"Алкамен — театральный мальчик" - читать интересную книгу автора (Говоров Александр)

ТЕПЕРЬ ПОЗНАКОМЬТЕСЬ С МОИМ БОГОМ

Я не принадлежу какому-нибудь частному лицу, я — раб бога Диониса. Не его самого, конечно, потому что боги, я думаю, не нуждаются в рабах, я раб его храма, который стоит на южном склоне Акрополя.

Мой хозяин, бог Дионис, сын бога Зевса и смертной женщины Семелы, так же, как и я, в раннем детстве лишился матери. Его воспитали веселые нимфы цветов. Прежде чем попасть на Олимп, ему пришлось испытать еще много тягостей: он блуждал по лесам и рощам с козлоногими сатирами и вакханками и даже был вынужден жениться на Ариадне, покинутой афинским царем Тесеем. Кончилось все тем, что титаны, мятежные братья богов, разорвали Диониса в клочья, и только тогда он вознесся на Олимп и стал богом плодоносящих сил земли, растительности, виноградарства.

В честь Диониса происходили состязания поэтов, театральные представления.

В долгие зимние вечера, бывало, когда стонут вихри и даже выпадает снег, рабы в сарае жмутся друг к другу, стараясь согреться: ведь из экономии нам не дают ни дров, ни угольев дляжаровни. Тогда кто-нибудь из стариков рассказывает мифы. Особенно хорошо рассказывал о чудесных превращениях наш садовник Псой, необыкновенно костлявый человек, с глазами такими ясными, что их, казалось, можно было увидеть и в темноте сарая.

Он рассказывал про Диониса, а я, маленький, думал о том, что и мне суждено перенести всевозможные страдания, пока наконец я не сделаюсь свободным и счастливым. Меня особенно страшило, что, может быть, придется жениться или быть разорванным на части, но я готов был перенести и это ради конечной свободы.

Теперь я достаточно взрослый и не верю старушечьим россказням о чудесах. Почему так случилось? Потерпите, я сейчас вам все расскажу по порядку.

Внутри нашего храма между рядами стройных колонн, окутанный ароматным дымом, возвышается сам бог Дионис — не сам Дионис, правда, а его разукрашенная статуя. Впрочем, жрецы уверяют, что во время богослужения бог прилетает с Олимпа и незримо поселяется в статуе, вдыхает аромат курений и запахи жертв.

Маленький, я очень боялся этой статуи. Когда я в храме держал вместе с другими мальчиками шлейф священной мантии верховного жреца, у меня подгибались колени: мне казалось, что бог, которого скульптор изваял улыбающимся, иногда загадочно подмигивает сквозь дымную пелену курений и даже показывает мне свои острые, безжалостные зубы. Когда я получал назначение идти в храм прислуживать, я втихомолку плакал от страха, но просить об отмене приказания страшился, потому что это прогневило бы всезнающего бога.

Однажды добрый садовник Псой принес слепого, жалкого котенка. Псой подобрал его на краю канавы, кто-то бессердечный хотел его утопить. Я посадил котенка себе за пазуху и так носил под хитоном. Пушистый забавно щекотал мне грудь влажным носиком, а когда повзрослел, стал и коготки пробовать о мою кожу. Я делил с ним свой хлеб и рыбу, а он ночью ложился мне на шею, как меховой воротник, и мурлыкал о подлунной стране, где по остриям крыш ходят вольные кошки, задрав хвосты.

Вскоре он вырос и сделался кошечкой с египетскими глазами, огромными, как бронзовые пуговицы. Еще через некоторое время кошечка захотела принести мне котят.

И вдруг она исчезла! Я был уже достаточно большим, чтобы плакать, но не находил себе места: осаждал рабов расспросами о моей кошке и даже осмеливался спрашивать жрецов. Ночью я прислушивался, не идет ли моя мягонькая, моя ласковая, единственное мое существо...

— Когда кошка собирается принести котят, — утешали меня рабы, — она прячется подальше от глаз людей.

Наконец однажды Псой заметил:

— Уж не твоя ли кошка кричит где-то в храме? Прислушался я сегодня, вроде мяучит где-то, а где — не пойму.

Я тоже прислушивался во время богослужения, и действительно, сквозь пение гимнов и молитв мне слышалось тихое мяуканье. Что делать?

В полдень, когда в богослужении наступает перерыв, а разморенные жарой и обедом жрецы отдыхают под парусиновым навесом, я проскользнул в маленькую дверцу позади алтаря.

Как билось мое сердце, когда я вступил под сумрачные высоты огромного зала! Можно было каждое мгновение ожидать, что колонны рухнут, чтобы задавить меня, маленького святотатца.

Но нет, ничего. В храме — ни души. Каждый шаг рождает робкое эхо где-то на балконах, а с улицы доносится скрип колодезя и грустные крики осла.

Бог белой тенью высится в полутьме. Он как будто шагает — правая нога выставлена вперед. Руки у бога вытянуты по швам, как у воина в строю, а рот смеется: улыбка царит между выпуклыми щеками и острым подбородком. Страшно смотреть на эту улыбку!

А вот и мяуканье, отдаленное, как будто из глубин Аида. Где же она, моя кисонька?

Не может быть! Я остолбенел от ужаса: мяуканье доносилось изнутри статуи. Ноги сами меня понесли вон из храма. У дверцы, однако, я задержался: неужели кошка действительно сидит в статуе? А как же бог?

Помедлив, я зашел за спину бога, куда жрецы посторонних не пускают. В ножище статуи чернело отверстие. Я заглянул туда и отпрянул: навстречу мне высунулась усатая мордочка. Кошка прыгнула мне на плечо, ластилась, мурлыкала, и тут мы нагляделись друг на друга вдоволь. А внутри пищал разноголосый хор... Догадалась-таки хитрая зверюшка вывести котят внутри бога!

А он — ничего, даже не шевелится, все так же улыбается с недоступной высоты. Я сунул голову в отверстие: там было темно, но многочисленные дыры в статуе, незаметные снаружи, пропускали лучики света, и можно было разглядеть распорки, паутину и мусор внутри.

«Если правда, что бог Дионис прилетает с Олимпа, не станет он ютиться в такой пакости», — подумалось мне, и страх от меня отлетел.

Я вынул из-за пазухи кусочек сала и стал кормить голодную кошку.

Вдруг железные пальцы сдавили мое плечо. Я обернулся: младший жрец Килик, схватив мою кошечку за хвост, изо всей силы шмякнул ее головой о каменный парапет. Затем Килик сунул руку в отверстие и, пошарив, выташил слепых котят, крошечных, как мыши. Дрожащих, несчастных, беззащитных, он утопил в бассейне с водой, куда фонтан бросал светлые струи, у подножия улыбающегося бога.

Маленьких, слабеньких — утопил! Бешенство затмило мои глаза — я ринулся и вцепился зубами в руку жреца. Килик схватил меня за шею и погрузил мою голову в бассейн. Я захлебывался, глотал холодную воду, в глазах расплывались радужные круги, я хотел кричать, в раскрытый рот входила вода, вода...

Но пальцы Килика разжались, кто-то меня вытащил и положил на пол. Я открыл глаза — надо мной старик комедиант Мнесилох отпихивал рассвирепевшего жреца.



Так в мою жизнь вошли они — Килик и Мнесилох, вошли вдвоем: один как злой, другой как добрый демоны. А бога Диониса я перестал замечать. С виду он такой неприступный и важный, как главный стражник на рынке, а внутри труха и паутина. Не мог даже заступиться за бессловесного котенка, а что ему стоило хоть пальцем двинуть?