» становились праздниками, рабочий класс района «гулял», и никто вроде бы не видел в этом ничего дурного. Только мама Эдика тревожилась, угадывала опасность и, конечно же, ругала сына за ранние выпивки. Он же не придавал значения происходящему, радовался жизни, футболу, друзьям, возможности вернуться поскорее домой.

На играх «Фрезера» Стрельцова приметили тренеры из «большого футбола» и пригласили в «Торпедо». Команда играла в классе «А», что означало очень многое для любого, тем более для подростка: сборы на Черном море, зарплата слесаря шестого разряда, и не за работу в цехе, а за тренировки и игру. Квартиру обещали дать им с матерью в Москве, недалеко от автозавода. Разве от этого откажешься?! И он согласился.

В 1954 году Эдик Стрельцов был заявлен игроком основного состава московского «Торпедо». Было ему тогда шестнадцать лет, летом исполнилось семнадцать. Чтобы «не дразнить гусей», руководство «Торпедо» в заявке на сезон «состарило» его сразу на семь лет. Так, по мнению «Торпедо», было правдоподобнее и легче спрятать растущий футбольный талант от соперников. Началась новая жизнь. Как потом записали в протокол допроса слова тренера В.И. Горохова: «Пришел Эдик в спортивный мир… в телогрейке». Здесь он встретил настоящих друзей — Л. Тарасова, А. Медакина, В. Воронина, В. Шустикова, В. Иванова, всех не перечислить.

Вспоминает Э. Стрельцов

…Я, конечно, ни в коем случае не жалею, что начал выступать за основной состав так рано. И сто раз повторю: нам повезло, что нас быстро заметили, оценили. Мы, может быть, и зачахли, никак бы и не проявились. Поскольку сами никуда не лезли.

…Главное для начинающего игрока — чувствовать на себе заинтересованный тренерский глаз. А годом раньше вошел в основной состав, годом позже — неважно. Заиграй только по-настоящему, чтобы закрепиться в команде надолго. Я и не думал, что так быстро попаду в основной состав.

… В первых матчах я сидел на скамейке запасных. На поле меня ненадолго, минут на двадцать, тренеры выпускали.

…В игре с ленинградским «Динамо» я уже некоторую пользу команде принес.

Когда меня выпустили, наши 0:2 проигрывали. Но не собирались сдаваться. И второй гол забили при моем непосредственном участии, счет сквитали — я прямо на защитника шел, он от испуга ошибся и мимо своего вратаря пробил прямо в ворота…

С тбилисским «Динамо» меня уже с самого начала матча поставили играть.

В один из моментов пропихнул я мяч у защитника между ног, развернулся и в верхний угол с левой ноги пробил. У тбилисцев в воротах стоял Владимир Маргания…

Почему-то не мяч в сетке помню, а трибуны кричащие — ко мне публика в Тбилиси сразу как-то по-особенному отнеслась и всегда потом хорошо меня встречала.

А мяч после такого удара, как ребята шутили, из ворот надо было трактором вытаскивать — получился удар.

Вот с Тбилиси и сложились мои отношения с футбольной публикой.

Но запросы тогда были у нас поменьше — это точно. Приедешь после игры домой — мать накормит, форму постирает. С приятелями повидаешься — что еще? Большой футбол для меня только начинался. Я в себя очень верил, но все равно боялся: не ударить бы в грязь лицом при всех. На играх московских команд между собой народу на трибунах — не протолкнешься. Когда опять хорошо стали играть, на стадион валом валили. Это, правда, больше к последующим сезонам относится.

Но мне уже кажется, что и в пятьдесят четвертом году я все время на людях себя чувствовал…

Из футбольной истории. Первую в своей жизни золотую медаль Эдуард получил в 1956 году за победу в составе сборной Москвы на Спартакиаде народов СССР. Здесь его назвали сильнейшим центрфорвардом страны.

В 1956 году в Мельбурне Стрельцов в составе сборной СССР стал Олимпийским чемпионом. Его наградили орденом «Знак Почета».

Об этом — особый разговор. В составе сборной команды СССР, участвовавшей под руководством тренеров Гавриила Качалина и Николая Гуляева в футбольном турнире XVI Олимпиады, было всего два торпедовца. Зато каких! Двадцатидвухлетний правый инсайд Валентин Иванов и девятнадцатилетний центрфорвард Эдуард Стрельцов. Оба они к тому времени уже твердо заняли свои места в главной команде страны. Иванов провел в Мельбурне три игры за сборную и забил один мяч, и лишь травма колена помешала ему выступить в финальной встрече. На счету Стрельцова — четыре игры и два забитых мяча. Увы, и он не играл в финале, хотя за выход в него команды сделал много, сражался самоотверженно, талант его проявился при этом блистательно.

Так, в первой игре — с Объединенной германской командой на счету Эдуарда был решающий гол, выведший советских футболистов в четвертьфинал. Анатолий Исаев, один из его партнеров по той команде, вспоминает, что «мяч, который незадолго до конца встречи забил Стрельцов…был плодом индивидуального мастерства». Эдик в своем фирменном прорыве протаранил оборону соперника.

Во второй игре, несмотря на постоянные атаки и подавляющее преимущество — как игровое, так и территориальное, — наши футболисты так и не смогли прорвать оборону индонезийцев. Более того, соперники могли даже и победить, когда их форвард ворвался в штрафную сборной СССР. Но, пытаясь поймать Яшина на противоходе, он ошибся и пробил мимо ворот.

В повторной встрече с командой Индонезии, где Иванов и Стрельцов вновь вместе вышли на поле, тренерская ставка была сделана на то, чтобы как можно быстрее забить мяч. И она себя оправдала. Наши к двадцатой минуте уже вели 2:0, индонезийцы вынуждены были раскрыться. И исход матча был, по существу, предрешен. И тут благотворно сказались активность и мастерство Стрельцова.

Наиболее сложным для советской сборной был полуфинальный матч с болгарами.

Как известно, в те годы замены по ходу игры не разрешались. И надо же было такому случиться, что во втором тайме этого принципиального поединка правый защитник Николай Тищенко сломал ключицу, а вскоре и Валентин Иванов повредил колено. Оба они остались на поле, но передвигались с трудом, превозмогая боль. И говорить об их полноценном вкладе в игру было невозможно. А ведь уже в самом начале дополнительного времени соперники открыли счет.

Советская сборная оказалась в критической ситуации. Надо было во что бы то ни стало атаковать. И вот Эдуард Стрельцов, по-особому собранный, спокойный, уверенный в победе, совершает прорыв и неотразимым ударом забивает ответный гол. У нашей команды появляется шанс на переигровку полуфинала, а то и на победу в этой игре. И вот, когда до окончания дополнительного времени остается немногим более трех минут, Борис Татушин с подачи подключившегося в атаку Тищенко проводит решающий мяч в ворота болгар. Выход в финал состоялся. Причем при решающем вкладе в эту победу самого молодого члена сборной Эдуарда Стрельцова. Он, конечно же, горел желанием и был физически готов выйти в составе команды на финальный матч, но игра состоялась без него. На поле вышел Никита Симонян. Почему сложилось так, об этом чуть ниже.

Между тем, финальный матч против югославов, как ни странно, сложился для советской сборной легче, чем полуфинальная игра против команды Болгарии. Решающий гол забил Анатолий Ильин, поправивший мяч, летевший в пустые ворота после подачи Исаева. В этой встрече вся линия нападения состояла из спартаковцев. По одной из версий, сплоченные и дружные игроки московского «Спартака» — а их было девять — отрицательно относились к появлению на поле «иногородцев». В частности, Татушин неоднократно заявлял Качалину, что ему удобнее играть, когда рядом с ним Исаев, а не Иванов. И в этом его поддерживали не только Сальников и Ильин, но и капитан команды Игорь Нетто.

Быть может, Гавриил Дмитриевич Качалин учел это, может, захотел дать шанс Никите Симоняну, прекрасно понимая, что в его возрасте это наверняка последний крупный турнир в составе национальной сборной. Так или иначе, в финале Стрельцова на поле не было.

Крайне несправедливым тогда было положение, согласно которому право на получение золотых медалей было предоставлено лишь тем одиннадцати футболистам, кто участвовал в финальном поединке. Кстати, позже медалями разного достоинства стали награждаться все игроки, попавшие в заявку сборных. И, например, в победном для сборной СССР Сеуле-88 это правило распространялось даже на Алексея Прудникова и Вадима Тищенко, не сыгравших ни одной (!) минуты в олимпийском футбольном турнире. Ну вот и вышло, что Стрельцов и Иванов, сыгравшие больше половины встреч и внесшие большой вклад в общую победу, наград оказались лишены.

Ошибся даже Ежегодник Большой Советской Энциклопедии 1957 года, в котором написано, что «золотыми медалями за занятые первые места в 16-х Олимпийских играх были награждены следующие советские спортсмены: «…Футбол:…16) В. Иванов (г. Москва, «Торпедо»), 17) Э. Стрельцов (г. Москва, «Торпедо»)…»

Сейчас остается только догадываться, какие чувства испытывал молодой Стрельцов, когда он пропустил самый важный, как впоследствии оказалось, матч в своей жизни и когда Симонян после награждения предложил ему свою медаль. Однако Стрельцов наотрез отказался принять эту награду от старшего товарища, перед которым преклонялся. Объяснял он этот свой поступок тем, что, мол, у него все еще впереди, а для Никиты это награда, наверное, последняя. Действительно, Эдуарду не было еще и двадцати лет, и казалось, что он находится только на пути к своей вершине. Кто мог тогда предположить, какой крутой поворот готовит Стрельцову судьба…

На таких крупных международных турнирах, как Олимпиада или чемпионат мира, Стрельцов больше не играл ни разу.

В 1957 году известный футбольный статистик Константин Есенин обобщил и проанализировал сто дней из жизни Стрельцова, со всей очевидностью свидетельствующих: и их, только их, взятых безо всего остального, сделанного Стрельцовым, достаточно, чтобы возвести его в ранг великих футболистов. Вдумаемся: девятнадцать выходов на поле, тридцать один забитый гол. В день своего двадцатилетия — 21 июля — в матче сборных СССР и Болгарии он забил два мяча. В конце июля — начале августа в турнире третьих Дружеских игр молодежи он в четырех матчах против молодежных сборных Венгрии, Чехословакии, Китая и Индонезии забил шесть мячей.

В августе, выступая за сборную страны в отборочном матче первенства мира против сборной Финляндии, Стрельцов забивает два гола. За свой клуб в чемпионате и в матче с приехавшим в Москву французским клубом «Ницца» — три. В сентябре, уже во Франции, с этим клубом, а также с «Марселем» и «Рэсингом» — на счету у Стрельцова уже семь голов. В кубковой встрече с динамовцами Тбилиси — пять.

Но рядом с успехами шли, крались и подстерегали его неприятности.

Вспоминает Э. Стрельцов

…Самым результативным нападающим в тот год был Кузьма (В.К. Иванов) — четырнадцать голов забил.

Я — двенадцать. Правда, я и меньше игр сыграл. Второй круг не доиграл. В матче с «Зенитом» травму получил. И с травмой играл против поляков дополнительный матч в Лейпциге. Когда решалось, кто же — мы или они — попадает на чемпионат мира.

Тогда же целая история вышла…

Мы с Кузьмой опоздали — примчались на Белорусский вокзал, когда экспресс Москва—Берлин от платформы отошел.

Пришлось догонять на машине. В Можайске поезд специально из-за нас остановили.

Кругом виноваты — такую вину надо, как на фронте, кровью смывать. Но тут не кровь наша требовалась, а забитые голы. У меня ко всему травма — как я могу гарантировать, что забью? Если же не забью в этой ситуации — кому такой форвард нужен?

Олег Маркович Белаковский опять выручил — стянул ногу эластичным бинтом.

Свой гол, положенный штрафнику, я забил. И второй мяч тоже с моей подачи забили.

Тренер сборной Качалин сказал после матча: «Я не видел никогда, чтобы ты так с двумя здоровыми ногами играл, как сегодня с одной…»

Иногда и такие приятные слова услышишь.

История эта с поездом, с опозданием, с погоней даром, конечно, не прошла.

Все ошибки теперь, все промахи расценивались только так: занесся.

В применении ко мне, кажется, первому и придумали: «звездная болезнь».

Вино… Хотелось бы обойти этот вопрос — не обернется он здесь приятным для меня разговором.

О вине вина перед футболом кто же лучше скажет, если не мы? Кто — мы? Ну, я в данном случае — устраивает? Выскажу свои личные соображения, ни на что не претендуя.

Не секрет — и я не безгрешен.

Но рискну утверждать, что во всем, с вином связанным, я перед самим собой бывал виноват в большей степени, чем перед футболом, перед товарищами, с которыми вместе играл.

Никогда футболу я ради вина не изменял.

Один-единственный раз по-настоящему я оказался виноват перед футболом из-за вина — тогда в Тарасовке, весной пятьдесят восьмого года. И как был за это наказан!

Не обо всем, что случалось с ним под влиянием, скажем мягко, винных паров, вспоминает в этих строках Эдуард. Были, были и другие случаи. За них журили, о них писали, с ними мирились. Но где-то, по большому счету, их не простили и их учли (и зачли), когда случилось это роковое — в поселке Правда, весной пятьдесят восьмого года… Когда случилось то, что повернуло на сто восемьдесят градусов жизнь и спорт, многое сломало, многого лишило.