"Титан (другой перевод)" - читать интересную книгу автора (Варли Джон)

ГЛАВА I

Рокки, ты не посмотришь?

— Во-первых — не Рокки, а капитан Джонс. А во-вторых — утро вечера мудренее.

— Ну Рокки. Ужасно важно.

Пришлось оторвать намыленную физиономию от раковины. Ощупью найдя полотенце, Сирокко стерла зеленоватую пасту. Проклятые рециркуляторы только такое мыло и переваривают.

Потом она с прищуром уставилась на две ужасно важные фотопластинки.

— Ну и что это?

— Да так, ничего. — Габи с великим трудом скрывала свое торжество. — Всего-навсего двенадцатый спутник Сатурна.

— Не шутишь? — Сирокко мрачно водила глазами с одной картинки на другую. — А по-моему — реклама лосьона от угрей. Черные точки какие-то.

— Конечно. Без компарометра ничего не увидишь. Но он примерно вот тут. — Габи ткнула мизинцем.

— Ладно, пойдем поглядим.

Порывшись у себя в шкафчике, Сирокко вытащила оттуда комбинезон цвета зеленого горошка…

Капитанская каюта находилась в самом низу карусели, на полпути от третьей лестницы до четвертой. Сирокко следовала за Габи сначала по вогнутому полу, затем вверх по лестнице.

Каждая следующая ступенька давалась легче предыдущей, а на последней, у самой ступицы, они вообще оказались в невесомости. Оттолкнувшись от неторопливо вращающегося кольца, Габи и Сирокко по центральному коридору поплыли к научно-исследовательскому отсеку — НИСОТу, по терминологии НАСА. Свет там, для удобства снятия показаний, обычно не включали — и разноцветный полумрак царства науки дал бы сто очков вперед любой дискотеке. Сирокко любила НИСОТ. Веселое перемигиванье зеленых огоньков, фоновое шипение скопищ телеэкранов, а временами — не то снегопад, не то россыпи конфетти. Вокруг центрального голоблока плавали Юджин Спрингфилд и сестры Поло. Лица всех троих купались в багрянце.

Габи сунула фотопластинки в компьютер, запустила программу усиления и указала Сирокко экран, на который смотреть. Картинки набирали резкость, комбинировались, затем стремительно чередовались. По соседству друг с другом мигали две крошечные точечки.

— Вот он, — гордо заявила Габи. — Смещение небольшое, но разница во времени съемки всего двадцать три часа.

Тут их позвал Джин.

— Почти все орбиты как на ладони, — сообщил он.

Габи и Сирокко тоже подплыли к голоблоку. Случайно опустив глаза, Сирокко увидела, как рука Джина по-хозяйски обвила талию Габи. Глаза она тут же отвела, не упуская, впрочем, и того, что обе сестры Поло тоже всё видели и тоже стараются не замечать. Да, все они давно приучились держаться в стороне от чужих романов.

Сатурн висел в самом центре блока — жирный, медно-красный. Вокруг него вырисовывались восемь голубых орбит — одна шире другой, и все в экваториальной плоскости кольца. На каждой орбите висел шарик — будто одинокая жемчужина на нитке. Рядом с жемчужинами имелись номера и названия: Мнемосина, Янус, Мимас, Энцелад, Тефия, Диона, Рея, Титан и Гиперион. Далеко за этими орбитами была и десятая, с заметным наклоном. Там находился Япет. Феба, самый отдаленный спутник, в таком масштабе уже не просматривалась.

Но вот показалась еще одна голубая орбита. Эта представляла собой эксцентрический эллипс, почти касательный к орбитам Реи и Гипериона и пересекающийся с ниточкой, на которую был нанизан Титан. Поизучав новую картинку, Сирокко выпрямилась. В глаза ей сразу бросились глубокие морщинки на задумчивом челе Габи, чьи пальчики проворно порхали по клавиатуре. С запуском каждой новой программы ряды цифр на экране менялись.

— Примерно три миллиона лет назад он вплотную сближался с Реей, — заметила Габи. — Сейчас он в безопасности над орбитой Титана, хотя возмущения могут многое изменить. Он далек от стабилизации.

— Какие мнения на этот счет? — спросила Сирокко.

— Может, притянутый астероид? — предположила Габи, но сама тут же с сомнением повела бровью.

— Вряд ли, если учесть близость к экваториальной плоскости, — возразила одна из сестер-близнецов Поло. "Апрель или Август?" — задумалась Сирокко. За эти восемнадцать месяцев она так и не научилась их различать.

— Не сомневалась, что вы заметите. — Габи задумчиво грызла ноготь. — И все же, сформируйся он вместе со всеми, он был бы не столь эксцентричен.

Поло пожала плечами.

— Это легко объяснить. Скажем, катастрофа в недавнем прошлом. Его нетрудно столкнуть с орбиты.

Сирокко нахмурилась.

— Так сколько же он тогда в диаметре?

Поло (Август — теперь она точно знала, что Август) обратила к ней свои безмятежные глаза на странно тревожном лице.

— Я бы сказала — два-три километра. Или чуть меньше.

— Только и всего?

Джин ухмыльнулся.

— Если дадите циферки, я и туда сяду.

— В каком смысле "только и всего"? — осведомилась Габи. — Намного больше он быть и не мог — иначе его бы уже давно засекли с лунных телескопов. Мы бы добрых лет тридцать про него знали.

— Цирк, да и только. Из-за какого-то проклятого булыжника ты мне помыться спокойно не дала. Ну нет, он того не стоит.

Габи надулась.

— Конечно, для тебя он вообще ничего не стоит. А что до меня, то будь он даже раз в десять меньше, я все равно присвоила бы ему имя. Одно дело — открыть комету или астероид. Но лишь паре астрономов в столетие выпадает удача дать имя спутнику.

Сирокко отстегнула ногу от стойки голоблока и выгнулась, подлетая к выходу из отсека. Уже скрываясь в коридоре, она оглянулась на две крошечные точечки, что все еще горели на верхнем экране.

Язык Билла, взяв старт с самых ее ступней, уже добрался до мочки левого уха. Сирокко страшно нравилось. Незабываемый маршрут. Она обожала каждый его сантиметр. А кое от каких остановок по пути просто приходила в экстаз. Теперь Билл теребил мочку губами и зубами, нежно тянул, разворачивая Сирокко к себе. Она поддавалась.

Торопя движение, Билл носом и подбородком подталкивал ее в плечо. Сирокко неспешно вращалась и чувствовала себя большим, мягким астероидом. Аналогия пришлась по вкусу. Смеха ради развивая ее, Сирокко следила, как линия раздела дня и ночи ползет по мягкому астероиду, открывая солнечному свету все новые холмы и долины.

Сирокко любила космос, книги и секс — причем не обязательно именно в таком порядке. Все три пристрастия толком совместить не удавалось, но и два сразу было тоже неплохо.

Невесомость позволяла затевать новые любовные игры вроде той, в которую они играли теперь — под названием "только без рук". Пользоваться здесь разрешалось исключительно ртами, ногами, плечами и коленями. Действовать приходилось предельно нежно и аккуратно, зато последствия легких щипков и укусов были воистину нежданные и упоительные.

Все они время от времени забредали в гидропонический зал. На «Укротителе» имелись семь личных кают — необходимые всем как воздух. Но даже каюта Сирокко, расположенная в самом низу карусели, казалась битком набитой, стоило там уединиться всего лишь двоим. Короче, одного свидания в невесомости хватало для твердой убежденности, что стандартная койка — ложе любви не более удобное, чем заднее сиденье "шевроле".

— Может, развернешься чуть-чуть сюда? — спросил Билл.

— А ты хороший довод приведи.

Билл привел ей один довод, и Сирокко дала ему чуть больше, чем он просил. А потом вдруг поняла, что сама получила чуть больше, чем просила вначале. Билл, как всегда, знал, что делал. Обхватив ногами его бедра, Сирокко позволила ему подвигаться.

На лице у сорокалетнего Билла, старшего из команды, над всем прочим довлел нос картошкой и скулы, запросто украсившие бы породистого бассета. Плюс малосимпатичные зубы и приличная плешь на затылке. Но тело его, крепкое, гибкое, казалось лет на десять моложе лица, а движения неизменно чистых рук были ловки и точны. Билл прекрасно управлялся с оборудованием — но только не с тем, что гремит и пачкает. Его инструментарий свободно помещался в нагрудном кармане рубашки. Сами же инструменты были столь миниатюрными, что Сирокко и трогать их не решалась.

Навыки тонкой работы оборачивались сладостной деликатностью в любовной игре. А нежный от природы нрав Билла делал его едва ли не идеальным любовником. Сирокко не переставала недоумевать, почему же ей так много понадобилось времени, чтобы найти его.

На борту «Укротителя» было трое мужчин, и Сирокко уже переспала со всеми. Как и Габи Мерсье. В столь тесной компании из семерых человек в большой консервной банке трудно было хранить какие-то сердечные тайны. Сирокко, к примеру, точно знала и то, что игры, которым за запертыми дверями своих смежных кают предаются сестры Поло, в штате Алабама все еще преследуются по закону.

Все они, особенно в первые месяцы полета, активно и не слишком успешно друг к другу притирались. Единственным женатым членом команды оказался Джин, и он позаботился о том, чтобы сразу же объявить, что у него с женой есть на этот счет определенное соглашение. Тем не менее долгое время он спал один. Сестрам Поло любой третий был лишний, Габи секс казалось, вообще не интересовал, а Сирокко поначалу неудержимо повлекло к Кельвину Грину.

Напор ее был столь силен, что Кельвин в конце концов с ней переспал — аж целых три раза! Понимая, что ничего не налаживается, Сирокко не стала дожидаться, пока он почувствует ее разочарование. Умело охладив их взаимоотношения, она позволила Кельвину ухлестывать за Габи, к которой его вроде бы с самого начала и тянуло. Врач по образованию, Кельвин также получил в НАСА квалификацию для работы корабельным биологом и экологом. Черному цвету своей кожи он особого значения не придавал — благо, что родился и вырос на О'Ниле-Один. Кроме того, он единственный из команды ростом превосходил Сирокко. Та, впрочем, не считала, что именно рост Кельвина стал главной причиной ее безудержного порыва. На рост мужчин она давным-давно перестала обращать внимание, раз уж все равно была выше подавляющего их большинства. Сирокко думала, что дело тут скорее в карих глазах Кельвина — мягких и влажных. И в его улыбке.

Но для Габи эти глаза и эта улыбка значили куда меньше любой из клавиш компьютера — точно так же, как прелести Сирокко не особо интересовали Джина, ее второго избранника.

— Чему это ты улыбаешься? — спросил Билл.

— А разве ты не дал мне повод? — отозвалась Сирокко, чуть задыхаясь. Но, по правде, подумалось ей о том, какими, должно быть, забавными казались они четверо Биллу, который держался в стороне от этой перетасовки задниц. Таков был, видимо, его стиль — сидеть по-тихому и ждать, пока народ рассортируется. А свой ход делать под конец, когда на всех уже находит уныние.

Кельвин же несомненно впал в уныние. Сирокко тоже. То ли от чрезмерной зацикленности на Габи, то ли просто по неопытности, но любовник из Кельвина вышел не ахти. Сирокко решила, что тут и то и другое. Тихий и скромный, Кельвин людям предпочитал книги. Из его досье вытекало, что почти всю свою взрослую жизнь он провел в университете, где академическая нагрузка оставляла мало места развлечениям.

Габи до секса просто не было дела. Такая волшебная игрушка, как научно-исследовательский отсек «Укротителя», ни одной юной акселератке даже не снилась. Габи так обожала астрономию, что, при всем своем отвращении к космическим полетам, поступила в корпус астронавтов и закончила его лучшей в своем выпуске — только бы наблюдать за звездами без докучливой атмосферы. Занятая работой, Габи не замечала решительно ничего — и ей вовсе не казалось странным, что Кельвин торчит в НИСОТе почти так же безвылазно, как и она сама. То изловчится передать ей фотопластинку, то тряпочку для протирки линз, то ключи к своему сердцу.

Джину тоже как будто не было дела до секса. Сирокко посылала такие флюиды, от которых на Земле, как пить дать, пробудился бы взвод египетских мумий, и встала бы из вечной мерзлоты пара мохнатых мамонтов. Но Джину все было как с гуся вода. При виде Сирокко его мальчишеское лицо истинного арийца расплывалось в широкой улыбке, он еще пуще ерошил свою и без того всклокоченную шевелюру — и заводил разговоры о полетах. Предполагалось, что по прибытии к Сатурну Джин станет пилотом орбитально-разведывательного модуля. Полеты, конечно, полетами — Сирокко они тоже безумно нравились. Но не все же, черт возьми, об этих проклятых полетах! Женщина она или нет?

В конце концов Кельвин и Сирокко все-таки добились, чего хотели. И очень скоро поняли, что больше этого не хотят.

Сирокко не знала, в чем загвоздка у Габи с Кельвином; сами они не распространялись, но было очевидно, что этого дела там от силы необходимый минимум. Изредка Кельвин инспектировал с Габи гидропонику, но теперь заядлая астрономка сочла необходимыми дополнительные инспекции в обществе Джина.

Джин явно дожидался, когда же Сирокко прекратит его доискиваться. Но стоило ей это сделать, как он принялся подкатывать к ней и громко сопеть в ухо. Приятного тут было мало; впрочем, и вся его прочая техника тоже, мягко говоря, оставляла желать. Кончая после десятка-другого отжиманий, он, казалось, ждал за это чуть ли не благодарности в приказе. Сирокко вообще трудно было чем-то удивить; а вот Джин наверняка изумился бы, узнав, как низко он пал по ее десятибалльной шкале.

Билл подвернулся почти случайно — хотя впоследствии Сирокко усвоила, что по случайности с Биллом редко что происходит. Короче, одно за другое, пятое за десятое — и теперь они с Биллом уже готовы были представить порнографическую иллюстрацию третьего закона Ньютона — того самого, где речь идет о действии и противодействии.

Сирокко проделала на этот счет кое-какие вычисления и выяснила, что вклад силы семяизвержения даже частично не объясняет того оргазмического ускорения, которое она всякий раз в тот момент наблюдала. Дело тут, безусловно, было в сокращении крупных мышц бедра, но эффект получался красивый и даже немного пугающий. Любовники словно превращались в мясистые воздушные шары, стремительно теряющие воздух, — и в миг самой тесной близости их вдруг разносило по сторонам. Покружив и покувыркавшись, они, в конце концов, замирали в объятиях друг друга.

Билл тоже почувствовал, как уже вот-вот. Он ухмыльнулся — и свет ламп гидропонического отсека засиял на его неровных зубах.

ДОНЕСЕНИЕ ПРЕСС-СЛУЖБЫ #0056

5/12/25

МКК «УКРОТИТЕЛЬ» (НАСА 447-М,

Л-5/1, БАЗИСНАЯ ЛИНИЯ

НК ХЬЮСТОН-КОПЕРНИК)

ДЖОНС, СИРОККО, комэк

ДЛЯ РАСШИФРОВКИ И НЕМЕДЛЕННОЙ

ПУБЛИКАЦИИ

НАЧАЛО:

Габи решает назвать новый спутник Фемидой. Кельвин с ней согласен, хотя доводы в пользу упомянутого названия у них различны.

Габи ссылается на приписываемое Уильяму Генри Пикерингу (первооткрывателю Фебы, самой дальней луны Сатурна) наблюдение в 1905 году того, что тогда могло считаться десятым спутником Сатурна. Пикеринг назвал новую луну Фемидой, но с тех пор никто ее больше не видел.

Кельвин указывает, что пять спутников Сатурна уже названы в честь титанов греческой мифологии (каковая составляет его особенный интерес; см. ДОНЕСЕНИЕ ПРЕСС-СЛУЖБЫ #0009, 1/3/24), а шестой так и назван Титаном. Фемида также была титаном, что Кельвина весьма удовлетворяет.

Фемида имеет общие черты с тем спутником, который предположительно видел Пикеринг, но Габи вовсе не уверена, что он в самом деле наблюдал именно Фемиду. (Будь Габи в этом уверена, ее не зарегистрировали бы первооткрывателем нового спутника. Справедливости ради следует заметить: Фемида такая тусклая и мелкая, что ее не видно даже в лучшие лунные телескопы.)

Габи разрабатывает катастрофическую теорию образования Фемиды в результате столкновения Реи с блуждающим астероидом. При этом Фемида может быть как остатком астероида, так и осколком самой Реи. Таким образом, Фемида представляет несомненный интерес для…

— …потрясающего сборища кретинов, известного всему свету как команда МКК «Укротитель». — Сирокко оторвалась от клавиатуры компьютера, вскинула руки над головой и, хрустя суставами, потянулась. — Чушь, — пробормотала она. — И бред свинячий.

Зеленые буквы мирно светились перед ней на экране — а точки в конце аккуратного столбика по-прежнему не было.

Исполнение этой части своих обязанностей Сирокко всегда откладывала как только могла, но и совсем пренебрегать рекламой для НАСА тоже было не дело. Да, Фемида по всем показателям была никому не интересным каменным обломком, но отдел связи с общественностью отчаянно нуждался в любой ерунде, из которой можно сварганить рассказ. Им тоже хотелось людского внимания, "личностной журналистики", как они это называли. Сирокко старалась изо всех сил, но никак не могла заставить себя заняться теми деталями, которых жаждали авторы журнальных статей. Что, впрочем, было не так уж и важно. Все равно ее писанину редактировали, переписывали, обсуждали на совещании, а потом снова переписывали с приукрашиванием и «оживляжем» — чтобы, как впоследствии объяснялось, "очеловечить астронавтов".

Целям журналистов Сирокко в общем сочувствовала. Мало кому было дело до этой космической программы. Людям казалось, что деньги лучше потратить на Луне, в колониях Л-5. На Земле, в конце концов. Чего ради совать монеты в дырявые карманы исследователей, когда их можно выгодно разместить там, где уже налажен серьезный бизнес, — к примеру, в земной и орбитальной промышленности? Изыскания чудовищно дороги, а в окрестностях Сатурна нет ни черта, кроме кучи камней и вакуума.

Сирокко мучительно пыталась измыслить какую-нибудь свежатинку — хоть какое-то оправдание своему участию в первой за последние одиннадцать лет исследовательской экспедиции. Но тут на экране возникло лицо. Апрель — с тем же успехом, что и Август.

— Извини, капитан, что отрываю.

— А, ерунда. Все равно баклуши била.

— У нас тут кое-что для тебя.

— Сейчас буду.

Сирокко решила, что это Август. Зная, что близнецы обычно обижаются, когда их путают, она поначалу усиленно училась их различать. И лишь со временем поняла, что Апрель и Август это без разницы.

Благо, что сестры Поло не были обычными близнецами.

Полные их имена звучали как Апрель 15/02 Поло и Август 3/02 Поло. Так были надписаны их пробирки — именно это и записали в свидетельства о рождении те ученые, что стали их повивальными бабками. Сирокко вся история сестер Поло казалась блестящим доводом против того, чтобы ученым дозволяли мухлевать с теми объектами экспериментов, которые живут, пищат и дышат.

К тому времени, как Апрель и Август наконец родились, их мать, Сьюзен Поло, была уже пять лет как мертва — и позаботиться о них, естественно, не могла. Никто из здравствовавших ученых на материнскую ласку тоже не сподобился — так что любить им оставалось только друг друга и трех других сестер из своего клона. Август как-то призналась Сирокко, что один близкий друг мужского пола у них пятерых в детстве все-таки был. Речь шла о макаке-резусе с форсированными мозгами. Когда девочкам стукнуло по семь, их друга препарировали для выставки в университетском музее.

— Мне бы не хотелось, чтобы все выглядело очень уж жестоко, — продолжила тогда Август (дело было на праздничном ужине после нескольких бокалов припасенного Биллом соевого вина). — На самом деле эти ученые — не такие уж и звери. Многие из них обращались с нами как добрые дядюшки и тетушки. У нас было почти все, что мы могли пожелать. Наверняка многие нас даже любили. — Тут мисс 3/02 глотнула еще вина. — И немудрено, — вдруг добавила она. — Ведь мы бешеных денег стоим.

За свои (а вернее — чужие) деньги ученые получили пять тихих, довольно боязливых гениев — как раз то, что им и требовалось. Сирокко сильно сомневалась, что светила науки намеренно планировали кровосмесительную гомосексуальность, но считала, что ожидать ее они могли с той же уверенностью, что и высочайший «ай-кью». Все сестры вышли абсолютными двойниками своей матери — дочери японо-американца в третьем поколении и филиппинки. Сьюзен получила Нобелевскую премию по физике и умерла совсем молодой.

Сирокко посматривала на Август, пока та изучала разложенную на демонстрационном столике фотографию. 3/02 выглядела в точности как ее знаменитая мать — только чуть постарше. Невысокая подтянутая фигурка, иссиня-черные волосы и темные невыразительные глаза. В отличие от многих европеоидов, Сирокко никогда не казалось, что все монголоиды на одно лицо, — но лица Апрель и Август и впрямь не выдавали ни малейших различий. Кожа у них была цвета кофе с двойной порцией молока, хотя здесь, в красном свете научно-исследовательского отсека, сестры казались почти черными.

Когда Август наконец взглянула на Сирокко, глаза ее непривычно блестели от возбуждения. Сирокко ненадолго задержала на них взгляд, затем перевела его на фотографию. На фоне беспорядочной россыпи звезд шесть светлых пятнышек покрупнее образовывали правильный шестиугольник.

Сирокко долго-долго его разглядывала.

— Всякое в небе повидала — но такого — нет, — наконец призналась она. — Что за чертовщина?

Габи, пристегнувшись к креслу в другом конце отсека, потягивала кофе из пластиковой чашечки.

— Последняя экспозиция Фемиды, — ответила она. — Я получила ее за этот час с помощью самой чувствительной аппаратуры и компьютерной программы ликвидации вращения.

— Это что, ответ на мой вопрос? — поинтересовалась Сирокко. — Я спрашиваю, что тут за чертовщина.

Прежде чем снова заговорить, Габи издевательски долго потягивала кофе.

— Теоретически возможно, — наконец заговорила она — голосом отчужденным и мечтательным, — чтобы несколько тел вращались вокруг общего центра тяжести. Повторяю — теоретически. Никто ничего подобного не наблюдал. Конфигурация называется "розеткой".

Сирокко терпеливо ждала. Все упорно молчали. Тогда она возмущенно фыркнула.

— В самой гуще системы спутников Сатурна? Ну, минут на пять — еще куда ни шло. А дальше другие спутники мигом бы все разметали.

— Святая правда, — согласилась Габи.

— А как такое вообще могло получиться? Вероятность ничтожно мала.

— Совсем святая правда.

Сирокко даже не заметила, когда к ним присоединились Кельвин и Апрель. Теперь Кельвин поднял голову.

— Ну что, так никто и не отважится? Да ведь тут не природное образование. Тут чья-то работа.

Габи усиленно терла лоб.

— Я еще не все сказала. Пришли отраженные сигналы радара. По ним выходит, что Фемида 1300 с лишним километров в диаметре. Все цифры по плотности тоже дикие. Получается, ее плотность чуть меньше, чем у воды. Поначалу я решила, что показания липовые оттого, что аппаратура работает на пределе. А потом получила картинку.

— Так шесть там или одно?

— Точно сказать не могу. Но все к тому, что одно.

— Опиши. Что там тебе мерещится.

Габи сверилась с какими-то распечатками, но очевидно было, что они ей не требуются. Все цифры уже улеглись у нее в голове.

— Фемида 1300 километров в диаметре. Стало быть, это третий по величине спутник Сатурна, немногим меньше Реи. Вся его поверхность, по-видимому, черная — за исключением этих шести точек. Между прочим, если кому интересно, у Фемиды самое низкое альбедо из всех небесных тел Солнечной системы. И плотность тоже самая низкая. Весьма вероятно, что внутри Фемида полая. Вероятно также, что форма ее далека от сферической. Похоже на диск. Или на тороид — вроде пончика. Короче, движется она примерно как тарелка, пущенная катиться по краю. Один оборот в час. Такого вращения достаточно, чтобы на поверхности ничего не задерживалось; центробежная сила одолевает тяготение.

— Но если она все-таки полая, и ты оказываешься внутри… — Сирокко не сводила глаз с Габи.

— Внутри — если Фемида, конечно, полая — тебя будет держать примерно четверть жэ.

Следующий вопрос читался у Сирокко в глазах — но Габи избегала в них заглядывать.

— Мы с каждым днем приближаемся. Только наблюдение может что-то прояснить. Но я понятия не имею, когда смогу изложить все детали. Если вообще смогу.

Сирокко направилась к двери.

— Я должна послать хотя бы то, что у тебя уже есть.

— Только без гипотез, ага? — крикнула ей вслед Габи. Сирокко впервые видела астрономку не слишком довольной тем, что она высмотрела в свой любезный телескоп. — Или хотя бы мне их не приписывай.

— Никаких гипотез, — заверила ее Сирокко. — Фактов будет более чем достаточно.