"Муж, любовник, незнакомец" - читать интересную книгу автора (Форстер Сюзанна)
Глава 30
Машина, с головокружительной скоростью двигавшаяся по шоссе навстречу Джею. в точности напоминала старый джип Софи. Он понимал, что этого не может быть: Софи изолирована в своем домике под присмотром бывшего морского пехотинца с внешностью неандертальца, которому приказано не спускать с нее глаз. Тем не менее, Джей удивился, когда машина пронеслась мимо почти так же быстро, как ехал он сам, ее фары были расположены очень высоко и испускали такие мощные лучи света, что ему пришлось отвернуться.
Джей взглянул в зеркало заднего вида, но было слишком темно, чтобы рассмотреть номер. Любая машина, которая попалась бы навстречу в столь глухой час ночи, обратила бы на себя его внимание, но у этой лобовое стекло должно было быть в трещинках. Джей мог бы это проверить, если бы его внимание не было полностью сосредоточено на предмете, лежавшем рядом, на переднем пассажирском сиденье.
Стальной атташе-кейс с секретным наборным замком светился в лунном сиянии, как некое инопланетное тело. Темное подземелье, которое то и дело всплывало в воображении Джея, представляло собой естественное углубление в каменном сердце утеса, а металлический предмет, который он там нашел, и был этим самым кейсом. Замок изъела ржавчина. Джей легко открыл чемоданчик, и то, что он в нем обнаружил, оказалось ошеломляющим откровением. Это была бомба с часовым механизмом, рассчитанным на пять часов, — Джей Бэбкок должен был помнить об этом и до истечения срока предотвратить взрыв.
Содержимое чемоданчика не открыло ему тайны того, кто напал на Софи, и не убедило в том, что он — Джей Бэбкок, но безоговорочно свидетельствовало о том, кто такие Бэбкоки и что они сотворили. Документация, находившаяся в чемоданчике, могла стать основанием для завершения целой эпохи. Она могла вызвать крах не только семьи в том виде, в каком она существовала сейчас, но и всей фармацевтической империи, созданной несколькими поколениями. Она также открывала правду о том, что случилось с Джеем.
Он ударил по тормозам и почувствовал, как машина задрожала, когда неожиданно показались ворота фамильной усадьбы. Сработал электронный замок. Ворота раздвигались так медленно, что пришлось остановить машину, что дало ему время поднять голову, увидеть длинную подъездную аллею, ведущую к Большому дому, и подумать над тем, каков должен быть его следующий шаг.
Несмотря на то, что рассвет еще не наступил и дом был погружен во тьму, всей семье предстояло бурное пробуждение. Джей знал теперь гораздо больше, чем прежде, но на некоторые важные вопросы еще осталось получить ответы, в том числе почему кейс, полный чертовски важных документов, был спрятан в пещере и почему он сам спрятал его там, если он действительно Джей Бэбкок.
Среди прочего в чемоданчике находилась копия многостраничной стенограммы судебного процесса и личный дневник Ноя Бэбкока. Лежало там также письмо Ноя, в котором говорилось, что документы должны быть переданы на хранение его сыну Джею и что тот должен предать их гласности, если с Ноем что-нибудь случится.
Когда Джей шел по пустынным коридорам притихшего дома, иссиня-черное небо стало медленно приобретать предрассветный лавандовый оттенок. Держа в руке чемоданчик, Джей с быстротой и грацией рыси взбежал по задней лестнице и, очутившись в южном холле, увидел бледный свет, сочившийся из-под двери спальни Уоллис. Джей не знал, бодрствовал ли там кто-нибудь или это был свет восходящего солнца, но это едва ли имело значение. Не о деликатности он сейчас заботился.
Дверь открыл Эл — открыл ровно настолько, чтобы увидеть, кто за ней.
— Джей? — Эл явно насторожился. — Уоллис сказала, что сегодня ты ночуешь у Софи.
Джей лишь на секунду удивился, увидев стройного красивого ученого в спальне матери. Он всегда подозревал, что их отношения выходят за рамки дружбы, и, быть может, даже порадовался бы тому, что они обрели друг в друге счастье, если бы не предчувствие грядущей катастрофы. Джею было так омерзительно то, что предстояло сделать, что он предпочел бы уйти и забыть о своей находке. Но в дело были вовлечены безвинные жертвы, И ему самому было жизненно важно выяснить, кто он и что с ним сделали. Кроме того, существовал еще Ной. Вполне вероятно, что отец тоже оказался жертвой чудовищного заговора, если это был заговор.
— С Софи все в порядке? — спросил Эл.
— Да, с ней все хорошо. — Джей был решительно настроен не отклоняться от главного. Он звонил Уоллис из больницы и дал полный отчет о состоянии здоровья Софи. — Моя мать не спит?
— Спит, но я разбужу ее, если у тебя что-то важное.
— Да, важное, но сначала нам с вами нужно поговорить наедине.
Необозримая французская кухня была окрашена нежно-розовыми лучами занимавшегося рассвета. Эл шел босиком, в халате, который, не исключено, принадлежал Ною. Джей смутно припоминал, что герб на кармане был знаком Бэбкоков, но не испытывал никакой ревности к человеку, который, очевидно, занял место его отца. Он не испытывал вообще ничего, кроме желания понять, как мирные, казалось бы, гуманные люди могли совершить столь невероятное деяние ради... ради чего? Ради процветания корпорации?
Эл тут же стал варить кофе, уверяя, что без этого у него и сердце не заведется. Джей наблюдал, как его старший собеседник старался изображать веселость, но никак на это не реагировал. Было видно, что Эл прекрасно ориентируется на кухне, но тот ничем не выдал знакомства с предметом, который Джей водрузил на большой разделочный стол, царивший в центре помещения.
Закипающий кофе распространял приятный аромат и мирно булькал, что создавало режущий контраст с тиканьем бомбы. Эл с дымящейся кружкой в руке обернулся, и Джей покачал головой. «Надо бы дать Элу выпить свой кофе, — сказал он себе. — Даже предатели имеют право на исполнение последнего желания, прежде чем раздастся команда "Пли!"». Однако больше он медлить не мог и, открыв кейс, кивком подозвал Эла.
— Вы сейчас прочтете эти бумаги, — сказал он. — Страницы с загнутыми уголками — ваши свидетельские показания. Пометки на полях принадлежат Ною.
«Вы ведь помните Ноя», — добавил он про себя не без горького сарказма.
Эл поставил кружку и взял в руки бумаги.
— Суд по делу о «Тризине-би»? Это было сто лет назад. Тогда все оказалось немного хуже, чем просто халатность при исполнении служебных обязанностей.
Джей кивнул.
— Вольно вам, конечно, называть «халатностью при исполнении служебных обязанностей» непоправимый ущерб, нанесенный психике человека. Каков был диагноз истца? Паралитическое слабоумие? Впрочем, какая разница, если Бэбкоки выиграли дело, правда, Эл? Это была великая победа — спасибо вам за ваши показания.
Эл бросил на него холодный, убийственный взгляд. Капкан уже захлопнулся, но он этого еще не осознал.
— Суд решил дело в нашу пользу, — сдержанно ответил он. — Истец страдал слабоумием до того, как начал принимать «Тризин-би». Наш антидепрессант был ни при чем, и суд не признал, что мы допустили халатность. — Он швырнул бумаги на стол. — Вот о чем свидетельствуют эти документы.
— А Ной говорит другое. Прочтите его пометки.
— Ной? Какое, черт побери, значение может иметь то, что говорит Ной? Он уже ничего не соображал. Его собственный мозг отмирал. У него были слабоумие и паранойя. Ему повсюду мерещились заговоры.
— Вы солгали под присягой, Эл. Вы солгали. Вы подменили статистические данные и дали ложные показания, вы лжесвидетельствовали, чтобы не допустить приговора, который разорил бы компанию и, хуже того, погубил бы ее репутацию. «Тризин-би» пагубен для людей — он разрушает их мозги, тела, их жизни, — но вы ушли из-под суда безнаказанными.
Эл схватил бумаги и смял их в кулаке.
— Ты хоть представляешь себе, что сделают эти документы с компанией, с твоей матерью? С тобой, Джей?
— Я знаю, что они сделают с вами, и, если не получу кое-каких ответов, пущу их в ход. — Он выхватил из-под стопки бумаг письмо Ноя. — Похоже на угрозу? Это и есть угроза. Я сделаю их достоянием гласности, Эл, так же как, вероятно, пообещал своему отцу сделать Джей Бэбкок.
— Так же, как Джей Бэбкок? Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу знать, кто я.
— Ты Джей Бэбкок.
Болезненная пульсация в голове усиливалась. Было ощущение, что через глаз протягивают раскаленную проволоку. Джей прижал повязку рукой, зная, что это все равно не поможет — ничего не поможет.
— Тогда кто тот человек, который ворвался к Софи? Человек, который постоянно мерещится ей?
— Понятия не имею.
— Лжете! Это подлая ложь, Эл.
— Нет! — так же бешено закричал в ответ Эл. — Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать, но задавай мне лишь те вопросы, на которые я могу ответить.
— Почему вы хотите, чтобы я убил Софи? — Джей сорвал повязку с глаза, и боль стала вдвое сильнее. Он больше не мог кричать. Даже еле слышный шепот давался ему с трудом. — Зачем я ношу эту повязку, если с моим глазом все в порядке? Что вы со мной сделали?
В кухне больше не слышалось уютного бульканья кипящего кофе, не чувствовалось его приятного аромата. Стоила первозданная грозная тишина.
Терзаемый чудовищной болью и гневом, Джей подумал: «Не управляет ли Эл этой болью с помощью какого-нибудь дистанционного устройства?» Неужели он — сумасшедший ученый, который может в наказание Джею усиливать напряжение, не испытывая при этом никакого чувства вины, словно перед ним лабораторная крыса?
Эл отшвырнул документы, которые держал в руке, так, словно это была бомба.
— Нам пришлось это сделать, Джей. Мы были вынуждены. У нас не было выбора.
— Сделать ЧТО?
— Изменить твою память.
— Господи Иисусе! — Джей стиснул руками голову.
— В чем дело? Больно? — спросил Эл, подходя ближе. Повязка валялась на полу у ног Джея. Эл поднял ее. — Надень. Ну же, давай!
— Зачем?
— Это гипнотическое приспособление, действие которого усиливается с помощью лекарств. Так запрограммировано: боль начинается, как только ты снимаешь повязку.
Джей зарычал как зверь, не давая ему подойти.
— Запрограммировано? Так что же вы, будь вы все трижды прокляты, со мной сделали?
— Повязка действует как антенна и средство обратной связи, — продолжал Эл. — Фотоэлектрическая батарея направляет световой луч на сетчатку глаза, а та ретранслирует его на аналитические центры мозга, где они преобразуются в зрительные образы. Частота светового луча зависит от того, куда именно он будет направлен, а мозговая реакция — от силы и длительности воздействия.
— Вы проделали все это для того, чтобы я забыл, что случилось во время суда?
— Не совсем. Нам пришлось помочь тебе забыть, что случилось, и запомнить события, которых не было. Например, то, как тебе вырезали глаз в тюрьме. Этого на самом деле никогда не было.
Мягкий кухонный светильник ослепил Джея, когда он поднял голову и посмотрел на ученого, зашедшего так далеко, что это невозможно было себе даже представить. Он отнял разум у другого человека, отнял его мысли и память ради собственных целей.
— Это не то, что ты думаешь, — сказал Эл. — Это не манипуляция сознанием и не научная фантастика. Переводя на обыденный язык, можно сказать, что мы изъяли у тебя кое-какие плохие воспоминания и внедрили хорошие.
— Джею Бэбкоку не нужно объяснять такие вещи обыденным языком. Вы разве забыли, что он имеет фармакологическое образование? Видимо, вы говорите о некой разновидности трансформатора памяти на основе ДНК, не так ли?
Эл чуть не рассмеялся:
— Ты мне все еще не веришь, да? Нам незачем было передавать тебе память Джея Бэбкока, потому что ты и есть он. Но тебя следовало остановить. Ты ведь собирался все разрушить — ты и Ной.
Несмотря на боль, молотом стучавшую в голове, Джей старался думать. Ной кончил в доме для слабоумных стариков, у него отняли и рассудок, и здоровье, а Джей — в тюремной камере, лишенный свободы и прошлого. Это не совпадение, Джей в этом не сомневался.
— Итак, вы нас устранили, — сказал он.
— Никто никого не устранял, во всяком случае, не так, как ты думаешь. Ной уже несколько лет страдал прогрессирующей болезнью Альцгеймера, и он не мог полностью осознавать свои действия. Его пожирала изнутри мания ответственности перед людьми. Кто же, находясь в здравом уме, добровольно отдаст себя на растерзание волкам? Его следовало отстранить от руководства, иначе он погубил бы компанию.
На какое-то мгновение Эл снова превратился в государственного мужа: говорил убежденно и странным образом убедительно. Казалось, он на самом деле верит в то, что говорит, а возможно, теперь так оно и было. За долгие годы он, должно быть, убедил себя в собственной правоте — иначе как бы он смог жить с тем, что сделал?
— Итак, вы поместили Ноя в клинику? — спросил Джей.
— Не я принимал окончательное решение. Это не моя прерогатива. Это сделал твой брат Колби. Поместив отца в больницу, он стал поверенным в его делах.
— А мне вы благополучно подстроили несчастный случаи?
— Я ничего не подстраивал. Я даже не знал, что ты собираешься в альпинистский поход. Колби постфактум поставил меня в известность, что ты пропал без вести. Я поверил ему и, честно признаться, почувствовал облегчение.
Джей даже не пытался скрыть горечи, которую испытывал от всего услышанного:
— Сваливаете вину на покойника? Как удобно.
— Это действительно сделал Колби, Джей.
Последние слова произнесла Уоллис, вплывшая в кухню в душистом облаке розовато-лиловых шелков — широкий пеньюар свободно ниспадал с ее плеч. Во взгляде читалась боль, но каким-то образом ей удавалось выглядеть сильной и гордой, такой сильной Джей не видел ее уже много лет.
— Смерть Колби не снимает с него вины за то, что он сделал, — продолжала она. — Ничто не оправдывает и нас за то, что сделали мы. Но замысел принадлежал Колби, и он приводил его в исполнение втайне и безжалостно. — Она подошла к Элу и встала рядом, давая ясно понять, с кем она. — Твой брат всегда находился у Ноя под каблуком и много лет пребывал в твоей тени. Это был его шанс изменить положение вещей и начать действовать по-своему. Мы с Элом действительно приняли его сторону, но тогда мы еще не знали, на что он способен.
Засунув руки в карманы широкого пеньюара, Уоллис сжала кулаки, что было единственным видимым проявлением ее внутренней борьбы.
— Колби никому не говорил, что он с тобой сделал. Я узнала об этом только, когда разбирала вещи после его смерти. Он переехал в кабинет Ноя, не позаботившись даже поменять код сейфа, а Маффин путешествовала по Европе, поэтому у меня было время. Когда мы с Элом узнали, где ты, мы тут же стали строить планы, как вызволить тебя.
— И сделать мне лоботомию?
— Джей, пожалуйста, не надо. Это было сделано для твоего блага, для всеобщего блага. Нам казалось, что тебе будет легче, если ты забудешь подробности того судебного процесса — и крушения Ноя. — Подбородок у нее начал дрожать, и ей понадобилось время, чтобы снова взять себя в руки. — Ты сам не захотел бы это вспоминать. Это было ужасно. — Она сцепила руки, не вынимая их из карманов, и голос ее стал умоляющим: — Прошу тебя, пойми, почему я на это решилась. Я не знала другого способа вернуть тебя и вернуть все то, что тебе по праву принадлежит: компанию, жену. О таком будущем для тебя мечтал и Ной. Такова была его воля. Я бы сделала все, чтобы увидеть, что дело Бэбкоков находится в твоих надежных руках.
Даже пожертвовала бы человеческими жизнями, горько подумал Джей.
Внезапно а глазах Уоллис снова сверкнули гордые огоньки, и она взяла Эла под руку.
— Это вовсе не то, что ты думаешь, Джей. Сам Эл никогда не назвал бы себя героем, но я так его называю. Колби знал о том, что «Тризин-би» опасен, задолго до суда, но решительно отказался спять его с производства, даже после того, что случилось с Ноем. Именно Эл заставил его прекратить изготовление препарата.
— А что случилось с Ноем? Что ты имеешь в виду?
— Твой отец принимал «Тризин-би».
Теперь заговорил Эл:
— Ной создал оригинальную формулу «Тризина-би» лет за двадцать до того. Спустя некоторое время он провозгласил, что это волшебная пуля против депрессии, лучше, чем любое иное лекарство, производимое его конкурентами. Ведущий фармаколог предупреждал твоего отца, что средство опасно, особенно, если его принимают люди, ранее страдавшие определенными заболеваниями, но Ной был так уверен в своей правоте, что решил испытать препарат на себе.
— Никто, кроме Колби, не знал этого, — вступила Уоллис. — А к тому времени, когда это обнаружила я, было поздно. Еще через некоторое время мы узнали, что Ной страдал болезнью Альцгеймера в начальной стадии. «Тризин-би» ускорил течение болезни. Ной на глазах стал превращаться в овощ, и, в конце концов, не оставалось иного выхода, как поместить его в клинику для слабоумных. Когда разразился суд, он был еще в достаточно здравом рассудке, чтобы настаивать на проведении расследования, но Колби, разумеется, не мог этого допустить.
— Сознавая опасность, твой брат хотел свести ущерб к минимуму, — пояснил Эл, — и всего лишь снабдить препарат новым описанием, в котором содержалось бы предупреждение о вероятности развития болезни Альцгеймера в качестве побочного эффекта. Единственным способом заставить его снять «Тризин-би» с производства было согласиться на испытания; сфальсифицировать данные казалось гораздо меньшим грехом, чем загубить новые человеческие жизни и, возможно, компанию.
— А как насчет той женщины, которую вы победили в суде? Ее жизнь не имела никакого значения?
На этот вопрос ответила Уоллис:
— Мы с Элом в порядке возмещения ущерба семье истицы неофициально уже передали ей сотни тысяч долларов своих собственных денег и, если этого будет недостаточно, передадим еще.
Улыбка Джея была мрачна, он не прощал их.
— А сколько стоит человеческая жизнь? — спросил он Уоллис, не в состоянии заставить себя назвать ее матерью. Он больше не знал, кем она ему доводится и какие чувства он к ней испытывает. Но он решил исполнить последнюю волю отца. Независимо от того, разорит это компанию или нет, он намеревался принять руководство и посвятить себя реализации той программы, которую задумал для нее Ной. Уж это-то он сумеет сделать. Внезапно до него донесся душераздирающий крик:
— Помогите!
Он в замешательстве обернулся к двери, но никого не увидел. Крик повторился и едва не оглушил его — он закрыл уши ладонями. Эл и Уоллис уставились на него как на безумного. Только тогда Джей понял, что женский крик звучал лишь у него в голове.
Это была Софи!
Кто-то пытался ее убить. В мелькающих вспышках воображения Джей видел, как она отчаянно отбивается от нападающего на нее человека, выкрикивая при этом его ими: «Джей, нет!» Он слышал, как свистит в воздухе топорик, и видел, как блестит его смертельное острие. Его ледоруб. Прелестное личико Софи исказила гримаса ужаса, когда дугообразное лезвие вонзилось в нее. Кровь брызнула фонтаном, а когда тупой конец топорика обрушился ей на голову, Джей нечеловеческим голосом зарычал:
— Софи!
— Что такое, Джей? Что с Софи?
— Вы хотите убить ее, — взревел он, обращаясь к Элу. — Вы подстраиваете так, чтобы я убил ее, программируете меня на это, — зачем?
— Нет, я не делаю ничего подобного. Клянусь! Я не знаю, как это происходит. Правда, твоя последняя энцефалограмма показала кое-какие отклонения, а под гипнозом проявились некоторые поведенческие изменения. Бог его знает. Я никогда не верил, но другого объяснения сейчас просто не нахожу: в результате стресса может возникнуть другая личность, второе «я», склонное к насилию...
Склонное к насилию второе «я»? Джей с трудом понимал, о чем говорил Эл.
— Джей, это может быть опасно. Ты можешь вернуться в прежнее состояние, — кричали ему вслед Эл и Уоллис, когда он, повернувшись, выскочил из кухни, но Джей не остановился, пока не добежал до собственной спальни. Распахнув дверцу гардероба, он рывком вытащил нижний ящик. Простыни полетели в разные стороны. Наконец он нашел то, что искал. Ледоруб был на месте, на том самом месте, куда его положила Софи.