"Женись на мне снова" - читать интересную книгу автора (Кэри Сюзанна)

Глава первая

Повторится ли это снова? Или то, что произошло в предыдущий вечер и так смутило и потрясло ее, — всего лишь плод больного воображения? Вряд ли непривычное головокружение, звон в ушах, хаос цветов и красок, исказивших ее восприятие, можно приписать влиянию этого портрета — небольшого, в золотой раме, изображавшего итальянского дворянина шестнадцатого столетия; скорее всего, это потому, что она приняла лекарство от аллергии и не позавтракала.

Тридцатитрехлетняя вдова Лаура Росси вновь уселась на скамью в зале чикагского Института искусств с твердым намерением выяснить это. Однако стоило ей только вновь взглянуть в грустные темные глаза изображенного на портрете человека, как она забыла про альбом, лежащий на коленях, и прониклась убеждением, что ее нездоровый интерес к портрету вызван отнюдь не любопытством, а скорее наваждением.

Картина входила в состав экспозиции юбилейной передвижной выставки, посвященной Ренессансу. Она уже посетила ее неделю назад, явившись в музей в поисках идей для зимних моделей коллекции Росси. После этого она еще трижды приходила на выставку, для того чтобы сделать дополнительные наброски. По крайней мере так она объясняла Кэрол Мёрчент, подруге и партнерше, — фирма, основанная Лаурой после смерти мужа, занималась моделированием одежды.

По правде говоря, ее просто сюда тянуло. Казалось, она не могла оторваться от того, что было изображено на портрете: мужчина с пристальным взглядом, лет сорока, одет в темный бархатный камзол с белым узким кружевным воротником, пара кожаных перчаток зажата в изящных, но сильных пальцах. Кто он такой — неведомо. В пояснительной табличке сообщалось, что портрет выполнен малоизвестным мастером Пьемонтезе приблизительно в году, где-то за лет до ее рождения. И, однако, Лауре казалось, что этот человек ей хорошо знаком, что она знала его всегда.

Конечно, точно установить, кто он такой, было невозможно, принимая во внимание столетия, разделявшие их. Может, он ей напомнил кого-то? Ее покойный муж Ги Росси был родом из тех самых мест в Северной Италии, где был написан портрет. Навряд ли. Ги, полное имя которого было Гиллермо Пьетро Антонио да Сфорца-Росси, уже порвал со своим богатым отцом-фабрикантом к тому времени, когда они встретились. Она никогда не была на его родине, никогда не видела принадлежавший его семье автомобильный завод в Турине, никогда не посещала виллу Росси, расположенную где-то в окрестностях Турина.

Нет, портрет ей никого не напоминал, во всяком случае, на покойного мужа дворянин из далекой эпохи не походил совершенно. Ги был стройным, красивым и добродушным, в то время как человек на портрете — плотным, мускулистым и хмурым. В угрюмом взоре читалась склонность к сильным чувствам и привычка прятать их глубоко в себе.

Приступы короткого головокружения, от которых она страдала, и навязчивое ощущение чего-то знакомого не были единственными последствиями ее общения с портретом. Когда в прошлый раз портрет, как ей показалось, растаял прямо на глазах, случились и другие странности — иначе это не назовешь. Она словно бы очутилась вдруг в другом времени и пространстве: вокруг замелькали неясные фигуры и силуэты, послышались невнятные звуки далекой речи. Невероятно, но она различила даже смутно проступившие комнаты с высокими потолками и узорчатые портьеры, а на руке ощутила прикосновение бархатной одежды.

Хотя у нее и было живое воображение, которое она постоянно развивала, используя свои врожденные способности и зарабатывая этим на жизнь, никогда прежде она не попадала в ситуации, которые теперь принято называть паранормальными. Более того, Лаура даже не была уверена, желает ли этого. Однако присущая ей склонность к приключениям настоятельно требовала убедиться в том, возобновятся ли странные ощущения и смутные видения.

В сопровождении экскурсовода группа посетителей, состоявшая из полдюжины парочек среднего возраста и следовавшая вдоль противоположной стены зала, на какой-то миг заслонила портрет, который разглядывала Лаура. Она ощутила, как связь прервалась, словно лазерный луч стал вдвое короче. Когда группа прошествовала дальше, через минуту-другую «контакт» возобновился. Игра светотени на холсте создавала иллюзию, что взгляд дворянина на портрете проникает в нее, словно ланцет.

Наступало время закрытия музея. Посетители, поодиночке и группами, покидали зал, мало-помалу начали расходиться и сотрудники. Она оставалась одна. «Пора и мне восвояси, — подумала она с неохотой. — В конце концов это всего лишь портрет! Неодушевленный предмет, а Паоло уже, наверное, проголодался. И Джози ждет, когда я отпущу ее домой к детям».

Внезапно, как бы в насмешку над ее попыткой забыть то, что здесь произошло во время предыдущего визита, в ушах у нее зазвенело. Секундой позже она вцепилась в край скамьи — изображение на холсте стало размываться. Вместо галереи, где, кроме нее, никого уже не осталось, она увидела, тускло, как сквозь полупрозрачную занавеску, зал, украшенный фресками. Движущиеся фигуры в старинных костюмах замаячили перед ее глазами. Загадочные, непонятные звуки, похожие на итальянскую речь, вплетались в шелестящую призрачную дымку.

Спустя несколько секунд все это исчезло бесследно, и портрет вновь возник перед ее глазами, как твердый материальный предмет. Лаура находилась в галерее, лишенной звуков и призраков.

Чувствуя, как нервы начинают сдавать, она с усилием попыталась взять себя в руки. «Воображение опять сыграло с тобой шутку, — попыталась она убедить себя. — Ты желала увидеть эту сцену! Это всего лишь порождение твоих утомленных мозгов». Против такого вполне разумного объяснения протестовали все ее чувства — для какой-то части ее существа эти призраки, эти видения были устрашающе реальными, более того, представляли опасность своей готовностью в любой момент вторгнуться в ее сознание и устроить там хаос, подобно вирусу гриппа, способному многократно вызывать рецидив болезни. Она бы наверняка вскрикнула, если бы кто-нибудь в этот момент подошел к ней сзади и дотронулся или заговорил с ней. Сделав глубокий вдох, она встала, взяла альбом и повесила на плечо ремешок мягкой кожаной сумки. Несколькими минутами позже она прошла через вестибюль музея — вполне современная молодая женщина в белой с голубым блузке и длинной джинсовой юбке. Выйдя наружу, она стала ждать автобуса возле изваяния льва, застывшего у входа в музей. Словно в оцепенении, Лаура пристально смотрела на людей, стоявших вместе с ней на залитых солнцем ступенях, на поток машин, мчавшихся по Мичиган-авеню, и ничего не замечала.

Подошел ее автобус, и она забралась в него, словно в трансе. Пока автобус, преодолевая плотный поток машин, пробирался в северном направлении, она рассеянно взирала на мелькавшие по дороге картины, не воспринимая их и только подсознательно фиксируя в памяти, как пункты следования по дороге к дому.

Тем не менее она ухитрилась не проехать свою остановку. Ее квартира располагалась на третьем этаже перестроенного каменного дома в одном из западных блоков.

Зеленоглазый, в нее, еще не утративший детской пухлости, ее четырехлетний сынишка кинулся к ней, как только она открыла входную дверь.

— Мама! Мама! — кричал он склонившейся над ним Лауре. — Иди, посмотри! Джози и я закончили делать мою новую гоночную трассу!

Джози Митчел, разведенная, не первой молодости студентка, которую Лаура наняла сидеть с Паоло, подарила мальчику любящий взгляд.

— К сожалению, трасса заняла большую часть гостиной, Лаура, — извиняющимся тоном произнесла она. — О, пока не забыла… около часа назад вас спрашивал какой-то мужчина.

В голосе Джози ей почудилась странная нотка. Или она стала слишком мнительной после своих видений? Нет, Джози она знала достаточно хорошо и не могла ошибиться.

— Он не назвался? Не сказал, зачем приходил? — спросила она немного резче, чем требовали обстоятельства.

Джози отрицательно покачала головой.

— Он сказал, что зайдет позже. Да, возможно, это вам что-то подскажет. Он говорил на превосходном английском, однако в его речи чувствовался еле заметный иностранный акцент.

И, словно отвечая на молчаливый вопрос Лауры, она добавила:

— По-моему, акцент итальянский, — это было точно то, что Лаура ожидала услышать.

«Надеюсь, не времен итальянского Ренессанса», — подумала она. Хотя, конечно, было в высшей степени нелепо искать какую-то связь между визитом незнакомца и ее странным интересом к старинному портрету.

— Весьма впечатляющий мужчина, — добавила Джози. — Из тех, кого замечаешь в толпе. Интересно, что ему надо?

Выплата недельного жалованья Джози всегда производилась по пятницам и была своего рода событием. Вручив ей чек и пожелав хорошо провести выходные, Лаура какое-то время потратила на то, чтобы похвалить гоночный трек, сооруженный Паоло для своих миниатюрных спортивных машин, и посмотреть его в действии, прежде чем смогла выбраться на кухню и заняться приготовлением ужина.

Размышляя о том, кто бы мог быть этот посетитель, и поглядывая время от времени на альбом, который она положила на край стола, Лаура открыла банку спагетти, которые Паоло любил больше всего, и стала подогревать ее содержимое в микроволновой печи. К спагетти будет зеленый горошек, деревенский сыр и его любимое яблочное пюре. «Возможно, дворянин на портрете — один из отдаленных предков Ги и Паоло, — подумала она, доставая для себя салат из формочки и наливая сыну холодного молока. — Может быть, все этим и объясняется».

Если здесь замешано родство, вряд ли это удастся проверить. На родственников Ги надежды никакой. За исключением матери, изредка присылавшей письма, он не поддерживал отношений ни с кем из них, после того как поссорился с отцом. Лаура не получила ответа даже на то письмо, в котором извещала родственников о гибели Ги.

По словам мужа, его разрыв с отцом произошел из-за выбора карьеры. Умберто Росси, глава семейного клана и главный владелец предприятий Росси, считал гонки занятием для бездельников и настаивал, чтобы Ги занялся семейным бизнесом. Когда тот наотрез отказался, Умберто выгнал его из дома. Если старик даже не разрешил жене откликнуться на письмо Лауры, чтобы выразить простое соболезнование, о каком общении может идти речь?

Усадив Паоло на высокий стул за кухонным столом и поставив перед его тарелкой одну из гоночных машинок в ответ на обещание Паоло съесть все спагетти, Лаура налила себе бокал вина и приступила к салату, наблюдая за сыном. «Лучшее, что можно сделать, — увещевала она себя, — это выбросить из головы все то, что произошло сегодня. И держаться подальше от галереи, пока передвижная выставка не уберется оттуда. У меня уже достаточно набросков, чтобы приступить к работе над коллекцией!»

И все же, как ни старалась, Лаура не могла избавиться от мысли, что против нее действуют непонятные силы, связанные каким-то образом с портретом. Словно где-то там, за кулисами сознания, компоненты красок и света, связанные в портрете воедино, продолжают существовать сами по себе, формируя причудливую мозаику, возникающую перед ее внутренним взором.

Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Кто это? Дневной ли посетитель или мальчишка-газетчик, решивший подольше поработать в конце недели? Скорее всего — последний, решила она.

— Ешь!.. Не делай из спагетти трек для машинки, дорогой, — отчитала она своего светловолосого малыша, хватая сумочку.

Моментом позже она открыла глазок в двери, позволяющий видеть того, кто находился по ту сторону. Она не поверила своим глазам. «Не может быть! — подумала она. — Я обозналась!» Однако это был он! Невероятно, но ее гость, среднего роста, темноволосый мужчина в дорогом, строгом костюме, точно сошел с поразившего ее портрета, сменив наряд эпохи Ренессанса на современную одежду.

Конструкция дверного глазка не позволяла ему видеть Лауру. Однако он слышал, как она открывала глазок, и знал, что за ним наблюдают.

— Лаура Росси? — спросил он. Словно парализованные изумлением, ее губы отказывались подчиняться — она ничего не могла произнести в ответ. Заботы будничной жизни и умопомрачительная чехарда с портретом смешались и слились воедино — казалось, кафель прихожей под ее ногами готов превратиться в трясину.

— Я Энцо, брат вашего покойного мужа, — добавил посетитель. — Из Италии. Можно войти? Я проделал долгий путь, чтобы поговорить с вами.

Всегда, даже в нормальной обстановке, испытывающая колебания и нерешительность перед тем, как впустить незнакомца в квартиру, Лаура сейчас словно приросла к тому месту, где стояла. «Как он может быть братом Ги? — размышляла она. — Его место в шестнадцатом веке».

Чтобы подтвердить свою личность и доказать, что у него добрые намерения, он достал документы, раскрыл их, затем извлек и показал фотокарточку, где он был снят вместе с Ги. Они стояли в рубашках и мятых брюках, под сенью раскидистых деревьев, улыбаясь в камеру и положив руки друг другу на плечи.

Случилось так, что точно такая же фотокарточка оказалась в числе тех немногих вещей, которые Ги взял с собой, когда покинул родительский дом под Турином восемь лет тому назад. Таким образом, все, казалось, говорило о том, что хорошо одетый незнакомец, явившийся к ней с визитом, действительно тот, за кого он себя выдает, — а именно старший брат Ги, отпрыск семьи Росси и прямой наследник всего состояния.

Чувствуя, как мурашки бегут по коже, дрожащими руками Лаура открыла дверь и, сделав шаг назад, позволила гостю войти. Его темные глаза, казалось, стали шире от той печали, которая появилась в них, когда он негромко спросил:

— Полагаю, вы вдова Ги — Лаура?

Она кивнула.

У него был глубокий и выразительный голос, и его английский, как уже подметила Джози, был безупречен. Едва заметный итальянский акцент придавал его произношению мелодичность. Скорее правильные, чем интересные, черты его лица полностью отвечали тому, что сказала о них Джози.

Лаура, внимательно рассмотрев незнакомца, вздохнула с некоторым облегчением. Она убедилась, что человек, представившийся старшим братом Ги, вовсе не был точной копией дворянина с портрета времен Ренессанса. Только его глаза с их особенным выражением можно было с полной уверенностью считать такими же, как у мужчины в бархатном камзоле. «Почему же у меня возникло ощущение, что это один и тот же человек?» — удивилась она.

Спохватившись, она протянула руку.

— Пожалуйста, простите меня, синьор Росси. Просто дело в том… в том, что вы выглядите так знакомо. А мы никогда прежде не встречались.

Она оказалась намного интереснее, чем на той фотографии, которую ему показывал Ги во время их короткой встречи на гонках во Флориде за несколько месяцев до своей гибели. Энцо отметил большие зеленые глаза, вьющиеся от природы, спадающие на плечи каштановые волосы и чувственный рот, вызывавший мысли о поцелуях. У него тоже возникло ощущение, что он ее знает. Или, вернее, знал, но не мог вспомнить, где или когда они были представлены друг другу.

Он усмехнулся.

— Что же необычного в том, что я похож на брата?

Хотя на Ги он был не очень похож, Лаура не стала ему возражать из вежливости. Рукопожатие, которым они обменялись, как это ни странно, вновь вызвало у нее воспоминание о старинном портрете. «Что с тобой происходит? — задала она себе вопрос. — Он брат Ги. Не делай из себя дуру!»

Она вздохнула, когда Энцо выпустил ее руку; его внимание привлекли фотографии всех размеров, украшающие стену над диваном в гостиной.

На фото, которые Лаура увеличила и вставила в рамки после несчастного случая с мужем, были запечатлены основные этапы его спортивной карьеры. На них Ги выглядел беззаботным, жизнерадостным, ослепительным — невозможно было поверить, что его уже нет!

Желваки на скулах Энцо задвигались при виде этих фото. «Младший братик, — подумал он, пытаясь ничем не выдать сильнейшую душевную муку. — Ты уже никогда не узнаешь, как мне тебя не хватает. Почему тебе было суждено уйти из жизни так рано?» Для него тот факт, что Ги порвал с семьей и эмигрировал в Америку восемь лет назад, только усугублял тяжесть утраты.

Не подозревая о его подлинных чувствах, Лаура дала выход охватившему ее негодованию на родичей покойного мужа. «Если Энцо так сильно волновала судьба брата, почему же он раньше ни разу не посетил его в Штатах? — думала она. Или не попытался примирить Ги с отцом? Если его любовь к брату была так сильна, как он сейчас выказывает, то в его власти было восстановить согласие в семье».

В этот момент из кухни раздался детский голосок:

— Мама, ты почему от меня ушла? С кем ты разговариваешь?

Как по мановению волшебной палочки, с лица Энцо исчезло скорбное выражение.

— Ваш сын? — спросил он; в его голосе прозвучали подлинная теплота и взволнованный интерес.

— Да, — ответила она приглушенным голосом, — его зовут Паоло.

— Ги писал нашей матери о его предстоящем рождении незадолго до своей гибели. Мне бы очень хотелось взглянуть на него.

Его присутствие создавало в квартире какую-то напряженность. Лаура не отводила от него глаз в надежде услышать несколько больше того, что он сообщил ей до сих пор.

— Пожалуйста… проходите, — наконец вымолвила она, дав ему знак следовать за ней.

Глаза Паоло расширились, когда они вошли в кухню. Даже недоумку стало бы ясно, что мужчины в этой квартире крайне редкие гости.

— Ты кто? — спросил ребенок, пристально глядя на темноволосого незнакомца.

Для Энцо Паоло, несмотря на зеленые глаза, унаследованные от матери, предстал как живое воплощение трехлетнего Ги, неотступно следовавшего за ним, своим старшим братом, — ему тогда было шесть. Пятнышко томатного соуса возле рта только усиливало это впечатление. Энцо сам удивился нахлынувшей на него нежности — ребенок сестры Кристины никогда не вызывал у него умиления.

— Это твой дядя Энцо, брат твоего папы, — объяснила Лаура, так как стоящий рядом мужчина, похоже, лишился дара речи.

Паоло знал отца только по фотографиям. А у Лауры не было брата. Не зная, как вписать дядю в привычный ему мир, мальчик молчал и смотрел в недоумении.

Энцо торжественно взял пухлые детские пальчики и пожал малышу руку, как взрослому.

— Очень счастлив встрече с тобой, nipote mio! — сказал он. — Такой красивый мальчик! Ты похож на папу и со временем станешь смелым мужчиной.

Взглянув на Лауру, Энцо заметил слезы в ее глазах.

— Я, кажется, помешал вашему обеду, — тихо заметил он, догадываясь, что дальнейший разговор на эту тему причинит ей боль. — Может, мне зайти попозже?..

— В этом нет необходимости, — сказала она, нерешительно протягивая руку к буфету, чтобы достать с полки еще бокал. Хотя он довершил сумятицу сегодняшнего дня, ей не хотелось, чтобы он ушел. Кроме Паоло и родителей, которые всегда отсутствовали, находясь на археологических раскопках, у нее больше не было близких. Его любовь к Ги и непритворная нежность к Паоло победили настороженность Лауры. — Не желаете присоединиться к нам?

На лице Энцо вспыхнула улыбка, которая смягчила его суровость.

— В самом деле? Буду в восторге. Надеюсь, что вы не станете возражать… — он взглянул на тарелку Паоло, — если я откажусь от спагетти и разделю с вами салат? На месте малыша я бы даже не взглянул на спагетти, когда рядом такое аппетитное блюдо.

— А он их предпочитает всему, — она пожала плечами. — Для вашего брата я готовила разные блюда. А теперь я себя не очень утруждаю этим.

Они примостились на краю стола за салатами и вином, которое Энцо вполне оценил — достаточно сухое, но не кислое. За едой Лаура посвятила его в некоторые подробности своей жизни с Ги, рассказала о рождении Паоло и его воспитании и о своей карьере, умолчав о собственном одиночестве. Возможно, о последнем он догадался. Хотя ее догадка о том, что у него пылкий темперамент и что он подвержен вспышкам гнева, не поколебалась, Энцо пока ограничивался тем, что просто кивал, не делая никаких замечаний, и продолжал слушать с неукоснительным вниманием все, что Лаура говорила.

Человек богатый и избалованный, привыкший, возможно, к прекрасному фарфору, столовому серебру и хрусталю, он явно не вписывался в ее симпатичную, но скромную кухню. Однако Энцо, казалось, чувствовал себя вполне непринужденно, словно есть, примостившись за простым кухонным столиком, было для него привычно.

Когда разговор прерывался, он внимательно наблюдал за Паоло и присматривался к окружающей обстановке, словно делая для себя какие-то выводы. Один раз его рука легла на обложку альбома с зарисовками. Он собрался было открыть и перелистать его, но Лаура отвлекла его от этого, предложив чашку кофе. Моментом позже она убрала альбом за пределы досягаемости, а именно — на холодильник, так как хотела избежать его знакомства с дворянином шестнадцатого века, слишком часто мелькающим среди зарисовок.

По ее предложению они перешли пить кофе в гостиную. Паоло вернулся к своему драгоценному треку, имитируя голосом визг и скрежет несмазанных тормозов, когда его миниатюрные гоночные машинки преодолевали повороты, сооруженные из шпилек и заколок для волос.

— Гоночные машинки — это подарок Ги, — объяснила Лаура, доставая из книжного шкафа альбом с фотографиями.

— Но я думал…

— Он начал собирать их для «сына» сразу же, как только узнал, что я жду ребенка.

Их колени были рядом, хотя и не касались, когда они, усевшись на диване, стали просматривать альбом, страницы которого шли в хронологическом порядке. Первые несколько листов содержали снимки, сделанные, когда они с Ги еще только встречались. Затем последовали свадебные, снимки на гонках и серия любительских портретов, любовно, хоть и неумело, сделанные Ги, когда она была беременна.

— Нетрудно заметить, как сильно мой брат любил вас, — сказал Энцо, взглянув грустными темными глазами в глаза Лауры. — Об этом так красноречиво говорят фотографии.

Застигнутая врасплох, она внезапно ощутила всплеск глубокой печали. Не желая, чтобы он заметил это, Лаура быстро поменяла тему разговора.

— Не могу скрыть любопытства, — спросила она, — неужели вы проделали весь этот долгий путь из Италии только из-за нас?

Энцо сделал глоток ароматного, только что приготовленного кофе.

— Не совсем так, — ответил он. — Обстоятельства вынуждают меня послезавтра вылететь в Детройт для срочной встречи с одним из наших американских поставщиков. Но я надеялся…

Его слова повисли в воздухе, едва он взглянул на нее.

Несмотря на все баррикады, воздвигнутые ею за это время на случай, если Росси почему-либо проявят интерес к ее сыну, Лаура не могла скрыть уязвленной гордости и своего раздражения. «Зная их отношение к Паоло, — подумала ока, — смешно даже воображать, что он полетит за океан ради племянника».

— По правде говоря, я уже давно хотел разыскать вас, и мать дала мне ваш адрес, — добавил он, решив, что именно это у нее на уме.

Ее настороженность не уменьшилась.

— И что же заставило вас решиться на это именно сейчас? Ги мертв вот уже четыре года. А вы наверняка регулярно посещаете Америку по делам.

— Вы правы! Посещаю.

— Тогда?..

Его губы тронула гримаса сожаления.

— Мой отец болен, но я не хочу, чтобы вы думали, что это единственная причина.

«Вот как! — подумала Лаура с раздражением. — После того, как Умберто вел себя по отношению к нам, они смеют надеяться, что мы все простим и забудем!»

— Видимо, это связано с его высоким давлением? — спросила она, умышленно вникая в детали, чтобы не потерять нить разговора. — Ги говорил мне о его недуге. Собственно, из-за этого он не бывал в Италии и не пытался помириться с отцом после ссоры… не хотел волновать его… боялся удара…

Не успев произнести эти слова, Лаура уже пожалела о них — она словно извинялась за мужа. Энцо, по-видимому, воспринял ее слова иначе.

— Боюсь, что да, — ответил он. — Отец перенес уже несколько ударов… каждый по отдельности не представлял большой опасности. Но вместе взятые, они оказали разрушающее воздействие. Его речь и способность двигаться серьезно пострадали. Последние несколько месяцев он прикован к постели. Я убежден, что он умирает. Знаете, Лаура…

Не желая, чтобы он продолжал, она тем не менее не решалась его прервать и слушала, затаив дыхание.

Глаза Энцо, подобно взору человека с портрета, словно пронзали ее. Ей почему-то казалось, что он хочет схватить и встряхнуть ее за плечи, чтобы заставить глубже вникать в его слова.

— В Италии, — продолжил он наконец, осторожно и тщательно подбирая слова, — семья имеет огромное значение. Да, я знаю, о чем вы думаете. «Если это правда, то почему отец не протянул оливковую ветвь сыну, которого так любил?» Я могу ответить вам только, что он очень горд. И, несмотря на мудрость прожитых лет, иногда глуповат. Я понимаю, что это не оправдание. Но я спрашиваю вас: неужели и мы обречены на его ошибки? Не следует ли заделать ту брешь, которая образовалась в нашей семье?

Все еще сердясь из-за Ги, она не хотела согласиться с ним. Однако Энцо, когда говорил о семье, имел в виду и ее. Создалось впечатление, что они с Паоло — часть этой семьи.

— Не уверена, что понимаю, куда вы клоните, — прошептала она.

— А я думаю, что понимаете. Я не стану вас осуждать, если вы пошлете моего отца к дьяволу. Однако я надеюсь, что вы так не сделаете. Вы же и сами прекрасно понимаете, что гневом ничего не поправишь и не залечишь душевных ран. Ги уже не вернешь, но если бы Паоло смог встретиться с дедом, это бы искупило многие грехи… Пока не поздно.

Обескураженная его доводами, Лаура не знала, что ответить.

— Я не привык просить, и мне особенно нелегко настаивать на необходимости свидания такого рода, — добавил Энцо. — Но прошу вас о нем подумать. Согласны ли вы привезти мальчика к деду? Я приглашаю вас в Италию. Естественно, все расходы за мой счет.

Мозг Лауры напряженно работал — наконец она нашла зацепку.

— А Умберто просил привезти мальчика? — спросила она, без обиняков переходя к наиболее слабому звену в цепи его рассуждений.

— Если быть точным, то нет, — признался он. — Я не упомянул о своем намерении увидеться с вами, чтобы не вызвать у него ложных надежд. Но, как самый близкий человек к отцу, как доверенное лицо, которое ведет все его дела и полностью защищает его интересы, я уверен, что могу читать в его сердце.

«Не слишком-то убедительно, — мысленно возразила Лаура. — Хотя Ги мертв и его уже не вернешь, все равно Росси должны признать свою вину перед ним. Нельзя забывать об этом ни в коем случае».

— Если положение дел таково, — сказала она, — я не могу поверить, что нас там ожидает теплый прием.

К ее удивлению, Энцо опустил эту тему. Они больше не возвращались к ней и продолжали просматривать альбом. К тому времени, когда они перевернули последнюю страницу, вопли Паоло, имитирующие визг тормозов и вой сирен на его игрушечных треках, стали заметно тише, а скоро и вовсе прекратились. Хотя он все еще продолжал возиться со своим любимым желтым «мазерати», но уже зевал и тер глаза.

— Пора спать, дорогой! — объявила Лаура, откладывая альбом и вставая.

При этих словах Энцо также поднялся. Он потрепал малыша по головке.

— Мне пора, — сказал он.

Разрешив Паоло еще немного поиграть с машинками, Лаура проводила Энцо до двери.

— Не могу даже выразить, как много значил для меня этот вечер, — сказал Энцо, когда они подошли к двери. Он повернулся при этих словах и придвинулся к ней почти вплотную. — Встретиться наконец с вами и Паоло… это удивительно!

От его близости голова Лауры пошла кругом. «Это все из-за его глаз, — пыталась она себя убедить. — Они такие темные и… притягивающие».

— Я рада, что вы пришли, — ответила она. — Ги наверняка был бы рад нашему знакомству.

В наступившей после этого тишине они вновь ощутили горечь утраты близкого обоим человека. Однако сейчас ее боль не была уже столь острой. Став вдовой и одинокой матерью, Лаура избегала встреч с мужчинами, но к чарам Энцо остаться равнодушной не смогла.

— Завтра суббота, — сказал он, нарушив течение ее мыслей. — Вы не работаете? Если нет, мы могли бы выкроить время и познакомиться друг с другом поближе. Мне бы хотелось позавтракать с вами и с Паоло, а потом… может, мы сходим в зоопарк?

Лауре также не хотелось поставить на этом точку. Слишком заинтриговал ее деверь, столь загадочно похожий на старинный портрет.

— Уверена, что Паоло это понравится, — пробормотала она, прикрывая свое согласие желанием доставить радость ребенку. — Он буквально помешан на львах, тиграх и слонах.

Энцо улыбнулся; жесткие складки у его рта заметно смягчились при этом.

— Тогда я зайду за вами около девяти, хорошо?

— Будем ждать.

Он протянул руку. После короткого колебания она приняла ее. И опять ее словно током ударило, только гораздо сильнее, чем при первом рукопожатии.

Оба они, из-за сильного сердцебиения, не могли ни заговорить, ни пошевельнуться. Хотя это уже граничило с помешательством, но Лаура вновь чувствовала где-то рядом присутствие тех же призраков, что окружали ее в галерее.

В тот самый момент, когда она уже готова была вскрикнуть от страха, Энцо разрушил чары.

— Доброй ночи, Лаура! — произнес он звучным, глубоким баритоном, с явной неохотой выпустив ее руку. — Не сомневаюсь, что и вы, и мой очаровательный племянник будете спать хорошо!