Джейн Донелли Флирт и ревность

Глава 1

«Если бы я верила в привидения, — думала Сайан Роуэн, — то знаю, о чем я хотела бы тебя спросить. Ты околдовала короля. Даже через триста лет твой совет стоило бы получить». Но она не верила в привидения, и если Нелл Гвин[1] и бродила сейчас где-то, то уж никак не на складе деревенского магазинчика. Давным-давно в этом доме была маленькая гостиница, и в местной легенде говорилось, что Нелл спала в одной из комнат. Сайан было приятно думать об этом.

Ее привел сюда Лэнгли Холлиз.

— Это мисс Роуэн, — сказал он, представляя ее хозяевам. — Она будет работать в моем салоне, но она не здешняя, так что ей нужно найти какое-нибудь жилье. Вы, кажется, говорили, что хотите сдавать комнату?

Джордж и Фиона Макденд переглянулись, и Джордж, пожав плечами, сказал:

— Там пока ничего нет. Мы ее почистили, покрасили стены, и это почти все, что мы успели сделать. Вы можете посмотреть, если хотите.

— Да, пожалуйста, — ответила Сайан и пошла вслед за Фионой с первого этажа — вотчины Джорджа, где он продавал практически все, начиная от мятных конфет и заканчивая слесарными инструментами, — на второй, принадлежавший Фионе, — царство игрушек, клубков шерсти и модной одежды.

Комната находилась под самой крышей, и, пока они шагали по винтовой лестнице, Фиона пыталась подготовить Сайан к тому, что ей предстояло увидеть:

— На третьем этаже у нас склад. Одну комнату мы расчистили и действительно собирались взять жильца, но еще не закончили отделку.

Лестница была неровная, так же как и темные доски пола. На площадке стояли вешалки с платьями, лежали груды ботинок. Фиона открыла дверь и сказала:

— Вот видите, что я имела в виду.

Стены были выкрашены белой краской и красиво смотрелись на фоне черных стропил. Окно было высоко, но через него в комнату лился свет.

— Очень мило, — сказала Сайан.

Фиона засмеялась:

— Чисто — вот и все, что пока можно с уверенностью сказать. У нас есть диван-кровать, стулья, стол. А потом я занавешу шторой вход в комнату Нелли.

— Я согласна, — сказала Сайан. Она спросила, кто такая Нелли, и, когда ей объяснили, рассмеялась. — Не беспокойтесь насчет шторы. Во всяком случае, до зимы. Мне даже нравится, что моя комнатка будет частью апартаментов, где когда-то спала Нелл Гвин.

Все это происходило три месяца назад. И по ночам ничто не беспокоило Сайан, кроме возни полевой мыши, которая по настоянию Джорджа и Фионы была поймана, отнесена вниз и выпущена на свободу через заднюю дверь. Если бы тень Нелли Гвин на самом деле вернулась, то Сайан с удовольствием взяла бы у привидения несколько уроков по привлечению мужчин. Наверное, Лэнгли Холлиз ей бы не понравился — Нелл практичная девушка, а Лэнгли художник и мечтатель, но Сайан была в него влюблена.

Она влюбилась с самого первого дня. В газетном объявлении было написано: «Нужен помощник для работы в художественном салоне. Живописная деревня в Шропшире».

Поддавшись импульсу, Сайан тут же набрала номер. Она как раз подыскивала новую работу, и ей понравился голос человека, который с ней разговаривал. Она приехала на собеседование, и, когда взглянула на него, ее сердце перевернулось. Лэнгли Холлиз был высоким и светловолосым, с правильными чертами лица и чувственным ртом. Он казался очень добрым и искренним, что позволяло вести себя с ним так, будто вы знали его долгие годы. Он объяснил, из чего будет состоять ее работа — обслуживание покупателей, кое-какие секретарские обязанности, — но она не слушала, заранее соглашаясь на все его предложения.

— Есть ли у вас какой-нибудь опыт работы такого рода? — спросил он.

Сайан уклонилась от прямого ответа:

— Я ходила в художественную школу, но опыта у меня нет. Я работала в магазине — продавала шляпы.

— Значит, ваши художественные способности не нашли применения?

Иногда ей и самой так казалось, но художник, даже такой второсортный, которым могла стать она, должен много работать, чтобы накопить опыт, а Сайан не могла этого себе позволить.

— Моя тетушка, у которой я жила, заболела. За ней нужно было ухаживать, так что мне пришлось устроиться на неполный рабочий день. Она умерла в прошлом месяце.

Лэнгли с сочувствием покачал головой и спросил:

— Когда вы могли бы приступить к работе?

Она уходила с огромной неохотой, досадуя, что пройдет еще несколько дней, прежде чем она снова увидит Лэнгли.

На свою прежнюю работу Сайан согласилась исключительно ради тетушки Мэри — шляпный салон располагался недалеко от их дома, и девушка могла почти каждый час навещать тетушку, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Мадам Элен — миссис Хелен Григгс — дружила с тетей Мэри, была очень терпимой начальницей и помогала всем, чем только могла.

— Ты знаешь, дорогая, если тебе нужна работа на целый день, ты можешь остаться у меня на полную ставку, — сказала она после похорон.

— Я чувствую, что мне нужно сменить обстановку, — вздохнула Сайан. — Новый город, новая работа. Вы были очень добры, но вы ведь меня понимаете, да?

Миссис Григгс все понимала. Мэри воспитывала Сайан с детства, но все равно не каждая отплатила бы за это такой любовью и заботой. Хелен Григгс так ей и сказала. Она желала Сайан добра, ей было жаль с ней расставаться, но девушке пора было начинать самостоятельную жизнь и стать женой приятного молодого человека. Сайан в ответ улыбнулась и сказала, что она больше думает о карьере.

— Почему бы и нет? — пожала плечами миссис Григгс. — Но все же мне кажется, что твое истинное призвание — заботиться о ком-нибудь. И я по-прежнему считаю, что повезет тому мужчине, которому ты достанешься.

Конечно, Сайан тоже мечтала о счастье. За два года болезни тети Мэри она не вела никакой светской жизни, а Лэнгли Холлиз был так похож на героя ее мечтаний, что это казалось жутким и сверхъестественным. Уже к концу своего первого рабочего дня у него она поняла, что миссис Григгс была права. Ее призвание состояло в том, чтобы заботиться о другом человеке, и ей очень хотелось, чтобы этим человеком оказался Лэнгли.

В комнате Сайан была газовая конфорка, и девушка имела свободный доступ на кухню Фионы. Но она всегда пила утренний кофе в салоне, вместе с Лэнгли, перед началом рабочего дня.

Она помедлила в дверях своей комнаты и обернулась. Все постельные принадлежности были сложены в окрашенный алой краской ларь, который она иногда использовала как столик, косметика аккуратно выстроена под зеркалом, и даже коврики расправлены. Возвращаться в эту комнату ей все равно предстоит одной, но, даже если бы с ней кто-то был, он не стал бы выставлять ей оценки за аккуратность. Но она не любила беспорядка и придирчиво оглядела комнату, прежде чем окончательно закрыть за собой дверь.

Сайан была высокой девушкой с длинными-предлинными ногами, карими глазами и темно-каштановыми волосами, которые она носила распущенными. На ней было розовое приталенное платье, на голых ногах — сандалии. Она сбежала вниз по лестнице, крикнув: «Доброе утро!», когда проходила мимо кухни, где Фиона нарезала тосты, а Джордж вытряхивал из бойлера накипь. Их ответное «хэллоу» прозвучало так, будто оба зевнули.

Художественный салон находился на другом краю деревни, но дорога туда занимала всего несколько минут. Это был дом с плоским фасадом, главным входом, дверь которого открывалась прямо на тротуар, и огромными окнами, в которых прекрасно было видно все, что выставлялось в салоне. Торговый зал был шириной с весь магазин. На стенах висели самые разные картины — начиная с модернизма и заканчивая викторианской эпохой. Была и мебель. Хотя большая часть ее не заслуживала называться антикварной, она была симпатичная и не слишком дорогая; кроме того, в салоне продавалось много милых безделушек. Здесь приятно было и покупать, и работать, и Сайан повернула в двери ключ с воодушевлением, которое она испытывала каждое утро. Ей нравилось вступать внутрь салона, где пахло красками и лаками; мысль о том, что Лэнгли находился за дверью, в дальнем конце магазина, ускоряла ее шаг, так что ей приходилось себя сдерживать, чтобы не побежать.

Лэнгли еще не спускался — они открывались в девять, но Сайан уже пришла, а Эмили к этому времени приготовила ему завтрак и кофе, которые ждали его на столе.

Эмили была круглой, по-матерински заботливой женщиной. Когда она впервые пришла сюда на работу, она была моложе на двадцать лет, но и тогда не очень отличалась внешне от себя сегодняшней. Она улыбнулась, увидев Сайан, и подняла глаза к небу.

— Опять проспал, — сказала она. — Кофе?

— Да, пожалуйста. — Отхлебнув глоток, Сайан сказала: — Я могу открыть магазин. Не думаю, чтобы у нас случился вдруг бешеный наплыв посетителей.

Эмили усмехнулась, посмотрела на пачку писем, лежавших на столе, и подняла то, что было надписано жирными черными буквами. Она вышла в коридор и крикнула наверх: «Письмо от Барни!» — потом вернулась и стала ждать, теребя конверт в нетерпеливых пальцах, как будто могла вытащить оттуда новости.

Барни был младшим братом Лэнгли и всего около месяца назад попал в страшную аварию на шоссе. Он должен был умереть — так говорили все, кто видел его машину, но с ним ничего не случилось, в аварии вообще никто серьезно не пострадал.

Лэнгли известили тогда обо всем по телефону, и он повернулся к Сайан и Эмили с пепельно-серым лицом:

— Барни попал в аварию. Он… он умирает.

Сайан никогда не видела Барни, но знала, что он писал сценарии для телевидения и жил в Лондоне.

— О нет, — прошептала она.

— Я в это не верю, — сразу заявила Эмили.

Ее слова прозвучали как рефлекторная реакция на ужасную новость, но Эмили говорила это в буквальном смысле. Лэнгли поехал тогда в больницу, его отвез Джордж Макдейд. Пока его не было, вся деревня гудела как улей, обсуждая новость. Барни Холлиз здесь родился и вырос, так же как и Лэнгли. Люди постоянно звонили и заходили, и всем Эмили повторяла: «Он оклемается — вот увидите».

И она оказалась права. Лэнгли позвонил им из больницы и сообщил, что Барни прооперировали и его жизнь вне опасности.

— Я же говорила, — заявила тогда Эмили, — у этого парня больше жизней, чем у кошки.

С той поры это было первое письмо от Барни. Выздоровление проходило нормально. Барни Холлиз явно шел на поправку и даже вывел адрес и имя на конверте твердой рукой.

На кухню торопливо вошел Лэнгли.

— Вот, держите, — сказала Эмили. — Что он там пишет?

Лэнгли надорвал конверт и торопливо пробежал глазами письмо:

— Выписывают из больницы… нет оснований для опасений… Он приезжает сюда.

— Вот это хорошо, — кивнула Эмили. — Наверное, решил отдохнуть.

— Интересно, на сколько его хватит, — улыбнулся Лэнгли. — Ну что ж, приготовь его комнату.

— Комната его на месте, — отозвалась Эмили. — Она всегда готова.

Дом, на первом этаже которого располагался салон, был просторным. В нем было четыре спальни, и одна из них принадлежала Барни. Когда он жил здесь, там наверняка были какие-то его личные вещи, но уже шесть лет минуло, как он уехал из деревни. Сайан как-то помогала протирать пыль в этой комнате, когда у Эмили разыгралось люмбаго, и спросила, часто ли Лэнгли видится с братом.

— Нет, — с сожалением ответила Эмили. — Уж слишком разная у них жизнь. Лэнгли всегда был такой ответственный. А для Барни семья мало что значила.

Но семья понадобилась, когда он попал в беду. Теперь, когда он нуждался в помощи, он очень даже стремился обратно в свою маленькую тихую деревушку, чтобы позволить Эмили и Лэнгли ухаживать за собой.

Сайан было любопытно на него посмотреть, потому что она была довольно сильно предубеждена против него. Единственное, что ей было известно, — это то, что отец оставил им салон в совместное владение, и поэтому, хотя Барни никогда ничего не делал в магазине, он до сих пор забирал свою часть прибыли. Это было вполне законно, но казалось ей несправедливым. Девушке вспомнились слова Фионы: «Старый мистер Холлиз постоянно всем твердил, что Барни его доведет до могилы. Он говорил так: «Временами я сам не могу поверить, что этот парень — мой собственный сын. А еще меньше мне верится, что он сын моей дорогой покойной жены».

Лэнгли закончил завтрак и снова взял письмо Барни.

— Я все равно за него беспокоюсь, — сказал он Сайан.

Она подумала, что это, наверное, его пожизненная привычка. Она могла представить себе Лэнгли, чувствительного, ответственного старшего брата, который вместе с отцом переживал за Барни, когда тот становился неуправляем, который делил с отцом сердечную боль, когда Барни ушел из дома, показывая этим, как мало значили для него семейные узы.

— Почему вам нужно о нем беспокоиться? — спросила она. — Он уже поправляется и приезжает сюда. С ним все будет в порядке.

— Вот это-то меня и беспокоит, — сказал Лэнгли. — Что он приезжает к нам. У него масса друзей, и мужчин и женщин. Я уверен, что он мог бы поехать ко многим из них за утешением — средств у него на это хватило бы с излишком. Последние шесть лет он ни разу не приезжал в деревню больше чем на три дня, даже когда умер наш отец. Наверное, ему должно быть совсем плохо, раз он выбрал нашу деревушку в качестве тихой заводи.

— Видимо, так и есть, — сказала Сайан. — Но судя по тому, что о нем рассказывают, ему это, скорее всего, не причинит ни малейшего вреда.

Лэнгли проницательно посмотрел на нее, и она покраснела. Это была небольшая деревушка. За то недолгое время, что Сайан провела здесь, она наслушалась достаточно сплетен, и после аварии Барни ее потчевали множеством воспоминаний об этом человеке.

Как ей показалось, он был жесток и себялюбив. Возможно, из-за того, что у него не было матери. Миссис Холлиз умерла при родах, когда Барни появился на свет, так что в воспитании сыновей мистеру Холлизу помогали Эмили, друзья и соседи. По откликам всех жителей деревни, мистер Холлиз был хорошим, любящим отцом, и Лэнгли вырос добрым и великодушным человеком. А вот Барни брал все, что мог, и ничего не давал взамен. Она надеялась, что ошибается, но подозревала, что, если бы Лэнгли попал в такую аварию, Барни был бы, конечно, потрясен и огорчен, но не выказал бы и половины такого беспокойства и заботы.

Сайан сказала, словно защищаясь:

— Что бы вы ни говорили, ему повезло, что у него есть вы и Эмили, которые всегда готовы его принять и позаботиться о нем.

— Это наполовину его дом, — улыбнулся Лэнгли. — И потом, он мой брат.

— Я знаю. Пора открывать магазин, да?

Лэнгли задумчиво кивнул. Взгляд его снова упал на письмо.

Сайан повернула ключ, и салон открылся для посетителей. За порогом не оказалось покупателей — в такой ранний час редко кто заходил, но в течение дня время от времени могли останавливаться машины, и их владельцы заглядывали в магазин, привлеченные чем-нибудь в витрине. Некоторые клиенты приходили по рекомендации, потому что салон имел пусть скромную, но приличную репутацию.

Сайан протерла некоторые стеклянные предметы, переставила пресс-папье на письменный столик из викторианского будуара — просто чтобы занять себя чем-нибудь, потому что и так все стояло идеально. Затем она вошла в студию. Здесь писали картины, но большей частью она использовалась для ремонта и обновления мебели, с которой соскабливали слой грязи и полировки, укрепляли, чинили, заново натягивали обшивку.

Все это делал Лэнгли — заботливо и умело. Сайан обожала смотреть, как он возвращал красоту заброшенным вещам. Он показывал и ей, как это делается, и она быстро все запоминала. Лэнгли сказал, что у нее врожденный талант, и часто повторял, что представить себе не может, как он управлялся раньше без нее. Это было уже кое-что. Ее ценили, а она работала еще совсем недавно. Сайан испытывала удовлетворение, понимая, что она главная девушка в его жизни, хотя у них были чисто платонические отношения.

Он был очень хорош собой, и покупательницы сразу начинали с ним кокетничать. Сайан не раз наблюдала, как солидные матроны, туристки, выискивающие уцененные товары, становились томными южными красотками от одной только улыбки Лэнгли.

Сайан никогда раньше не приходилось так сильно влюбляться. В художественной школе она была увлечена одним студентом, который ее даже не замечал. Теперь она стала старше и знала, что не потеряется в толпе, — фигура у нее была что надо, лицо привлекательное, хотя и не запоминающееся, и не такими уж нереальными были ее мечты о том, что в один прекрасный день Лэнгли может в нее влюбиться.

Эмили тоже так считала. Она этого не говорила вслух, но рассказывала про других девушек. Не то чтобы их было много — собственно говоря, всего две. Одна вышла замуж за другого — и Лэнгли не особенно огорчился. Какое-то время он попереживал, но это было пять лет назад, и посмотрели бы вы на нее сейчас — ему повезло, что он тогда не попался на крючок. Другую звали Филлис Баркер, она была с фермы «Вудграндж» — маленькая безмозглая свистушка. Она ему совсем не подходила, и он это понимал. Она часто ему звонила и все время здесь околачивалась, но теперь нашла себе другого парня, и дай ему бог терпения. Эмили с одобрением посмотрела на Сайан, говоря это, — ей нравилось, что девушка помогает ей по дому и взялась за работу в салоне с искренним рвением и ловкостью.

Колокольчик на батарейках, соединенный с входной дверью, звенел в студии, когда кто-нибудь заходил в магазин, так что Сайан могла спокойно работать. Она накинула испачканный краской халат и закатала рукава. Ей очень нравилась эта работа. Лэнгли недавно приобрел детскую лошадку-качалку, которая провела последние пятьдесят лет на чердаке. Краска на ее боках облезла, грива была выщипана и повсюду виднелись царапины, похожие на боевые шрамы. Лэнгли восстановил игрушку до первоначальной формы, а теперь Сайан предстояло заново раскрасить ее. Эта лошадка нравилась ей все больше и больше.

Девушка как раз открывала банку с краской, когда вошел Лэнгли. Сайан посмотрела на него и улыбнулась:

— Мне будет жаль с ней расставаться. Ну разве не красавица?

— Красавица, еще какая. Если мы выставим ее на витрине, она сразу же привлечет всеобщее внимание.

— Тогда ее быстро купят. Вот будет жалко!

Лэнгли держал в руках утреннюю почту. Они всегда читали ее вместе, и Сайан печатала на машинке ответы на некоторые письма. В свое время тетя Мэри настояла на том, чтобы она пошла на секретарские курсы, пока училась в художественной школе, и теперь она могла использовать и те и другие навыки. Сайан понимала, что может многого добиться. И это было великолепное чувство.

— Я им позвоню, — сказал он. — А может быть, прямо сейчас и съезжу к ним.

Первое письмо было от супружеской четы, с которой Лэнгли уже вел дела раньше. На этот раз они предлагали стулья из столового гарнитура, и Лэнгли не сомневался, что найдет для них хорошего покупателя.

В другом письме была фотография маленькой девочки с самодовольной и хитрой усмешкой. Письмо было адресовано Лэнгли, но это касалось дела, которым обычно занималась Сайан, и она критически посмотрела на фотографию.

— А когда им это нужно? — спросила она.

— Как можно скорее. К дню рождения дедушки, это двадцать второго. Придется поспешить. Сделаешь?

— Конечно. — Она с сожалением посмотрела на открытую банку с краской. — Я займусь этим прямо сейчас.

Лэнгли отправился к владельцам столового гарнитура, а Сайан отнесла фотографию в угол студии, где она обычно рисовала.

Сейчас на мольберте стояла наполовину незаконченная картина Лэнгли — у него явно был талант. В основном он писал пейзажи с окрестных ландшафтов. Его работы хорошо продавались. Отец Лэнгли тоже был художником; некоторые из картин кисти Джонатана Холлиза висели в гостиной в доме, и легко было заметить некоторое фамильное сходство в манере письма. Наверное, Лэнгли и его отец были очень близки и во многом схожи друг с другом, думала Сайан.

Когда она впервые оказалась в студии, ей, разумеется, захотелось написать что-нибудь самой. Она сделала копию одной миниатюры из торгового зала, Лэнгли ее похвалил, и вот с этого все и началось. Сайан стала писать миниатюры с фотографий. Та, которая пришла с утренней почтой, была уже третья. Кто-то увидел две ее предыдущие работы и решил, что портрет Мелинды Энн будет приятным подарком для ее дедушки.

Она начала перерисовывать круглое, в ямочках личико Мелинды Энн. Улыбка придавала портрету живость и настроение. «Могу поклясться, что с тебя пылинки сдувают», — подумала Сайан. Пять лет непрерывного обожания вполне могли сделать ребенка самодовольным и капризным.

Ближе к обеду Сайан отложила фотографию и решила заняться лошадкой. Это внесет некоторое разнообразие в ее работу. Миниатюра давалась ей очень легко, и Сайан чувствовала, что имеет право немного побаловать себя. Она выбрала ярко-розовый цвет, от которого была в восторге. Получалось хорошо. Она рисовала, ни на что не отвлекаясь, потому что пятна должны были иметь четкие очертания, как вдруг кто-то прямо у нее над ухом произнес:

— Что вы делаете с бедной лошадью?

Сайан подпрыгнула, кисточка выпала у нее из руки, и одно пятно закончилось длинным неровным хвостом, как у падающей кометы.

Вид у человека был очень потрепанный: рука на перевязи, едва затянувшийся шрам через все лицо, несколько синяков. Но его глаза искрились весельем. Она, разумеется, знала, кто это. И сказала без энтузиазма в голосе:

— Вы, я полагаю, Барни.

— Точно, а вы, я полагаю, доблестная мисс Роуэн. Я слышал, что вы теперь ведете здесь все дела.

— Не городите чепуху, — резко ответила она.

Он усмехнулся:

— А вы всегда носите розовые усы?

Девушка подняла голову и взглянула на себя в зеркало. Видимо, она нечаянно провела грязной рукой по лицу, потому что прямо под носом у нее была ярко-розовая смазанная полоса. Она была похожа на клоуна. Сайан подумала, что ее ледяное достоинство, видимо, не слишком уместно, пока она так выглядит. Она почувствовала, как губы у нее искривились от неудержимого смеха. Человек, стоявший за ее спиной, тоже рассмеялся. Хотя она испытывала к нему неприязнь, смех у него оказался очень заразительный, тем более что она действительно выглядела очень смешно с этими веселыми розовыми усами.

— А что, если краска не отойдет? — сказала она и, схватив наскипидаренную тряпку, начала вытирать лицо, все еще смеясь.

В этот момент на сцене появился Лэнгли. Мгновение он стоял в дверях, переводя взгляд с одного на другого, потом произнес:

— Я чуть не упал, споткнувшись о твой чемодан. На чем ты приехал?

— На такси, — ответил Барни.

— Ты не сказал, что приезжаешь сегодня.

— А это имеет значение?

— Нет, нет, конечно не имеет. Ты здесь желанный гость в любое время, ты сам это знаешь. Я вижу, ты уже познакомился с мисс Роуэн.

— Мы узнали друг друга с первого взгляда, — ответил Барни.

— Хорошо, — сухо сказал Лэнгли, и с невероятной радостью Сайан подумала — он ревнует. Лэнгли ревнует из-за того, что они с Барни вместе смеялись, а это значит, что она ему не совсем безразлична.