"Кот, который пел для птиц" - читать интересную книгу автора (Браун Лилиан Джексон)

Глава четвертая

Перед тем как отправиться на церемонию открытия в Центр искусств, четверо друзей собрались в амбаре Квиллера за поздним завтраком. С Арчи Райкером хозяина объединяло не только общее журналистское прошлое (они вместе работали на юге). Эти двое ходили в один детский садик, а потом и школу. Когда зародилась идея создать «Всякую всячину», Райкер переехал на север, чтобы осуществить давнюю мечту — стать издателем и главным редактором газеты в маленьком городке. И теперь он радовался не только перемене в своей карьере, но и удачной женитьбе на местной жительнице, занимавшей не последнее положение в обществе.

Милдред Хенстейбл Райкер тридцать лет преподавала изобразительное искусство и домоводство в школах Мускаунти, прежде чем взялась вести кулинарный раздел во «Всякой всячине». Она была доброй и отзывчивой, прекрасно стряпала и являла собой образец приятной полноты. У Райкера уже образовалось брюшко, и его румяная физиономия лучилась довольством — ему пришлась по душе провинциальная жизнь. Четвёртой в компании, собравшейся у Квиллера, была Полли.

Сначала они посидели в павильоне, чьи прозрачные стены рождали приятную иллюзию, будто ты затерялся в лесу. Четвёрка друзей расположилась полукругом, так чтобы прямо перед ними был птичий сад. Сиамцы сидели у их ног, наблюдая за воронами, воркующими голубями и сойками.

Подали «Кровавую Мэри» — с водкой и без оной, — и Арчи произнёс тост:

— Да будет нерушима крыша этого дома… и наша дружба! — Затем он со всей серьёзностью спросил Квиллера: — Когда ты собираешься подстричь газон?

— Ты шутишь?! Я не хочу ни видеть, ни слышать газонокосилок в моих владениях! Вон там, на открытом пространстве за птичьим садом, Кевин Дун создаёт луг из диких цветов и разнотравья. Он изучал ландшафтную архитектуру.

— Что такое разнотравье?

— По правде говоря, я и сам не знаю. Какие-то растения. Не очень-то я в них разбираюсь, зато верю в Кевина.

Милдред сказала:

— Он очень хороший специалист. Консультировал по поводу ландшафта застройщика Индейской Деревни. Если бы не Кевин, весь комплекс выглядел бы как поле для игры в гольф.

— Что я слышу, Квилл? Неужели ты, выросший на тротуарах Чикаго, сделался страстным любителем дикой природы? — удивился Арчи.

— Почему бы нет, если мне не надо ничего поливать, удобрять, пропалывать, опрыскивать и подрезать?

Неожиданно их беседу прервали: ворона погналась за белкой. Пернатый хищник угрожающе хлопал крыльями, а зверушка удирала со всех ног.

— Маленькие птички выбрасывают зерна из кормушки, — пояснил Квиллер, — а большие подбирают их с земли, и тут белка попыталась примазаться. Политика и экономика птичьего сада слишком сложны для меня. Давайте поговорим о чем-нибудь простом, например о журналистике, о газетах.

— О'кей, — согласился Арчи. — Ты видел объявление о конкурсе для взрослых на знание орфографии, который объявлен в рамках борьбы за грамотность? Мы проводим подписку, и я счастлив сообщить, что деловое сообщество оказывает большую помощь.

— Чья это идея?

— Это предложила Хикси. Правда, подобные кампании уже проходили в городах Центра — насколько я понял, весьма успешно.

«Ну вот, снова начинается!» — подумал Квиллер.

Хикси Райс, редактор отдела рекламы, постоянно загоралась блестящими идеями, которые неизменно кончались катастрофой — правда, не по её вине. Последним её провалом был Ледовый фестиваль Мускаунти, растаявший и преданный забвению в феврале. Неудачи никогда не обескураживали Хикси, и вскоре у неё появлялась новая идея.

— Мы здорово оплошали с этим Ледовым фестивалем, но уж конкурс на знание орфографии среди взрослых — дело надёжное. Коммерческие фирмы и разные организации заплатят за то, чтобы войти в команду и состязаться за приз, а публика будет покупать входные билеты, чтобы поболеть за своих любимых грамотеев. Зрители развлекутся, а спонсоры получат хорошую рекламу. Я не могу себе представить, что тут может не получиться… Ты как будто сомневаешься, Квилл?

— Вовсе нет! Я обеими руками за ликвидацию неграмотности. Чем больше людей научатся читать, тем больше станут тиражи нашей газеты, тем больше рекламы у нас разместят и тем больше читательских писем я получу.

— О, Квилл! Ты же не такой циник — ты просто шутишь! — запротестовала Полли.

— Недавно я был в шоке, когда узнал, что один известный пикакский бизнесмен не умеет ни читать, ни писать, — поделился Квиллер. — Он идет на всё, чтобы скрыть этот факт.

— Кто? Кто? — загалдели все.

— Эта информация не подлежит разглашению. Прозвучал зуммер, и обе женщины вскочили с места.

— Пора заняться пиццей, — заявила Полли. — Мы позвоним в колокольчик, когда всё будет готово. — И они удалились в амбар, смеясь и щебеча.

Мужчины сидели, откинувшись на спинки кресел, взирали на лес, и душу их наполнял покой. Ни один из них не произнёс ни слова. Они так давно дружили, что молчание их не тяготило.

Наконец Арчи спросил:

— Когда мы отправимся в Центр на матч?

— И я думал о том же! Нужно заглянуть в расписание.

— Как ты думаешь, девочки захотят поехать с нами?

— В прошлом году они получили большое удовольствие от поездки — точнее, от хождения по магазинам и от шоу в субботу вечером, — припомнил Квиллер. — Нужно позондировать почву на сей предмет.

— Я заметил новую книжку о бейсболе на твоём кофейном столике. Только не говори мне, что ты не устоял и купил книгу, которой меньше пятидесяти лет!

— Я её не покупал. Полли принесла её из библиотеки. Моя репутация остаётся незапятнанной… Правда, я разжился в пыльной лавке Эддингтона тремя интересными книгами о Второй мировой войне: «Тихоокеанская война», «Огонь над Лондоном» и «Последние сто дней». Они поступили из поместья на Перпл-Пойнт.

В этот момент их внимание привлёк Коко, который выгнул спину и задрал хвост. Затем он вытянул передние лапы, после чего — одну заднюю. И наконец, взглянув в лицо мужчинам, произнёс: «Йау!» — с такой силой и звучностью, что по лесу прокатилось эхо.

— Что с ним такое? — осведомился Арчи.

— Он знает, что сейчас позвонят, призывая к столу.

Через несколько секунд зазвенел колокольчик.

— Ну, что я тебе говорил? — В голосе Квиллера прозвучала горделивая нотка.

— Никогда не видел ничего подобного!

Коко уже стоял над брезентовой переноской. Квиллер помог сиамцам забраться в неё, и, когда те свернулись на дне сумки, все четверо возвратились в амбар.

Призвавший их колокольчик, медный, с ручкой в виде свернувшейся змеи, стоял на приставном столике в холле.

— Голландское барокко, — отметил Арчи, который многое узнал об антиквариате от первой жены, в Центре. — Где ты это раздобыл?

— В студии Аманды. Она сказала, что он из Стокгольма.

— Вполне возможно. Когда-то между Голландией и Швецией шла оживленная торговля по морю… А вот этот столик эпохи Якова Первого — это что-то новенькое! Откуда он? — Арчи рассматривал маленький овальный столик на пяти крепких точёных ножках.

— «Эксбридж и Кобб», — ответил Квиллер. — Из персональной коллекции Айрис Кобб.

— Это столик из английской таверны, восемнадцатый век, — определил Арчи. — Столешница потертая: её два столетия скребли старательные барменши. А ножки повреждены оттого, что стол тягали туда-обратно по влажному каменному полу.

— А как насчёт тихой музыки на заднем плане? — предположил Квиллер.

— Я же серьёзно! Это подлинная вещь! Можешь оставить этот столик мне после своей смерти.

— А с чего ты взял, что переживёшь меня, негодяй ты этакий?

— Потому что Милдред заставляет его есть салат, — вставила Полли.

Ланч был сервирован в столовой, которой редко пользовались: гостей обычно приглашали пообедать где-нибудь вне дома. Сначала был подан фруктовый суп из груш и малины. Затем последовала пицца с грибами и салат из спаржи и жёлтых перцев. Если бы позднее Квиллер не обнаружил в мусорном контейнере две маленькие жёлтые картонки, ему бы и в голову не пришло, что для пиццы использовали яйца без холестерина. «А мог бы и догадаться», — подумал он.

Когда они пили кофе в гостиной, Милдред сказала:

— Сегодня великий день для любителей искусства в Мускаунти. — Она входила в число основателей Совета по искусству и была теперь председателем нового Центра искусств.

— Они живут дружно? — спросил Квиллер. — Или случаются конфликты?

— Сугубо между нами, — призналась она, — есть определённые проблемы. Я полагаю, что мы — микрокосм всего общества, и у нас не обходится без зависти, снобизма и соперничества — в нормальных пределах. Но внешне всё выглядит пристойно. Среди самих художников имеются расхождения в стилевых предпочтениях и вкусах. Большинство из них занимается предметно-изобразительным искусством, и абстракционисты не хотят, чтобы на выставке их работы висели рядом с изображениями бабочек и шахт.

— Сколько среди вас художников?

— Около двадцати процентов. Тридцать процентов я бы назвала истинными ценителями искусства. Таким образом, остаётся пятьдесят процентов, которые примкнули к нам, поскольку наша деятельность не облагается налогом, или ещё по какой-нибудь там причине.

— В библиотеке прошёл слух, — вставила Полли, — что сегодня у вас будут экспонироваться картины, на которых изображена обнажённая натура.

Милдред закатила глаза и ответила раздражённо:

— Мы никогда не включаем такого рода полотна в публичные экспозиции, потому что некоторые люди восстают против «голых тел», как они это называют. Мы демонстрируем подобные работы только на приёмах для членов.

— Это объясняет, почему вступили те пятьдесят процентов, — сухо произнёс Арчи.

Жена метнула в него косой взгляд и продолжила:

— Некоторые из наших художников делают прекрасные этюды с обнаженной натуры, а та, которая называет себя просто Дафна, завоевала несколько премий. Она будет вести занятия, обучая, как рисовать фигуры — с живых натурщиков, разумеется. Она великолепно знает анатомию кошек, собак, лошадей, а также людей.

Арчи взглянул на часы:

— Давайте-ка отправимся на презентацию, пока там не выпили весь пунш. Полагаю, в него не добавили спиртного.

— Ты правильно полагаешь, — подтвердила Милдред.

Две пары прогулочным шагом направились по дорожке к Центру искусств. Ещё не выйдя из леса, они услышали оживленный гул: шум автомобилей, взволнованные голоса взрослых, крики детей. Квиллер бросил взгляд через дорогу: не сидит ли Мод Коггин на своём крылечке, раскачиваясь и сердито хмурясь на нарушителей её спокойствия? Но там никого не было. Собаки и цыплята, несомненно, были заперты, чтобы им не причинили вреда.

Мостовую вокруг нового здания сплошь исчертили грязные шины грузовиков, и доброволец на крыльце парадного входа призывал посетителей как следует вытирать ноги или снимать обувь.

— Не видишь ли ты пару мокасин из крокодиловой кожи моего размера? — спросил жену Арчи.

В вестибюле разыгрывались в лотерею две работы, подаренные местными художниками: акварель Даффа Кэмпбелла «Копёр шахты "Бакшот" при лунном свете» и инталия[5] В. С. Уикофф «Белизна белого». Последняя представляла собой большой квадрат из плотной белой бумаги, на поверхности которого была выдавлена трёхмерная снежинка. Это произведение, под стеклом, в хромированной рамке, выглядело очень эффектно, по общему мнению. Однако все ставили только на акварель. Квиллер купил пять лотерейных билетиков на инталию, сочувствуя художнику, которым пренебрегли, кем бы ни был он или она.

— А ты не боишься выиграть? — шёпотом поддел его Арчи.

В целях соблюдения анонимности Квиллер подписал корешки квитанций вымышленным именем и дал тот свой номер, что не числился в телефонных книгах.

Менеджер Беверли Форфар, выглядевшая стильно в костюме с короткой юбкой и на высоких каблуках, всё время была на виду — встречала гостей, направляла автомобили и оберегала белый виниловый пол от грязи. Она одаривала обворожительной улыбкой важных посетителей, а с остальными общалась строго по-деловому.

В галереях больше болтали, нежели рассматривали произведения искусства: «Кто-то прекрасно потрудился над освещением… Как ты думаешь, что они добавили в пунш?… Моя кузина купила уже четвёртый копёр шахты… Как вам нравится причёска менеджера?…»

Гости были одеты так, будто только что вернулись из церкви или с пешеходной прогулки. Тут были городские «шишки», студенты, старики с палочками, семьи с маленькими детьми, а также несколько незнакомцев — все гадали, кто бы это мог быть. Дилеры, высматривающие новые таланты? Шпионы из Центра искусств Локмастера, вынюхивающие идеи, которые можно украсть? Тайные агенты, проверяющие, нет ли на выставке произведений искусства или фотографий, которые оскорбляют общественную мораль?

Компания Квиллера рассеялась: Арчи отправился обследовать стол с угощением, Милдред устроила совещание с менеджером, а Полли встретилась с Иолом Скамблом. Было очевидно, что между художником и библиотекарем сразу же установилось взаимопонимание, и, оставив их наедине, Квиллер отправился навестить Джаспера.

Студия Девочки с Бабочками была забита народом, и все обращались к попугаю с дурацкими репликами, покатываясь со смеху от его ответов: А ну-ка, крошка, пощекочи меня!.. Кто-нибудь хочет улечься в постельку?… Я хор-ро-оший мальчик! Он подпрыгивал на своём насесте, взъерошивая перья.

Сама художница стояла в дальнем углу, у окошка, и совершенно не замечала, что творится в комнате. Она беседовала с красивым молодым человеком, чьи непокорные рыжие вихры отливали красной медью. Карие глаза девушки, так красившие её, влюблённо смотрели на него. Завидев Квиллера, она подтащила к нему своего собеседника, чтобы тот познакомился с «мистером К.».

— Это мой бойфренд, Джейк Уэстрап, — представила она. — Это он подарил мне Джаспера.

— Да. Я всегда хотел завести попугая, — объяснил молодой человек, — но когда принёс Джаспера домой, оказалось, что у парня, с которым мы вместе снимаем жилье, аллергия на перья. А мой босс не позволяет взять птицу на работу, потому что мы имеем дело с едой и это против правил… Ну а сейчас мне пора на работу. Рад был с вами познакомиться, мистер К. Пока, Обезьянка. До вечера. — Он ущипнул её за подбородок.

Квиллер, который ни разу в жизни не ущипнул женщину за подбородок, был оскорблён нахальством этого человека, но Девочка с Бабочками, казалось, не имела ничего против. Он сказал:

— Кажется, я не знаю вашего имени.

— Феба. Феба Слоун. У моего отца аптека в центре города.

— Да, конечно. Я очень хорошо знаю аптеку Слоуна. Феба — красивое имя. Оно восходит к греческому «лучезарная».

— Моему бойфренду оно не нравится, — произнесла она извиняющимся тоном. — Он называет меня…

Не успела она докончить фразу, как в студию влетела Беверли Форфар.

— Вам придётся набросить одеяло на клетку, Феба! Слишком уж он расшумелся!

Большая мама, иди к бэби! — заорал Джаспер.

Квиллер незаметно выскользнул из студии и пошёл взглянуть на демонстрацию коллажей. Женщина, которой предстояло в будущем вести занятия по коллажу, сейчас создавала автопортрет из кусочков разорванной газеты. На полочках вдоль стен студии были выставлены пейзажи, сделанные из лоскутков, обрывков обоев, театральных билетов, ярлыков от одежды и компьютерных распечаток.

— Вам не нужно уметь рисовать карандашом или писать красками, — поясняла она. — Ваши краски — это кусочки или обрывки чего-то. Этот процесс заставляет вас немного подумать.

Квиллер перешёл в другой зал. Каллиграф, собиравшийся в дальнейшем обучать класс «красивому письму», с помощью специальных ручек выводил буквы модифицированного древнеанглийского шрифта. Он говорил:

— Практика переписывания зародилась в Древнем Риме и стала искусством в Средние века. Записывайтесь в мой класс, люди, и утрите нос компьютерам!

Он принимал заказы — по доллару за слово — на любое высказывание, которое можно заключить в рамку: это был его дар Центру искусств. Квиллер заказал фразу из Шекспира, на три доллара: «Слова, слова, слова!» Она великолепно смотрелась на древнеанглийском.

В студии, где экспонировались рисунки углем, изображавшие животных, он столкнулся с Милдред. Несколькими плавными линиями художница передавала безмятежность упитанной кошки, настороженность охотничьей собаки, силу и грацию скачущей лошади.

— Взгляни на эти чудесные рисунки, Квилл, — посоветовала Милдред. — Дафна собирается вести занятия по рисованию с натуры. Изобразить человеческое тело — это одна из самых трудных задач в искусстве.

В открытой коробке лежали рисунки без рамки, большие и маленькие. Мужские и женские фигуры были нарисованы откровенно и элегантно — изогнувшиеся, склонившиеся, расслабившиеся, потягивающиеся, бегущие, прыгающие.

Квиллер сделал художнице комплимент:

— Вы говорите так много столь немногими линиями! В чём тут секрет?

— В знании анатомии, — ответила Дафна. — Нужно знать, как устроено тело, как функционируют кости и мускулы. Нужно использовать скорее свой мозг, нежели глаз. Вот чему я учу.

Арчи всё наскучило. Искусство не входило в сферу его интересов. Сделав знак дамам, они с Квиллером вышли на крыльцо, чтобы подождать там.

— Ну как, присмотрел себе что-нибудь? — спросил Арчи.

— Тотем высотой примерно в два фута. Я люблю резьбу по дереву. Он будет хорошо смотреться на столике у меня в холле.

— И его удобно иметь под рукой на случай, если придётся защищаться.

— Я попросил их повесить на тотем табличку «Продано». Они не хотели отдавать его, пока не закроется выставка.

— Что ты думаешь о Беверли Форфар? — спросил Арчи. — Я не верю этому имени.

— Или этим волосам! Выглядят как шлем из лакированной кожи.

— Она крупная женщина с большим бюстом.

— Но с хорошими ножками. Изящные лодыжки, — заметил Квиллер.

— Когда женщина на высоких каблуках, её лодыжки кажутся изящнее. У Фрэн Броуди тоже недурные лодыжки.

— По шкале от одного до десяти баллов я бы поставил Фрэн десять, а миссис Форфар — семь.

— Что случилось с Фрэн? — спросил Арчи. — В последнее время её не видно на заседаниях Торговой палаты.

— Она в отпуске. А до того ездила в Чикаго заказывать новую мебель для отеля.

— Надеюсь, не что-нибудь аляповатое.

— Она сказала мне, что это будет Густав Стикли — уж не знаю, что она имела в виду, — ответил Квиллер. — Но ты можешь быть спокоен за Фрэн: всё, что она делает, — это первый класс.

— А вот и девочки.

Когда они вчетвером возвращались в амбар, Квиллер расспросил Милдред об инциденте с попугаем Джаспером.

— Он немножко похулиганил, потому что толпа его дразнила, — объяснила она. — При обычных обстоятельствах всё бы сошло нормально, нет причин, по которым он не мог бы оставаться в студии Фебы, пока она не найдёт квартиры. Но Беверли его не любит, вот в чём дело. Она вообще дергается от многих вещей.

— Где ты её отыскала? Каким образом она получила это место?

— Она местная жительница. Подростком занималась у меня в классе искусства. Потом уехала в Центр, вышла замуж, работала в картинных галереях, а после развода вернулась в Пикакс.

— Видишь ли, я расспрашиваю тебя не без причины, Милдред. Если это не расстроит Беверли, я бы хотел познакомить Коко с Джаспером — разумеется, кот будет на поводке.

— Почему бы и нет? Мы должны дать тебе ключ и позволить осмотреть здание, после того как ты заберёшь свою почту. То есть, конечно, если ты не имеешь ничего против.

Квиллер согласился, и она дала ему ключ, сняв со своей связки.

— У Джаспера определённо была дурная компания, — посетовала Полли. — На одном из заседаний нашего птичьего клуба присутствовал амазонский попугай, и он был истинным джентльменом. В его словарь входило почти сто слов. Услышав звон колокольчика, он сказал своей хозяйке, чтобы та подошла к телефону. Она разводила попугаев. Он называл её «любимая» и целовал в ушко. Он даже умел петь «Боже, благослови Америку».

— Пожалуй, я останусь верен кошкам… А как угощение, Арчи? — спросил Квиллер. — Я так и не добрался до стола.

— Поскольку моя жена возглавляет комитет, то не сомневайся: угощение было отменным! Какие-то неопрятные личности запихивали печенье в рот и в карманы. А я гадал, художники это или меценаты.

Затем Квиллер поинтересовался рисунками Девочки с Бабочками. Искусство это или дешевые поделки на продажу?

Ему ответила Милдред:

— Ты можешь называть их декоративным искусством. В них нет оригинальных идей, но это ручная работа, и они определённо пользуются популярностью.

— А как насчёт парня, который рисует копры шахт? — осведомился Арчи. — Он запрашивает хорошую цену, но ведь такую картинку можно очень быстро намалевать: там нет деталей.

— Они импрессионистичны, — пояснила ему жена. — Ты не можешь сосчитать доски и гвозди, но чувствуешь освещение, погоду и настроение. Акварель жидкая, и нужно работать быстро, для этого требуются уверенность и мастерство.

— Если бы я смог стать одним из когда-либо живших художников, я бы выбрал Уинслоу Хомера,[6] — заметил Квиллер.

— А я бы стала Мэри Кэссетт[7], - заявила Полли.

Милдред кивнула:

— В её работах были простота и очарование.

— Я тоже должен сделать выбор? — спросил Арчи. — Я бы стал Чарльзом Шульцем[8].

Райкеры повезли Полли домой, поскольку все трое жили в Индейской Деревне. Квиллер попросил её:

— Позвони мне, когда будет время. Я хочу узнать, как ты договорилась с Полом Скамблом.

— Непременно! — пообещала Полли. Она вся как-то особенно светилась.