"Соленый клочок суши" - читать интересную книгу автора (Баффетт Джимми)

3. Святая покровительница молний

Одна из многих жемчужин мудрости, подаренных мне капитаном Клеопатрой Хайборн, звучит так: «Странное удовольствие получаешь от шторма, когда плывешь на непотопляемом корабле».

Только вот дело в том, что я не был знаком с Клеопатрой, когда вышел в открытый океан первый раз в жизни. С собой у меня тогда были только мои талисманы: геккон Джонни Красной Пыли, раковина моллюска и картина. Услышав рассказ о том, как я ее нашел, капитан Кирк Паттерсон разрешил повесить картину на переборке рулевой рубки на время нашего путешествия в рай. На удачу.

Да, это звучит диковато, но я – ковбой с коллекцией произведений искусства: всего две картины, но они проехали со мной почти через всю страну, от Вайоминга до Алабамы. Именно там я познакомился с Кларком Гейблом, объездчиком лошадей-каттеров.[11] Он и представил меня капитану Кирку, владельцу креветочного траулера. Кирк согласился перевезти нас с Мистером Твеном через Мексиканский залив на Ки-Уэст, а оттуда – на полуостров Юкатан.

Одной из картин, которые я вез с собой, была очень ценная гравюра. Я свернул ее трубочкой, убрал в водонепроницаемый мешок и спрятал под своей койкой. Она принадлежала моей прабабке, в молодые годы сбежавшей из родного Теннесси в Эквадор. Ее историю и историю того, как это произведение попало ко мне в руки, я расскажу позже. Другой шедевр назывался «Святая покровительница молний».

Мое увлечение искусством началось одним весенним утром на блошином рынке на окраинах Шайенна, штат Вайоминг. Я отправился туда на ежегодную ковбойскую версию Марди-Гра[12] – Дни Фронтира.[13] Легенды, культурные и исторические события, породившие народные празднества, вроде этого, еще представляют некий интерес для посетителей, но скорее – это просто повод для всеобщей гулянки. В такие дни местные власти и религиозные лидеры закрывают глаза на распутство и пьянство, и город получает огромные прибыли. Признаюсь, я действительно ездил в Шайенн не только встретиться с друзьями, но и в надежде закадрить пару девчонок.

В качестве временной стоянки на предстоящую неделю я наметил кинотеатр под открытым небом на окраине города. На время его превратили в стоянку для трейлеров. Утром, прежде чем отправиться на гулянья, я вывел свою лошадь на прогулку, и сам не заметил, как очутился в центре гигантского блошиного рынка, раскинувшегося прямо у въезда в кемпинг.

Не сказать, чтобы я любил шататься по магазинам, да и блошиные рынки никогда не вызывали у меня энтузиазма, но в тот день по какой-то необъяснимой причине я остановился у одной из палаток. Внимание мое привлекла картина.

Если изображенная на ней праведница молила о спасении, ее молитвы были услышаны. Она возлежала на огромном белом облаке, а лучи света, исходившие от ее босых ног, чертили на штормовом небе зигзаги молний. На поверхности океана лучи от ее ног встречались с лучом маяка. Там, где два луча пересекались, образовалась полоска спокойной воды, по которой к небольшой тихой бухточке позади маяка плыл крошечный парусник.

Картина лежала в большой картонной коробке из-под антиблошиных ошейников с надписью «Хартц Маунтин» поверх кучи типичного хлама: пластиковой посуды, старых, еще восьмидорожечных кассет Мерла Хаггарда,[14] потертой доски для игры в «скраббл»[15] и около дюжины пар роликовых коньков.

Я начал продираться к коробке, чтобы рассмотреть картину получше, но мне преградил путь лысый байкер в кожаных штанах и жилетке. Татуировки покрывали его руки от запястий до плеч. Он вытащил картину из коробки и поднял ее вверх, сравнивая изображенную на ней женщину с жалким подобием Пресвятой Девы Марии, растянувшимся через всю его правую дельтовидную мышцу.

– Эй, Шпилька! Глянь-ка на это, детка! – заорал он подруге сердца, тоже облаченной в воловью кожу. Она стояла у другого конца стола, вертя в руках автоматический пистолет 45-го калибра армейского образца, как заправский сержант морской пехоты. – Она прямо как Сэлли Филд[16] в том телевизионном шоу. Когда я был церковным служкой, оно мне страшно нравилось. Как оно называлось, это шоу? По коду, у меня провалы в памяти.

Девушка с пистолетом взглянула на картину.

– «Летающая монахиня». И ни хрена она на нее не похожа, Барт. Лучше поищи-ка в этом дерьме пару бифокальных очков.

Она открыла казенник и уставилась на владелицу лотка с хламом. Старушка сидела в электрическом кресле-коляске и усердно мусолила «Кэмел».

– Сколько возьмешь за пистолет?

– Предлагаю сделку. Пистолет и картина для твоего дружка – за пятьдесят баксов.

– Только пистолет, – огрызнулась Шпилька.

– Сорок пять баксов, – ответила женщина.

– Продано.

Барт швырнул картину назад в коробку; Шпилька расплатилась и заткнула оружие за пояс. Вскочив на мотоциклы, они с ревом исчезли из виду.

– Значит, картина стоит пять долларов? – спросил я у старухи в кресле-коляске.

– Нет, она стоит десять долларов, – ответила она.

– Но я только что слышал, как вы предлагали ее за пять долларов женщине, купившей пистолет.

– Верно, ковбой. Я предлагала ее в довесок. Знаешь ведь, когда покупаешь картофель фри с чизбургером, все это стоит на пять-десять центов дороже одного бургера. Этот пистолет и эта картина шли вместе.

– Мэм, я вижу очевидную связь между чизбургером и тарелкой картошки, но будь я проклят, если смогу найти нечто общее между автоматическим пистолетом и религиозным произведением искусства.

– Ага, так мы теперь крутые бизнесмены, да? Я скажу тебе вот что, мистер лучший-выпускник-фермерского-факультета-Гарварда, – сказала старушка. – Гони шесть баксов, и я прибавлю пару роликовых коньков.

– Вот что. Я дам пять долларов, и вы оставите коньки себе.

– По рукам! – старуха вдавила кнопку на подлокотнике инвалидной коляски и повернулась. – Говорю тебе, с такой бляхой на ремне, как у тебя, и светлой головой, что прячется под этой шляпой, ты запросто можешь стать чертовым президентом этих Соединенных Штатов, сынок. Подожди, я дам тебе пузырчатую пленку – завернешь свою картину. – И она куда-то поехала сквозь полосу препятствий из вешалок для одежды, картонных коробок и любителей распродаж. За ней тянулся след сигаретного дыма – ну просто вылитый «Ф-14» в небе.

Ожидая ее возвращения, я решил получше рассмотреть приобретение. С обратной стороны была приклеена карточка. Перевернув картину, я начал читать.

На выцветшей желтой бумажке от руки было написано, что изображенная на картине женщина – святая Барбара, покровительница попавших в грозу моряков. В кратком житии говорилось, что ее причислили к лику святых после того, как ее злого отчима поразила молния. Правда, перед этим он успел отрубить ей голову за какой-то незначительный проступок.

Моя картина отправилась домой в одеяле из пузырчатой пленки.

Тогда я еще понятия не имел, что она приведет меня в мир, где маяки не только еще существуют, но и по-прежнему служат проводниками для заблудших душ.

Наши с Мистером Твеном странствия, начавшиеся в Хартэйке, занесли нас в прибрежный городок Хит-Вейв, Алабама. Мы поднялись на борт «Карибской души» – креветочного траулера капитана Кирка – и я потер деревянного геккона на шее. На удачу.

Мы пустились в путь через Мексиканский залив, и святая Барбара смотрела поверх наших плеч. Водная гладь была плоской, словно блин, солнце медленно опускалось за горизонт на западе. Перед тем как покинуть город, я неожиданно столкнулся с кое-каким неприятным дельцем из прошлого, так что шанс сменить «додж» на корабль принес мне невероятное облегчение. Я подносил ко рту первый кусок пирога нового мира.

Алабама осталась позади. Полуостров Юкатан лежал впереди по правому борту. Я отбывал свою вахту у штурвала, грезя об исследователе Джоне Ллойде Стивенсе – первом американском путешественнике, ступившем на Юкатан и открывшем древние города индейцев майя. Когда-то они составляли могущественную империю – и именно к ним я сейчас и направлялся.

Капитан Кирк стоял у открытой двери в рулевую рубку и смотрел в бесконечное звездное небо. Я был слишком взволнован и спать не мог. Капитан Кирк заметил, что в этом нет ничего особенного, такое всегда случается, когда оставляешь сушу в первый раз и снова начинают отрастать жабры. Он сказал, что я привыкну.

Я старался быть таким же невозмутимым, как Кирк, но ничего не получалось. Слишком уж долго я мечтал об океане. Конечно, рулевая рубка креветочного траулера – это вам не мерно покачивающаяся на волнах палуба парусной шхуны из киноверсии «Отважных капитанов»,[17] завладевшей моим воображением еще в детстве. Но я был в полном восторге и от «Карибской души».

Стоило выйти в открытое море, как капитан Кирк ожил. Судя по всему, на раскачивающейся палубе он чувствовал себя гораздо комфортнее, чем на твердой земле. Мы развлекались, вспоминая необычные обстоятельства моего прибытия на борт. Я рассказал ему о своем путешествии с гор к океану и сложных чувствах к женщине, которую повстречал в Арканзасе, – Донне Кей Данбар. Я даже набрался смелости и признался ему, что хотя я мечтал о такой поездке всю свою жизнь, толчком к ней послужило весьма неприятное событие. Дело в том, что в Вайоминге я совершил преступление. Я заверил его, что никого не убивал, не бегал за жертвой с топором, а он уверил меня, что будь я им, меня бы не было на его судне. Оказалось, что однажды он и вправду вышел в море с таким вот типом, и теперь знал, как они себя ведут. Наконец, я спросил его, почему он вообще пустил меня на свой корабль вместе с лошадью.

– У меня есть друг из Вайоминга, он парень что надо. Ты мне его немного напомнил, – вот и все, что он мне ответил.

Когда я закончил рассказывать Кирку о Тельме Барстон и о том, как из-за нее выписали ордер на мой арест, Кирк поведал мне немного и о своей жизненной тропе. Он вырос в семье рыбаков, работал на семейном чартерном судне палубным матросом, затем стал помощником отца-капитана, вместе с ним бороздил чистые воды за барьерными островами у Алабамы, Миссисипи и Луизианы в поисках саргана и крупных акул. Ему не было и двадцати, когда он отправился во Вьетнам. Он служил в дельте реки Меконг помощником боцмана на разведывательном катере. Однажды его отряд попал в засаду, и Кирка буквально выбросило взрывом из воды. Он выжил, но поклялся впредь избегать рек и провести остаток своей жизни в открытом океане. Так он и поступил.

Наше судно мерно двигалось на юго-запад. Звезды, вначале казавшиеся лишь огоньками в темном небе, проступали все отчетливей, словно дорожные знаки Вселенной, ожившие небесные создания. Я не мог заснуть даже после вахты у штурвала. Оставшись в рубке, я читал книгу об индейцах майя и ждал восхода солнца. Оно появилось в сопровождении стайки дельфинов, резвившихся перед самым носом корабля.

Когда солнце взошло в третий раз, на горизонте появились очертания прибрежных зданий острова Ки-Уэст. Я думал только о том, что, должно быть, пережил в подобный день на подобном острове на Багамах Колумб. Хотя мои два с половиной дня в море никогда не сравнятся с подвигом Адмирала Океанов, я чувствовал в нем родственную душу. Для меня это было целое достижение. Подумать только, ведь мы оставили позади гигантское количество соленой воды. Талли Марс и его верный конь пересекли Мексиканский залив. Ки-Уэст чуть не поглотил меня, как одна из тех черных дыр Вселенной, что засасывают все и вся. День начался с бегства от полицейского. Он гнался за мной по пляжу, куда я отвел Мистера Твена на утреннюю пробежку. Потом я прокатился на паровозике по старому городу, выслушал уйму историй о невероятных событиях, происходивших на этом острове, осмотрел великолепные старые дома морских капитанов и богатеньких мародеров, грабивших разбившиеся здесь суда. Признаться, после всего у меня возникло мимолетное желание покинуть капитана Кирка с его «Карибской душой» и испытать удачу в этом пиратском городке. И хотя я отправился в Мексику, меня не покидало странное ощущение, что Ки-Уэст еще возникнет на моем горизонте.

Через два дня мы снялись с якоря у форта Джефферсона – напоминания о временах Гражданской войны на островах Драй-Тортугас. Мы готовились к большому прыжку через Мексиканский Залив на полуостров Юкатан.

Понятное дело, лошадь, разгуливающая по носовой палубе креветочного траулера посреди океана, не могла не привлечь внимания. Я уже начал привыкать к визитам местных любопытных рыбаков, но тут появился этот парень. Он подгреб к нам в шлюпке от большого катера и забрался на борт.

– Ты словно из той песни Лайла Ловетта,[18] – сказал он.

Я тут же узнал Вилли Сингера. Он был одним из моих любимых музыкантов, и его песни помогли мне скоротать парочку довольно суровых зим в Вайоминге.

В отличие от большинства эстрадных артистов, Вилли Сингер становился популярнее по мере того, как старел. Правда, он не очень-то пекся о славе. Он по-прежнему писал отличную музыку, но на первые полосы газет попадал благодаря другим своим подвигам. Они-то и помогли ему сколотить состояние.

На пятом десятке он вдруг занялся серфингом, влюбился в это дело и проводил большую часть свободного времени на доске в погоне за волной. Между делом Вилли Сингер вложил деньги в поиск затонувших сокровищ и даже сам принял участие в экспедиции. На Филиппинах они нашли испанский галеон, следовавший из Манилы в Перу по древнему Жемчужному пути. Корабль вез самый большой из обнаруженных до сих пор грузов старинного черного жемчуга и китайского фарфора. Кроме того, на борту оказалось несметное количество золотых слитков, изумрудов и, разумеется, мечей, пушек, медальонов и инкрустированных драгоценными камнями распятий.

История попала в заголовки газет по всему миру. Я отчетливо помню фотографии Вилли в журнале «Лайф». Вот он сидит на палубе спасательного судна с гитарой в руках и поет команде. А вот – стоит на постаменте из слитков золота с затонувшего корабля. Вокруг люди в купальных костюмах с винтовками М-16 на плечах.

Если бы я искал для себя современного героя, им стал бы Вилли Сингер. Все всяких сомнений. А потому, увидев его в маленькой шлюпке, покачивающейся на волне, и с линем в руках, я просто обалдел. Он очень заинтересовался Мистером Твеном на палубе и спросил меня, что делает лошадь на креветочном траулере.

Поначалу я лишился дара речи, но в итоге умудрился выдавить из себя какую-то ерунду. Вилли рассказал мне, что приехал сюда делать фотографии на обложку своего альбома и до смерти соскучился по свежим креветкам.

Я выразил сожаление, что наше судно не оснащено для ловли креветок, и взамен предложил большого морского окуня, которого заколол острогой еще днем. Мы заключили сделку: я отдал окуня, а он поставил автографы на дюжине кассет, имевшихся у нас на борту.

Через пару часов мы ужинали на берегу с Вилли и командой фотографов. Вилли играл на гитаре, пел и рассказывал удивительные истории о том, как нашел сокровище. Как подтверждение он вытащил из кармана рубашки жемчужину размером с катышек жевательной резинки и пустил ее по кругу. Каждый оглядел ее и потрогал.

Я мог бы слушать Вилли до рассвета, но капитан Кирк сказал, что на сегодня хватит. Нас ждал прилив и путешествие длиной в пять сотен миль.

Я попытался заснуть, но тщетно. Я лежал с открытыми глазами и размышлял об испанских судах, бороздивших вот эти самые воды, где мы сейчас стояли на якоре. В свое время на рифах островов Флорида-Киз они рассыпали уйму драгоценностей. Похоже, охотник за сокровищами – не такая уж плохая работенка. Наконец я уснул, хотя в голове моей вертелись тысячи вопросов, которые я так и не задал Вилли Сингеру.

На следующее утро мы подняли якорь, завели двигатель, поставили кассету с записями Вилли (на удачу) и отправились в путь. Мы пересекали Мексиканский Залив, а я все грезил о Жемчужном пути. Надо обязательно включить его в список мест, где стоит побывать.

В первый раз я увидел Пунта-Маргариту на карте под заостренным грифелем кедрового карандаша капитана Кирка. Он учил меня прокладывать курс и переводить градусы широты и долготы в мили. Под его присмотром я положил линейку вдоль линии курса, идущей от форта Джефферсона (где мы сейчас и находились) до мыса Сан-Антонио на западной оконечности Кубы. Далее линия шла до южной оконечности Юкатана, потом пятьдесят миль к югу от Тулума, огибала крошечный полуостров Пунта-Альен и заканчивалась на небольшом островке в форме крокодила. Хвост указывал на северо-восток, на высотки и отели Канкуна, а широко раскрытые челюсти – на юг. Между ними шел глубокий канал, окаймленный мангровыми зарослями и отмелями. Остров назывался «La piedra del cocodrilo», или Крокодиловый Камень. Пунта-Маргарита была носом этого крокодила.

По словам капитана Кирка, так окрестили это место индейцы майя. Испанцы оставили название, изменив своей привычке перепомазания и переименования каждого уголка в Новом Свете в честь католических святых и мучеников. На первый взгляд Крокодиловый Камень представлял собой воплощенное великолепие джунглей. Пальмовые рощи, кристально чистая вода и песчаные пляжи заставили первых европейцев поверить, что они в раю. Но очень скоро завоеватели обнаружили, что за прекрасным фасадом острова таилась тьма-тьмущая всяких ядовитых рептилий, пресноводных и морских крокодилов, крупных кошек, огненных муравьев и тучи москитов. Прибавьте к этому стихийные бедствия, свойственные этим широтам, – ураганы, землетрясения и периодические столкновения с метеорами, – и вот этот крохотный кусочек рая уже превращается в ад кромешный.

Индейцам майя потребовался не только упорный труд, но и искусство магии, чтобы посреди всех этих красот и опасностей создать цивилизацию. Испанцы же вторглись на эту землю, прокладывая себе путь огнем и мечом. Успех оказался лишь временным. Поэтому пираты и спасшиеся после кораблекрушения матросы, в итоге основавшие и назвавшие деревню Пунта-Маргаритой, подошли к делу более практично: они научились сосуществовать с дикой природой.

Во времена племенных войн, европейских завоеваний, восстаний за независимость и прочих перипетий истории о Крокодиловом Камне напрочь забыли, оставив его тем, кто осмеливался там жить. Никто никого не приезжал искать на Крокодиловом Камне.

Пунта-Маргарита всегда была прибежищем пиратов. Его основали еще во времена Черной Бороды,[19] скрывавшегося в этих водах в XVIII веке. Индейцы научили его проходить по тайному каналу, и многие годы он прятал здесь свое судно. Если бы тогда выпускали путеводители, о Пунта-Маргарите писали бы что-нибудь в таком духе:

Черная Борода покинул эти воды и встретил свою смерть в Америке, на реке Джеймс. Там его убили и обезглавили. Основал деревню Пунта-Маргарита совсем другой пират – Жан Лафитт. Когда его провозгласили героем битвы за Новый Орлеан, он решил завязать с преступным прошлым, но бизнесменом оказался никудышным. Вскоре он переехал в Галвестон и вернулся к прибыльному и хорошо знакомому ремеслу: стал захватывать и грабить корабли в Мексиканском заливе. Разделавшись с испанцами, он принялся за суда Соединенных Штатов. Те натравили на него военно-морской флот. Он бежал на юг и успел попасть на Юкатан.

Хотя его штаб располагался на побережье Мексиканского залива близ Джилам-де-Браво, у него имелось множество укрытий, растянувшихся до самого залива Вознесения. Но самым излюбленным убежищем Лафитта был Крокодиловый Камень. Маленькая бухта лежит между двумя мысами и охраняется коварными прибрежными рифами. Лавировать между ними он научился у местных рыбаков майя.

Деревня Пунта-Маргарита возникла как побочный продукт празднования Марди-Гра. Лафитт был вынужден искать приюта в бухте от злого зимнего шторма и не успевал вернуться на север, чтобы там отпраздновать освященный веками Жирный Вторник. Нисколько не смутившись, Лафитт приказал команде соорудить на берегу укрытия и построить большую сцену и платформы на колесах.

Так в деревню пришел Марди-Гра. И остался. После оргии погода улучшилась, и Лафитт добрался домой на Пепельную Среду – первый день Великого Поста. Но в тумане похмелья после Марди-Гра он позабыл на берегу пяток кутил. Бушевавшие в ту зиму штормы помешали ему вернуться в Пунта-Маргариту. Брошенные служители культа вскоре привязались к суровому окружению и послали Лафитту записку. В ней говорилось, что они вполне счастливы и желают остаться на острове.

Лафитт удовлетворил их просьбу. Рыбаки майя, сушившие на пляже рыбу, быстро прониклись любовью к новоприбывшим и добру, попадавшему им в руки благодаря пиратскому ремеслу.

Жан Лафитт провел последние годы жизни – уже старым, но богатым и счастливым пиратом – на волшебных берегах Юкатана. Его похоронили в песке под насыпью из раковин моллюсков и пальмой на берегу залива Кампече. Не меньше его оплакивали и в Пунта-Маргарите.

Жизнь продолжалась, лучшие дни пиратской братии остались позади. Маргаритянцы скооперировались с индейцами и взялись за ремесло грабителей потерпевших крушение судов, эту экономическую артерию любого города или деревни, от которой до коралловых рифов рукой подать. Все было просто: они ждали, пока очередное судно сядет на риф, что, кстати, случалось с удивительной регулярностью на протяжении почти сотни лет, а потом грабили его.

Грабеж давал вполне приличный доход местным жителям, наживавшим и спускавшим деньги одинаково легко. Уж они-то умели хорошо жить. Построили даже оперу, куда частенько наведывались великие певцы со всего мира. Стоило с дозорной вышки раздаться крику «Крушение у берега!», как от рифа и обратно начинали сновать быстрые лодки.

Поскольку в самой деревне достойной прачечной не имелось, наиболее состоятельные грабители посылали свое белье в Новый Орлеан на ходившем по расписанию судне.

Но рано или поздно все хорошее подходит к концу. Навигационная техника совершенствовалась, крушения случались все реже, и с появлением разметки канала деньки мародерства канули в лету. Опера сгорела, а прачечное судно затонуло. Пунта-Маргарита снова превратилась в обычную рыбацкую деревушку, а ее жители вернулись к менее гламурной жизни и стали ловить омаров, морских окуней и люцианов, живших под рифом – в отличие от кораблей, на него наскакивавших.

Капитан Кирк нашел Пунта-Маргариту в ходе своего первого плавания по коварному каналу. Он пробирался на юг к местам ловли креветок около Гондураса. Огибая западную оконечность Кубы, он попал в шторм и случайно наткнулся на пару рыбаков в маленькой лодке. Суденышко швыряло из стороны в сторону. Чудом ему удалось перебросить им линь, и не успели их втащить на борт «Карибской души», как лодка затонула.

После того как в окоченевших рыбаков влили достаточно кофе и шоколада, они рассказали, что живут в деревне Пунта-Маргарита. Кирк сказал, что слыхал о ней, но никогда не был там из-за окружавших ее предательских рифов. Рыбаки пообещали провести его через канал, если он отвезет их домой.

Они уже собирались пришвартоваться к острову, как на песчаную улицу вдоль берега вышла похоронная процессия. Жрец ненароком поднял глаза и, увидев на креветочном траулере спасенных рыбаков, начал тыкать в них пальцем и чуть с ума не сошел, болтая о каком-то чуде. Судя по всему, рыбаки прибыли домой в самый разгар собственных похорон.

Что ж, для жителей деревни капитан Кирк вернул этих мужчин из царства мертвых. Туземцы провозгласили его героем, он влюбился в это место и начал планировать свои операции по ловле креветок уже с острова. Скоро он сообразил, что заработает больше денег, поставляя на остров товары из Америки, чем выуживая креветок из океана. Он превратил свой корабль в грузовое судно и открыл регулярный рейс между Алабамой и Пунта-Маргаритой.

Когда туристический бум охватил прибрежные города к северу, хорошая дорога стала заканчиваться в Тулуме и Пунта-Маргарита вернулась к натуральному хозяйству. Местные жители были не против. Пусть деревня остается тем, чем была всегда – отдаленным поселением странной смеси детей пиратов, рыбаков-индейцев и случайно попавшего сюда гринго, капитана креветочного траулера.

По моему очень даже подходящее место для ковбоя, палубного матроса и коллекционера произведений искусства в одном лице, ударившегося в бега.