"Измененное состояние. История экстази и рейв-культуры" - читать интересную книгу автора (Коллин Мэттью, Годфри Джон)

Глава 4. ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК

Восточный Лондон: унылое серое пространство, раскинувшееся за Сити вдоль линий метро Central Line и District Line, разделенное пополам трассой А102 (М) и охватывающее многие мили бетонных строений и плохо освещенных улиц. Через этот район всегда проплывали большие деньги: начиная с тех пор, когда в 19-м столетии здесь располагался колониальный порт Лондона, и заканчивая сегодняшним благоустройством Докленда, но в руки местных жителей эти деньги никогда не попадали. Имущественный бум 80-х обошел Ист-Энд стороной, а безработных здесь вдвое больше, чем в любом другом районе столицы. Во время Второй мировой войны восточный Лондон сильно пострадал от бомбардировок нацистов, и на месте трущоб были построены высотные башни и здания в несколько этажей — однако и эти жилища вскоре пришли в упадок: бедность и наплевательское отношение нескольких поколений местных жителей сыграли свою разрушительную роль. Ист-Энд всегда был самым страшным районом Лондона — опасным, доведенным до отчаяния бедностью и таящим в себе угрозу.

Все это делало восточную часть Лондона прекрасной почвой для буйного расцвета эйсид-хауса. Сотни заброшенных зданий, сплоченные друг с другом местные жители, хорошо организованные преступные сообщества, и плюс к этому — молодое поколение, чьи надежды и чаяния взбудоражило, но так и не реализовало «экономическое чудо» Тэтчер. А главное — в районе было сильно развито чувство родовой верности местным футбольным клубам — «Миллуолу» на юге, «Вест-Хэм Юнайтед» на востоке и «Арсеналу» и «Тоттенхэму» на севере. «Люди, не испытавшие на собственной шкуре страсти к футболу, никогда не поймут, что движет хулиганом. Но если бы кто-нибудь из тех, кто обвиняет болельщиков, устраивающих драки во время матчей, хоть раз испытал подобное чувство, возможно, он начал бы относиться к этому по-другому, — писал Колин Уорд в своей книге «Steaming In», рассказе очевидца времен «до эйсид-хауса» о футбольных болельщиках середины 80-х. — Говорят, мозг может создать свой собственный наркотик, посильнее любого другого наркотического средства, даже самого мощного. Если бы вещество, вырабатываемое в футбольном хулигане и вызывающее в нем это чувство, можно было продавать, его бы назвали таблеткой экстаза, экстази».

Термин «футбольное хулиганство» вошел в широкое употребление в середине 60-х, но только в начале 80-х футбольных головорезов начали воспринимать всерьез: это были хорошо организованные, возглавляемые талантливыми главарями группировки воинствующих мужчин, все они носили повседневную одежду производства известных фирм и умело обводили вокруг пальца полицию. Самой известной из группировок была команда фанатов «Вест-Хэм Юнайтед» под названием Inter City Firm, которая устраивала побоища по всей стране, оставляя своим жертвам «визитки», оповещающие: «Поздравляем, вы только что познакомились с ICF».

В 1985 году отделение общественного порядка Скотленд-Ярда под давлением впавшей в истерику прессы провело секретные операции в ведущих «фирмах» страны: среди прочих это коснулось болеющих за «Челси» Headhunters, поклонников «Миллуола» Bushwhackers и ICF. Полицейские под вымышленными именами внедрялись в группировки и вели жизнь хулиганов (причем некоторые так увлекались, что даже были арестованы за драки с коллегами-полицейскими), внимательно наблюдая за происходящим. В 1986 и 1987 годах в домах подозреваемых хулиганов были проведены облавы, конфискованное оружие представлено фотокорреспондентам, а арестованные обвинены в искусном ведении тактики насилия.

Основным обвинением арестованных становилась подпольная деятельность по организации беспорядков с применением жестокости или заговор против общественного спокойствия — полиция считала, что виновность по этим пунктам проще всего доказать. Однако многие суды заканчивались неудачей для обвиняющей стороны, так как обвинения часто признавали недостаточными и необоснованными, а иногда полицейских даже подозревали в подтасовке улик. В мае 1988 года, в ходе самого крупного из судов над группировкой ICF, судья после четырнадцати недель прекратил разбирательства и приказал присяжным снять обвинения со всех одиннадцати подсудимых, объявив свидетельские показания сфабрикованными, а отчеты полицейских — поддельными. Главари ICF были отпущены на свободу, и один из них, ключевая фигура по имени Кэсс Пеннант, заявил, что полиция «отправила преступников на поимку преступников и попалась сама». (Richard Giulianotty, Norman Bonney and Mike Hepworth (eds), Football, Violence and Social Identity).

Одним из главных мифов экстази-культуры был миф о том, что она положила конец футбольному хулиганству. Вместо того чтобы драться, головорезы добродушно глотали экстази и танцевали друг с другом, наполняя террасы стадионов карнавальной атмосферой рейва. Многие «главные парни» стали переключать свою энергию на клубы и наркотики и создавать новые ритуалы выходного дня, в основе которых теперь лежали танцы (и зарабатывание денег), а не насилие. Словно в подтверждение утопической идеи о том, что экстази может до некоторой степени возвысить людское самосознание, футбольное хулиганство стало казаться чем-то устаревшим и даже неприличным. «Такое впечатление, будто хулиганство вышло из моды», — прокомментировал положение Джон Сталкер, заместитель главного констебля манчестерской полиции {The Independent, май 1990).

22 процента арестов на английских матчах приходятся на период между 1989/90 и 1992/93 футбольными сезонами, ной в течение 90-х они все еще продолжались. Однако, даже несмотря на это, насилие фанатов не было полностью искоренено: многие стали устраивать свои разборки подальше от контролируемых полицией территорий. И все-таки перемены к лучшему явно были, но, хотя они и в самом деле совпали по времени с популяризацией экстази, их могли вызвать и другие социальные и экономические факторы. Большим толчком к переменам послужило то, что после провального обвинения группировки ICF, повлекшего за собой возникновение Национального футбольного разведывательного подразделения (N FIU), полиция была вынуждена изменить свою тактику. Для борьбы с хулиганами теперь требовался целый арсенал новой техники, системы теленаблюдения, портативные видеокамеры, армия одетых в штатское «сыщиков», которые узнавали бы подозреваемых в лицо, и компьютерная база имен и фотографий. Еще одним решающим фактором стали перемены в культуре футбола, после несчастий и смертей, произошедших на стадионе «Эйзель» в 1985 году[99], в Брэдфорде в 1986-м[100] и в Хиллсборо в 1989-м[101]. На смену стадионным террасам стали приходить сидячие трибуны, а в 1992 году была основана прибыльная Премьер-лига, и футбольные клубы стали придавать все больше значения коммерческой стороне дела, предав идею футбола как способа проведения досуга. Телевизионные репортажи, контракты со спутниковыми каналами, спонсорство и торговля сувенирной продукцией приобретали все большее значение за счет тех самых фанатов, которые теперь едва ли были для футболистов чем-то большим, чем просто создающий атмосферу фон для телевизионных трансляций. Действительно ли «волшебный наркотик» изменил сознание болельщиков и каким-то образом поучаствовал в переменах, произошедших в мире футбола? Или все дело было в эйфории по поводу окончания того, что футбольный трест называл «черными днями 80-х», и в переключении внимания на процесс превращения футбола в еще один товар потребления, контролируемый силами экономики свободного рынка?

Эйсид-хаус недолго оставался прерогативой богемы и провинциалов и очень скоро перебрался в город. Тони Уилсон был ветераном соула, диджеем, проигрывающим свою коллекцию фанка и хип-хопа в диско-пабах родного района Степни в восточном Лондоне. Кроме этого он дружил с Полом Оукенфолдрм, начиная с 1983 года проводил каникулы на Ибице и играл вместе с Оукенфолдом и Тревором Фангом сначала в клубе Project в Стритхэме, а потом, в конце 1987-го, в Future. Его фирменным стилем было смешение белого попа — такого как, например, излюбленный им гэльский мистицизм «Whole of the Moon» Waterboy — с медленным и грохочущим бельгийским «нью-битом». Уилсон стал проводником эйсид-хауса в восточный Лондон, и очень скоро клуб Spectrum, в котором он тоже играл, стал местом паломничества тех, кого снисходительно называли «разбойниками любви», — подсевших на экстази пролетариев.

Первое время приток новичков воспринимался с удивлением, в основном это были бывшие футбольные хулиганы из «Миллуола», «Арсенала» и «Вест-Хэма», которые дружно танцевали на Клинк-стрит, в Spectrum и Camden Palace, глотая экстази, тряся руками, улыбаясь как сумасшедшие и передавая друг другу косяки — полная противоположность массовым уличным боям, которые они устраивали в середине 80-х. Экстази, приговаривали люди, какое чудесное лекарство от нетерпимости! «Как-то я разговаривал с Энди Уэзерелом на 12-часовой вечеринке в Spectrum, — вспоминает Дэйв Суинделлс. — И он показал мне на одного парня: "Видишь вон того придурка? Знаешь, как он всех круто мочил, когда болел за «Челси Шед-Энд»!" Тот, кто круто всех мочил, был лысым мальчиком с венком из маргариток на голове. А Энди продолжал: "И вон тот тоже, и вот этот, и вот этот"...»

Однако к осени 1988 года новобранцев, никогда не видевших заката над Ибицей и не принадлежащих к модной клубной культуре Вест-Энда, стали называть «кислотными лохами» за их униформу из банданы и комбинезона на голое тело, за выставляемые напоказ голые татуированные торсы и за то, что они выкрикивали хором «эйсииид!» — как будто все еще были на футбольной трибуне. Что ни говори, образ «разбойника любви» был отличной карикатурой на реальность с ее сильнейшими классовыми противоречиями; здесь не знали, как относиться к нескладным представителям бедных районов: воспринимать ли их как шутку, видеть ли в них угрозу, или считать их и тем и другим сразу. Так или иначе, поток было уже не остановить, и эйсид-сцена неминуемо разрасталась. В октябре 1988 года Тони Уилсон открыл первый эйсид-клуб в Ист-Энде, Adrenalin, заложив фундамент для дальнейшего развития сцены. Когда-то он принес культуру Ист-Энда в западную часть города, а теперь эта культура несла свою сцену обратно на восток.

«Я ни о чем не жалею, — говорит Энди Суоллоу. — Все меня спрашивают: "Зачем ты это делал?", а я не знаю. Не думаю, что у меня была на это какая-то веская причина. Просто я воспитывался в такое время, в эру футбола, мне было четырнадцать, и выбор у меня был невелик: либо я с хулиганами, либо с мамами, папами и нормальными людьми. Я выбрал хулиганов и с четырнадцати лет уже не знал ничего другого. Потом мне исполнилось пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, и я продолжал считать, что живу правильно. И в двадцать лет я продолжал получать от этого удовольствие. Никакого объяснения этому нет. Ну как объяснишь, зачем ты пошел по улице за каким-то парнем и пристал к нему? Этому нет логического объяснения! Почему ты избил кого-то за то, что у него шарф фаната "Норвича" ? Логического объяснения нет! Просто это было модно. Ты вступал в шайку и чувствовал, что принадлежишь ей. Все спрашивают у меня: "Зачем?" А с какого хрена мне знать, мужик! Зачем люди ходят в церковь? Наверное, потому что верят в Бога ? Вот и у нас было так — даже посильнее религии».

Энди Суоллоу был одним из тех болельщиков «Вест-Хэма», чье дело не принял суд во время процесса 1988 года над фанатской группировкой Inter City Firm, однако вскоре история повторилась. После провала судебного процесса 28-летний Суоллоу перебрался в Эссекс, где занялся торговлей: держал несколько рыночных палаток, торгующих футболками и джемперами. Кроме этого он начал посещать кислотные клубы и, подружившись в Future с Тони Уилсоном, начал вместе со своими футбольными товарищами Джоном Имсом и Дэнни Харрисоном устраивать ночные вечеринки в Майл-Энд и Хакни, а также диджеить под псевдонимом Mr Pasha. К началу 1989-го они удобно расположились в клубе Echoes, которому предстояло стать одним из ключевых клубов того лета. Заведение представляло собой небольшую дискотеку, расположенную в районе трассы А1, под эстакадой Боу, посреди одного из самых унылых лондонских пейзажей. По пятницам здесь устраивались вечеринки Тони Уилсона Adrenalin, по субботам играл Mr Pasha, в клуб приходила местная рабочая молодежь, и Ист-Энд в этой эйфории медового месяца словно поднимался из пепла.

Этот район становился также центром складской сцены, в первую очередь благодаря усилиям Genesis. Компания принадлежала Уэйну Роквуду, Энди Причарду и Кейту Бруксу. Роквуду было 22 года, он был родом из Ист-Эйда и имел связи в мире музыкального бизнеса. Он работал с девчачьим поп-дуэтом Mel and Kim продюсерской группы Stock Aitken Waterman и прошел инициацию в клубе Spectrum, после чего немедленно бросился обратно на восток и принялся повсюду рассказывать об увиденном. «Мои самые близкие друзья думали, что я совершенно двинулся. Я приходил в какой-нибудь такой ист-эндский паб, набитый парнями, похожими на злодеев, и говорил: "Мужики, я нашел такие клубы! Давайте отсюда валить!" А они мне на это: "Отвянь!" Это были настоящие крутые подонки — из тех, что затевают драку и дают по морде уже только за то, что ты на них посмотрел. Однажды я уговорил их прийти в Camden Palace, они проглотили там по таблетке и начали бегать по клубу в кислотных майках, совершенно обезумевшие от счастья и любви. И подонков больше как не бывало!»

Начиная с самой первой вечеринки в октябре 1988 года у Genesis сложилась репутация команды, каждую неделю взламывающей по одному огромному складскому помещению — от Олд-гейта до Хэкни, от Тоттенхэма до Уолтэмстоу. Эта репутация в конце концов привела к тому, что в конце 1988 года с ними начал сотрудничать Тони Колстон-Хейтер. Genesis вламывались в здание, меняли замки, копировали фальшивый договор об аренде на печатном бланке какого-нибудь агента по недвижимости, и Роквуд вставал в дверях с прикрепленным к дощечке фальшивым списком приглашенных знаменитостей, уверяя полицейских, что в здании проходит прием в честь Джорджа Майкла или еще какой-нибудь рок-звезды. Покупались почти все. «У меня даже комиссары полиции подписывали фальшивые договоры об аренде и говорили: "Вот мой номер, если будут проблемы, звоните"», — смеется он.

Полиция восточного Лондона, хорошо знакомая с традицией местных клубов устраивать нелегальные ночные пирушки и блюзовые вечеринки, на первых порах отнеслась к эйсид-хаусу с недостаточной бдительностью. «Полиция всегда была нами довольна, — рассказывает Тим Штрудвик, заправляющий вечеринкой Hypnosis в The Dangeons — сырых, клаустрофобных подвалах под байкерским пабом на Ли-Бридж-роуд. — Они знали, что никаких больших неприятностей от нас ждать не стоит — ну, разве что только кто-нибудь пожалуется на шум. А вообще они считали, что если в восточном Лондоне что-то происходит и при этом никого не убивают, значит, ночь выдалась спокойная».

Во время майских праздников Энди Суоллоу помог выпустить в эфир первую кислотную пиратскую радиостанцию, Centre Force. Событие, которое сегодня никого бы не удивило, в 1989-м казалось настоящим прорывом: музыка хаус круглые сутки, семь дней в неделю, а в промежутках — анонсы рейвов и «кричащие разговоры» со слушателями, дозвонившимися на мобильный телефон радиостанции. Centre Force способствовала воспитанию чувства общности, осветившему лето 1989 года. Ее треск и шипение были слышны повсюду, где бы ты ни находился — дома, в машине, она повсюду разбрызгивала статическое электричество и искры, озаряя собой унылый городской пейзаж. Сочетание странной ди-джейской болтовни и отличной музыки было непрофессионально, непредсказуемо и абсолютно неподражаемо, и оно не только сделало владельцев радиостанции самыми известными музыкантами восточного Лондона, но еще и установило стандарт, которому с тех пор следовали все кислотные радиопираты. Летом 1989-го было просто необходимо «оставаться с нами» на волне 88,3 FM. «Лондон, ты готов?! — кричала Centre Force под нарастающие аккорды "Strings of Life" группы Rhythim is Rhythim в своей самой запоминающейся заставке. — Тогда вперед... К БЕЗУМИЮ!!!»

«Студия» — две вертушки, кассетник, мобильный телефон и список телефонных номеров, накорябанных на стене, — регулярно переезжала из одного многоэтажного жилого дома Стрэдфор-да и Поплара в другой. С одной стороны, Centre Force была частью давней традиции нарушения закона, но с другой — представляла собой нечто много большее: она задавала тон какой-то хулиганской бравады, который оказался немаловажным дополнением к настроению тех времен.

В 1964 году с корабля, стоящего на причале у британских берегов, начала свое вещание первая пиратская радиостанция — Radio Caroline. В ее эфире звучал рок и Ramp;B — музыка, которую в то время редко передавали по национальному радио. С тех пор нелегальные радиостанции начали заполнять культурные пробелы, — основном это касалось черной музыки вроде регги и соула. То же самое произошло и с хаусом, который до 1990 года официальные радиостанции почти не транслировали: как и многие другие аспекты хаус-сцены, пиратский формат радиостанций был позаимствован у городского негритянского сообщества. Кислотный бум 1989 года спровоцировал большой подъем пиратского радиовещания, и в 1990-м министерством торговли и промышленности было проведено невиданное ранее количество рейдов на пиратские станции — 647 за один год. Технические усовершенствования не только давали возможность установить передатчик за меньшие деньги, но еще и помогали скрыть этот передатчик от МТП. Фактически пираты больше опасались других пиратов, которые могли в ходе междоусобных конфликтов украсть или вывести из строя их передатчик, чем МТП. В 1990-м правительство издало новый закон о радиовещании, который уполномочивал местные власти конфисковать радиооборудование, включая драгоценные диджейские коллекции записей, и приговаривать пиратов к тюремному заключению сроком до шести месяцев. Министр торговли и промышленности Эдвард Ли ссылался на то, что пираты вносят помехи в радиосвязь экстренных служб. «Это вам не игрушки, — говорил он. — Речь идет о человеческих жизнях».

В конце 1989 года многие пираты прекратили вещание, надеясь обеспечить своим радиостанциям легальный статус. Лондонская станция Kiss и манчестерская Sunset первыми получили лицензии на круглосуточное вещание танцевальной музыки в своих городах. Позже их дневной эфир стал более коммерческим, что позволило расширить круг слушателей и увеличить доход от рекламы, а специальные диджейские сеты транслировались по вечерам. Вскоре их примеру последовало ВВС Radio One: Пит Тонг начал вести в ее эфире еженедельную национальную передачу танцевальной музыки, раз в неделю здесь звучал диджейский час под названием «Essential Mix», с радиостанции Kiss переманили Дэнни Рэмплинга с его программой, а кроме того было открыто сразу несколько джангл- и соул-программ, что сделало Radio One главной радиостанцией танцевальной сцены. В 1992 году на пиратское вещание были наложены еще более строгие запреты, однако число нелегальных радиостанций продолжало расти, исполняя потребности жанровой танцевальной музыки — в особенности рагга, хардкора и джангла, — которые узаконенные станции не могли удовлетворить. Несмотря на то, что теперь у Британии было национальное танцевальное радио, она по-прежнему испытывала необходимость в пиратах, которые выражали бы истинный пульс этой сцены.

В восточном Лондоне дело очень быстро приняло дурной оборот, и причина была одна — наркотики. Ист-Энд был микрокосмом, отражающим в себе всю рейв-сцену 1989 года. Все хотели экстази, а экстази был запрещен, поэтому за одну ночь возник огромный черный рынок.

В течение всего 1989 года промоутеры рейвов и полиция боялись, как бы в клубную сцену не вторглась организованная преступность, привлеченная деньгами, которые можно заработать на наркотиках, и возможностью установить новые зоны влияния. К концу 80-х организованная преступность стала синонимом распространения наркотиков, и, видя, каким огромным спросом в рей-вовой среде пользуются экстази, ЛСД и амфетамины, традиционные преступники бросали свое привычное ремесло вроде вооруженных ограблений и вступали в новый бизнес. Идеалистичный хиппи, торгующий контрабандной марихуаной в 70-х годах, остался далеко в прошлом. Как отмечает бывший лондонский гангстер Дэйв Кортни: «Сегодня про любого, кто занимается преступной деятельностью, можно сказать, что он имеет дело с наркотиками. В преступной жизни главное — деньги, а самый лучший, простой и быстрый способ их заработать — это наркотики. Люди, которые несколько лет назад ни за что не притронулись бы к наркотикам, теперь вовсю ими занимаются. Ничего позорного в этом больше нет. Никто не считает, что торговать наркотиками — это ниже его достоинства» (Tony Thompson, Gangland Britain).

Ставки резко возросли: согласно статистическим данным таможенного и акцизного ведомства, в 1995 году количество ввозимого в Британию экстази по сравнению с 1990-м увеличилось на 4000 процентов. Преступные группы принимали активное участие в импорте наркотика из Европы, они прибрали к рукам клубы, представляющие собой идеальный рынок сбыта экстази, к тому же они владели фирмами по организации охраны рейвов и собирали дань с других клубов за обеспечение «крыши». Клубная культура постоянно колеблется на грани законного и незаконного, и работники большинства хаус-клубов так или иначе сталкиваются с преступниками, потому что, если в клубе нет наркотиков, это плохо отражается на атмосфере заведения и, следовательно, на числе его посетителей. В Лондоне одними клубами заправляют известные криминальные семейства, а в других торговля наркотиками находится под контролем команд вышибал, которые берут с продавцов деньги за возможность торговать внутри клуба и пускают в ход кулаки, чтобы отвадить конкурирующих дилеров. «Когда вся эта история с экстази только начиналась, соперничающие продавцы наркотиков выясняли отношения прямо натанцполе, а это полностью противоречило принятой в клубах атмосфере дружбы и любви, — рассказывает Бернард О'Мэ-хони, бывший вышибала и член банды, контролировавшей торговлю экстази в Эссексе в начале девяностых. — Поэтому менеджеры клубов были поставлены перед жестким выбором: либо они позволяют торговать в своем клубе наркотиками и защищают своих торговцев от конкурентов, либо вышвыривают всех продавцов на улицу и остаются без единого посетителя. Ни один нормальный рейвер не желал идти в клуб, в котором дерутся и выясняют отношения, поэтому было решено, что вышибалы — это неизбежное зло, потому что только им под силу держать ситуацию под контролем. Вот тогда-то деньги и потекли рекой. Раз стоишь на дверях, значит, владеешь клубом. Раз владеешь клубом, значит, все деньги достаются тебе». В Ирландии и в Северной Ирландии поставки экстази часто осуществляются под контролем республиканских и лоялистских военизированных сил. Профессиональное заказное убийство троих оптовых торговцев экстази (один из которых помимо этого владел охранной фирмой) в Эссексе в 1995 году стало еще одним свидетельством того, каким прибыльным и серьезным бизнесом стала торговля экстази. В результате взрыва экстази-культуры, случившегося летом 1989 года, жизнь британской молодежи стала неразрывно связана с криминальной деятельностью.

32-летний Джо Вичорек был ветераном роковых концертов, он работал всюду, начиная от Bay City Rollers в 1974 году и заканчивая Live Aid в 1985-м, а также был владельцем паба на Хэкни-роуд. В 1988-м он встретил на Клинк-стрит нескольких человек, с которыми был знаком по футболу, — ребятиз«Миллуолла»и«Вест-Хэма». Сам Вичорек болел за «Тоттенхэм», несколько лет назад его пырнули ножом в потасовке с «Миллуоллом» — возможно, это сделал кто-то из тех «настоящих гребаных врагов», которые теперь танцевали рядом с ним в здании заброшенного склада. Однако на этот раз ничего не произошло: МДМА чудесным образом всех излечил. Вичорек находил устройство клуба на Клинк-стрит простым и идеальным: четыре стены, дым, стробоскоп и ритм. В начале 1989 года он начал устраивать свои вечеринки Labrynth, названные так (с искажением правописания) в честь похожего на лабиринт зала в Боу, который называли «десять комнат безумия». В отличие от пышно организованных рейвов Sunrise и Energy, в вечеринках Джо не было ничего лишнего, никаких наворотов: заглянул одним глазком в рай — и отправляйся обратно в темноту.

«Склады были самым лучшим решением. А если в здании склада имелся туалет — вообще прекрасно. Еще минуту назад помещение было пустым, заброшенным, никому не нужным, толстые богатые бизнесмены поставили на нем крест и повесили знак «продается», и вдруг за восемь часов тебе удается дать здесь людям так много счастья и удовольствия, которое к тому же почти ничего не стоит. И иногда — ну, иногда — в конце вечеринки тебе доставался маленький горшочек золота. Вот что я называю исполнением мечты».

Кингслэид-роуд, Шэклвелл-лейн, Эссекс-роуд, Хомертон Хай-стрит, Ферри-лейн: Вичорек со своей девушкой Сью Варне и партнерами Брайаном Семменсом и Томом Ларкином развернули партизанские действия по всему району, вламываясь в склады, организовывая крутую вечеринку и быстро выбираясь обратно — таким образом ими было устроено поразительное число нелегальных рейвов — 112. Однако несколько месяцев спустя они обнаружили, что кое-кто мечтает нажиться на их успехе. Накануне складской вечеринки в Силвертаун-уэй, Каннинг-Таун, их служба безопасности потребовала больше денег, чем обычно. Вичорек отказался, и ночью в помещение, никем не остановленная, ворвалась группа мужчин с мачете и устроила на рейве резню. «Они нападали на всех черных, которые были в здании, — рассказывает Вичорек. — Это не была акция расизма, хотя выглядело все именно так: расистские нападения происходят в Каннинг-Тауне постоянно, так что расистская драка на кислотной вечеринке для местной полиции — обычное дело, бытовуха. Но дело тут было вовсе не в этом — просто они хотели показать нам, кто круче, вот и все. Окажись я тогда на этом складе, не думаю, что я был бы сегодня жив. Честное слово».

Вичорек убежден, что и в этом, и в других подобных нападениях того лета были замешаны центральные люди бывшей группировки Inter City Firm, которые требовали деньги за «крышу», не позволяли людям устраивать вечеринки на их территории, пока не получат свою долю от прибыли, и прибирали к рукам охрану, чтобы контролировать торговлю наркотиками. «Если устроитель вечеринки у тебя в кармане, значит весь экстази принадлежит тебе, — объясняет Вичорек. — Все дело было в экстази, и за него приходилось бороться».

Однажды, рассказывает он, они повозили его по городу, чтобы похвастать своими богатствами, сокровищами, которые могли бы стать его, если бы он предложил им свой Labrynth. «Они пригласили меня, устроили царский прием, свозили во все свои клубы со словами: "Этот клуб принадлежит такому-то и такому-то, но заправляем тут всем мы" — ну, и прочее подобное дерьмо. Все клубы так или иначе делились с ними доходом. Возможно, с владельцами этих пабов и клубов произошло то же самое, что происходило со мной на моих вечеринках. Меня отвезли в Орлингтон, в Вест-Энд, в Ист-Энд. Никаких денег никто никому не передавал, но выпить нам наливали в каждом заведении, куда бы мы ни зашли.

Когда я вернулся, мне было тошно от мысли о том, как много влияния имеют эти хреновы ублюдки. От них не избавишься, они стоят во главе всего. Бывшие хулиганы, придурки, которые бросались в людей кирпичами и устраивали тупые драки из-за футбола, осознали, что денег на футболе не заработаешь. И тогда я понял: а ведь вы, ублюдки, наконец придумали, как устроиться в жизни». 

Когда Вичорек отказался от сотрудничества, к нему в квартиру заявилась делегация, угрожавшая Джо пистолетом. Он осознал, что настало время выходить из игры в складские вечеринки, и вскоре переселил Labrynth на постоянное место жительства в клуб Four Aces в Далстоне, где Labrynth просуществовал еще не один год.

Джо Вичорек был далеко не единственным человеком, живущим в постоянном страхе. Приблизительно в это же время еще один известный промоутер из восточного Лондона был похищен из собственного дома бандой, которую он называет «новыми братьями Крэй»[102]. Похитители требовали 25 процентов дохода от клубного бизнеса в обмен на свое покровительство. Этот промоутер, как и Вичорек, тоже был вынужден прекратить устраивать вечеринки, но ему пришлось позволить вымогателям пользоваться в своей деятельности названием его организации.

Разведывательный отдел полиции предполагал, что подобные случаи были спровоцированы людьми, связанными с радиостанцией Centre Force, — что будто бы головорезы из группы болельщиков «Вест-Хэма» превратились в устроителей пиратских вечеринок и использовали радиостанцию, ее клубные вечера и складские вечеринки как фундамент своего будущего могущества в Ист-Энде. Энди Суоллоу, однако, настаивает на том, что подобные слухи были всего лишь беспочвенными обвинениями, основанными на фантазиях об организованных хулиганских группировках, стремящихся завладеть теневой экономикой района.

«Ходило много мифов о том, что мы занимаемся рэкетом, захватываем клубы, что каждый раз, когда кто-то устраивает вечеринку, мы требуем 25 процентов прибыли. Если это действительно было так, то я не знаю, где все эти деньги, потому что лично я их не получал! Нет, было очень много лживых заявлений. Мы были известны на вечеринках восточного Лондона, потому что жили в восточном Лондоне. В то время все, казалось, страшно боялись восточного Лондона, а мы были радиостанцией восточ- ного Лондона. Действительно, находятся люди, которые утверждают, что нашим радио заправляли гангстеры, но это люди, на самом деле ничего не смыслящие в происходящем. Говорили, что все это — дело рук ICF. Я слышал разговоры о вечеринках, которые мы захватили, — только что-то я ничего такого не помню, хотя и был там, если верить этим разговорам. Людям нравятся такие вещи. Это как в истории с братьями Крэй: людям нравится эта история, но ведь если подумать о том, что они делали, ничего особенного в этом не было».

Тем не менее страшных историй о том, что творится в восточном Лондоне, становилось все больше: на стенах пиратских радиостанций появлялись расистские надписи, на одного диджея напали с ножом (ему отрезали пальцы, и он больше не мог работать у микшерского пульта), другого свесили за ноги с моста через Темзу за то, что он выступил на рейве конкурирующей фирмы, команда вышибал получила множество ножевых ранений, у одного из них сняли скальп. Эйсид-хаус действительно преобразил Ист-Энд, но пока тысячи людей танцевали в блаженном неведении, их удовольствия обеспечивались благодаря насилию и террору.

Полиция была убеждена в том, что главная сеть распространения наркотиков принадлежит радио Centre Force и его клубу на Боу-роуд, Echoes, и летом 1989 года полицейское управление Плей-стоу организовало следственную операцию «Тигр». Команда из двенадцати офицеров под управлением инспектора Тоби Чарльза и сержанта Крейга Стрэтфорда была наслышана о случаях нападения на вечеринках в складских помещениях их района и начала проверять Суоллоу и других людей, связанных с Centre Force. «Собрав большое количество информации по этим происшествиям, — рассказывает Стрэтфорд, — мы обнаружили, что речь идет не только об одной отдельно взятой вечеринке или одном отдельно взятом помещении. Все эти преступления были организованы несколькими группами, одна из которых действовала преимущественно на территории Ист-Энда, а точнее — в Плейстоу и Каннинг-Тау-не. Некоторые из этих людей были бывшими членами группировки 1CF, и мы были информированы о том, что они сами довольно сильно увлекались наркотиками».

Торговля экстази, по мнению Стрэтфорда, объединила когда-то враждовавшие лондонские футбольные группировки: «Группа людей, которые когда-то были футбольными хулиганами, в один прекрасный момент оказалась вовлечена в организованную преступную деятельность, и у этой группы, безусловно, были связи с футбольными болельщиками по всему Лондону. Было очевидно, что торговля наркотиками осуществляется по требованию слушателей радиостанций, а также тех, кто этими радиостанциями заправлял, то есть диджеев».

Разведывательная группа установила прослушивающие устройства и начала наблюдение за шестерыми главными подозреваемыми, сотрудничая с министерством торговли и промышленности для ведения радиоперехвата. (Эта часть операции нравилась Стрэтфорду больше всего: «Ты прямо-таки погружался в музыку», — говорит он.) Однако нелегальные вечеринки и пиратское радиовещание не были мишенью операции «Тигр». Ее целью было доказать, что Суоллоу и его коллеги замешаны в организации крупномасштабных поставок наркотиков. Разведчикам нужно было накрыть диджеев с экстази в руках. Однако операция провалилась практически сразу. По словам Стрэтфорда, за дело взялась совершенно несерьезная команда с ограниченными возможностями, с недостатком знаний в области наркотиков и мало знакомая с техникой преследования. Засекреченных офицеров разоблачили, и расследование дало течь. Суоллоу быстро сообразил, что штаб Centre Force находится под наблюдением и за его работниками следят — причем едва ли это происходит из-за того, что их радиостанции так долго позволяли оставаться на прежнем месте без вмешательства МТП.

20 октября 1989 года полиция произвела облаву одновременно в клубе Echoes, в плейстоуской студии Centre Force и еще в дюжине домов. Был вечер пятницы, клуб только что открылся, около тридцати полицейских в джинсах и футболках заплатили за вход и ждали внутри; в половине одиннадцатого еще сотня ворвалась через переднюю дверь и пожарные выходы. Однако и этот рейд потерпел неудачу. Когда Суоллоу выходил из своего дома, на него наскочило восемь человек. Это его не удивило, так как о предполагаемой облаве его предупредили еще за неделю. Никаких мешков с наркотиками или пачек денег, которые так надеялись обнаружить полицейские, им найти не удалось. «Операция провалилась либо из-за того, что они оказались умнее, чем мы думали, — говорит Стрэтфорд, — либо из-за того, что нам не повезло или мы все сделали неправильно».

Полиция по-прежнему была убеждена в том, что может завести дело против двадцати двух человек, обвиняемых в подпольном снабжении вечеринок наркотиками, — эти обвинения основывались на прежних секретных наблюдениях за торговлей наркотиками в клубах. «Их обвинение заключалось в том, — говорит Суоллоу, — что мы на радио Centre Force сидели и сообщали людям адреса вечеринок, а на этих вечеринках орудовали наши торговцы наркотиками, и все деньги, полученные за эти наркотики, доставались нам, равно как и деньги, вырученные с продажи билетов на вечеринку, и проценты от прибыли с чужих вечеринок».

Однако доказательства, которые с самого начала могли считаться лишь косвенными, вскоре поблекли еще сильнее, когда судья, как и в случае с делом ICF, назвал большую их часть необоснованными и неприемлемыми, и через несколько недель стало очевидно, что главные обвинения судом учтены не будут. «К концу судебного дня мы могли бы выдвинуть меньшие обвинения против некоторых из них, но поскольку было очевидно, что главные обвиняемые будут признаны невиновными, мы решили не выдвигать обвинений против остальных, — говорит Стрэтфорд. — Дело было проиграно».

Суоллоу в очередной раз оправдали: «Судья фактически просто отказался работать с нашим делом. Потому что, как мы и говорили с самого начала, обвинения против нас были все той же старой хренью». Стрэтфорд признает, что даже если бы они выиграли дело, их победа не оказала бы большого влияния на новые криминальные сети, выстроившиеся к тому времени вокруг торговли экстази. Их неудача свидетельствовала о чем-то большем, чем просто вышедшая из-под контроля горстка людей, о явлении, бороться с которым они не были готовы и с которым инспектор Стрэтфорд имеет дело до сих пор, работая детективом одного из отделений по борьбе с наркотиками восточного Лондона. «Мы так и не добрались тогда до сути этого дела, — говорит он. — Его размах был просто огромен».

Единственное, чего операции «Тигр» удалось добиться, — это закрытия радиостанции Centre Force. Оклеветанная молвой, измотанная треволнениями в суде и в камерах предварительного заключения, станция лишилась многих своих диджеев, перебравшихся на новое пиратское радио Dance FM, и вконец потеряла волю к жизни. Радиостанция, озвучивавшая запрещенную эру рейва 1989 года, не просуществовала и года. «Потом еще месяца четыре мы время от времени возвращались на непродолжительные периоды, но через несколько часов после возвращения нас опять отключали, — рассказывает Суоллоу, который снова появится на сцене в середине девяностых в роли владельца успешной танцевальной звукозаписывающей компании. — Все было уже не то. Мы больше не веселились так, как раньше».

«Темные дни 80-х» были позади. Чудо действительно произошло, или все это нам только приснилось?