"Звездные Войны Республиканские Коммандо Книга 4 Приказ 66" - читать интересную книгу автора (Трэвис Карэн)

Глава 3

Энцери, Мандалор, базарный день, примерно шесть месяцев позже, 937 дней после Битвы при Геонозисе.

Мандалор был раем.

Он был безлюден и отстал, на нем не было даже тех ограниченных удобств, к которым Фай привык, будучи клоном–коммандо, но здесь он больше не был солдатом среди гражданских. Мандалориане знали толк в военной жизни. Так или иначе, все они были солдатами, и поэтому здесь он был, как дома. Он стоял под неослабевающим дождем, который превратил торговую площадь Энцери в болото и пытался вспомнить, почему же он согласился встретить Парджу именно здесь.

Она ему сказала. Но сейчас его часто подводила память. Теперь для него война была закончена. Хотел бы он знать — вернется ли он когда–нибудь в форму и сможет ли сражаться снова.

«А больше я делать ничего не умею, верно? Какой от меня теперь толк?»

— Ты в порядке, нер вод? — Прохожий — человек, в полной мандалорианской броне, как и все остальные здесь — коснулся рукой плеча Фая, привлекая его внимание. Должно быть, Фай выглядел заблудившимся. Фай чувствовал, что должен был бы узнать его голос — но не смог этого. — Могу помочь?

Фай мог следовать карте, которую дала ему Парджа. Иногда он знал, что забыл что–то важное, а иногда он и не подозревал об этом, пока ему не напоминали. Но даже просто знать, что он что–то потерял — уже было прогрессом. Всего год назад он был подключен к аппарату жизнеобеспечения и ему диагностировали гибель мозга. Его воспоминания о выздоровлении были обрывочны, и что–то из этого легко могло оказаться сном.

— Я жду мою девушку. — сказал Фай, опираясь на бевии'рагир, которое подарила ему Парджа. Это было охотничье копье со съемным противовесом на рукояти, и хотя он был не в том состоянии, чтобы охотиться — оно выглядело куда достойней чем костыли или трость. У него была своя гордость. Ему все еще приходилось прилагать усилия, подбирая нужные слова, и он знал, что говорит неразборчиво но… да, он делал успехи. Так сказала ему Парджа. — Она попросила меня встретить ее здесь. В последнее время я стал забывчивым. Я подорвался.

Человек в броне тускло–зеленого цвета, которую носили очень многие мандалориане, присмотрелся к знаку на шлеме Фая, означавшему, что он раненый ветеран, помедлил пару секунд, но не стал задавать вопросов.

— А ты моложе, чем я думал. — заметил он. Должно быть, его удивил голос Фая; наверное, он ожидал что под броней будет человек куда старше. — Я подожду с тобой, пока она не появится, хорошо?

Это было знаком дружелюбия — словно Фай нуждался здесь в защите. Он привык быть тем кто защищает. Так омерзительно быть нуждающимся…

«Ты жив и у тебя есть Парджа. Радуйся.»

Но Фай не радовался. С тех пор, как он прибыл на Мандалор, он начал понимать как живут свободные люди. Сейчас он жалел о каждом мгновении, которое он провел на службе обществу, в котором у него было прав не больше, чем у дроида.

— За кого ты воевал? — спросил человек после долгой, неловкой паузы. Многие поколения Мандалор поставлял галактике наемных солдат, и обсуждение коммерческой военной службы считалась вполне обычной темой для светского разговора. — Они хорошо платили?

— Великая Армия Республики. Какая еще плата?

Еще одна пауза. Мандалор никоим образом не был территорией Республики. А сейчас мандалорианин знал что Фай — клон, чью воинскую доблесть, к тому же, не чтили достойной платой. Но здесь это, похоже, не было позором.

— Дезертир. — без тени презрения произнес мужчина.

— Списан посмертно. — Фай помедлил подбирая слова. Он знал, что он хотел сказать, но заставить рот подчиниться было отдельной задачей. Он почувствовал пот, выступивший на верхней губе. — Это как обычная отставка по здоровью, только чуть неприятней.

— Все в порядке, нер вод, здесь ты среди друзей. — сказал человек. — Фетт поступил бесчестно, позволив каминоанцам наделать из него клонов для джедаев. Это не твоя вина.

— Не надо меня жалеть. — ответил Фай, защищаясь. Он не хотел жалости. Каминоанцы не больше Фетта заботились о том, счастлива ли армия клонов, и хорошо ли с ней обращаются, до тех пор, пока они могли побеждать, но о нем было кому позаботиться — у него был Кэл Скирата. — Наш сержант хорошо о нас заботился. Он усыновил меня. Мы отлично ладим.

— Я слышал.

— Ты много слышал…

— Это маленькая планета. Кое–кто из Куэ'валь Дар вернулся сюда, когда они закончили вас учить.

Значит этот тип знал. Мандалорианских сержантов–инструкторов подбирал Фетт; нравился он не всем, но его мастерство они уважали. И они нахватались подробностей насчет жизни в городе Типока. Впрочем секретов, стоящих того чтобы их хранить, больше не осталось. Сейчас все знали про Великую Армию Республики.

Фай понемногу начинал понимать, что Фетт, Манд'алор и охотник за головами, был прекрасной рекламой мандалорианскому характеру, но не все в его собственном народе считали его героем. Клоны ЭРК–Альфа, закаленные солдаты, буквально отлитые в снятую с Фетта форму, боялись его и безоговорочно исполняли его приказы даже после его смерти. Но Фай видел, что некоторые мэндо'аде считали его самовлюбленным чакааром.

Сейчас у Мандалора не было никакого вождя, а жизнь все так же продолжалась, не замечая этого. Фай мог представить себе хаос, который начнется на Корусканте, если Канцлер будет убит, и ему не найдется преемника. А Мэндо относились к этому житейски. Это случалось раньше, это случится еще когда–нибудь, и народу нет смысла рассыпаться на части, только потому, что сейчас нет никого на троне.

— У тебя есть дети? — поинтересовался мужчина.

Фай пожал плечами.

— Я над этим работаю.

Иногда тот Фай, которым он был прежде, прорывался наружу. Он был элитным коммандо, в великолепной форме, и — что было самым болезненным — у него было то, что Скирата называл паклалат; дар трепаться. Он умел играть словами. Но взрыв на Гафтикаре положил этому конец, и сейчас он был инвалидом, зависящим от заботы милой девушки по имени Парджа Брэлор, которая, похоже, не замечала, что он совсем уже не тот предмет для мечтаний, которым был раньше.

Мужчина взглянул мимо Фая так, словно он узнал кого–то приближающегося среди мешанины фигур в броне, тащивших флексофраповые сумки с консервированными овощами, машинными запчастями а иногда — и пятилитровые канистры с тихааром; местным алкоголем тройной перегонки, которым запросто можно было обезжиривать детали двигателей.

— Это твоя девушка? — поинтересовался он. — Направляется сюда, у тебя на шести.

Фай обернулся. Темно–каштановые косички Парджи, с вплетенными в них красными медными шариками, покачивались под подбородком ее шлема. Под мелким серым дождем, на фоне ее темно–багряной брони, они казались яркими осенними плодами.

— Да. Это она.

— Тогда я тебя оставлю. Ты снова в надежных руках.

«Снова? О чем это он?»

Когда Фай вновь повернулся к нему, человек уже слился с базарной толчеей. Парджа пробила себе путь среди бронированных тел с целеустремленностью лазерной пушки и, поймав Фая за руку, притянула его к себе чтобы прижаться лбом своего шлема к его лбу. Это был единственный способ «поцеловать» кого–то в полной броне. Наверное, поэтому некоторые аруэтиизе верили, что мандалориане бьются друг о друга головами в качестве приветствия.

«Аруэтиизе — чужаки, враги, предатели и тому подобное — поверят любой старой чуши.» — подумал Фай.

— Ты добрался. — с явственным одобрением воскликнула Парджа. — Отлично, кэр'ика. Что, заводишь новых друзей?

— Не знаю. — Фай уже не мог увидеть мужчину. Тот исчез. — Он обо мне беспокоился.

Парджа протянула руку и погладила его по шлему. Она нарисовала на нем мандалорианские буквы «М» и «Ш» — мир'шапур, травма мозга — точно также, как полевой медик мог бы сделать на первичной сортировке. На Мандалоре эти символы действовали как смесь из предупреждения для окружающих «относиться к нему осторожно» и знака отличия за боевую службу.

— Он увидел знак на твоем бу'шей. Это сказало ему что ты покалечен, и как именно. Понимаешь, это избавляет от кучи глупых расспросов, и люди знают как с тобой обращаться.

Фай никогда не думал о себе как об искалеченном. Ранен — пожалуй, но не искалечен. Он говорил себе, что все еще только начинается, и что Бардан Джусик со временем соберет его по клеточкам своими джедайскими методами лечения.

— Что мы будем делать теперь? — спросил он.

— Ты должен найти дорогу к кантине. — Парджа не выказывала ни следа нетерпения, хотя, как он понимал — она говорила это ему, наверное уже десяток раз. — И я не собираюсь тебе подсказывать. Пользуйся картой. И что еще ты должен сделать? Давай, рассказывай.

— Пометки. Делать пометки, пока буду идти.

— Хорошо. Делай пометки. И тогда всё, что тебе надо — это не забывать посматривать в деку.

Энцери был крошечным прыщом на карте, по сравнению даже с одним–единственным переполненным районом–термитником Корусканта — и поселением, самым близким к Кириморуту, скиратовскому убежищу для клонов–дезертиров в глубине северных лесов. Он даже был скорее факторией, чем городом. Но с точки зрения Фая, он был сложным и запутанным как лабиринт. Он вытащил стило из наручи и сверился с декой. События двухлетней давности — даже его искусственно укороченного детства вспоминались отчетливо, но у него не сохранялись повседневные воспоминания, которые все остальные считали само собой разумеющимся. Он сориентировался так, как его когда–то учили, привязавшись к ориентирам вроде элеватора на краю города, сверился с примитивным магнитным компасом на запястье и побрел дальше.

Когда он научится работать с этим — он начнет учиться использовать ВИД в своем шлеме. По шагу за раз, как говорила Парджа. Она следовала за ним.

— Ты отлично справляешься. В самом деле кэр'ика, у тебя с каждым днем получается все лучше. Я горжусь тобой.

Как Парджа могла любить его — в таком состоянии? Он чувствовал себя раздавленным. Но они встретились когда он уже был ранен, и она никогда не знала того Фая, которым он был. Она любила его таким, как он есть. А его состояние сейчас могло только улучшаться.

— Я скучаю по братьям. — проговорил он. — И по Ордо тоже.

Да, у него были письма, а время от времени и разговоры по комлинку с командой «Омега» и «Нулевыми» ЭРК, которые были его единственной семьей в любом смысле этого слова, но Фай всю свою короткую жизнь жил среди ему подобных. Он никогда не был по–настоящему одинок. Он почувствовал себя виноватым за то, что Парджа не была для него всем миром; она выхаживала его в те тяжелые дни после того, как его вытащили с Корусканта, кормила и мыла его, словно младенца, и ее постоянные ободрения помогли ему пойти вновь не меньше, чем Сила и целительские умения Джусика. Когда–то Фай считал, что больше всего на свете он хочет найти милую девушку, которая будет о нем заботиться. Он никогда не представлял себе, что эта девушка будет за ним ухаживать.

— Ордо обещался вскоре заглянуть. — заметила Парджа. — Знаешь же, что «Нулевые» не слишком придерживаются расписания. А кроме того, через несколько дней вернется Бард'ика для твоего очередного лечебного сеанса.

Фай подумал что стоит поинтересоваться.

— А я смогу отправиться домой?

Парджа моргнула.

— Это дом, Фай. Ты же не имел в виду Корускант, правда?

— Да.

— Нет, туда ты не вернешься. Они собирались тебя убить, помнишь? Там хотели отключить твое жизнеобеспечение, потому что там не считали, что тебя стоит выхаживать. Они, наверное, еще и конфискуют тебя на таможне — как похищенную собственность Республики. Тебе не нужно возвращаться в этот вонючий дар'айм.

Парджа злилась, но для Фая эта жестокость была крайне далекой; чем–то, о чем он знал, что это ужасно, но не прочувствовал сам — потому что он был в блаженном неведении комы. Пока он шагал в направлении кантины, машинально сверяясь с картой у каждой улицы, и на каждом перекрестке, он пытался представить как Бесани и капитан Обрим спасали его от безжалостной системы, которая обращалась с тяжелоранеными клонами, как с животными. Ордо говорил, что Бесани вытащила оружие перед персоналом медцентра, и похитила Фая, взяв их на мушку. Он выглядел ужасно гордым за нее. Такая твердость духа действовала на мандалорианского мужчину не хуже, чем пара стройных ножек на аруэтиизе; женская отвага была для них неотразимой.

— Я могу обойти таможню. — заметил Фай. — Я коммандо.

— Бесани вляпалась в кучу неприятностей, чтобы тебя оттуда вытащить.

— Знаю. — Фай никак не мог связать в своем воображении Бесани, ошеломительно эффектную блондинку, с той очень одинокой, педантичной женщиной, которой она была внутри; а тем более — с той, кто может устроить вооруженный захват. — Еще не успел поблагодарить.

— Хочешь поблагодарить? Подожди пока она не приедет.

— Но я мог бы сам всем сказать спасибо. — настаивал Фай. Он обогнул угол, и кантина оказалась именно там, где она была согласно карте. Это было маленьким триумфом. Он стянул шлем и подставил лицо под дождь, злясь на себя оттого, что он говорит, как маленький ребенок. — Мне проще отправиться к ним.

— Твои братья мотаются по всей галактике.

— И я мог бы увидеть ребенка Этейн.

— Это опасный секрет, Фай.

— Нечестно, что Дар не знает о том, что он отец.

— Галактика нечестное место. Ему пока что безопасней не знать.

Фай наконец смог выпалить это без запинки.

— Мне здесь не место, Пардж'ика. Я должен был сражаться. Это все, что я умею делать. Я думал, что хочу уйти, но… я не знаю, что делать.

От дождя по дверям кантины стекали капли — как будто их только что покрасили; и это была, похоже, единственная часть здания, за которой следили последние несколько лет. Вглядываться в их глянцевую черноту помогло — это не дало его разочарованию и злости на свое бессилие окончательно взять над ним верх. Но какая–то часть его разума никогда не переставала шептать ему, что он теперь ничто, что у него нет ни цели ни чести.

Это прорывалась наружу индоктринация. Так говорил сержант Кэл. Кэл'буир связывался с Фаем пару раз в неделю и напоминал ему, что он свободный человек, и что он не обязан иметь никаких задач, кроме как в полной мере жить своей жизнью.

Сейчас это не выглядело правильным. Фай не мог избавиться от чувства вины за то, что воюют все кроме него, и что он обуза для Парджи.

Она сняла шлем и пристегнула его к поясу.

— Ты должен сражаться именно там, где ты есть сейчас. — тихо проговорила она и кивнула в сторону дверей. — И ты сможешь снова быть солдатом, если захочешь, но не сейчас. Я знаю что это трудно. Попытайся быть терпеливым.

— У меня нет времени.

Парджа вздрагивала каждый раз, когда он напоминал ей, что его время истекает вдвое быстрее, чем у обычного человека. Сейчас они не говорили о планах Кэл'буира остановить ускоренное старение. Секреты генетической инженерии, необходимые чтобы остановить его, были сейчас так же недосягаемы, как и раньше; он все еще искал подходящих генетиков, которые могли бы разобраться в исследованиях Ко Сай.

— У тебя будет время. — Парджа умела понижать голос так, что он делал Фая внимательным — и послушным — куда лучше, чем крик. А она предпочитала действовать тихо. — Даже так, как всё идет сейчас — время все же на твоей стороне.

— Да ну…

— Фай, посмотри на меня. — Она взяла его лицо в ладони и заставила его посмотреть ей в глаза. — В любом случае у тебя есть еще немало лет. Так проживи их! А когда ты поправишься, я не собираюсь отпускать тебя обратно, чтобы ты сбежал с какой–нибудь наманикюренной по последней моде девкой–аруэтии с Корусканта. Так что давай лучше женись на мне. Согласен? Мэндо женятся молодыми. Мы оба уже перешагнули этот возраст. Это неправильно.

Первым, о чем подумал Фай, было — ему понадобится спросить разрешения у кого–нибудь… наверное, у Кэл'буира. Но ему это было не нужно; это пугало. Он мог делать все, что он пожелает.

Вся его жизнь состояла из армейских правил, уставов и процедур, которым он должен был следовать, все бытие было упорядоченным; а сейчас он плыл в море из выборов о которых он никогда не задумывался, и которых у него никогда не было — но у него не было способностей воспользоваться большинством из них.

— Я ни на что не годен. — проговорил он. — Почему ты хочешь выйти за меня?

Парджа прищурилась. Глаза у нее были ярко–синие.

— Это мне судить на что ты годен. Для начала — ты Фай, и этой причины достаточно. А теперь затаскивай шебс в кантину, и покажи мне что ты помнишь как заказывать не'тра гал и закуску.

Фай был уверен что это просто бравада. Он изумлялся ее терпению: она не сердилась, сколько бы он ни ронял предметы, или не мог подобрать нужное слово. Ее тетя, Рав Брэлор, одна из Куэ'валь дар, обучавших их на Камино, говорила что инженеру в Пардже ненавистно оставлять непочиненной ни одну машину. Фай был, в своем роде, большим проектом по реставрации — которым она увлеклась.

— А ты все еще будешь желать меня, когда я поправлюсь? — Когда он входил в двери бара — тот показался ему опасней любого плацдарма высадки.

— Может я буду слишком… — слово не давалось губам, хотя мозг подобрал его безукоризненно. — …ярок, чтобы на меня смотреть.

— Тогда мне просто надо будет носить сварочный щиток, чтобы защитить мои нежные чувства. — ответила Парджа. Несколько человек в кантине прервали свои занятия, чтобы присмотреться к ним. Это был маленький город, на маленькой планете, где все знали чем занимается сосед, так что они признали в Фае чужака. — Или ты будешь все время носить шлем.

— Ну, тогда я точно женюсь.

— Не заставляй меня выкручивать тебе руки…

— А может я учусь торговаться.

— Когда у тебя станет лучше с координацией — сможешь попрактиковаться в лавке.

Парджа всегда говорила «когда», не «если». Она не ведала поражений. Когда Фай подошел к стойке, не зная, сможет ли он подобрать нужные слова чтобы заказать пиво, и нервничая от этого, он заметил двух мужчин справа, внимательно рассматривавших его. Он мог услышать как они переговаривались, со стаканами в руках. Их шлемы стояли на полу, рядом со столом. Какими бы ни были повреждения в его мозгу — Фай все еще мог вычленить разговор из окружающего шума, особенно если это касалось его.

— А я тебе говорю, это не тот парень.

— Откуда тебе знать?

— Но он на него похож, ничего не скажешь.

— Похожих на него слишком много.

— Ну, кто может знать, где Фетт разбросал нерал, а?

Они вскинули взгляды, словно внезапно догадались, что Фай смотрит на них — он смотрел, причем с возмущением — и сменили тему. Мандалориане обладали тактичностью пьяного виквая, так что они, должно быть, решили что его задело их сравнение. Фай попытался сконцентрироваться на насущной задаче и нащупал в кармане кредитный чип.

— Два эля. — сказал он. И во всех мандалорианских кантинах можно было разжиться парой мисок супа. — И два супа.

Бармен, пожилая женщина с таким тонким и худым лицом, что легко можно было представить, как она с наслаждением высасывает нектар из цветка соркана, одарила его долгим внимательным взглядом.

— Ты нездешний. — сказала она на базовом. Все из Энцери говорили на Мэндо'а, и у Фая сейчас были некоторые проблемы с базовым. Она чуть наклонила голову, чтобы взглянуть на его шлем подмышкой, и выражение ее лица смягчилось. — А. Хорошо, верд'ика, суп джи с клецками или из красной тыквы?

Верд'ика. Это было ласковым вариантом слова «солдат». Предупреждающий знак сработал превосходно.

— Тыкву, пожалуйста.

Суп джи он не выносил. После того, что случилось с Ко Сай, Фай смотреть не мог на рыбу. Каминоанскую ученую постоянно называли джихаал — рыбье мясо — и теперь, когда она была мертвой и нарезанной на куски, рыба вызывала у Фая странное подташнивание. Он передал кредитки. Парджа заняла столик в темном углу и пригласила его садиться.

— Ты отлично справился, кэр'ика.

— На кого я похож? — Фай знал, что он выглядит также, как каждый из его братьев–клонов, и — насколько он знал — также как и Джанго Фетт в свое время. Повернув голову так осторожно, как он только мог, он заметил что двое мужчин все еще переговариваются за пивом. — Фетт мертв, и он был куда старше меня.

— Не на Фетта. — прошептала Парджа, пожимая ему руку, словно хотела заставить его замолчать. — На одного из твоих братьев, Спара.

Спар — ЭРК–пехотинец, Альфа–02 — дезертировал еще до того, как Великая Армия впервые явилась миру на Геонозисе. Как всегда говорил Скирата, может этот парень и среди Альф был дубом, но идиотом он не был.

— Он не мой брат.

— Ну, говорят, что Фенн Шиса хотел, чтобы он выдал себя за наследника Фетта, просто чтобы соблюсти приличия. На случай, если ты не заметил, в настоящий момент у нас нет Манд'алора.

— А когда он у вас был, вы это замечали?

Парджа осеклась и показалось что она вот–вот улыбнется.

— Смысл в том, что когда его нет, это дает аруэтиизе повод думать, что мы катимся под уклон. Будем честны — мы так по–настоящему и не оправились от потери лучших бойцов на Галидраане. Нам не нужны такие слухи. Пока что.

Фай не замечал, чтобы тут что–то разваливалось. Мэндо'аде не особо нуждались в руководстве, хотя им нравилось иметь номинального главу — хотя бы для того, чтобы было на кого поворчать. Яркое воспоминание вспыхнуло в его голове, вместе со словами для того, чтобы его описать.

— У Фетта уже был сын. Боба. Сейчас ему должно быть около двенадцати. Маленький нахальный сопляк. Ордо как–то макнул его головой в уборной, когда тот хвастал, что его папа побьет Кэл'буира одной левой.

— Прямо сейчас нам нужен кто–то серьезней ребенка, Фай. Даже если кто–то и мог бы его найти. Он исчез.

— Отправился за папашей.

— Осторожней, или Шиса может попросить тебя сыграть роль плода Феттовских чресел…

— Я, скорее, плод пробирки. — Фай вспомнил, как он время от времени он видел Фетта в Типоке — одинокая, отстраненная фигура, редко смешивавшаяся с обществом нанятых им Куэ'валь Дар. Фай хотел бы знать — наслаждался ли Манд'алор зрелищем миллионов своих копий, или же это его раздражало. — А почему этот пост не займет Шиса? Или один из глав кланов?

— Имя Фетта все еще заставляет дрожать аруэтиизе.

Алиит ори'шайя талдин. Мандалориане всегда попадали в точку своими поговорками; семья и в самом деле значила больше чем кровь. Формально Фай был ровно настолько же плотью и кровью Джанго Фетта, насколько и Боба. Фай подумал что это интересно — почему он не чувствовал, что этот человек был ему чем–то вроде отца.

— Значит, я в списке «А» на роль Мэндо. — заметил он. — Чистый Фетт. Только с большим успехом у женщин.

Парджа тщетно пыталась скрыть улыбку и, наконец, сдалась. Она с воодушевлением потрепала его по руке.

— Кандосии! Джайнг говорил, что ты был остер на язык. Я верю, что это к тебе возвращается.

Фай почувствовал себя чуть веселее. Да, может быть, он однажды и будет как новенький — ну или около того. Он ел суп дрожащей рукой, как ребенок, который учится есть самостоятельно, и отвернувшись к стене, чтобы никто ничего не увидел, если он прольет суп на подбородок. Он пролил. Парджа протянула заботливую руку и вытерла его, прежде чем суп стек на одежду.

— Шесть месяцев назад, — сказала она, — ты не мог даже ходить без помощи. Ты отлично поправляешься, кэр'ика.

Она точно знала когда ему нужно ободрение.

«Я везунчик. Мои друзья спасли меня. Они заново собрали меня.»

Когда–то он думал, что связь с изначальной командой, братьями, с которыми он был рожден и вырос, была сильнейшим, что ему довелось испытать, и что их смерть сокрушит его; он не мог представить себе что вновь будет так близок с другим живым существом. Потом он обрел равно глубокую связь с командой «Омега». А теперь его привязанность простиралась и на большое семейство — пеструю компанию из клонов и не–клонов; и даже на то, что когда–то казалось недосягаемым — на женщину, которая его любила.

— Ладно. — сказал Фай. — Поженимся, когда я перестану выглядеть такой развалиной.

Ради нее он хотел быть прежним. Она смотрела на него чуть нахмурившись, и ему показалось, что она может решить, будто он хочет от нее отделаться. Может она просто не поняла, что он хотел ей сказать. Теперь он часто говорил не то, что хотел бы сказать.

— Тогда поправляйся быстрее. — проговорила она.

Кэл'буир учил своих парней ставить себе задачи — и неважно, насколько малы они были. Еще один перевал, еще одно утро, и даже еще один шаг, когда становилось особенно тяжело — ты должен вцепиться в свою цель взглядом и обрести от этого силу и твердость.

Через год, в это же время, — решил Фай, — он будет тем же человеком, каким он был до взрыва.

Он поднял свою кружку не'тра гала, чуть качнул ее в сторону Парджи, стараясь не расплескать и выдавил улыбку.

— И я специально перекрашу свою броню. — пообещал он. Пожалуй, ему пора перестать выглядеть призраком Геза Хокана, чью красно–серую броню он взял трофеем. — В любой цвет, по твоему выбору.

Но Парджа смотрела мимо него, в направлении дверей кантины, и на ее лице появилось то выражение, с прищуренными глазами и плотно сжатыми губами, которое говорило «сейчас я проломлю тебе голову» — и которое, как это ни странно, ему нравилось. Он осторожно повернулся, чтобы рассмотреть то, что заставило ее нахмуриться.

Человек в зеленой броне подошел к ним непринужденной походкой, и оглядел Фая. Затем он снял шлем, открыв волнистые светлые волосы, давно нуждавшиеся в хорошей стрижке и протянул руку в бронированной перчатке.

— Так, кого я вижу. — сказал он. — Весь в отца; вернее весь в того отца, которым он мог бы стать, если бы у него было твое детство. Как себя чувствуешь, нер вод?

Фай понятия не имел — кто это. Хотя, похоже, он бы единственным, кто этого не знал. Кантина смолкла, в едином порыве затаив дыхание.

Парджа посмотрела человеку в лицо.

— Ты не просто проходил мимо. — недовольно сказала она, пожатием руки дав Фаю знак «не вмешивайся». — Так что прежде чем спрашивать, знай — мой старик не в свободном пользовании. Ты не видишь что он ранен?

Светловолосый совершенно не выглядел обиженным отказом. Он только обаятельно улыбнулся — хотя непохоже, чтобы это подействовало на Парджу — и пожал в мандалорианском стиле другую руку Фая.

— Ты выглядишь сбитым с толку, солдат. — сказал он. — Меня зовут Фенн Шиса. Как тебе понравится оказать небольшую услугу Мандалору?

Команда «Омега», наблюдательный пункт над дорогой Хадд–Ришун, Хаурджаб, срединное кольцо.

Дарман никогда не был азартным человеком. Теперь он знал — почему; он видел как исчезают его кредитки по мере того, как беговой жук Атина неудержимо и не имея соперников мчался к победе

На самом деле жук бежал совсем не как молния. Но он, по крайней мере, знал куда направляться, талант который явно был в дефиците среди местной насекомой жизни. Пока остальные жуки в команде беспорядочно суетились, атиновский жук рысил курсом точно на финишную ленточку — отрезок детонитовой ленты протянутый поперек вскрытого снарядного ящика, который служил импровизированным стадионом.

Остальные сновали вперед и назад, тыкаясь в стенки и время от времени кидались на них так, будто надеялись, в конце концов, пробить себе путь на волю сквозь борта ящика. У них не было той всепоглощающей целеустремленности, которая рождает победителя. Хотя за упорство Дарман дал бы им очков пять.

— Кандосии! — весело крикнул Атин. В здешнем тихом воздухе вопль был бы слышен за много километров, но внутри звукоизолированного шлема коммандо мог орать от всей души. Команде «Омега» потребовалось несколько дней, чтобы пробраться на эту наблюдательную позицию, и им не хотелось себя раскрывать. — Давай, нер вод, покажи им из какого ты теста… вот так, малыш…

У «Омеги» была масса времени во время ожидания конвоев мятежников–сепаратистов, проходящих через пустыню Мауджа на Хаурджабе, и жучиные бега были фактически единственным развлечением. Стоял обжигающий полдень; один из тех дней, когда катарн–броня с кондиционированием становилась прохладным убежищем от убийственной жары снаружи. Наверное, сегодня было слишком жарко даже для местных насекомых.

Дарман протянул указательный палец и аккуратно подтолкнул своего жука в нужном направлении. Его багрово–радужные крылья напомнили Дарману подёнок, которых он видел на Квиилуре, мушек живущих один прекрасный, восхитительно яркий день, а затем умирающих. Когда–то Дарман думал что погибнуть непобежденным — славный уход для коммандо, но после пары лет знакомства с огромным миром вне Камино, он понял что в этом вовсе не было славы. Это было нечестно.

Жизнь была коротка — для клона в особенности — и она становилась все мрачнее.

Подёнки просто ускоренно показывают тебе то, что случится с тобой в самом скором будущем. А Дарман иногда чувствовал себя еще и как беговой жук: он заперт в ловушке, он бегает с места на место, не понимая цели, ради которой все это делается, и бьется головой о стену войны, которую, похоже, нельзя ни выиграть, ни проиграть.

Он был сыт по горло поиском аналогий с насекомыми. Он был человеком, и он скучал по своей девушке. Он хотел вернуться домой — и не знал, где был его дом.

Фай говорил что это Кириморут. Дарман считал, что это там где захочет быть Этейн.

Порой она касалась его через Силу, напоминая что она думает о нем — смутное и почти что тревожное ощущение, словно кто–то к нему подкрадывается. Назначать свидание своему же генералу–джедаю было очень скверной идеей, и он понимал это, но война должна когда–нибудь закончиться; и тогда у него будет то, что сержант Скирата называл «нормальной жизнью». Чем могла обернуться эта нормальность для быстро стареющего клона и самовольно ушедшего в отставку джедая он совершенно не представлял, но очень хотел это попробовать.

Он снова подтолкнул своего жука в нужном направлении.

— Давай беги, ди'кут. Вот сюда.

— Эй, не жульничай. — Корр повернулся к Найнеру, как к арбитру скачек в поисках справедливого решения. — Дисквалифицируйте нечестного игрока, серж. Его жук под допингом.

— Да ладно, я уже знаю что проиграл. — Дарман кинул Атину кредитный чип в уплату ставки, потом поднял своего жука и поставил его у финишной черты. Комические выходки были работой Фая, но его не было; Корр заменивший его из кожи вон лез, пытаясь исполнять роль отрядного мудреца и юмориста.

— Я просто не могу смотреть, как эти растерянные бедняги бестолку бьются головой об стену.

— Тебе не стать успешным тренером, если будешь сентиментальничать с рысаками, Дар…

Найнер по–пластунски подполз к ящику и заглянул внутрь; его тень упала на одного из жуков. Тот помедлил, взмахнул усиками, пробуя внезапно похолодавший воздух, а затем решительно направился к жуку, выбранному Корром — ярко–бирюзовому, очень блестящему — и начал пристраиваться к нему с любовными намерениями.

— Почему–то мне кажется, что он не о бегах думает, нер вод. — заметил Найнер, поднимаясь на четвереньки. Жук Атина неспешно брел дальше, так же упрямо и сосредоточенно, как и его временный хозяин, и пересек финишную линию. — Да, Атин снова выиграл. Выпьем за удачный выбор…

Сейчас они сидели на рециркулированной воде. Дарман мечтал о свежей холодной воде из крана, и как бы ни уверяли техники из Снабжения, будто система фильтрации гарантирует, что переработанная вода («личная» вода, как они ее называли), была чиста словно набуанский родник, все равно ему были не по душе мысли о том, что эту воду он пьет и выделяет уже не в первый раз. И когда он тянул ее через трубочку из встроенного в броню резервуара — она была отвратительно теплой.

Впрочем, пить чью–то чужую воду было бы еще отвратительней.

«Большой кувшин ледяной воды, душ, и прекрасная мягкая койка…»

Атин сдержанно–торжествующе вскинул кулак.

— Ойа! Платите, неудачники. — Он протянул ладонь. — Восьмая победа подряд!

— За твой маленький триумф, Ат'ика. — Дарман на манер кубка поднял иссохший остов какого–то, давно уже мертвого, растения. — Теперь ты можешь отправить победителя на племенной завод. Разводить породистых скаунов.

— А если я его сведу с Корровским — потомство получится полосатое или лиловое?

— Это не то же, что смешивать краски. Ты мало понимаешь в генетике, я угадал?

Найнер сгреб жуков в пригоршню и подкинул их в воздух. Они брызнули в стороны, ослепительно вспыхнув самоцветными крыльями и исчезли в жарком мареве.

Они отлично умели летать. Почему они никогда не пытались сбежать с беговой дорожки? Почему они продолжали биться своими маленькими глупыми головами в стенки ящика, когда они могли бы просто посмотреть вверх — и улететь?

Найнер пошевелил на треноге бластерное орудие, дуло которого надежно скрывала скальная расщелина, и беспокойно вгляделся в оптику. В последнее время он стал беспокойным и замкнутым, словно он в чем–то сомневался, и не мог обсудить свои сомнения с командой. Может быть это было из–за Фая; не только из–за его отсутствия — хотя и с этим было тяжело свыкнуться — но и из–за того, что с ним случилось. Знать о том что у него поврежден мозг… если бы Фай умер, они, пожалуй, перенесли бы это легче. Они не видели его с тех пор, как сержант Кэл вытащил его на Мандалор. Иногда он присылал комм–сообщения, но — за исключением упоминаний о какой–то мандалорианской женщине по имени Парджа, которая была, похоже, надежной опорой в его новой жизни — в них рассказывалось не так уж много.

Впрочем, Джусик говорил что он поправляется. Дарман вспоминал как сильно Фай хотел найти подружку, и теперь когда он ее нашел, Дарману не было нужды чувствовать вину за Этейн. Большинство людей были бы рады, заполучив что–то, чего нет у других, но Дарман — как и большинство клонов, внезапно осознал он — испытывал неловкость, получив какое–то превосходство над своими братьями.

Насколько было известно генералу Зею — это, разумеется, если Зей поверил хоть в одно слово из рассказанной ему истории — Фай был мертв. И он, к тому же, сейчас был так далеко, что это было все равно, что смерть.

Джусик тоже исчез. Весь отряд распался на части.

Дарман залег и осмотрел пыльную дорогу внизу — единственное открытое пространство на многие километры вокруг. Они ждали свою цель. Атин негромко причмокивал, посасывая воду из своего запаса. Руины древней крепости, три потрескавшиеся стены из обожженного кирпича, отбрасывали несколько прохладных пятен тени на их лежку. На этом перевале сражались уже множество раз в прошлом.

— Кстати о генетике. — заметил Атин. — А что на самом деле случилось с Ко Сай?

Дарман пожал плечами.

— Когда Кэл'буир решит, что нам надо знать — он нам скажет.

— Я слышал странные слухи.

— Насколько странные?

— Что Кэл забрал ее работы, и убил ее.

— А кто тебе это рассказал?

— Сев.

Атин был одним из воспитанников Вэу, как и команда «Дельта», и Дарман знал, что они все еще поддерживают связь между собой, несмотря на старые распри.

— Сев, как обычно, шебсом болтал. — хмыкнул Дарман. — И, в любом случае, Ко Сай получила то, что заслуживала.

— Я знаю, но зачем Кэл'буиру понадобились ее данные?

По крайней мере, Атин не печалился по айвховой поживе. Дарман вырастил в себе сильную и стойкую ненависть к каминоанцам с тех пор, как он простился с монашеским бытием Типоки, и порой он жалел, что не обзавелся этим чувством когда у него была возможность свести кое–какие счеты. Удивительно, сколько же всего люди могут считать нормальным, если у них нет ничего, с чем можно сравнивать.

— Не знаю. — ответил Дарман. — Может быть, он собирается продать их тому, кто больше заплатит.

Найнер вставил новую батарею в свою дисишку.

— А ты его спрашивал?

— Нет. — ответил Атин. — Дар, а почему ты его не спросил? Ты же один из его любимчиков. Как Ордо и Фай. И, может, однажды он захочет полуджедайского внука…

Корр заржал.

— Но у него же есть Бард'ика, так что он уже обзавелся целым сынком–джедаем, верно?

Дарман почувствовал себя неловко. Он не хотел отстраняться от своих братьев, и никогда не думал о том, что к кому–то из них могут относиться особенно.

— У Кэл'буира нет любимчиков. Может он считает меня дурачком в семье, за которым надо присматривать. Хочешь чтобы я его спросил? — Дарман не знал, как он начнет этот разговор, но у Скираты было бесконечное терпение, когда дело касалось его мальчиков. — Я его спрошу.

Но этот вопрос уже начинал беспокоить и его. В том, как Скирата обращался с ними, нельзя было усмотреть какой–то разницы, но сомнение поселилось в его уме и никак не желало уходить. Он залег поудобнее, уложил дисишку на согнутые руки, выставил увеличение визора на максимум и начал ждать.

— Какой придурок в Снабжении заказал диси с магазином слева? — пробормотал Корр. Похоже, он так и не привык до конца к ДС–17 в исполнении для коммандо; отряды настоящих коммандо росли с винтовками в руках, начиная с того возраста, когда они могли их поднять, но переквалифицированным людям, вроде Корра, винтовки казались новыми и они ворчали по этому поводу. — И на пистолете тоже. Не могу повесить кобуру справа.

— Придурок, которому не приходилось стрелять из него, спасая свою жизнь. — отозвался Найнер. — Или который думал, что если ты целишься с правой, то левая у тебя свободна для перезарядки.

— Груда бесполезного бев'иказе.

— Ты знаешь, что это за слово?

Это подходящее слово, разве нет? Это значит…

— Ну… да, но я еще не слышал, чтобы его применяли как ругательство. Раньше оно означало только анатомию.

— Он прав. — заметил Атин. — Догадываюсь что поэтому нас учили обоерукости. Чтобы нанимать таких вот ор'диниизе в Снабжение.

Дарману его дисишка нравилась. Да, магазин был неудобным, но она не отказывала от жары, холода или пыли, она была точной и даже смена модулей была не сложнее перезарядки.

— Мне понравились верпы. — проговорил он. — Они великолепны. Помните, когда мы помечали из них террористов на Тройном Ноле?

Атин покрутил головой, разминая мышцы.

— Там был ты и Фай.

— Ну да. — сказал Дарман, благоразумно пропуская упоминание о Фае, чтобы не задевать чувства Корра. Корр был хорошим товарищем. За несколько недель появилось ощущение будто был частью «Омеги» всегда. Но если сможет вернуться еще и Фай — это будет замечательно.

Горячее марево разбросало по охряной пустыне дрожащие миражи — темные озера, которые появлялись и исчезали пока Дарман смотрел на них; прогноз ФлотМетео говорил о восьмидесятипроцентной вероятности песчаных штормов. Хаурджаб был еще одним миром на задворках, чью стратегическую ценность Дарман не мог понять. Да, здесь имелась добыча руды, и сепаратистам требовалась масса руды, если они хотели продолжать выпекать своих дроидов, но почему Палпатин не концентрируется на ударах по главным населенным центрам сеповских миров? Почему армия клонов так тонко растянута?

Дарман ответил себе вслух.

— Все что он делает — это растягивает наши линии поставки.

— Кэл'буир?

— Старый Слизень. Палпи. Он должен оставить военные вопросы генералам. Типичный шаблов шпак. Гений стратегии, сидящий на заднице в своем уютном безопасном кабинете.

Если бы на этой войне требовалось найти образец законченно глупой стратегии — то это был бы Хаурджаб. У ВРА было слишком мало ресурсов, чтобы оккупировать это место, но слишком много, чтобы потерпеть громкое поражение, которое заставило бы политиков понять намек и отступить. И операция застыла в идеальном равновесии. В этом состоянии она могла безнадежно тянуться годами, и, наверное, так оно и случится.

По ту сторону от речного русла, которое десятилетиями не видело текущей воды, примерно в двадцати кликах к северо–востоку, две роты 85го Пехотного поддерживали местное правительство в Хадде. Оттуда как раз доносилось далекое бухание, похожее на медленное биение сердца, которому отвечал быстрый и пронзительный лай орудийного огня. Дарман разглядел как вдалеке появляются столбы черного дыма. По регулярности обстрелов можно было сверять часы; местные кланы Мауджа выкатывали свою коллекцию артиллерии сразу после обеда, загоняя население Хадде в убежища в самое жаркое время дня, и начинали громить город, до тех пор, пока не поднимался закатный ветер. Тогда мауджаси отправлялись по домам на ночь. Словно они занимались повседневной работой, проводя рабочие часы за обстрелом, а затем возвращались домой и смотрели головидео.

Две роты; меньше трех сотен человек. Этого было ничтожно мало, а воздушной поддержки почти не было. Остатки батальона были повзводно разбросаны по всему району, изо дня в день захватывая территории и тут же теряя их.

Вот почему команду выслали сюда. У них была одна цель — главный вождь мауджаси по имени Джоллук. Сейчас они ждали когда он покажется.

— Знаете, — проговорил Корр, — если бы мы просто заказали сюда побольше воздушных сил и выбомбили все поселения вокруг этой свалки, то никому не пришлось бы поджаривать тут шебс, и мы все могли бы отправиться куда–нибудь где ночная жизнь куда интереснее. Только посмотрите вокруг. Сплошные горы.

— Холмы. — поправил Атин.

Без разницы. Проштурмовать с воздуха…

Корр начинал жизнь как сапер, так что Мэндо'а он учился в процессе переподготовки, и продолжал изучать его до сих пор. Как и ожидалось, он, в точности как и Этейн, быстрее всего выучил слэнг и ругань. И даже изобрел кое–что свое.

— Кор'ика, тогда нас бы послали в какое–нибудь такое же дурацкое местечко, делать все то же самое. — сказал Атин. — И нам говорили завоевывать сердца и души. А не стирать с лица земли мирные деревни.

— В шебс мирных. Они все вооружены. Им не нужна форма, чтобы быть врагами. Вот почему каждый народ с претензиями к соседям заканчивает тем, что его записывают в сепы, и пополняют им наши списки, а?

— И тут, к тому же, даже не разные расы. — присоединился к ворчанию Дарман. — Не как на Гафтикаре, где можно было увидеть, кто есть кто. Они все люди. И все одинаково выглядят.

Маленькая пылевая буря на горизонте просигналила что в их направлении движется наземный транспорт. Найнер чуть раздраженно цыкнул зубом — привычка, подхваченная им у Скираты.

— Терпеть не могу когда вы начинаете умничать. Думать вредно.

— Ага. Это же моя работа. — откликнулся Атин.

— Слышно что–нибудь о Лазиме?

— Еще нет, серж.

— Она пришлет письмо. Не волнуйся.

— Знаю, что пришлет. — чуть сварливо ответил Атин. — Мы поженимся.

— Что?

— Ты меня слышал.

Новость не отвлекла его внимание от дороги, но сосредоточенности она явно повредила. Дарман почувствовал комок в груди. Это было совершенно неизвестным миром. Это было…

— Невозможно. — заявил Найнер. — Ты не можешь жениться. Ты же в армии

Атин на Мэндо'а означало упрямый, но для мандалориан это слово означало не отрицательное качество. Это подразумевало силу и стойкость, которые перевешивают кровожадную ярость. Атин был предельно спокойным и соблюдающим правила, до тех пор, пока что–то не выводило его из себя по–настоящему. Тогда он вновь становился одним из парней Вэу — сражающимся бешено, и не отступающим, пока его не убьют. Вэу вбивал в них животные инстинкты, ту дикость, которая, как он говорил, сохранит им жизнь там, где более разумный человек сдастся и погибнет.

— Покажи мне правила. — ответил Атин. Хотя он и был в шлеме — но Дарман мог видеть как он упрямо выпятил челюсть. — Давай. Покажи мне пункт, в котором сказано что я не могу жениться.

— Предполагалось что мы никогда не обзаведемся семьями.

— Но правил, явно запрещающих это, нет, верно?

— Нет. Но все равно это глупо.

— Почему?

Никому из клонов не требовалось видеть лицо своего брата, чтобы понять что творится в его голове. По тихому цоканью и дыханию в шлемном комлинке Дарман мог уловить, что Найнер нервничает; казалось, что что–то испугало его. Но Найнер явно был не из паникеров. Он был расстроен. Он пытался отогнать от себя неприятную реальность.

— Потому, что тебе не платят жалования. — наконец, сказал Найнер. — Так что ты не сможешь содержать жену и детей. И казарм для женатых нет. И…

Атин не собирался сдаваться без боя. Его голос звучал так, словно он говорил сквозь стиснутые зубы.

— Лазима — тви'лек. Люди и тви'леки не могут иметь потомства. И у нее есть жилье. Его купил Кэл'буир. И у нее есть работа. Мне не придется ее содержать. Ты не угадал со страшилками, серж.

— Содержанец, что ли? Неплохо устроился. — пробормотал себе под нос Корр.

— Все равно, ты сошел с ума. — ответил Найнер. — И это не мои страшилки. Просто факты.

Сейчас под угрозой были и планы Дармана на семейное счастье. Он решил поддержать Атина. Они были людьми, а не дроидами; у них было право ждать от жизни большего. Так говорил им Скирата.

— Считаете, что мы не можем жениться потому что мы — собственность, серж? — спросил Дарман.

Голос Найнера стал чуть тверже.

— Не знаю. Сходи, спроси генерала Зея.

— Зею до шаба. — сплюнул Атин. — А если и нет, то что он с этим сделает? Что, он расскажет про какую–то разницу между теми, какие мы сейчас и тем, что будет, когда я с Лазимой обменяемся клятвами?

— А он прав. — поддержал Дарман. — Разница ведь чисто формальная.

— И я хочу жить. — Атин уже начинал сердиться всерьез. — Если я все это переживу — то я не собираюсь вечно быть солдатом. — Он прервался на пару секунд, словно собирался с духом прежде чем сказать что–то неприятное. — Я хочу уйти. Я хочу в отставку.

Впервые кто–то из них сказал это вслух. Может быть это был и первый раз, когда они хотели это услышать. Уход Фая каким–то образом открыл двери для несогласия и подлинных стремлений, не связанных с ВАР.

В наступившем неловком молчании Корр, похоже, старательно удерживался от комментариев. Порой он все еще вел себя в духе «я–всего–лишь–замещаю–его», пусть даже и было очевидным то, что Фай уже не вернется.

Голос Найнера сейчас приобрел сержантский тон «не–спорь–со–мной».

— Ты должен думать о задании, а не о том, как свалить из армии.

— Я думаю. — ответил Атин, перемещаясь к Корру и занимая огневую позицию рядом с ним. — Я могу думать и о том и о другом одновременно. Если честно — одно помогает мне делать другое…

Нет, дело было не в уходе Фая. Дарман решил, что все началось с появлением внука Скираты. Ребенок принес всем им ощущение что настоящая жизнь проходит без них, а они остаются позади. Если бы они были беленькими, обычными клон–солдатами, которые мало сталкивались с обычной гражданской жизнью, то, может быть, им бы удалось убедить себя в том, что все не так уж плохо. Но все они провели много времени, занимаясь тем, что было доступно не–клонам. Подарив им столько свободы, сколько он мог — Скирата сделал их недовольными тем, что у них было.

— А как насчет тебя и Этейн, Дар? — поинтересовался Атин.

— Ты насчет того, не собираемся ли мы отойти от дел?

— Угу.

Этейн должна была оставить Орден Джедай. Им не были позволены близкие отношения — привязанности, как они это называли — но и строгого воздержания от джедаев не ждали.

«И это может привести к неприятностям.» — подумал Дарман. — «Однажды какой–нибудь истомившийся без любви джедай выкинет что–нибудь безумное — пусть и предполагается, что подобное вытравливается из них в процессе учебы — и это добром не кончится. Ты не можешь превратить существо из плоти и крови в бесстрастного дроида — ни клона, ни джедая. Это неестественно. Это несправедливо.»

— Детали мы еще не проработали. — ответил Дарман. — Но да, я этого хочу.

— А детей?

Дарман подумал о внуке Скираты. Все младенцы капризны и голодны. Чувствительные к Силе младенцы… ну, с этим разбиралась бы Этейн. Но до этого было еще далеко, если это вообще возможно, и пока что он мог не думать об этом.

— Когда–нибудь. — сказал он. — Но не сейчас.

— Лучше поторопись. — дружелюбно заметил Корр. — Прежде чем станешь слишком старым.

— Кстати, насчет поторапливаться… — заметил Найнер. — …приготовились…

У Дармана, как всегда перед боем ,свело живот. Он перебрался на лучшую позицию и заметил то, что привлекло внимание Найнера: тонкую цепочку репульсорных грузовиков, с обычными припасами из порта, поднимавших пыль словно дымовую завесу. Атин выпустил разведывательную камеру — подбросил маленькую сферу в воздух, провел ее к узкому проходу и подвесил над ним, передавая по пути снимки поверхности.

Корр переключил в своем ВИДе несколько степеней увеличения; Дарман видел, как его брат меняет ракурсы, на дисплее своего шлема. Корр смотрел на южную стену трещиноватых склонов, обрамлявших дорогу и когда Дарман переключился на его камеру — он увидел силуэты, которые, словно насекомые, начали внезапно появляться из трещин.

— И все–таки я считаю, что у них есть тоннели к этим позициям. — раздраженно проговорил Корр. — Иначе мы бы замечали, как они выдвигаются.

У Найнера был хороший обзор русла.

— Ну, поскольку они не видели нас, когда мы выдвигались… помните, нам нужен только Джоллук. Не тратьте заряды ни на что другое без крайней нужды.

Каждую неделю взвод мятежников выходил на пыльную дорогу, чтобы перехватить грузы двигавшиеся в Хадде из портового города Ришун, и «Омега» позволяла им это, просто наблюдая и собирая информацию. Убрать требовалось Джоллука; разведка говорила что он умен, изобретателен, и играет важную роль в планировании. И сейчас мятежники, как сказал бы Мереель — зарвались. Они перестали быть осторожными.

Впрочем, для Дармана это все равно выглядело бессмысленным — он видел, что племена Мауджа не были угрозой Республике. И он сомневался даже в том, можно ли их назвать сепаратистами. Они просто любили воровать и не любили правительство — что звучало крайне похоже на Скирату. Они хотели стащить все, что попалось под руку. А Хадде выглядел отличным местом для грабежа.

Но когда «Омега» брала их на мушку — они стреляли в ответ, так что эфемерная симпатия Дармана испарилась быстрее, чем плевок на раскаленных камнях вокруг. Он повел прицелом. Мятежники должны были нападать на конвой с близкого расстояния, если они хотели пограбить — артиллерийский обстрел разнес бы все, что они хотели захватить — и это делало их уязвимыми. Если разведка не ошиблась, Джоллук должен быть с ними — а дальше будет честная игра на открытой местности.

— У них там может быть целый муравейник. — гнул свою линию Корр. — И мы ничего не сделаем, не вызывая удар с воздуха. Когда закончим с этим — нам надо бы пройтись туда и прогнать несколько сканов. Посмотреть, что можно сделать, чтобы завалить ходы.

Несколько мауджаси, тащивших разобранные скорострельные бластеры, сбежали вниз на дорогу и рассыпались, собирая камни, подготавливая позиции на той стороне и собирая оружие; их было уже около тридцати. Джоллука видно не было. Дарман вывел несколько снимков на свой ВИД, сверяя их с каждым мятежником, которого он мог ясно рассмотреть через оптику ДС–17.

— Несколько больше, чем обычно. — заметил Атин. — Наверное, по ГНР сегодня ничего интересного не показывают.

Найнер покачал головой.

— Разведка не говорила что в этой поставке будет что–то особенное.

— Ну вот, опять. — вздохнул Дарман. — От разведки толку как от третьей ноздри. Хватит ее слушать.

Колонна репульсорных грузовиков была в нескольких минутах от засады; спидеры охраны неслись впереди. Они знали что у них была компания. Так или иначе, на них нападали всегда. Вопрос был лишь в том — насколько чувствительно; так почему Республика просто не снабдила Хадде воздушным транспортом, чтобы доставлять припасы прямо в город? Это было глупостью, достойной тех шабловых жуков. Такая мера прекратила бы этот ритуал. И это лишь убеждало Дармана что Палпатин либо потратил все кредитки и ресурсы, либо что он не понимает как вести войну. Либо и то и другое сразу.

— Приготовились. — сказал Найнер.

— Нам надо бы предупредить конвой что мы здесь…

— Не буду рисковать. Сейчас они сочувствуют правительству, через минуту — мятежникам… никому из них верить нельзя.

Дарман наметил цели — если станет жарко, надо будет выпустить пару–тройку гранат по серверному обрыву, начиная с позиции роторного бластера мятежников. Бластер выглядел антиквариатом. Военное снаряжение здесь было не самым высокотехнологичным, но недооценивать его было верным способом сдохнуть.

Джоллука все так же не было видно.

— Двести метров. — проговорил Найнер. Дарман услышал, как со щелчком встал на место магазин скорострельного бластера. — Парни, а их и в самом деле многовато против обычного.

— Можем свалить. — заметил Атин.

Найнер опустил палец на спусковой крючок. Все мятежники сейчас оказались между позицией «Омеги» и конвоем.

— Не сейчас.

— Я посчитал. Тридцать один.

«На верхушке скалы посреди ничейной земли. Нам придется сматываться… и нам стоило прихватить спидербайки…»

— Когда увидишь Джоллука — кончай его. — скомандовал Найнер. — Если его не видишь — огонь не открывать, глаза закрыть и пусть конвой сам о себе заботится. Никакого геройства.

Это было жестоко, но они здесь были не для того, чтобы нянчиться с гражданскими линиями снабжения. Дарман подбодрил себя мыслями о кувшине ледяной воды, который ждет его на базе, и проверил дистанцию выставленную на Диси. Перекрестье легло на древний роторник и индикатор готовности гранаты вспыхнул алым.

Первый «бдапп» бластеров мятежников расколол тяжелый послеполуденный воздух. Эскорт конвоя ответил огнем, в то время как конвой пытался рассыпаться. Места для этого не было.

— Джоллука нет. — спокойно проговорил Найнер.

— Дай только время… — Атин отвел взгляд от месива внизу. — Шаб, терпеть не могу такого.

— Мы тут не движение регулируем.

И все равно было трудно стоять в стороне, оставив конвой без помощи. Дарману нестерпимо хотелось повода открыть огонь. Когда–то, на Квиилуре, он кинулся на помощь и плюнул на маскировку, чтобы спасти гражданских, но тогда он был мальчишкой, на втором в жизни задании. Чем дольше ты сражаешься, тем осторожнее становишься. «Боевая закалка», это значит что ты понимаешь, насколько легко ты можешь стать мертвым. Теперь Дарман предпочитал чтобы безрассудным геройством занимались новички.

«Какие новички? У нас же заканчиваются пополнения.»

Бластерные выстрелы сверкали и шипели; клубился дым и Дарман с трудом сдерживал себя, чтобы не откликнуться на крики и вой. Найнер молча потянулся и взял его за плечо.

— Засек. — объявил Корр. Он негромко зарычал, точь–в–точь как Сев. — У головной машины. Взгляните на грязного хат'ууна.

На секунду Дарман не мог понять, почему Корр стал внезапно принимать гражданскую войну Хаурджаба так близко к сердцу, но когда он увеличил картинку на ВИДе — он понял. Джоллук — да, это был он — щеголял несколькими элементами белой пластоидной брони. Солдатской брони. Он с важным видом шел сквозь дым, словно вокруг не кипело сражение.

Был только один способ, которым он мог заполучить броню, и потому бой действительно становился очень личным делом.

— Хотел бы я знать, что стало с тем беленьким беднягой, с которого он ее снял. — прошептал Корр, прицеливаясь. — Ну, шабомордый, пора узнать, что солдатская броня не такая прочная, как Катарн–снаряга…

Найнер переключился в режим скорострельного бластера. Они не обязаны разбираться со всеми мятежниками, которых видят, так что их они оставят позади. Один точный выстрел и мауджаси, во всей этой мешанине, не смогут заметить их лежку.

— Сразу же, как только убедимся, что он готов — сваливаем. — сказал Найнер. — Готов?

Корр, не говоря ни слова, нажал на спуск. Дарман увидел, как султанчик горячего пара, словно клуб дыма, поднялся над головой Джоллука и вождь мятежников — неприметный, лысеющий, лет пятидесяти на вид — словно бы подпрыгнул на месте, прежде чем завалиться на спину возле горящего грузовика.

— Еще дергается. — заметил Дарман.

Атин сделал выстрел.

— Уже нет.

Найнер подтянул свою Диси.

— Отлично, работа сделана — уходим.

Они могли бы спуститься по склону и уйти в каменистые холмы, прежде чем мауджаси разберутся что случилось. Они могли бы…

— Снайпер! Снайпер!

Вопль прокатился по высохшему руслу и стрельба на секунду прекратилась. Затем что–то прошипело примерно в метре над разрушенной стеной форта, и Дармана вместе с остальными бросился ничком на землю. Мина взорвалась где–то позади них.

Следующая должна была лечь точно в цель.

— Нас засекли. — бесцветным голосом сказал Корр, и отсоединил снайперский блок с дисишки, заменив его на ионный импульсник. — Они знают что мы здесь.

— Когда мы окажемся у подножья, они будут нас ждать. — Дарман пересчитал заново; на ногах оставалось примерно двадцать мятежников. — С двадцатью мы можем справиться.

Найнер присел и нацелил скорострельный бластер.

— Я им устрою развлечение. И вы сможете оторваться.

Дарман проигнорировал его, и приготовил несколько гранат. Атин и Корр тоже не спешили исполнять приказ.

— Не начинай, серж. — сказал Атин. — Знаешь же, что мы этого не сделаем. Пошли.

Нескольким репульсорным грузовикам удалось отступить и они неслись назад, в направлении Ришуна. Еще один минометный выстрел рассек воздух в метре над их головами — слишком близко. Воздух загустел от каменной пыли и дыма горящих машин. Пару раз мигнув, Дарман переключил фильтры своего визора и увидел сквозь легкую дымку хаос, обломки — больше, чем он ожидал, и множество тел.

— Ладно, пошли. Пошли.

Дарман, пригнувшись, бросился к выходу из руин, решив что остальные последуют за ним, но легкое движение на экране, транслировавшем картинку с нашлемной камеры Найнера, привлекло его взгляд. Сквозь дымку затянувшую узкий проход была видна нарастающая волна движения. Силуэты — поначалу по одному и по двое, затем — десятками, появлялись из трещин в склонах сухого русла.

Я насчитал около сотни… тихо проговорил Найнер, выкладывая рядом со скорострельным бластером все боеприпасы, которые у него были

Корр громко сглотнул.

— Сеть тоннелей. — сказал он. — Я же говорил.

У мятежников было куда больше солдат, чем Разведка или «Омега» могли предположить, и все они явились принять участие в игре. И сейчас они точно знали где была «Омега».

Сражаться против двадцати мятежников, когда у тебя есть броня, а у них нет — одно дело. Против сотни — совершенно другое.

— Ох, шаб… — пробормотал Дарман.

Приватная кабинка в кантине «Нерфья ляжка», университетский квартал Корусканта.

Мандалориане были лживыми дикарями, не верными никому, и от рождения жестокими. Они тащили все, что не было прибито гвоздями; они убивали на спор.

Так большинство существ думало о Мэндо'аде, и Кэл Скирата сейчас рассчитывал, что это шаблонное восприятие головореза прикроет его намерения. Последнее, чего ему хотелось бы — это позволить какому–нибудь аруэтии знать, что ему нужна информация про причинам чисто эмоционального свойства. Это всегда осложняет переговоры.

— Так вы можете мне помочь или нет, профессор? — Он пригвоздил биолога самым лучшим выражением «я–тебе–не–какой–то–тупой–крестьянин», которое мог изобразить и откинулся на спину, так, чтобы из–под его лучшего жилета бантовьей кожи показался край подмышечной кобуры. Мандалорианин в броне не привлекал особого внимания на Корусканте, но здесь он предпочел работать в штатском. Если кто–то вздумает вести наблюдение — это будет всего лишь одна встреча из многих. — Не знаю, сколько зарабатывают в год профессора университета биологии, но готов поспорить, что не миллионы.

Гиламар присутствовал на встрече в качестве эксперта по медицине, а Мереель убедительно создавал впечатление наемного громилы. Профессора звали Рейе Ненилин: он был геронтологом, лучшим в своей области, и это был именно тот специалист, который был отчаянно нужен Скирате.

— Мне хватает на безбедную жизнь. — ответил Ненилин. — И мне потребуется очень веский повод, чтобы рисковать этим.

— Говорят, что вы знаете о процессах старения больше всех.

— Не возражаете, если я спрошу — почему вы этим интересуетесь?

Мереель, «Нулевой» ЭРК–лейтенант N–7, встал рядом со Скиратой.

— Мой отец не становится моложе.

— Он такой милый ребенок. — сказал Скирата. — Весь в мамочку. Хорошо; скажем так, у меня есть несколько частей головоломки; головоломки, которая может принести кучу кредиток, когда ее решат, и я ищу кого–то, кто сможет помочь мне разобраться — каких частей не хватает.

— Это профессиональный интерес? — спросил Ненилин.

— Я мандалорианин. — ответил Скирата. Этому парню не повредит напомнить с кем он имеет дело. — Я похож на человека, который мечтает о республиканской почетной премии за научные изыскания?

— Вопрос денег, понятно… и если речь идет о процессе старения — то какие у вас есть части головоломки?

— Готов поспорить, что знаю — о чем вы думаете. — хмыкнул Скирата.

— Удивлюсь, если оно так окажется.

Проф был довольно нахальным для офисной крысы, оказавшейся один–на–один с тремя мандалорианами, пусть и без брони.

«Какая жалость, что в него нельзя вбить немножко уважения.» — подумал Скирата.

— Вы думаете, что это касается какого–то жульничества на тему омоложения.

— Как правило — предприниматель на грани открытия, а от меня требуется чуть–чуть помочь… вы изумитесь, узнав какие предложения мне делали фармацевты, мастер Фал.

Фал. Этим псевдонимом Скирата раньше не пользовался; и он сам хотел бы знать, почему спустя столько лет он решил выбрать это имя. С самого детства «Скирата» было единственным настоящим именем, что он знал.

— На самом деле это касается производственного процесса. — сказал он, забывая про Фалина Маттрана. Единственное, что он сейчас помнил о Куате — это зеленую транспаристиловую стену в комнате его родителей, которая придавала всей комнате такой вид, будто она притоплена на небольшой глубине в тропических водах. — Если я смогу разобраться с одним его аспектом — это будет высоко оценено в клон–индустрии.

Мереель часто ходил по самому краю когда надо было впечатлить клиента. А сейчас Скирата услышал как медленно и осторожно Мереель втягивает воздух — словно он собирался его прервать.

«Прячь секреты на виду, сынок. Разве я тебя этому не учил?»

— Тут могут быть сложности. — сказал Ненилин. — Я не так много знаю о коммерческом клонировании.

— Да, для такого умного парня как вы — это упущение. — Скирата язвительно усмехнулся. — Коммерческое клонирование сейчас запрещено законами военного времени. Это плохие новости, если ваш бизнес основан на клонах. Это значит, что заменить их вы не сможете. Видите ли, они быстро стареют. Частично тут дело в механизме их ускоренного выращивания, но также дело и в банальном расчете — если вы делаете клонов, то вы хотите, чтобы ваш бизнес работал непрерывно, и потому закладываете ускоренный износ. Это замечательно — для клономастеров, но прямо сейчас куча предпринимателей не могут заменить клонированных рабочих, и хотят максимально использовать ту рабочую силу, что у них есть. Они будут рады, если клоны перестанут стареть так быстро.

Ненилин посмотрел на Скирату долгим, тяжелым взглядом. Скирата решил что ему этот человек не слишком–то нравится. Ненилин носил старомодную куртку, того образца, который все еще предпочитали твердолобые аристократы. Пожалуй, это объясняло — почему он был завсегдатаем «Нерфьей Ляжки». Здесь все было выдержано в духе грубой старины, неуклюже выглядевшие плахи на козлах копировали старинные сельские праздничные столы а вместо порспластовых подносов еду разносили на пликовых досках. Эль варился специально так, чтобы быть аутентично мутным и полным непонятных комочков. Возможно, Ненилин думал что так, в простой буколической идиллии — которая, конечно же, вряд ли существовала — когда–то жил рабочий класс, и что к этому состоянию было бы неплохо вернуться.

«Ты ничего не знаешь приятель. Тебе стоило бы попробовать настоящей жизни.»

— Не думаю, что имею желание быть замешанным в эксплуатации клонированных разумных созданий. — проговорил Ненилин. Мереель сел рядом ним, и устало посмотрел на Скирату. — Это равноценно рабству.

Самое время встретить аруэтии с остатками совести. Скирата решил, что Ненилин просто играет на публику, и взглянул на Гиламара, открывая обсуждение технических подробностей. Тот не был экспертом в этой области, но прежде он был неплохим доктором и знал, как говорить в научном стиле.

— Вы знаете как «Арканиан Микро» выращивает людей до зрелости примерно за год? — спросил Гиламар. — Как работают клонеры?

— Теоретически — да. Вы работаете на «Арканию»?

Скирате не требовалось говорить ни да, ни нет. Ненилин сам обманет себя своими догадками.

— Если бы мы работали на «Арканиан Микро», то мы бы нарушали закон, работая над строго запрещенными клон–проектами, не так ли?

— Подозреваю, что перестраивать их производство на выпуск чистокровных нерфов — это не выход.

— Это уж как посмотреть…

Но Ненилин не мог не додумывать недосказанное. Ему нравилось быть самым умным. И он наверняка считал всех мандалориан полуграмотными солдафонами.

— Если бы я был из «Арканиан Микро» — я бы захотел найти временное решение. Способ продлить жизнь моей продукции на время запрета, но такой, чтобы у меня была возможность откатиться обратно.

— Выключатель старения. — кивнул Скирата.

— Что–то из разряда несбыточных мечт для обычных существ. Но для организмов, разработанных так, чтобы взрослеть и стариться быстрее — это было бы, скорее, вопросом восстановления статус–кво для данной расы.

— Именно. — Скирата краем глаза следил за Гиламаром, ожидая того момента разговора, когда он должен был подключиться и обсудить с профессором технические вопросы. — И мы говорим о людях. Что является вашей областью специализации.

— Мне понадобится увидеть… образец генома.

Гиламар чуть наклонился вперед.

— Это крайне секретные данные, и нам бы хотелось убедиться, что вы понимаете — насколько это деликатный вопрос…

Ненилин выглядел раздраженным.

— Как сказал мастер Фал, в Республике запрещена любая деятельность прямо или косвенно связанная с клонированием; если только на нее не выдана лицензия.

— И, разумеется, ни один исследователь вашего уровня не рискнет запятнать свою репутацию нелегальной работой.

Итак, они все друг друга поняли. Если Ненилин поможет им — он потеряет больше чем работу, если выдаст источник информации. И сейчас он явно заглотнул наживку. Точно разузнать, как клономастеры контролируют взросление — было огромным искушением для геронтолога. Большинство коммерческих разработок по клонированию велось за закрытыми дверями, у каждой компании были свои собственные, тщательно охраняемые секреты производства. Клонирующие компании шпионили друг за другом, не делились данными и не стеснялись подкреплять договоры о неразглашении с персоналом жесткими мерами — бластером или чем похуже.

Скирата практически мог видеть мысли Ненилина, формирующиеся над его головой, словно голограмма; блестящий бронзовый шар Республиканской Научной Премии и гром аплодисментов.

«Готов.»

Гиламар протянул чип данных.

— Здесь несколько последовательностей для вашего анализа. Генетик на этой стадии проекта заглушил гены H–семьдесят–восемь–b и Н–восемдесят восемь, цинком и метилированием соответственно.

— Интересно. — проговорил Ненилин, вставляя чип в свою деку и, нахмурившись, глядя на экран. — Я ожидал манипуляций с длиной теломеров через контрольные гены. Не эта пара… да, это и в самом деле очень интересно. — Он запнулся, словно пытаясь сформулировать деликатный вопрос. — Вы в самом деле мандалориане?

— Удивляетесь, как это вышло, что я выговариваю длинные слова и хожу, не опираясь на кулаки? Да, некоторые из нас эволюционировали. — Гиламар демонстративно щелкнул большим и указательным пальцем. Видите? Дайте нам еще несколько недель и мы изобретем колесо.

Ненилин явно задел доктора. Скирате оставалось лишь желать, чтобы Гиламар ему не врезал.

— Я хочу сказать, что вы говорите так, словно получали научную подготовку… — осторожно поправился Ненилин.

— Всего лишь сельский доктор. — ответил Гиламар. — Не думаю, что Мандалор порождал стоящих упоминания генетиков после Демагола.

Выражение лица Ненилина сказало, что он чувствует, что должен был бы знать кем был Демагол, но не знает, а потому не может понять — насмехается над ним Гиламар или нет. Когда он выяснит — если он выяснит — он поймет оскорбление. Но Скирата видел, что биолог сейчас прочно сидит на крючке неудовлетворенного любопытства, и такая мелочь, как сравнение с самым проклинаемым и печально известным ученым в истории Мандалора, теперь не может помешать ему приняться за исследование.

Впрочем, всегда был шанс, что Ненилину не удастся найти ничего полезного. Ко Сай, какой бы паскудной айвховой поживой она ни была, была выдающимся генетическим инженером, возможно что и величайшим. Ее будет трудно превзойти.

— Это не все ваши материалы, не так ли?

— Разумеется, нет. — ответил Скирата. — Но у нас есть партнеры, которые будут крайне возмущены, если мы предоставим вам полный файл.

Ненилин посмотрел на Гиламара так, словно только в этом Мэндо он увидел сколько–то мозговых клеток.

— И что, в таком случае, вы от меня хотите?

— Посмотреть данные, которые я вам передал, и сказать мне, может ли заглушение этих двух H–генов повлиять на любой из генов хромосомной группы Девять–A или возможно Четырнадцать–B.

— А вы в этом неплохо ориентируетесь.

— Вам судить.

— Если вы хотите остановить ускоренное старение — вам нужно контролировать не одну лишь активность теломеров. Но я подозреваю, что это вам известно. Не возражаете, если я задам очевидный вопрос? — Ненилин изобразил легкую самодовольную улыбку. Скирата подумал, что тот, пожалуй, провел слишком много времени с восторженными студентами, которые считали его богом. Может быть, ему стоило позволить Гиламару задать ему трепку. — Если вашим… партнерам удалось добиться контролируемого ускорения старения, то они должны знать и способ вернуться назад, от этого генома к неизмененному…

Гиламар выдал улыбку еще более самодовольную чем у Ненилина.

— Они не просто манипулировали со взрослением людей. — сказал он. — Я не могу рассказать слишком много, но они, возможно, могли добавлять материал из генома других существ или… создавать полностью искусственные гены. Вы же понимаете сколько можно накрутить, играясь с характеристиками?

Глаза Ненилина буквально вспыхнули при упоминании о искусcтвенно созданных генах. Наверное это было настоящим приключением для этих лабораторных крыс.

— Или же… эти данные добыты у конкурентов, и потому у вас нет критически важных частей?

— Скажем так: генетик, который мог бы рассказать больше, несколько нерасположен к сотрудничеству. Потому что она мертва. — перебил его Скирата.

Это сбило усмешку с лица Ненилина. Скирата подумал, что неплохо было бы, если бы тот подавился своим мутным псевдо–деревенским пивом… после того, как сделает что–нибудь полезное. Он даже не спросил, сколько ему заплатят. Скирата не верил никому, кто не называл цену.

— У меня есть условие. — проговорил Ненилин. Скирата кивнул. Замечательная, естественная жадность. — Разумеется.

— Если я смогу решить вашу маленькую загадку, то я хочу воспользоваться этими исследованиями в своей собственной работе. Разумеется — не раскрывая источника. Даю слово.

Непохоже было, что этот парень забудет о слове, как только его даст; такие вещи не забываются, тем более те, что будут влиять на все эксперименты, что он будет ставить в своем университете. Но Скирате было до моттовой задницы что Ненилин будет делать с данными, если только он найдет то, что ему нужно — метод остановить безжалостно ускоренное старение клонов. Особенно его клонов, его мальчиков — его сыновей. С тех пор, как он впервые решил заняться этой задачей, Скирата все шире трактовал границы своей ответственности, и сейчас он был готов предложить лекарство любому клону в Великой Армии, который этого пожелает; но его ближний круг, его семья были первыми в списке.

— Шаб, да мы еще и приплатим. — хмыкнул Скирата, и небрежно, словно ученый был официантом, толкнул к нему кредитный чип высокого номинала. — Это пригодится для начала. Купите пробирки, или что там вам понадобится.

— Тут понадобятся морозильники, гидравлические микротомы и кювезы. — заметил Ненилин. — Но все равно спасибо.

— Мы будем связываться по комму каждую неделю. — Скирата поднялся и направился к выходу. — С вами приятно иметь дело, доктор Ненилин.

Мереель и Гиламар последовали за Скиратой наружу, в главный зал кантины, и дальше, сквозь шумную болтливую толпу клиентов того же упадочно–аристократического вида, что и Ненилин. И они еще смеют говорить что клоны все одинаковые?

Глубокое недоверие Скираты к высшим социальным классам происходило не только от его куатских корней. Оно было вызвано сочетанием их невежества, оторванности от жизни, при полной уверенности в том, что они знают как лучше.

Он вдохнул холодный воздух снаружи и почувствовал себя так, словно вынырнул после погружения. Даже эта улочка была обустроена в нарочито–старинном стиле, и пыталась сойти за часть баронского замка. Хотя ей наверняка не было и года.

Скирата вытащил из кармана три полоски руик–корня, поделился со спутниками, и задумчиво начал жевать.

— Что скажешь, Мидж?

— Посмотрим, что он сможет накопать.

— Он не шебсом болтал?

— Ну, даже если и так, то мы, как минимум, узнаем его методику и исключим ее из своих списков. — хмыкнул Гиламар. — Знание о том что не работает, в генетике подсказка не хуже любой другой.

— Обещай мне, что ты его не убьешь, пока мы не получим от него хоть каких–нибудь результатов.

— Это будет непросто. — протянул Гиламар. — Я так хотел испытать на этом парне большой ржавый шприц… А сейчас — хочешь показать мне Кэд'ику прежде чем я принесу соболезнования Зею, и скажу ему куда он может засунуть свои предложения?

— Сначала загляни к Зею. И не переборщи с инструкциями

— Вад'э и я… короче, мы не думаем, что тренировка новых солдат для отдела тайных операций — полезная трата времени Мэндо'ад.

Опять началось. Клоны из отдела тайных операций использовались для ликвидации дезертировавших ЭРКов. Гиламар и Тай'хаай очень тяжело восприняли эту новость — впрочем, пожалуй, не так тяжело, как Дарман которому, в конце концов, пришлось убить двоих ликвидаторов. Республика гнила изнутри, и каждый раз, когда Скирате доводилось ее тряхнуть — наружу сыпалась очередная порция могильных червей. Клоны которых заставляли убивать клонов… да, на взгляд Скираты это было уже слишком.

— Мидж. — проговорил Скирата. — Чем больше наших работает внутри, тем лучше.

— Ты можешь получить любую информацию, какую пожелаешь. Джайнг и Мереель могут вскрыть любую республиканскую систему, даже Казначейство, наверное. Почему бы тебе просто не спереть у Палпатина все его резервные фонды, чтобы мы, наконец, могли подать в отставку?

Скирата старался даже не моргать. Гиламар не представлял, насколько верны были его слова. Скирата терпеть не мог его обманывать — но то, чего Гиламар не знает, не сможет ему повредить. Он знает то, что должен знать, и не более.

— Да, но вы можете влиять на происходящее… — возразил Скирата. — Ты хотел бы увидеть, как вернутся Прайст или Риау?

— Ты что! Только не они. — вскипел Гиламар. Он ненавидел их обоих до исступления. — Эти двое примутся строить из себя Стражей Смерти. Он и его извращенческий тайный бойцовый клуб; она, и её осик насчет «давайте–вновь–покорим–галактику»… это не то, чего мы хотим для Мандалора, верно?

— Ну что, я знаю как тебя убедить, а?

Гиламар задумчиво потер переносицу. Бросающийся в глаза перелом, заработанный на особенно горячем матче в гет'шак, придавал ему вид человека, которому привычней наносить раны, чем исцелять их. Впрочем, разумеется, он умел и то и другое.

— Просто держи меня подальше от них. Особенно от него. Джанго, должно быть, был не в себе когда его нанимал.

— Шучу, Мидж…

— Ладно, говори чего хочешь на самом деле.

— Любых сведений о сроках перемен в стратегии. — сказал Скирата. — Как я уже говорил, приближаются серьезные перемены, и мне нужно как можно больше сведений, чтобы успеть выдернуть своих ребят.

Гиламар постоял, уперев руки в бока и глядя куда–то под ноги Скирате.

— Хорошо, только ради тебя. И залечи ногу, ладно? Это же простая операция. Ты что, мученик какой–то?

«Может так оно и есть.»

Скирата почти сорок лет жил с последствиями того ранения. Он объяснял это напоминанием о глупом риске… но это, пожалуй, было наложенным им на себя наказанием. Сейчас он не мог и спать в постели; в ночь, когда он спас Ордо и его братьев, он спал в кресле, чтобы присматривать за ними, и с тех пор решил, что не может позволить себе спокойно спать в постели, пока не будет уверен в их будущем. Ритуал. В ритуалах — чтобы ублажить судьбу, чтобы собраться, и так далее — прошел изрядный кусок его жизни.

— Ты прав. — согласился Скирата. — Починю.

Гиламар ушел. Мереель, необычно тихий, неторопливо шагал в направлении парковки спидеров.

— Итак, достойная моральная позиция нашего профессора не эксплуатировать несчастных забитых клонов — вроде меня — продержалась недолго, а? — проговорил он. Он получил сокрушительный удар… теплым хлебом с куском масла.

— Сынок, — хмыкнул Скирата, — если бы у всех ученых была безупречно чистая совесть, мы бы все еще дрались каменными топорами. Кто, по–твоему, придумал все эти замечательные бластеры, лазеры и ионные пушки?

— Тем не менее, многие научники не поддерживают войну.

— Угу. Но если ты вернешься туда, расскажешь нашему заучившемуся приятелю кто ты такой, и попросишь его освободить тебя и твоих братьев–клонов — он вылетит в двери так, что за пылью ты его шебс не разглядишь. Для него эти принципы — теория. Это не личное. И самое плохое — его не привлекают кредитки. Терпеть не могу людей, которыми движут идеалы. Им нельзя доверять.

— Ну а ты, конечно же, рвешь жилы чтобы освободить нас только ради кредчипов и добычи…

— Это другое. Вы — мои мальчики.

— Но так или иначе — мы не зацикливаемся на нем. Он всего лишь один из ученых, работающий с фрагментом данных. И он не будет болтать о них с первым встречным за кафом в университетской столовой, верно? Никто из них болтать не будет. Они все будут раскапывать свои секции генома, считая что их подпустили к какой–то тайне, и никогда не получат полной картины.

— А раньше или позже нам придется его испробовать. Я про лекарство.

— Попробуй его на мне.

Оно должно было быть протестировано на клоне. Скирата никого из них не считал расходным материалом, даже рядовых солдат, которых он никогда не встречал, но мысль о том, чтобы попробовать какой–то неизвестный метод лечения на любом из его мальчиков, его пугала. И он не мог испытать его на себе. Единственная жертва, которую он не сможет принести ради них, как бы он этого ни хотел.

— Постараемся точно выяснить, как ликвидировать его эффекты, прежде чем переходить к этой стадии. — сказал Скирата взъерошив волосы Мерееля. — Я не стану рисковать вашим здоровьем.

Мереель рассмеялся

— Взамен будет множество замечательных, здоровых перестрелок.

— Ты можешь отправиться домой на Мандалор прямо сейчас, и больше никогда не сражаться. — Скирата почувствовал внезапный укол вины. Для этого немного было нужно — когда дело касалось его мальчиков. — Тебя никто не будет заставлять драться, сынок.

— Если сражаются мои братья — то и я не могу просиживать шебс. — Мереель, судя по виду, куда больше интересовался подсвеченной вывеской впереди, чем избавлением от преждевременной старости. Он ускорил шаг. — И кстати — рано или поздно нам, возможно, придется использовать образцы тканей Кэд'ики.

Скирата покачал головой. Этейн не возражала, чтобы Ко Сай взглянула на геном ее сына, но Ко Сай была их пленницей, ее держали взаперти. Каминоанка ничего не могла сделать с этим знанием. Но как только какой–нибудь генорез выяснит что существует сын Дармана и Этейн — ребенок станет дорогим товаром. Наполовину джедай, наполовину идеальный солдат… куча компаний и правительств будут убивать, лишь бы наложить на него руки.

— Слишком опасно, Мер'ика. — ответил Скирата. — Они могут обнаружить мидихлории. Они узнают.

— Возможно, оборудование для этого есть только у джедайского Совета.

А остальные не увидят в клетках лишнего материала?

— Кэд'ика единственный ребенок от клона, который у нас есть, но в нем не наблюдается пула генов старения — или, по крайней мере, того, что мы ими считаем. — В голосе Мерееля не было отчаяния, только лишь терпение — словно Скирата не понимал чего–то, и ему нужен был урок биологии с повторениями и наглядными диаграммами с крупным текстом и симпатичными зверьками. — Я думаю, что гены взросления, которые каминоанцы добавили в базовый геном Джанго, были рецессивными, по каким–то их деловым соображениям, но в генетике все не так просто. Добавь, убери или измени один ген — и даже перемести его на другое место — и это может кардинально повлиять на экспрессию всех остальных. Так или иначе, все они связаны между собой. Не так просто вырезать куски из генетических последовательностей или добавлять их. Было бы все просто — клонирование не стало бы таким выгодным и таинственным бизнесом. Сделать все как надо — очень трудно.

Скирата не собирался спорить. Весь этот священный поход был его идеей; сейчас он вряд ли мог увидеть границы того, на что он мог бы пойти, чтобы спасти его сыновей–клонов от несправедливо ранней смерти. Но Скирата не мог решить, было ли его нежелание вызвано страхом раскрыть существование Кэд'ики, или просто отвращением к мысли как–то использовать ребенка в генетическом исследовании. Это было бы… слишком по–каминоански.

«Ребенка? Моего внука. Теперь он действительно мой внук.»

— Мы можем подбираться и с эмбриологического конца. — сказал Мереель. — Доктор Эллиам Баниора. Все, что я прочитал, говорит что он самое то, когда речь идет об улучшениях. Скажем ему, что хотим выяснить — можно ли клонировать людей с увеличенным периодом продуктивной жизни для ручных работ.

В легендах прикрытия должно быть достаточно правды, чтобы они выглядели реальностью. Скирата иногда задумывался — а не сказать ли им просто правду: что он был неудачником, до того как его жизнь преобразила шайка детей–клонов, которым он был нужен просто, чтобы выжить и теперь он готов на что угодно, чтобы подарить им нормальную жизнь и нормальный срок этой жизни.

Если ученые хотят биотехнологии как цену за спасение его мальчиков — он ими заплатит. Ему все равно. Он хочет лишь, чтобы они прожили столько же, сколько остальные.

— Знаешь, что мне кажется забавным? — Скирата открыл свой спидер — военная добыча, захваченная у джабиимского террориста, который сейчас был чересчур мертвым чтобы ему требовался транспорт — и понял, что за вывеска привлекла Мерееля. Вечно голодные клоны были ужасными сладкоежками. Наверняка это было связано с ростом, метаболизм требовал топливо для ускоренного темпа жизни. — Что этот парень мог смотреть тебе в глаза и все же не знать, кто ты такой. Даже сейчас большинство аруэтиизе не знают, как выглядит клон–солдат.

В целом они этим даже и не интересовались. Но интересовавшиеся все же были, такие как Бесани Веннен, и если уж им было не все равно — они могли свернуть горы.

Мереель запнулся.

— Кэл'буир, ты подождешь несколько минут — я куплю кое–что?

— Орехи засахаренные или с карамелью?

— Я слышал что в этом магазинчике делают отличные карамельные орехи…

Скирата автоматически порылся в кармане и отсыпал горку кредчипов в руку Мерееля.

— Пора бы на всех вас завести банковские счета. — заметил он.

Мереель пожал плечами.

— Мы в кредитках особо не нуждаемся.

— Я про настоящие банковские счета, а не дырку в республиканском бюджете. На случай, если со мной что–нибудь случится.

— Буир, Мидж верно сказал — мы можем вскрыть любую банковскую систему в галактике. Мы уже большие мальчики. И с тобой ничего не случится.

Скирата шел по тонкой грани между желаниями защитить своих приемных сыновей от беспощадной галактики, и дать им то, в чем отказывала Республика — простор для самостоятельности. Отцовская дилемма, многократно усложненная и усиленная их сокращенной жизнью. Он не собирался выдавать им карманные деньги словно детям; они были воинами, они заслужили средства, которыми могли бы распоряжаться сами, и все прочие мелкие повседневные права, которые были у граждан.

— И я не имел в виду нелегальщину. — продолжил Скирата. — Я попрошу Джайнга завести на всех вас личные счета. Приватные, для распоряжения ими, как вам захочется. Не отчитываясь передо мной.

Мереель рассмеялся и зашагал в сторону светящейся вывески.

— Я же всё просажу на быстрые спидеры, сговорчивых женщин и дорогие сладости…

Скирата сел на водительское место и начал просматривать сообщения на комлинке, чтобы скоротать время пока Мереель не вернется со своей добычей. Нет, за Мерееля он не беспокоился. Парень был общительным, уверенным и он гарантированно мог найти способ вписаться куда ему будет угодно. Из шести «Нулевых» он лучше всего смог справиться с демонами, которыми наградили его каминоанцы. Но остальные — А'ден, Ком'рк, Джайнг и Пруди заставляли Скирату не спать ночами, обдумывая варианты. И Ордо…

«Я не в меру заботлив. Ордо может справиться. Он взрослый мужчина. И он заполучил Бесани.»

Скирата смотрел в маленький экран комлинка отсутствующим взглядом. Он старался не заводить любимчиков, но с того момента, когда двухлетний Ордо прицелился из бластера в каминоанца, пытаясь спасти его братьев — «Нулевых» от уничтожения — этот мальчик был его душой и сердцем.

А сейчас он прислал Скирате обычную подборку текстовых сообщений. Там был файл с бюджетными данными, с примечаниями о том, что, судя по перевозкам, к третьей годовщине войны готовится большой снабженческий проект.

Эта дата становилась все более значительной.

Еще Ордо добавил короткое послесловие: СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ Я ЛИКВИДИРОВАЛ АГЕНТА РАЗВЕДКИ РЕСПОВ, ОН ВЫСЛЕЖИВАЛ БЕСАНИ. ПРЕДЛАГАЮ УБЕДИТЬ ЕЕ УЕХАТЬ НА МАНДАЛОР ПРЕЖДЕ ЧЕМ С НЕЙ ЧТО–НИБУДЬ СЛУЧИТСЯ. КРОМЕ ТОГО Я НА НЕЙ ЖЕНИЛСЯ.

Скирата пару раз перечитал послесловие. Он растил своих мальчиков как настоящих Мэндо, и должно быть, Скирата, сам не замечая этого, вложил в их головы настояние вступать в брак молодым. По стандартам Мэндо, «Нулевые» начали поздновато. Женитьба в шестнадцать была обыденностью.

«Мой мальчик вырос и оставил дом.»

Это было частным делом для двоих, и никто другой не мог в него вмешиваться, но все же Скирата почувствовал себя обойденным от внезапности случившегося, и тут же выругал себя за такие чувства.

Может, Ордо все еще играл роль старшего брата для всех, как это было в Типоке, но Скирата разделял его беспокойство; приближались неприятности. И они могли даже догадаться о дате, когда все начнется. Все что сейчас было важным — это убраться в целости, с как можно большим капиталом, и методом остановки ускоренного старения. Самым главным для Скираты стояла его «подземная дорога» для клонов–дезертиров, то, что он начинал создавать для своих «Нулевых», что позже предназначалось для его отряда коммандос, а теперь должно было предоставить выход для любого из беленьких, обычных солдат–клонов, кто захочет искать иной жизни.

Это было священной миссией Скираты. Он не мог жить без нее.

Но много ли беленьких захотят покинуть армию? Сколькие из них могут хотя бы представить себе ту жизнь, в которой им было отказано?

Он не может спасти миллион людей, а тем более три. Он спасет столько, сколько сможет. В конце концов, они спасли его — на этом пути он добился большего, чем просто быть убитым в очередном бою.

«Пошевеливайся, Мер'ика. Ты что, собрался скупить весь магазин?»

Скирата пробежался по остальным сообщениям. Большинство касалось бизнеса; на то, чтобы сбыть все ценности, которые Вэу выкрал из банковского хранилища на Майгито, требовалось время, также как и на то, чтобы отмыть облигации и кредитки. Потом было несколько новостей от Рав Брэлор с Мандалора, информировавшей его как продвигается строительство бастиона в Кириморуте…

Он едва не пропустил последнее сообщение. Оно было очень коротким.

«…отец, руусан пропала. мы ничего не слышали о ней несколько месяцев. нам надо поговорить. с уважением, иджаат.»

Один из его сыновей.

Не его сыновей–клонов, парней, которых он ставил выше всего; от его биологического сына, Иджаата, с которым он не говорил уже много лет, и который, как и другой его сын, Тор — объявил его дар'буир, более не отцом.

Аруэтиизе не понимают семейных обычаев Мэндо, но быть отвергнутым собственными детьми было одним из худших бесчестий для любого мандалорианина.

Руусан… и свою дочь Скирата давно уже не видел. Но она не подписалась под объявлением его дар'буиром, и это всегда давало ему надежду, что она не ненавидит его за развод.

«Моя маленькая девочка. Она пропала.»

Дверца открылась и Мереель с оттопыренными карманами скользнул на место пассажира. С его лица исчезла ухмылка.

— Буир? — Он заглянул Скирате в глаза. — Буир, что случилось?

Скирата не думал что его потрясение и страх так заметны. Он не замечал и слез которые бежали по лицу.

— Моя дочка. проговорил он. — Моя девочка пропала.

У Скираты было две семьи, и они обе нуждались в нем, и ни один мандалорианин не мог навсегда отвернуться от своих детей, даже если они отвергли его.

— Значит мы ее найдем, Буир. — деловито сказал Мереель. — В конце концов — она из семьи.

Скирата надеялся что так оно и есть. Семье требуется куда больше, чем просто гены, чтобы удержать ее воедино.