"Сожженные мосты. Часть 7 [СИ]" - читать интересную книгу автора (Афанасьев Александр)28 августа 2002 года Пустыня Кевир Севернее ДжандатаВсе происходящее им порядком надоело. Казалось, что их бросили здесь, в этой гребаной соляной пустыне, где днем можно умереть от жары, а ночью — без свитера околеваешь от холода… Они сидели здесь почти три недели, и все это время маялись от безделья. Несколько раз им сбрасывали с самолетов припасы — все ночью. Кроме припасов, сбросили и немного дополнительного снаряжения и вооружения. От него делать они пристреляли бесшумное оружие и ходили на охоту, несколько офицеров определили, где может быть вода, выкопали колодец, и теперь самостоятельно добывали воду. Получалось около десяти литров в день — не так много — но не так и мало. Сначала ее пропускали через самодельный фильтр, потом выпаривали в специальной самодельной установке, сделанной из полиэтиленовой пленки. Хоть с водой проблем особых и не было, но все равно было приятно знать, что если самолет не прилетит — какое-то количество воды у них все же будет. Их не обнаружили, не пытались напасть, преследовать, уничтожить — только две ложные тревоги за все время, ни одна из них не закончилась перестрелкой. Они просто умирали от скуки в этой пустыни, и уже шутили, что ждать придется сорок лет, как евреям, которых по такой же пустыне водил Моисей. Срочная радиопередача пришла рано утром, принимал ее лично подполковник Тихонов, дежуривший на рации. Сейчас, прием информации занимает одну тысячную долю секунды — именно такой продолжительности информационный пакет, в котором сжата необходимая информация, идет с вращающегося на околоземной орбите спутника на наземную антенну. Не надо и расшифровывать по таблице, на что раньше тоже уходило по нескольку часов. Принятая информация загружается в полевой ноутбук и расшифровывается автоматически, появляясь на экране в виде формализованного приказа. Подполковника, читавшего с ноутбука книгу, привлек внимание негромкий звуковой сигнал, он свернул книгу, прочел текст появившегося на экране приказа — и ощутил знакомое, покалывающее возбуждение. Как в самолете перед… цатым прыжком — до того, как ты напрыгаешь «…цать» прыжков — перед прыжком ты не чувствуешь ничего кроме страха. Подполковник постучал по крыше машины, открылась дверь. — Кто там? — Я, господин подполковник — из машины вылез мгновенно проснувшийся Бес. — Собирай офицеров. — Государь принял решение об общем наступлении, господа… Сказав это, подполковник Тихонов прервался, осмотрел офицеров. Кто-то привычно мрачен, кто-то наоборот улыбается. Голощапов, известный матершинник, сказал — давно, б…, пора. — Наша задача, господа — провести доразведку аэродромов Варамин и Карчак, захватить их, не допустить разрушения ВПП, а если она уже будет разрушена — сообщить в штаб операции. Мы должны обеспечить десантирование на эти аэродромы сорок четвертой десантно-штурмовой дивизии со всем их личным составом и всей их техникой. Вместе с десантниками прибудут вертолеты для нас и локальный штаб сил специальных операций. После выполнения задания первого этапа мы поступаем в распоряжение штаба. Вопросы? — Нас же на заложников натаскивали? — Приказ есть приказ. Вероятно, наверху что-то знают про заложников, чего не знаем мы. В любом случае приказ не обсуждается. — Как захватывать? А если там танки? — Танки — будем уничтожать. Но все — по сигналу. — Авиация? — По запросу. Но только после сигнала «общий». Определить цели мы должны сами, и никто нам не поможет, если мы вляпаемся с самого начала. — Правила огня? — Свободный огонь. Все, кого вы видите, и кто не принадлежит к русской армии — противники. Но только тихо. — Технические средства разведки? — Разрешено все. Это редко бывает, когда разрешено все. И, черт возьми, это приятно — действовать, когда все разрешено… Подполковник Тихонов посмотрел на часы — он был старшим по званию и решения принимать — ему. — Восемь часов на отдых, господа. Еще два — на сборы. Всем перекраситься под местных. Через десять часов господа — готовность. С нами Бог! — С нами Бог, за нами Россия! Первый раз Араб слышал, что эти слова, которые знает любой русский солдат — не проорали, а проговорили почти что шепотом. Перекраска… Спецназ очень редко действует в форме, он вообще вне закона, и жизнь спецназовца на поле боя не защищают никакие конвенции, любой спецназовец взятый в плен на поле боя может быть расстрелян на месте. Но ты попробуй, возьми… А здесь, в этой обезумевшей стране расстрел на месте — почти что синоним милосердия. Обувь. Обувь здесь, в отличие от не слишком богатых стран Африки, откровенно нищего Афганистана и бедной Индии не роскошь, здесь она есть у всех и вполне добротная. Это в Афганистане и Индии самая распространенная обувь — резиновые калоши. Поэтому — обувь можно оставить ту, которая есть — ботинки с массивной подошвой, в них есть стальные вставки, в них почти невозможно сломать голеностоп или вывихнуть ногу. Они достаточно легкие, чтобы в них можно было прошагать не один десяток километров, они не горят, даже если пройти по горящему бензину, в грунтозацепы подошвы ничего не набивается — но и подошва такая, что не поскользнешься. Короче говоря — это как раз те ботинки, которые нужны в данной ситуации. Все остальное долой, в том числе трусы. Исламские экстремисты не носят трусов, потому что в Коране ничего не сказано про трусы[58] — значит и им трусы оставлять нельзя. Вряд ли на посту им прикажут снять штаны — но если ты маскируешься, то маскируйся до конца. Прямо на голое тело — просторные черные штаны из прочной ткани наподобие парашютной. Штанины не европейские, закрывающие ноги чуть ли не до земли — а короткие, на резинке, примерно до середины голени. Почему-то приверженцы агрессивного ислама предпочитают именно такие штаны. Рубашка… не черная, слишком много черного это перебор. Но и светлую тоже нельзя, тем более белую — не исключено, что придется действовать ночью. Поэтому рубашка будет темно-зеленая, не цвета ислама, а именно темно-зеленая, почти хаки. Поверх этого безрукавка — здесь все носят безрукавки. Ее можно и черную. На голову — чалму. Намотать чалму это целое искусство, значение имеет вид чалмы на голове, ее цвет и дополнительные повязки другого цвета. Он повязал чалму так, как это принято делать в северном и восточном Афганистане, там есть выходцы из Средней Азии и туда они принесли свою чалму. Чалма не белого цвета — а антрацитно-черного. Черную чалму надевают те, кто встал на путь джихада… Можно надеть перчатки, велосипедные, кожаные, пошитые по специальному заказу, по мерке — но это будет слишком. Можно будет и потом надеть. Нельзя надевать и привычные стрелковые очки — у душманов не принято и это. Теперь оружие. Старый АК с деревянным цевьем и прикладом, на нем — такой же старый подствольный гранатомет. Дульный тормоз-компенсатор нового образца, наподобие того, что надевают при стрельбе холостыми — а если его скрутить со ствола — то вместо него можно навернуть глушитель, который дожидается своего часа в вещах. Зато с прикладом надо поработать, здесь так не принято. Подумав, Араб взял флакончик зеленой краски — настоящей, светло-зеленой, и выкрасил весь приклад, а цевье трогать не стал, чтобы к рукам не липло. Краска быстро высохла и поверх нее он прикрутил двумя небольшими шурупами небольшую медную табличку с шахадой, сделав оружие наподобие подарочного или наградного. Ля иллахи илля Ляху Мухаммед расуль Аллах! — вот что было написано на медной табличке. Клич священного джихада. Часы… часы он сдал, когда вылетал на задание, те были наградные. А эти — Casio G-shock, обычные для наемников, солдат удачи всех мастей, простые, прочные, не боящиеся самых жестоких ударов. Наверное, сойдет… Разгрузка… той, которой обычно пользуется спецназ здесь не место. Придется пользоваться дешевой, самодельной из бурой брезентовой ткани, довольно примитивной — но в нее умещаются шесть магазинов и гранаты, впереди у нее ничего нет, и с ней можно ползти по земле. Еще четыре магазина и несколько патронов в пачках — в сумки, которые по бокам на поясе. Пистолет… Пистолетов у него было сразу три… мало у кого из боевых офицеров было меньше. Привычный Браунинг в кобуре, еще один, короткий и с небольшим глушителем в специально удлиненном для таких целей кармане. Последний — совсем маленький — в специальную кобуру на безрукавке, сзади, на уровне шеи — пистолет этот оказывается под рукой ровно в тот момент, как ты выполняешь команду «Руки вверх!». Ножи… один нож в ножнах в левый карман, еще один — под разгрузку, в пришитую там кобуру. Этот пойдет и как метательный. Ну и по мелочи…. Гранаты, аптечка. Снаряжаясь, Араб подумал, что их можно «срисовать» хотя бы по аптечке. У моджахедов за редким исключением не бывает ни аптечек, ни санитаров, потому что им наплевать — жить им или умереть. О Аллах, даруй нам по своему выбору одно из двух, победу или шахаду! — одна из ду’а, коротких молитв муджахеддина. По их поверьям, павшие на пути джихада попадают в рай, а там лучше, чем на опостылевшей земле. А вот мы — еще поживем… До самой смерти не помрем! Все? Кажется — все… Араб подошел к Тихонову, который раздумывал, как бы прикрепить к машине черный флаг с шахадой. — Готов, господин подполковник! — доложил он. — Красавец… — оценил подполковник с ударением на последний слог — как думаешь, если флаг в окно так вот высунуть и прижать стеклом, мешать не будет? — Думаю, нормально… — Тогда так и сделаем. Отрезанные от мира в бесплодной пустыне, они возвращались в него, возвращались в мир, жутко изменившийся после взрывов в Бендер-Аббасе и в пустыне, юго-восточнее Каспия. Они возвращались, чтобы нести смерть в этот мир, в котором и так ее было более чем достаточно — но зло иначе было не победить. Зло невозможно победить добром, его можно победить только таким же злом… Вопреки ожиданиям — дороги были переполнены… Сотни тысяч, даже миллионы беженцев, в панике бегущих из страны, из зараженных областей юго-запада и северо-востока, толпы беженцев, которыми никто не занимается, потому что мысль всех одна — Джихад, священная война с неверными. Беженцы в основном гуртовались возле дорог, границы везде были перекрыты, и не таможнями, а фронтами. Кто мог — уходил в Афганистан — но и там уже создавали «завесу» — местные племена, совсем не обрадовавшиеся нашествию соседей грабили и убивали их, мужчин в основном расстреливали, а женщин и детей брали в рабство. В Афганистане тоже бушевал мятеж, анархия, мутное, кровавое варево выхлестывало во все стороны, банды боевиков прорывались в Индию. Неспокойно было в зоне племен, которая по соглашению Дюранда должна была вернуться к Афганистану в девяносто четвертом, но так и не вернулась — и даже британцам уже становилось понятно, что, посеяв ветер, они теперь пожинали бурю. Афганистан постоянно бомбили, воинские части Ее Величества перекрыли Хайберский проход, пытались взять под контроль пустыню и Пандшер, в них стреляли, в том числе и в спину. А здесь, на дорогах к Тегерану люди просто жили, сорванные безумием атомного маньяка с обжитых мест. Жили — и умирали… По обе стороны дороги — какие-то палатки, автомобили, давно сожравшие последний бензин, тряпье, палатки из подручных материалов, просто навесы от солнца. Бегают дети, шум, вонь, загаженные испражнениями и гнильем придорожные канавы. Там же лежат расстрелянные — революционные гвардейцы не церемонятся. Взгляды… Эти взгляды могли бы убивать, и так эти люди смотрели на них, воинов Аллаха, продвигавшихся под черным знаменем к эпицентру беды. Воины Аллаха чтобы убить неверных взорвали страну, сожгли ее атомным пламенем, уничтожили весь нехитрый быт, создававшийся этими людьми для себя, они сорвали их с насиженных мест и бросили умирать в пустыне. Вопреки устоявшемуся мнению — далеко не все готовы поддержать ислам, далеко не все готовы лишиться нажитого во имя торжества истинной веры — и именно это вызывает безудержную ненависть фанатиков, готовых положить на бесовский алтарь веры свои жизни и требующих от других того же… Машины, на которых разъезжали боевики, отличались флагами — только не черными, а зелеными. Обычно это были большие, тяжелые машины, грузовики и самосвалы, не всегда военные, в кузовах которых стояли вооруженные до зубов люди, иногда эти люди стреляли в воздух. Была у боевиков и бронетехника, но не так много. Спецназовцы знали, что до сих пор держался крупнейший, узловой аэропорт региона, как военная, так и гражданская авиационная база — база Мехрабад, хотя потери там составляли до девяноста процентов первоначальной численности личного состава. Тем не менее — Мехрабад, поддерживаемый с воздуха налетами бомбардировщиков и штурмовиков держался, удалось наладить доставку туда боеприпасов, подкреплений и даже боевой техники. А вот база в Бушере была частично эвакуирована, потому что рядом было море, и держать объект почему-то сочли нецелесообразным. В поддержке эвакуации участвовал линкор Александр Первый, его шестнадцатидюймовые орудия главного калибра буквально смешали с землей осаждавших. На берегу остался только небольшой плацдарм, который успели подготовить в инженерном отношении — его держали для обеспечения будущей высадки. Тем не менее — Тихонов, да и Араб тоже, ехавшие в головной машине начали ощущать беспокойство. Флагов с шахадой почти не было — только зеленые, с надписью «Аллах Акбар, Махди Рахбар», Аллах велик, Махди вождь. Это были шииты, а они были «суннитами», многие говорили не на фарси, а на арабском. Они вполне могли сойти за воинов джихада из Афганистана, тем более что в русском спецназе специалистов по Афганистану тоже хватало, «легенда» прошла бы. Но в любой момент их могли остановить, мог начаться религиозный спор — а здесь такие споры обычно оканчиваются стрельбой. Накаркали! Две машины — бортовая и самосвал перегораживали дорогу, чуть в стороне стоял расстрелянный и обгоревший пикап, видимо пытался прорваться на скорости, и их покосили из пулеметов. Пулеметы здесь тоже были, Араб насчитал целых четыре. И как назло один из боевиков вышел на дорогу, за неимением жезла махнул автоматом, приказывая остановиться. Араб, сидевший за рулем, положил руку на рычаг коробки передач. — Спокойно… — сквозь зубы процедил Тихонов — останавливайся, мотор не глуши. Подъезжай ближе к грузовикам. Боевик, держа руки на автомате, неспешно шел к ним. Араб видел, что по крайней мере двое из троих пулеметчиков целятся в них, третий, кажется, обкурился и ему все до лампочки. Тихонов опустил стекло. Едва слышно щелкнул замок водительской дверцы. — Салам… — подойдя, поздоровался боевик. — Ассаляму алейкум уа РахматуЛлаху уа Баракятуху! — поздоровался полным приветствием подполковник Тихонов — разве не сказал Пророк, саллаЛлаху `аляйхи ва саллям: Приветствуй своего брата всякий раз как встретишь его и воистину, в день Суда ты не окажешься среди потерпевших ущерб? Или тебя не пугает сказанное? Боевик мрачно и подозрительно смотрел на неизвестного. Его звали Вахид, он был темен и груб, мало чего знал, кроме того, что ему преподали в медресе. Он был шиитом, и ему говорили, что сунниты его враги, потому что они подло убили Али, четвертого имама, да пребудет он по правую руку от Аллаха. Содеянное заслуживает расстрела. Но он знал так же и то, что нельзя убивать тех, кто идет по пути Джихада, потому что это — страшный харам, и за это с него могут снять живьем кожу, или повесить — и он умрет страшной, позорной смертью, никогда не попав в высшее общество. — Я плохо понимаю твой язык, брат… — сказал Вахид — ты говоришь на языке арабов, а я почти не знаю его, ведь я из персов. Сказанное имело свою подоплеку и весьма серьезную. Персы были не такими как арабы, они считали себя нацией более высокого уровня, чем арабы, они считали себя потомками ариев — и не случайно, именно на территории современной Персии творил Заратустра. Сказав такое, Вахид тонко оскорбил человека, который даже не пожелал выйти из машины, и у которого на голове была черная чалма, подвязанная повязкой с арабскими письменами. — Аллах поможет нам понять друг друга, ведь мы братья в Джихаде, и пока не повержен последний из неверных, пока на земле существует ширк, пока все народы не слились в совершенстве таухида[59] — какое может быть между нами непонимание? Что же касается твоих слов, о том, что ты перс, а я араб — признаюсь, мне неприятно слышать их, ведь мы оба сражаемся на пути Аллаха, и встретимся в раю, когда он дарует нам шахаду. Разве не пала Великая Османская Империя от фитны национализма, разве смогли бы русисты поработить мою землю, да и твою тоже, будь между нашими отцами единство? Но нет, сам шайтан пожаловал к моему отцу и сказал «Зачем тебе турки и их власть и их Халиф? когда у вашего народа есть свои валии, амиры и вилаяты, к вашему народу пришёл Мухаммад, вы завоевали турков, а сейчас они правят среди вас». А к туркам пришел такой же шайтан и сказал: «Зачем вам арабы, вы турки, у вас есть свой Халиф, Султан, власть, вы лучше, чем они, отделитесь от них, ведь вы не нуждаетесь в них, а они нуждаются в вас». Посетил шайтан и твоего отца, потому что он скор на злые дела, и не зря мы прибегаем к Всевышнему от его козней и злых наущений. И сказал шайтан «вы персы, у вас есть своя земля и свой шах, вы верите не так как арабы и турки, зачем вам проливать за них кровь, живите и верьте в своей вере, а о братьях забудьте». Но разве не сказано Посланником: «Не наш человек тот, кто призывает к асабийе[60], не наш человек тот, кто сражается ради асабийа и не наш человек тот, кто проявляет гнев из-за асабийи». Воистину слова эти верны, ибо сказаны самим Пророком, а переданы Муслимом, да пребудет он по правую руку его, и вправе ли мы ставить переданное Пророком под сомнение? Аллах тяжко покарал наших отцов за их раздоры и асабию, позволив безбожникам взять над ними верх, и осквернить Два Святых Места, разве вправе мы сомневаться, что это произошло по воле Аллаха, ведь Аллах над всякой вещью мощен, а за ширк и поклонение тагутам, в которое впали наши отцы — мучительное наказание. Может ли быть наказание мучительнее, чем пребывать под пятой кяффиров, смотреть как они оскверняют своим присутствием Два Святых Места, как они делают безбожниками наших детей, поклоняться тагуту и принимать его суд. Вы восстали и убили тагута, а мы пришли на твою землю, чтобы искупить грех наших отцов, и помочь вам сбросить с плеч камень ширка и безбожной тирании, и мы рассчитываем на то, что как только на многострадальной персидской земле установится таухид, вы придете на нашу землю, и поможете освободить ее от кяффиров, во имя Аллаха. Разве имеет значение то, что ты перс, а я араб на пути джихада? И разве ты не знаешь о том, что Пророк сказал, а Муслим передал следующее: «Если кто-либо придет к вам, тогда как ваше дело будет единым, вокруг одного человека, и он пожелает вас расколоть и разделить ваш джама’ат, то отрубите ему голову!»[61]? Имам ан-Науауи, да пребудет с ним милость Аллаха, сказал: «В этом хадисе повеление убить того, кто вышел против правителя и желает разделить мусульман, и если он после предостережения не прекращает, то следует его убить»[62]. А Имам ас-Сан’ани, да пребудет с ним милость Аллаха, сказал: «Эти слова указывают на то, что того, кто вышел против правителя, вокруг которого собрались мусульмане, дозволено убить, для избавления от вреда рабов Аллаха»[63]. Вахид скосил глаза, и увидел, что один из муджахеддинов, сидящий на заднем сидении большой русской машины, держит пулемет так, что его дуло смотрит прямо в живот Вахида. Он видел, как из пулеметов расстреляли инженеров, строивших оросительные каналы — и совсем не желал оказаться на их месте. Тем более что намек, который последними словами дал командир муджахеддинов был более чем ясен — того, кто вносит раскол и смуту в ряды муджахеддинов дозволяется убить. — Я вовсе не хотел вносить раскол между теми, кто идет по прямому пути — миролюбиво сказал Вахид — скажи мне, кто ты и куда едешь? — Меня зовут амир Аслан, а среди моих людей есть люди, пришедшие из многострадальной Индии, с гор Афганистана, из пустынь Туркестана и из угнетаемого русистами Междуречья. Мне все равно, откуда они пришли, я принимаю всех, кто сведущ в военном искусстве и желает спастись на Страшном суде. Что же касается того, куда мы следуем — мы следуем туда, где находятся русисты, чтобы вступить в бой с ними ради одного из двух, победы или шахады. Признаться, и тебе стоило бы воевать с русистами и прочими кяффирами, а не стоять здесь и не допрашивать брата своего, подозревая в нем дурные намерения. Вахид решил с ними не связываться — тем более, что арабских муджахеддинов было не меньше сорока человек. — Аллах, да укрепит твои стопы на пути твоем — пожелал Вахид, отпуская дверь машины. — Крепко держитесь за вервь Аллаха все вместе и не распадайтесь. Помните о милости, которую Аллах оказал вам, когда вы были врагами, а Он сплотил ваши сердца, и по Его милости вы стали братьями. Вы были на краю огненной пропасти, и Он спас вас от нее. Так Аллах разъясняет вам свои знамения, — быть может, вы последуете прямым путем[64], — ответил фразой из Корана подполковник Тихонов. Группа продолжила движение. |
|
|