"Кот, который смотрел на звезды" - читать интересную книгу автора (Браун Лилиан Джексон)

Глава четвертая

Парад Четвёртого июля был назначен на час дня, но Квиллер приехал ещё утром, чтобы повсюду порыскать. Он никогда раньше не участвовал в парадах, и ему было любопытно, какие приготовления происходят «за сценой». Квиллер полагал, что это должен быть шедевр организованности, и так оно и оказалось!

Парад проводили за пределами города, и участвующие в нём располагались группами на отдельных паркингах или просто в открытом поле. Люди находились поближе к месту парада, техника — подальше, это было разумно. Между ними, на стоянке у закусочной «…ДА», разместились велосипедисты, весьма колоритная группа. Сам Квиллер явился в белых шортах, бело-синей полосатой футболке и красной бейсбольной кепке. Здесь были дорожные велосипеды, подростковые, масса гоночных и даже один старинный велосипед-«паук» с сиденьем на очень высоком переднем колесе. Квиллер ставил свою новинку в машине и с фотоаппаратом на шее отправился посмотреть, где что происходит.

Больше всего его интересовали платформы. Их было пять, они стояли на шоссе друг за другом — площадки, опоясанные по краям трёхцветной материей и полотнищами с опознавательными надписями: «Подписание Декларации независимости», «Добрые старые школьные дни», «Друзья шерсти». Парусник длиной в двадцать четыре фута, установленный на тележке с катками и называвшийся «Спокойное плавание», построили вскладчину владельцы частных причалов; паруса его были свернуты, а палубу заполнили молодые девушки в купальных костюмах. Пятой была платформа, о которой говорила миссис Хоули. Она называлась «Кормление цыплят». Трое рыбаков в плащах, сапогах и резиновых рукавицах хохотали и дурачились, ожидая сигнала к отправлению. На площадке стояла пара бочек, обветшавший от непогоды стол и груды деревянных ящиков.

Квиллер помахал одному из рыбаков, Магнусу Хоули:

— Откуда такое название у вашей платформы?

— Понимаете, как только мы тронемся с места, сразу же начнём разделывать рыбу — ту, что в ящиках, — и бросать внутренности и головы в бочки. Тут-то, откуда ни возьмись, налетят чайки. Сначала две или три, а потом целая стая. Цыплята, как мы их зовём. Они будут лететь за нами всю дорогу и хватать головы прежде, чем те попадут в бочку. К концу чаек будут сотни! — Он разразился хохотом. — Вот зрелище-то!

Когда приблизилось время начала парада, главный распорядитель в трёхцветном цилиндре стал бегать по шоссе взад и вперёд, размахивая руками и пронзительно что-то выкрикивая. Его помощники, обвязанные трёхцветными шарфами, в бейсбольных кепках, проверяли каждую группу участников. Машина шерифа стояла наготове; она должна была ехать впереди парада со скоростью четыре мили в час и расчищать дорогу, заставляя зрителей отступить за обочину; за рулём сидела помощница шерифа Гринлиф. В голове парада торжественно выстроились полицейские в красочных исторических костюмах, а по сторонам от них — военные с оружием на изготовку.

Над всеми возвышался Эндрю Броуди, начальник полиции Пикакса. Он должен был вести парад. Броуди выглядел крупным мужчиной любом костюме, а тут, расхаживая в шотландском наряде, в высокой шапочке с перьями, с пледом через плечо и волынкой, он казался гигантом.

Однако среди пеших участников парада царила атмосфера безумия. Помимо двух оркестров здесь были три беспокойные группы: «Парад домашних животных», «Парад мам» и «Спортсмены за мир». Усугубляя общее смятение, оркестр средней школы устроил репетицию, каждый музыкант играл что-то своё, а ученики младших классов с дудочками и барабанами распалились до предела. Нервничающие родители отдавали последние наказы детям, которым предстояло весь путь вести на поводках или везти в тележках кошек и собак. Мамы пытались успокоить своих младшеньких, которые ехали в детских колясках, тележках для младенцев, рюкзаках и даже в креслицах на колесах.

Что касается «Спортсменов за мир», то их площадка являла собой настоящий бедлам. Молодые люди, каждый из которых держал в руке одну букву алфавита на длинной палке, носились там и сям, истерически хохоча и визжа как безумные. К тому же они обнаружили, что могут составлять из своих букв такие слова, как «вор», «стой», «водка» и того хуже! Дежурный инструктор отчаянно свистел в свисток и кричал, но его никто не слышал.

Распорядитель парада был в неистовстве. Машину шерифа, возглавляющую парад, и полицейских в исторических костюмах выстроили друг за другом. Подъехала первая платформа с государственными мужами в париках и штанах до колен, но спортсмены были неуправляемы.

— Что делать? — кричал распорядитель своим помощникам. — Может, обойдёмся без спортсменов?

В этот момент прогремели два выстрела. Эффект был потрясающий. Все замерли. Никто не шевелился. Повисла тишина незаданных вопросов.

Инструктор дунул в свисток:

— Марш!

Машина шерифа тронулась с места. Дав ей отъехать на пятьдесят ярдов, медленно двинулся вперёд волынщик, раскачиваясь и наигрывая что-то вроде государственного гимна. Полицейские вытянулись по стойке «смирно».

Ни один человек не спросил, кто стрелял, однако у Квиллера возникли на этот счёт свои подозрения.

Одна за другой группы участников парада двинулись вперёд в правильном порядке: платформа, пешие и оркестр попеременно.

Квиллер, ожидая, когда дадут сигнал велосипедистам, смотрел, как мимо проезжали «Друзья шерсти». Пастух стоял в скучившемся вокруг него маленьком овечьем стаде и играл на свирели. Две пряхи, одетые как жены первопоселенцев, сидели на старинных стульях и нажимали на педали колёсных прялок. Шесть одинаковых стульев были поставлены спинками друг к другу для вязальщиков: четырёх женщин и двух мужчин.

Наконец был дан сигнал «Параду велосипедистов». Первым двинулся с места старинный велосипед-«паук» с высоким седлом, за ним — аккуратные ряды машин, педали которых крутили мужчины и женщины, девочки и мальчики, все в разноцветных шлемах. Замыкал процессию самый известный в округе человек, который лежал в ковшеобразном сиденье, задрав ноги вверх. Все узнали знаменитые усы, и, пока публика аплодировала, приветствовала его громкими возгласами, кричала и свистела, Квиллер, призвав на помощь все свои театральные навыки, с невозмутимым видом давил на педали.

Зрители высыпали на дорогу и бежали за «лежачим» велосипедом. Относились ли их бурные аплодисменты к веломобилю, к знаменитым усам или к человеку, стоявшему за кулисами Фонда К., оставалось только гадать.

Местом завершения парада была парковка у школы на восточном конце города, и когда Квиллер туда добрался, он обнаружил там скопище машин, суету и давку. В беспорядочной суматохе разбирали платформы. Целые семьи приехали сюда за своими спортсменами, музыкантами, мамами, домашними животными и красавицами в купальных костюмах. Два школьных автобуса должны были отвезти тех, кто участвовал в живых картинах на платформах, к машинам, ждавшим хозяев на западном конце города. Огилви складывали в кузов грузовика с Овечьего ранчо прялки, старинные стулья и загоняли туда овец.

Квиллер схватил Милдред за руку, как раз когда она садилась в автобус.

— Ты вовлекла меня в это, а теперь выручай!

— В чём проблема, Квилл?

— В том, что я не могу запихнуть свой велосипед в автобус. Возьми ключи от моей машины и подгони её сюда. Коричневый фургон на стоянке «…ДА».

Милдред взяла ключи.

— Как тебе понравилась наша платформа?

— Ягнята были бесподобны. Пастух выглядел совсем как настоящий. Овцы жирные и с прекрасной шерстью… Но твой муж, осмелюсь заявить, вид имел глуповатый и вообще напоминал барана.

— Я всё слышал! — закричал Арчи. — Духу бы моего тут не было, если бы ты не шантажировал меня, грязный пёс!

Шофер автобуса нажал на клаксон.

— Ладно, ребята. Пора ехать!

Квиллер пригласил Эндрю Броуди заехать после парада в коттедж выпить, и начальник полиции ответил:

— Скажем, в четыре часа. Мне надо появиться на барбекю у родственников, в Блэк-Крик.

В четыре часа Квиллер вынес на веранду поднос с напитками; там был также сыр горгонзола и крекеры.

— Как всё прошло? — спросил он, когда гость появился. У того был довольно хмурый вид.

— Из напитков только чай со льдом! Я сыграл им одну мелодию, съел сандвич, и прощайте, родственники!

— Ты приехал туда, куда надо, Энди. У меня случайно нашлась бутылка шотландского виски и отменный сыр.

Броуди был всё ещё в наряде волынщика, он снял только плед и шапочку с перьями. На голове у него красовался берет, сдвинутый на одно ухо, как у французских матросов, синий, с красным помпоном, кокардой и двумя спускающимися на спину лентами.

— Это гленгарри,[11] — проговорил он в ответ на комплимент Квиллера. Потом, постучав по левому виску, добавил: — Знак моего клана.

Они вышли на веранду, где Коко уже восседал на пьедестале, а Юм-Юм фыркала на насекомых по другую сторону сетки. Однако, когда Броуди уселся, она подошла и стала обнюхивать его башмаки, голые колени и замысловатые подвязки. Потом поднялась на задние лапы посмотреть, что собой представляет килт.

— Она в недоумении, — объяснил Квиллер. — Тот ли ты гость, который обычно ходит в длинных брюках и носит блестящую металлическую бляху?

— Где ты взял этот парусник?

— Его сделал Майк Зандер. Он занимается ловлей и продажей рыбы.

— Я знаю Зандеров. Когда я работал шерифом, это был мой район. Это, наверное, Майк-младший. А когда мы встречаемся с Майком-старшим, всякий раз хохочем, вспоминая один случай, произошедший несколько лет назад. Была суббота, и лодки только что вернулись с лова. На причале летняя публика покупала рыбу. Одна надутая старая курица из Центра посмотрела на рыбу — а некоторые рыбины ещё били хвостами — и наглым таким голосом спрашивает: «А вы уверены, что рыба свежая?» Команда хохотала так, что дама в гневе удалилась.

— Рыбаки любят посмеяться, — сказал Квиллер. — Платформа с кормлением цыплят ставила всех схватиться за животы!

— Для парада денёк выдался отличный, но теперь неплохо бы и немного дождя.

— Но согласись, что жара хотя бы отчасти избавила нас от комаров.

— Помню, как в один год городской совет завёз для борьбы с комарами колонию летучих мышей. Так они заодно отпугнули и туристов.

— Ещё один, Энди? — проговорил Квиллер.

— Стаканчик — с удовольствием. Юм-Юм пошла вслед за Квиллером в дом попить воды и уставила на него такой умоляющий взгляд, что он дал ей кусочек горгонзолы. Когда Квиллер вернулся на веранду, Броуди стоял у верха песчаной лесенки.

— Берег в этом году очень изменился, — заметил он. — А что это за обгорелый круг?

— Наверное, какие-то бродяги жгли костёр ещё до моего приезда, — ответил Квиллер. — Хорошо, что не накидали банок из-под пива, это говорит в их пользу.

Броуди бросил на Квиллера быстрый взгляд:

— Я слышал, труп на берегу нашёл ты.

— Ну, если хочешь знать… да.

Квиллер не стал упоминать про участие Коко. Броуди слышал про «смышлёного кота» от детектива из Центра, но в исключительные способности сиамца верил лишь процентов на пятьдесят, и то неохотно. Однако и шеф полиции, и прокурор ценили интерес, проявляемый Квиллером к раскрытию некоторых уголовных дел, и были признательны ему за подсказки. С уважением относились они и к тому, что он настаивал на анонимности. Броуди, со своей стороны, иногда сообщал Квиллеру имеющуюся у полиции информацию, если она могла помочь тому в неофициальных расследованиях. Понемногу у обоих мужчин возникло чувство обоюдного доверия.

Они посидели некоторое время молча, размышляя, без сомнения, об одном и том же. Потом Квиллер спросил:

— Удалось установить, кто был этот турист?

— Конечно. У него оказалось при себе удостоверение личности. Жил в Филадельфии, двадцать пять лет, близких родственников нет, зато есть имя и номер телефона какой-то женщины.

— Убийство или естественная смерть?

— Убийство не исключается… Коронер не может определить причину смерти. Тело отправили на самолёте в лабораторию судебной медицины.

— Странно.

— Страннее, чем ты думаешь. Всё указывает на то, что смерть наступила в полночь прошлой пятницы, через несколько часов после того, как он пришёл в дом Хоули, но… — Броуди замолчал, а потом неуверенно продолжил: — …но признаков разложения нет. Как будто его забальзамировали. Ведь он был мёртв четыре дня.

— Я, пожалуй, не буду тебе больше наливать, Энди.

— Святая правда!

— У кого-нибудь есть какая-то версия?

— Если и есть, все молчат. Бюро штата наложило запрет… Всё это между нами, разумеется.

— Само собой.

— А теперь мне пора ехать. Спасибо за угощение.

Они пошли через коттедж, чтобы Броуди забрал свой гленгарри.

— Мне казалось, я положил его на диван.

Они поискали за подушками на диване и в других местах, куда он мог нечаянно засунуть берет. Потом Квиллер увидел, что Юм-Юм сидит на обеденном столе и у неё виноватый вид.

— Она обожает блестящие предметы, Энди! Это она стащила знак твоего клана! Дай-ка я посмотрю под диваном.

Несколько взмахов кочергой — и на свет появились коричневый носок, жёлтый карандаш и пропавший берет. Квиллер предложил почистить его щёткой.

— Не беспокойся. Я просто несколько раз его встряхну.

Квиллер, провожая гостя до машины, сказал:

— Помнишь два выстрела перед началом парада? Нашли того, кто стрелял?

— Не-а.

— А пытались?

— Не-а. Но подействовало, правда?… Сколько ты собираешься здесь пробыть?

— Около месяца.

— Мы присмотрим за твоим амбаром.

После того как Броуди уехал, Квиллер пришёл к твёрдому решению: Коко не уступит ему железнодорожную буксу, он считает её своим пьедесталом, своим троном, возвышением, на которое имеет полное право. Придётся поставить парусник на каминную полку.

Поздно вечером они втроём сидели в темноте на веранде: Коко разглядывал созвездия в своём личном планетарии, Юм-Юм восхищалась светлячками, Квиллер был погружён в размышления. Замечание Броуди относительно состояния, в котором находилось тело туриста, задело его любопытство. Завтра надо будет съездить в Фишпорт купить что-нибудь из домашней выпечки миссис Хоули, выразить облегчение оттого, что судьба молодого человека теперь известна, и выяснить, что чувствовали она и Магнус при опознании тела.