"Ричард Длинные Руки — гроссфюрст" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 13

Вообще-то можно было бы выехать за сутки до съезда лордов, но это будет, как мне кажется, чересчур и слишком демонстративно. Уже и так все знают, что подо мной особенно быстрый конь, не знают только, насколько, я же раньше времени никакие карты раскрывать не стану.

Потому выехал за неделю, объяснил своим бодро, что по прямой как раз и домчимся за эти семь дней. Все завистливо повздыхали, они бы добирались на богатырских конях, укрытых тяжелой броней, как раз все три отпущенные недели.

Заря еще дотлевает на восточной половине неба, на сырой земле после отшумевшего ночью небольшого дождика большие лужи. На Юге к утру бы все высохло, но здесь далеко не Юг, как и далеко, к счастью, не Север. Птички уже орут, вернее, не орут, а доорывают, а начинают этот визг, еще когда небо только-только робко светлеет на самом стыке с землей.

Зайчик начал набирать скорость, когда город остался за пределами видимости, но мимо скользили деревни с хорошо возделанными полями и работающими там людьми, и только когда и они ушли за спину, прибавил…

…но впереди Вечно Зеленый Лес, он же Эльфийский, либо проскочить насквозь, что не получится, либо по широкой дуге обойти, Зайчик все понял и заложил крутой вираж, пошел красиво, выбрасывая все четыре ноги сильно в сторону.

Высокие деревья проносятся так близко, что могу удариться головой, я постарался сесть вертикально, что непросто, когда инерция на повороте так заносит…

— Астральмэль!..

Голос донесся издалека, на грани слышимости. Я чуть придержал Зайчика, вслушался. Зов повторился, идет из глубины Леса и как будто приближается.

Зайчик остановился, Бобик пару раз прыгнул, приглашая мчаться дальше, затем насторожил уши и повернулся к стене деревьев.

— Астральмэль!

Из-за деревьев вынырнул на бегу тоненький эльф, закрылся ладонью от яркого солнечного света, грудь ходит ходуном, лицо в испарине и раскраснелось, как нежная юная роза.

— Ох и быстрый же вы, — проговорил он с осуждением и восторгом, — я так бежал, так бежал… и чуть не опоздал…

Я спросил настороженно:

— Что стряслось?

— Гелионтэль умирает, — пояснил он печально. — Она звала вас… тебя, Астральмэль…

— Что за… — ругнулся я в растерянности, — я думал, эльфы вообще даже не болеют…

— Не болеют, — согласился он, — королева полагает, что это от того, что ты ее повредил.

— Повредил?

— Или заразил, — поправился он себя. — У вас, людей, много болезней…

— Пойдем к ней, — велел я. — Побыстрее!

Он вскрикнул:

— Тогда не отставай!

Пес за ним поспевал лучше, чем мы с Зайчиком, но таким деревьям-гигантам требуется простор, мы проносимся как между гигантскими колоннами, поставленными в художественном беспорядке, только сбавили скорость, чтобы успевать избегать столкновения.

Эльф то исчезал, то выныривал из-за деревьев далеко впереди, но Зайчик вошел в раж, несется с таким азартом, что едва успеваю уворачиваться от проносящихся над головой веток, поднимаю ноги на седло, когда справа и слева по стременам чиркают шероховатые стволы.

Пес догнал эльфа и несется рядом, иногда обгоняет, надо же показать свое превосходство над остроухим. Я вжимался в шею арбогастра, наконец ощутил, как он резко замедлил бег, выпутался из укрывающей сверху гривы и ошалело оглянулся.

Мы уже в той части леса, где живут эльфы, не стремящиеся к пышности и блеску королевского двора, а Пес и эльф остановились прямо перед домиком Гелионтэль.

Я птицей слетел с седла, ринулся, не чувствуя ног, стены затряслись, когда я ворвался, как разъяренный кабан. В глубине комнаты широкая постель из шкур, Гелионтэль лежит пластом лицом вниз.

Она не услышала, как я оказался рядом, перевернул ее, и лишь когда поцеловал, а затем похлопал по щекам, медленно подняла веки с громадными ресницами, и на меня взглянули ярко-синие глазищи, от которых у меня всегда на миг останавливается в восторге сердце.

— Гелионтэль, — сказал я требовательно, — что случилось? Ты не думай, я не дам тебе ускользнуть!

Бледная улыбка слабо проступила на ее обескровленных губах.

— Астральмэль… — прошептала она. — Нет, твое умение лечить не поможет…

— Почему?

— Хоть ты эльф… но лечить можешь только людей…

Я сказал горячо:

— Ты лучше, чем человек! Ты моя жена, а это вообще все на свете!.. Гелионтэль, чем ты больна?

Она покачала головой:

— Не знаю… Меня часто тошнит без причины, болит голова, а когда хочу есть, то даже не знаю, чего… Грызла бы кору, как заяц или веточки, как олень…

Я вздрогнул, переспросил неверяще:

— Милая моя, а что, у тебя никогда такого не было?

Она помотала головой:

— Не-е-ет… ох, я умираю…

— И ты никогда не рожала?

— Не-е-е-ет…

Я задал последний вопрос:

— А разве ваши женщины, когда беременеют, не чувствуют себя дурно? Их не тошнит?

Она посмотрела на меня в великом удивлении.

— Тошнит? С какой стати?.. Дать жизнь новому существу — великая радость!

Я обнял ее, прижал очень осторожно и начал целовать в золотые волосы, стараясь добраться губами до заплаканной мордочки.

— Милая моя, ты — беременна. Прости, что так тяжело начинается, но потом все будет лучше. Потерпи.

Она вскинула голову, в глазах недоверие.

— Что? Это из-за беременности?

— Да, — заверил я. — Это значит, что у тебя родится богатырь. Крупный и сильный ребенок со зверским аппетитом. А когда закричит, то птицы будут выпадывать из гнезд. И мы с тобой будем ему радоваться… просто не знаю как.

Она не сводила с меня удивленного взгляда.

— Что, правда, именно так?

— Да, — заверил я, — ты мое чудо замечательное!.. Давай я лягу с тобой, обниму, сразу станет легче. Возможно, станет.

Она прошептала тихо, опуская взгляд:

— Да, конечно, станет…

Ближайшие два дерева за ночь дали корму вдвое больше, чем вчера, что значит, учли прибавление в домике. Вообще деревья дают эльфам как питье, здесь его зовут нектаром, так и еду, именуемую амброзией, все восхитительно нежное и вкусное, хоть и однообразно, однако у эльфов вся жизнь идет в очень узкой колее.

Когда-то, как я понял, во имя сохранения рода они отказались от любых перемен, и тем самым сохранились как вид, теперь это их пунктик, ничего нового не принимают, как говорят, хотя вижу, что все собезьянничено у людей. Правда, они уверяют, что это люди когда-то в глубокой древности подражали им, и потому так много общего.

Весь Вечно Зеленый Лес — одно дерево из множества стволов, корневая система едина, я бы даже сказал, что это Дерево разумно по-своему, только реакции замедлены в тысячи раз, потому никогда не успевает среагировать на вторжение врагов, однако если те не уберутся вовремя, может не дать им выбраться…

Однако из-за своей медлительности оно чрезвычайно уязвимо, и хитроумные, хоть и слабые люди быстро научились с ним бороться: обдирают кору на крайних деревьях, где безжалостное солнце сразу же начинает жечь плоть, потом поджигают, засыпают ямы между корнями и продвигаются все глубже и глубже, все это безо всякой вражды и злобы, просто отвоевывают места под свои пашни.

Гелионтэль спит, свернувшись в калачик и так подтянув коленки, что они упираются в подбородок. Я долго лежал, обняв ее нежное хрупкое тельце, подгребая к себе, вжимая в свое твердое. Чувство незамутненного счастья охватило с такой силой, что хотелось остановить мгновенье.

— Значит, — напомнил я себе шепотом, — пора вставать. Я ж не эльф… А человечек — звучит горденько.

Гелионтэль вздрогнула и распахнула громадные, как у стрекозы, глазищи, когда я уже переступал порог.

— Астральмэль!

Я вернулся, нежно поцеловал ее в мягкий теплый рот, еще сонную и теплую, укрыл шкурой и чуть придержал.

— Спи, набирайся сил. Я вернусь!

Снаружи еще прыгал Бобик, очень довольный, эльфы совершенно не шарахаются, с ними можно даже играть, вообще здесь здорово, давай приезжать сюда почаще, а то и вовсе поселимся здесь…

Арбогастр примчался на свист, тоже сияющий, уж и не знаю, чем его таким угостили, все еще жует, ноздри раздуваются.

— В путь! — сказал я.

Он повернулся боком, я взлетел в седло и повернул к выходу из леса. Эльфы легко и грациозно смещаются с дороги, что-то кричат веселыми голосами вдогонку.

Через несколько минут мы вылетели из темной стены леса на солнечный простор навстречу сухому воздуху и далекому горизонту. Копыта застучали по земле все чаще, заставляя земной шар поворачиваться под нами, а потом и вовсе крутиться все быстрее и быстрее.

Через час мы пронеслись рядом с местом, где посреди широкой долины чернеет четырехугольник глубокого и достаточно широкого рва, за ним еще и высокий частокол из заостренных кверху бревен, однако внутри пусто…

Через пару минут увидели впереди почти такой же, на этот раз вартгенцев, но у этих довольно внушительный лагерь, хотя людей стало меньше вдвое, если не вчетверо.

— Ура, — сказал я, ветер сорвал с моих губ слова так быстро, что я сам их почти не услышал. — Ну и ладно, лишь бы не было войны…

Еще через час пересекли реку, отделяющую Турнедо от Варт Генца, я начал всматриваться в далекую линию горизонта, хотя еще и рановато, впереди пара рек, их одолеем с ходу, одна довольно глубокая трещина в почве, почти ущелье, но перепрыгнуть сумеем, и, наконец, приличных размеров лес, к счастью, достаточно редкий, можно насквозь, почти не сбрасывая скорости…

Мы и влетели в него, как большие черные птицы, но без крыльев. Правда, скорость пришлось не просто сбросить, а почти перейти на непристойную для таких орлов рысь.

Я начал прикидывать, как пойдут выборы короля, в это время между деревьями что-то мелькнуло. Я чуть было не послал Зайчика дальше, но подумал и повернул.

Под могучим стволом сидит на вылезшем из земли корне худой мальчишка лет семи, мордочка заплаканная, волосы торчат, как у сердитого ежика, обхватил руками коленки и положил на них голову.

Я крикнул, не покидая седла:

— Заблудился?

Он посмотрел испуганно, потом помотал головой:

— Нет.

Я соскочил на землю, подошел ближе.

— Давай отвезу домой.

Он снова помотал головой:

— Я не заблудился!.. Я не хочу туда.

— Почему?

— Я убежал, — ответил он и вздохнул, как вздыхают дети после очень долгого плача. — Я не вернусь туда больше.

— А куда же ты?

Он выкрикнул отчаянным голоском:

— Пусть меня лучше съедят злые волки!

Я сказал озадаченно:

— Ничего себе желание… С чего вдруг? Тебе плохо дома?

Он угрюмо молчал, я сел на корень рядом, угостил его сыром и булочкой, он сперва отнекивался, потом слопал с жадностью, даже руки тряслись, я с жалостью видел, до чего же ребенок беззащитный и несчастный.

— А теперь, — сказал я решительно, — поедем. Я — Ричард Завоеватель, это теперь моя страна! Какой я правитель, если под моей властью будут плакать дети?

Он упирался, но я усадил его перед собой, Пес выбежал вперед и указал не только деревню, но и дом, откуда, судя по запаху, вышел мальчишка.

Навстречу выбежала встревоженная женщина, затем появился угрюмого вида мужчина в кожаном фартуке и с пятнами сажи на лице.

— Джон! — закричала женщина отчаянно. — Где же ты был?.. Мы тебя обыскались… ваша светлость, спасибо вам!

Я придержал ребенка на коне, смерил их строгим взглядом.

— Вы знаете, кто я?.. Гиллеберда нет, теперь правлю я!.. И вот думаю, что этого ребенка стоит забрать в город и отдать там в ученики шорнику или кожевнику.

— Ваша светлость, пощадите!

Я повернул мальчишку к ним лицом.

— Этот вот кровоподтек откуда?.. А этот?.. Хорошее правление в любом королевстве начинается с защиты детей. Если вы избиваете ребенка…

Женщина упала на колени, заливаясь слезами. Мужчина уронил руки вдоль тела и смотрел на меня отчаянными глазами.

— Ваша светлость, — проговорил он с трудом, — день был тяжелый, колесо треснуло, дрова кончились, еще и единственная коза что-то съела и сдохла… А тут он лез с вопросами, вот я и… о чем очень жалею… сынок, прости своего несчастного отца…

Мальчишка вдруг соскользнул с Зайчика, бросился к коленопреклоненной матери и обнял ее за шею. Я посмотрел строго, погрозил пальцем и с великим облегчением довольно поспешно пустил Зайчика в галоп.