Лилиан Джексон Браун Кот, который смотрел на звезды

Глава первая

Радиостанция, которая вещала на Мускаунти, расположенный в четырёхстах милях к северу от чего бы то ни было, редко передавала новости, способные потрясти мир. Счёт в играх местных бейсбольных команд, очередное ДТП, пожар в курятнике, тихая кончина кого-нибудь из старожилов наполняли её ежедневные программы. Однако воскресный выпуск новостей в конце июня мог бы обратить на себя внимание слушателей: «По утверждению властей Мускаунти, турист, место проживания которого неизвестно, а личность не установлена, объявлен (предположительно) пропавшим без вести. Молодой мужчина арийского типа старше двадцати лет три дня назад оставил своё снаряжение в частных владениях близ Фишпорта и исчез в неизвестном направлении. Согласно описаниям очевидцев это блондин с голубыми глазами, среднего роста. В последний раз его видели в обрезанных до колен джинсах и белой футболке, с фотоаппаратом на шее. Всех, кто встречал человека с указанными приметами, просим сообщить в департамент шерифа».

Поскольку «указанные приметы» подходили многим молодым мужчинам в Мускаунти, слушатели пропустили новость мимо ушей, но на следующий день о происшествии напечатали в местной газете. Подробный рассказ — за подписью Джил Хендли, редактора «Всякой всячины», — пояснял читателям, что именно произошло.

Магнус Хоули, пожилой рыбак, остановил в воскресенье патрульную машину шерифа и поведал странную историю. Хоули и его жена Дорис живут в домике на колесах, окружённом цветами, на Озерной дороге, возле Гремучего ручья.

«В тот вечер, — сообщил Хоули, — мы с женушкой только что отужинали и сидели у телика, как вдруг стук в дверь. Я пошёл открыть. На пороге стоял молодой парень с большущим рюкзаком, говорит, хотел бы на несколько дней раскинуть палатку у ручья. Объяснил, что намеревается побродить по берегу озера. С виду весь потный и в пылище, но подстрижен прилично, говорит обходительно».

Дорис Хоули незнакомец понравился: «Похож на нашего внука — милая улыбка, очень вежливый. Я спросила, не хочет ли он поискать на берегу агаты, я знаю одно местечко, но он сказал, что его интересуют снимки. Фотоаппарат у него был дорогой, я решила, что он профессионал. Мы разрешили ему разбить палатку возле стола для пикников у подножия холма, только пусть не кидает мусор в ручей и не заводит громкую музыку».

Парень сказал, что его зовут Дэвид. «Сколько в своей жизни знала Дэвидов, все до одного заслуживали доверия», — заявила Дорис.

Она угостила его имбирным печеньем собственной выпечки и налила в кувшин свежей родниковой воды. Её муж сказал, что в ручье можно купаться, но предупредил при этом, что камни на дне скользкие, а течение быстрое. Вскоре они увидели, что молодой человек отправился с фотоаппаратом в сторону озера.

«Но странное дело, — продолжил Хоули, — после этого от него ни слуху ни духу. День спустя я сходил на ручей посмотреть, не ушёл ли он. Кувшин с водой так и остался на столе для пикников. А рюкзак лежал под столом, все ремни застегнуты, шнуры завязаны. Только печенье исчезло. Мы потолковали об этом с Дорис. Я сказал, что, возможно, парень встретил кого-то на берегу и отправился с ним. Сами знаете, ни за что не угадаешь, что в голове у этих ребят. Но жена забеспокоилась, а вдруг он поскользнулся на камнях и утонул, вот я и вызвал патрульную машину».

Помощник шерифа и полицейский осмотрели место привала и не нашли ничего, что помогло бы им установить личность парня. Описание туриста, составленное со слов Хоули, было передано по радио в воскресенье вечером, но к моменту выхода газеты никаких откликов на это сообщение не поступило.

Как только история просочилась в печать, местная мельница сплетен принялась её перемалывать и выдавать бездну самых нелепых предположений, самых невероятных подробностей. Наверняка это похищение, говорили одни, понимающе кивая. Другие подозревали Хоули во лжи. «Не ешьте имбирное печенье!» — острили в кафе и барах.

Вполуха прислушивался к сплетням и Джим Квиллер, который много лет проработал газетчиком в Центре, как в Мускаунти называли мегаполисы, лежащие южнее, а теперь дважды в неделю писал для «Всякой всячины». Он не только взял интервью у Хоули и других рыбаков, но даже провёл какое-то время на воде, среди «тружеников озера» и полутонны скользкой рыбы, и лично убедился в безосновательности досужих вымыслов. Впрочем, чего ещё ожидать от общества, на одном полюсе которого лодочники, а на другом — сухопутные крысы? Исчезновение туриста возбудило в Квиллере профессиональное любопытство. В прошлом криминальный репортёр, он сохранил сыщицкий интерес к раскрытию тайн.

В Пикаксе, главном городе округа (население — три тысячи человек), Квиллер слыл знаменитостью. Его колонку «Из-под пера Квилла» читали девяносто процентов подписчиков — больше, чем ежедневный гороскоп. Где бы Квиллер ни появлялся, он сразу же привлекал к себе внимание: симпатичный мужчина лет пятидесяти, хорошо сложенный, ростом шесть футов два дюйма, с великолепными, немного обвислыми усами, выдававшими меланхолический темперамент. Глаза у Квиллера были грустные и проницательные, но друзья знали, что он человек дружелюбный, остроумный, охотно оказывает услуги и обожает угощать приятелей обедом.

В пользу Квиллера говорило и кое-что другое. Он был филантропом невероятной щедрости. Когда-то, работая журналистом в Центре, Квиллер тянул от получки до получки и даже подумать не мог о том, чтобы скопить какие-то деньги. И вдруг небывалый случай, о каких пишут в романах, сделал его самым богатым человеком в центральной части северо-восточных штатов. Квиллер унаследовал состояние Клингеншоенов, накопленное ещё в те времена, когда округ черпал богатство из недр земных и никто не платил налоги. Что касается первого Клингеншоена, то он занимался довольно сомнительным, но доходным бизнесом.

Для Квиллера сама мысль о свалившемся на него капитале была тяжким бременем, она выматывала его и приводила в замешательство, пока он не догадался наконец создать в Чикаго Фонд Клингеншоенов. Теперь эксперты Фонда К. вкладывали его деньги в различные проекты на благо общества, а сам Квиллер волен был писать, читать, сибаритствовать и заниматься частными расследованиями. Жители Пикакса, независимо от возраста и дохода, любили посудачить о Квиллере, о нём говорили в клубах, супермаркетах, по телефону.

— Славный парень! Не заносчивый. Всегда здоровается. Ни за что не скажешь, что миллиардер.

— Здорово пишет! Его колонка — единственное, что я читаю в газете.

— Ну и усищи у него! Моя жена говорит, что он выглядит потрясающе, особенно когда надевает тёмные очки.

— Интересно, почему он не женится? Говорят, он живёт в амбаре, а вместе с ним — две кошки.

— Пора бы ему обзавестись настоящим домом и собакой, если уж не хочет жены.

Огромные усы Квиллера были своеобразной достопримечательностью Мускаунти: ими восхищались мужчины, их обожали женщины. Как и пышная шевелюра, они уже начали седеть, что придавало физиономии Квиллера скорее добродушный, чем свирепый вид. Но того, что его усы обладали особым свойством, не знал никто. Именно они служили источником предчувствий Квиллера. Столкнувшись с подозрительными обстоятельствами, он ощущал в верхней губе какое-то покалывание, которое заставляло его задавать себе вопросы. Нередко можно было видеть, как он трогает усы, поглаживает их кончиками пальцев, постукивает по губе костяшками пальцев — всё зависело от интенсивности покалывания. Те, кто это видел, считали, что Квиллер попросту нервничает. Понятно, что он никому, даже самым близким друзьям, о покалывании ничего не говорил.

После исчезновения туриста покалывание в верхней губе заставило Квиллера отправиться в Фишпорт, скромную деревушку возле курортного городка Мусвилл, где в полумиле от берега озера у него имелся деревянный коттедж. Этот домик, часть наследства Клингеншоенов, был уже ветхим, но вполне годился для коротких летних наездов. Расположенный всего в тридцати милях от Пикакса, он тем не менее мог считаться уединённым — в силу причин скорее психологического, чем географического свойства. Мусвилл, откуда открывался вид на безбрежные, в сотни миль, озерные просторы под огромным куполом неба, был особым миром. Даже пара сиамских кошек, которые жили у Квиллера, чувствовали уникальность этого места.

Их троих свёл благосклонный случай. Оставшуюся без хозяев кошечку, несчастного симпатичного несмышленыша, Квиллер подобрал в соседнем богатом доме. За милое выражение мордочки и обаяние он назвал её Юм-Юм. Гладкий мускулистый кот сам прибился к нему — как раз тогда, когда Квиллер пытался наладить свою жизнь. Кот носил кличку Као Ко Кун до того, как осиротел. Теперь его звали Коко, он обладал роскошными усами и поразительными умственными способностями. Коко и Квиллер в чём-то были родственными душами — один с кошачьей радарной системой, другой со сверхчувствительными волосками над верхней губой.

На следующий день после того, как газета напечатала историю про туриста, Квиллер отправился в центр города в редакцию «Всякой всячины», чтобы сдать статью для колонки

«Из-под пера Квилла» и сообщить о своём намерении уйти в отпуск. Он написал тысячу слов о Четвёртом июля[1] с точки зрения Бенджамина Франклина. (Как бы тому понравилось барбекю на заднем дворе и выпускницы средней школы в серебристых колготках?) Квиллер обнаружил, что кабинет главного редактора газеты украшен бумажными гирляндами и плакатом, на котором было намалевано:

Джуниору Гудвинтеру было больше тридцати, но поджарая фигура и мальчишеские черты лица придавали ему вид вечного школьника.

— С шестнадцатилетием? — удивился Квиллер. — Тебе ни за что не дашь больше пятнадцати. — Опустившись в кресло, он опёрся правым локтем о левое колено. — Кофе ещё остался?

Джуниор крутанулся на вертящемся кресле и налил гостю полную кружку.

— Квилл, ты читал статью про туриста? Учительница из Содаст-Сити позвонила в редакцию и устроила нам разнос за то, что не отредактировали рассказ рыбака. Мы дословно напечатали всё, что он сказал. У Джил записано на пленке.

— Не обращай внимания, эта учительница — с причудами, — отозвался Квиллер. — Ничего страшного, если монотонность правильного английского разбавили капелькой живого местного говора.

— Согласен с тобой, — сказал Джуниор. — А потом позвонил какой-то тип и пожаловался, что в статье жена Хоули говорит лучше, чем муж. Он назвал это дискриминацией по половому признаку.

— Я видел их обоих! Именно так они, чёрт возьми, и говорят! Как я рад, что не сижу на твоём месте, Джуниор.

— Учительница из Содаст-Сити призывает нас печатать статьи о чистоте речи, вместо того чтобы «тратить столько места на спорт».

— Никто эти статьи читать не будет.

— Получилась бы пустая болтовня, вроде писаний Энн Ландерс…[2] Кстати, что ты делаешь четвёртого?

— Уезжаю на месяц на побережье.

— Кошек берёшь?

— Конечно! Там для них рай! Затянутая сеткой веранда — их седьмое небо! Я отправляюсь туда ради мира и покоя. Они — ради звуков и зрелищ: кричат чайки, пищат птицы-перевозчики, каркают вороны, шуршат бурундуки! И всё движется: птицы, бабочки, кузнечики, трава на берегу, волны в озере…

— Звучит очень привлекательно, — проговорил Джуниор. — А что ты там будешь делать?

— Читать, бездельничать, кататься на велосипеде, бродить по берегу…

— Ты сможешь присылать оттуда рукописи?

— Что?!

— У кого-нибудь там наверняка есть факс, ты сможешь им воспользоваться.

— Ты, кажется, забыл, что я отправляюсь отдыхать. Бог знает сколько времени у меня не было отпуска.

— Но ты ведь понимаешь, что, если в газете не появится твоя колонка, читателей хватит удар… Ты сам хвастался, что можешь писать одной левой, привязав правую за спину.

— Ладно… Скажи спасибо, что сегодня твой день рождения.

— Ты читал заметку Джил о новом ресторане?

— Да, и надеюсь побывать там. И в новом летнем театре тоже.

— Открытие в пятницу, — сказал Джуниор. — Не хочешь ли написать рецензию на спектакль? — Он заметил на лице Квиллера кислую гримасу. — Знаю-знаю, твой отпуск, но ты же писатель, а писатель пишет, как другие люди дышат. Что скажешь, Квилл? Ты способен написать рецензию с завязанными глазами.

— Ладно… Подумаю.

Перед тем как уйти, Квиллер заглянул в кабинет издателя. Они с Арчи Райкером дружили с самого детства и вместе работали в Центре. Оба вполне приспособились к жизни в глубинке, а Арчи даже женился на местной жительнице. Его румяная от природы физиономия лучилась довольством зрелых лет, а слегка выступавшее некогда брюшко ещё больше округлилось. Милдред Райкер вела во «Всякой всячине» кулинарную колонку.

— Вы уже переехали на озеро? — спросил Квиллер.

— Конечно! Теперь много времени уходит на дорогу, но оно того стоит. Какой там бодрящий воздух!

«И пьянящий, — подумал Квиллер, — у всех местных крыша едет, а те, кто приезжает на лето, тоже вскоре съезжают с катушек». Но вслух сказал:

— Я забираю кошек и во второй половине дня перебираюсь туда. Полли уехала на целый месяц.

У Райкера была Милдред, у Квиллера — Полли Дункан. Полли заведовала местной библиотекой, и возможность их брака широко обсуждалась пикакским обществом. Однако оба предпочитали жить по отдельности, тем более что их кошки терпеть друг друга не могли.

— Почему бы тебе не зайти к нам пообедать? Будут Комптоны… Милдред приготовит свои знаменитые свиные отбивные с печёными яблоками.

— В котором часу?

— Около семи… А что ты думаешь про таинственную историю в Фишпорте? До тебя дошли слухи о Хоули?

— Да, но я не считаю нужным их комментировать.

— Лично я думаю, — произнёс Райкер, — что всё это рекламный трюк, к которому прибегла Торговая палата, чтобы заманить в наши края побольше туристов.

Квиллер не мог уехать из делового центра, не заглянув в букинистический магазин. Он собирал старые книги, подобно тому как люди его достатка собирают картины. В настоящее время Квиллера интересовал Марк Твен. После яркого солнца в темноте лавки почти ничего не было видно. На столе что-то шевелилось; это Уинстон, дымчатый пушистый кот, водил хвостом по биографиям. Из задней комнаты доносились какие-то звуки и запах жарящегося бекона: Эддингтон Смит готовил себе ланч.

Звякнул колокольчик над дверью, и седой книготорговец торопливо вышел навстречу покупателю.

— Мистер К.! Я отыскал для вас ещё три книги, все в приличных переплётах: «Янки при дворе короля Артура», «Рассказ лошади» и «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса». Отец рассказывал мне, что Марк Твен когда-то выступал здесь с докладом и его книги были у нас популярны. На каждой распродаже имущества выплывают две-три.

— Отлично, Эд, присматривайте то, что мне нужно. Я уезжаю на несколько недель в отпуск.

— У вас есть что читать? Я знаю, вам нравится Томас Харди, а я как раз нашёл «Вдали от безумной толпы» в кожаном переплёте. Отец часто употреблял это выражение, я и не подозревал, что оно заимствовано у Томаса Харди.

— Или у Томаса Грея[3], - поправил старика Квиллер. — Первым его употребил Грей — в «Элегии, написанной на сельском кладбище».

— Не знал, — проговорил Эддингтон, который всегда был рад узнать что-нибудь новое. — Я расскажу об этом сегодня отцу, когда буду с ним беседовать. — Поймав вопросительный взгляд Квиллера, он добавил: — Я беседую с ним каждый вечер, рассказываю всё, что случилось за день.

— Когда умер ваш отец? — спросил Квиллер.

— В следующем месяце исполняется четырнадцать лет. Мирно скончался во сне… Мы вместе занимались книготорговлей почти сорок лет.

— Вам повезло.

Квиллер своего отца не знал.

Он купил томик Томаса Харди и ещё несколько книг и уже покидал магазин, когда букинист окликнул его:

— Где вы собираетесь отдыхать, мистер К.?

— В Мусвилле.

— Славное место. Увидите там летающие тарелки.

Квиллера от подобного предположения передернуло, но он ответил вежливым «возможно». И он, и Арчи Райкер, два профессиональных скептика, издевались над слухами о НЛО в Мусвилле. Торговая палата, напротив, поощряла их в надежде, что какой-нибудь невероятный случай сделает Мусвилл «северным Розуэллом»[4]. Туристы приходили в возбуждение от перспективы увидеть инопланетян. Дружелюбно настроенные местные жители называли их пришельцами, а прочие возлагали на них вину за плохую погоду и появление клещей. К своему ужасу, Квиллер обнаружил, что многие верят в инопланетное происхождение НЛО — и среди них жена Райкера, школьный инспектор и умудрённая, несмотря на юный возраст, наследница из Чикаго. Впрочем, возможно, они были не совсем искренни и просто поддерживали местную традицию, подобно тому как взрослые делают вид, будто верят в Деда Мороза.

Последнюю остановку Квиллер сделал в дизайнерской студии Аманды, где встретил только что вернувшуюся из отпуска Фрэн Броуди, помощницу хозяйки. Фрэн была одной из самых привлекательных и талантливых молодых женщин Пикакса, а теперь к этому добавился заграничный шик.

— Нет смысла спрашивать, хорошо ли ты провела время, — приветствовал её Квиллер. — Радость так и струится из твоих глаз.

— Это было сказочно! — воскликнула Фрэн, встряхнув волосами цвета спелой ржи. — Ты бывал когда-нибудь в Италии?

— Только в качестве иностранного корреспондента.

— Ты просто обязан съездить туда в отпуск и взять с собой Полли! Города! Пейзажи! Искусство! Пища! Люди! — Она закатила глаза. Можно было догадаться, что, говоря о людях, Фрэн многое опускает. — Садись, Квилл, нам нужно кое-что обсудить.

Фрэн уже закончила работу над небольшим заказом Квиллера и занималась отделкой заново пикакского отеля, но самой большой её страстью был Театральный клуб. Это она придумала устроить в сарае возле Мусвилла летний театр. Он должен был открыть сезон комедией «Визит на маленькую планету».

— Ты будешь писать рецензию на нашу премьеру, Квилл?

— Боюсь, что да.

— Впервые в истории клуба на премьере будут рецензенты из соседних округов — из «Локмастерского вестника» и «Почтового рожка Биксби»! Ты знаешь пьесу?

— Только то, что её написал Гор Видал[5] и что когда-то она шла на Бродвее.

— Очень забавный сюжет, — сказала Фрэн. — Летающая тарелка приземляется возле дома одного телевизионного комментатора, и пришелец из космоса вмешивается в жизнь людей, устраивая им хорошенькую встряску.

— Кто играет пришельца? Кого из маленьких зелёных актёров вы выбрали на его роль?

— В том-то и заключается весь фокус, Квилл! Мы нарочно подобрали на роль землян актёров не выше пяти футов девяти дюймов, чтобы появление пришельца всех потрясло. Его рост — шесть футов восемь дюймов!

— Дерек Каттлбринк!

— Разве не здорово? Ларри играет комментатора, Скотт Гиппел — властолюбивого генерала… Оставить вам в кассе два билета на пятницу?

— Хватит одного, — ответил Квиллер. — Полли с сестрой отдыхает в Онтарио. Они смотрят Шекспира в Стратфорде и пьесы Шоу в Ниагаре-на-Озере.[6]

— Как я ей завидую! — вскричала Фрэн.

— Кто бы говорил! Ты только что видела Папу Римского в Риме, статую Давида во Флоренции и мужественных гондольеров в Венеции…

Она бросила на собеседника характерный взгляд — весёлый и укоризненный одновременно.

— Где вы нашли сарай для театра? — спросил Квиллер.

— Эвери Боттс разрешил нам пользоваться его молочным сараем в течение девяти уикэндов. Каждая пьеса будет идти три уик-энда.

— Понятно, — задумчиво протянул Квиллер. — А что по уик-эндам будут делать коровы?

— Ты серьёзно, Квилл? Эвери давным-давно бросил заниматься молочным хозяйством — ещё когда штат построил тюрьму. За его кусок земли заплатили кучу денег, и он переключился на выращивание кур. Ты наверняка видел его ферму на Озерной дороге к западу от Пикакс-роуд, большой белый дом со множеством белых пристроек. На лужайке щит с надписью:

По этому поводу Эвери рассказывает забавную историю. Хочешь послушать?

— Она приличная?

— Так вот, как-то летом, — начала Фрэн, — один городской пижон с крашеной блондинкой въехали во двор фермы в машине с откидным верхом. Этот тип закричал, что ему нужна дюжина жарех. Эвери ответил, что у него всего три штуки, но через пару часов он приготовит остальные девять. Пижон с ходу развернулся и заорал: «Продавайте ваши три яйца кому-нибудь другому!» И погнал машину так, что она тут же исчезла в клубах пыли. Когда Эвери рассказывает эту историю, он хохочет до колик.

— Не понял, — признался Квиллер. — Я ведь тоже городской пижон.

— Жареха, Квилл, это жареный цыплёнок — цыплёнок, а не жареное яйцо!

— Хм-м… каждый день узнаёшь что-нибудь новое.

— Мы хотим назвать наш театр «Летняя сцена Клуба жарех»… Но я что-то разболталась, — спохватилась Фрэн. — Что у тебя нового?

— Только то, что мы с кошками едем на месяц на побережье.

— Ты видел свой гостевой домик?

— Ещё нет. Надеюсь, ты не сделала его ни слишком удобным, ни слишком привлекательным. Я бы не хотел оказаться хозяином мотеля.

— Не беспокойся. Я выкрасила его в отвратительный жёлтый цвет и набила комковатыми матрасами, бумажными полотенцами и фотографиями тонущих матросов.

— Прекрасно! — произнёс Квиллер. — Увидимся в пятницу вечером. Ни пуха ни пера!

На обратном пути к своему амбару, где он должен был забрать сиамцев, чтобы отправиться в Мусвилл, Квиллер обдумывал, что ему нужно уложить в машину. Для себя в первую очередь — электрическую кофеварку. Кроме того, футболки, шорты и сандалии, плюс пачку писчей бумага и несколько книг. Вряд ли стоит брать «лежачий» велосипед — чудо современной техники, которое общественность города подарила ему в знак особой признательности. Велосипедист откидывался в ковшеобразном сиденье и, задрав ноги вверх, крутил педали. Нечего и говорить, что новинка произвела в Пикаксе небывалую сенсацию, поэтому Квиллер не рисковал выезжать на ней на шоссе, он поставил велосипед в гостиной, чтобы иметь под рукой предмет для беседы и обозрения. Он решил оставить диковинку на месте, благо в сарае возле коттеджа хранился обычный дорожный велосипед.

Собрать в дорогу кошачьи пожитки и припасы было гораздо сложнее. Тут вам и голубая подушка с холодильника; и латка, служившая сиамцам туалетом; несколько пакетов с любимой подстилкой, приятной для кошачьих лап; щетки для расчесывания; миски для еды и питья; месячный запас «кабибблз», хрустящей пищи, приготовленной соседкой; банки с любимыми консервами — лососем, крабами, устрицами и копчёной индюшатиной.

Сейчас как раз настало время полуденного приёма пищи, и сиамцы наверняка ждали его, нетерпеливо переступая длинными тонкими лапами, красноречиво размахивая хвостами, закатывая глаза — голубые озерца на коричневых масках. Когда Квиллер открыл дверь, обе кошки спали на диване — клубок палевого меха, коричневых лап и хвостов; головы они засунули друг другу под брюхо, так что видны были только три уха.

— Угощение! — произнёс Квиллер театральным шёпотом.

Обе головы тут же поднялись.

«Йау!» — прозвучал требовательный ответ Коко.

«Н-нау!» — пронзительно вскрикнула Юм-Юм.

Когда багаж был собран и погружён в автомобиль, а Юм-Юм после долгой погони поймана и упрятана в кошачью переноску, Квиллер обнаружил, что Коко устроился на сиденье нового велосипеда и загадочно на него смотрит.

«Ладно, — подумал Квиллер, — так и быть, возьму велосипед. Буду ездить там по заброшенным просёлочным дорогам».