"Скиф" - читать интересную книгу автора (Ботвинник Иван Парфёнович)

II

Дома обедали позднее обычного. Были гости, и Филипп успел переодеться, прежде чем мачеха заметила на нем разорванный хитон.

За столом вместе с семьей Агенора возлежали приезжие купцы: эллин с Родоса[4] и сицилиец из Лилибея[5]. Родосец утверждал, что Армелай втянет Херсонес в новую войну с Римом.

— Весь мир трепещет перед Римом, — перебил его сицилиец. — Понт еще не забыл прошлой войны…

— Однако Рим просил мира у Митридата, а не мы у Рима! — запальчиво выкрикнул Филипп.

Гости от неожиданности замолчали.

— Выйди, скиф! — Агенор едва сдержался, чтобы не ударить сына.

Он не любил своего первенца и остро чувствовал его нелюбовь к себе. Упрямое лицо мальчика с припухлыми, чуть вывернутыми губами ежеминутно напоминало Агенору о его роковой ошибке. Надо же было так потерять голову, чтобы жениться на наглой, необузданной дикарке. Хорошо же отблагодарила она глупца, давшего ей свое честное имя!.. И мальчишка растет весь в нее: дерзкий, своенравный, с ног до головы — скиф!

Агенор отпил из чаши ледяной воды и с принужденной улыбкой обратился к Мальвию:

— Извини, дорогой гость, неразумного.

— Не извиняйся, благородный Агенор. Мальчик не виноват, их так учат. Митридату нужна слепая преданность, — спокойно ответил сицилиец.

— Слепая преданность к лицу солдату или рабу, рожденному в доме господина, — вставил Хризодем. — Слепой же купец — зрелище грустное.

— Купцы — мореходы, — поддержал Мальвий, — а мореход слепым не бывает. Нам многое известно, о чем умалчивают историографы Митридата-Солнца, — добавил он, значительно поднимая брови.

Агенор сочувственно кивнул, вступая в разговор:

— Большая радость обойти под тугим парусом весь мир. В юности и я бороздил волны вспененные, — начал он, тоном голоса показывая, что и ему, херсонесцу, не чужды аттическое воспитание и высокие музы Гомера. Но родосец, видимо, не склонен был выслушивать лирические излияния хозяина.

— Мореплавание становится год от года опасней, — с тревогой прервал он Агенора. — Свирепствуют пираты, а Митридат и его полководцы не укрощают, а поощряют разбойников.

— Понтиец свои корабли провоевал, а что уцелело, отдал Сулле, — съязвил Мальвий, отстраняя от себя золотую чашу. — Чем же ему наводить страх на пиратов? Да к тому же они друзья его. Он, кажется мне, даже радуется, когда морские ласточки щиплют римского орла.

— Да хранят нас боги от новой войны, — озабоченно вымолвил Агенор. — Ведь я понимаю, что Армелай приехал сюда не на поклонение деве Артемиде, а выколотить из нас, — он тоже съязвил, — новые добровольные пожертвования.

— Удивляюсь, — сицилиец снова протянул руку к золотой чаше, но не взял ее: — вы эллины или рабы царя-варвара?!

— За городскими стенами — Скифия… — Агенор покосился на дверь, боясь, чтобы его не услышал сын. — Кто связался с этим проклятым племенем — погиб! Мы — люди мирные, а степные варвары сильны. Я был ребенком, но помню Савмака. Этот раб из племени царских скифов возмутил все Боспорское царство, вооружил невольников, убил царя Перисада… Что тогда творилось в Херсонесе! Разъяренные скифы с ножами кидались на эллинов. Компаньон моего отца Харикл с женой и с шестью детьми погибли под копытами их коней. А мы всей семьей спаслись в кибитке нашего старого покупателя-скифа Гиксия. Тогда-то все лучшие люди Херсонеса и призвали Митридата. На счастье наше его полководец Диофант был в Тавриде, отогнал взбунтовавшихся… В страшные времена живем! Купцу без сильной руки нельзя, добрый Мальвий! — горячо и в то же время как-то испуганно заключил Агенор.

— Рим гораздо лучше навел бы порядок, — не сдавался сицилиец.

— Что ты говоришь?! — перебил его родосец Хризодем. — Римляне десять лет ничего не могли поделать с Евном, когда он поднял восстание рабов в твоей Сицилии.

— Как ничего не могли?! Евн был разбит консулом Рупилием и замучен в тюрьме. Рима еще никто не побеждал! — Мальвий осушил чашу с вином. — А ваш Митридат — хитрый, но неумный азиатский царек. Когда начинал поход, у него было двести пятьдесят тысяч пеших воинов, сорок тысяч всадников, флот из трехсот военных кораблей, а чем кончил?

— Да… Но он разбил хваленые легионы Люция Кассия, Мания Аквилия и Квинта Оппия, — высокомерно возразил родосец.

Мальвий презрительно хмыкнул.

— Они дрогнули перед силой числа, а не доблести. — Он оттолкнул картинным жестом пустую чашу. — Доблесть чужда азиатам! Когда Сулла взялся за дело, ваш царь быстро вспомнил о мире, а чтобы умилостивить нашего вождя, подарил ему восемьдесят военных кораблей, три тысячи золотых талантов и отказался от всех завоеваний в Азии. Вот какой ваш царь!

— Ты делишь трапезу с сынами Эллады и желаешь им погибели, — вскочил взбешенный грек.

Хозяин испуганно посмотрел на вспыливших гостей и поспешно налил вина в их чаши.

— Не наше дело судить дела царей и вождей.

Сицилиец, чувствуя, что он допустил непристойность в доме, где его хорошо приняли, примирительно вымолвил:

— Ты не понял меня, добрый Хризодем. Рим — наследник всех благих дел Эллады… Я только хотел сказать: Эллада и Рим — брат и сестра. А хороший брат не отдает сестру варвару. — Агенор не расслышал последних слов Мальвия. Ему показалось, что тот толкует о каких-то брачных делах, и, чтобы окончательно примирить гостей, он попытался поддержать беседу:

— Да, да! От браков с варварами добра бывает мало. Ты прав!

Родосец, решив, что хозяин восхваляет римлян, снова вскипел:

— А тебе не все ли равно? У тебя и среди варваров родня! Рим торговать не помешает…

Агенор обиженно промолчал, зато Мальвий восхищенно воскликнул:

— Ты остался эллином, благородный Агенор! Я знаю, ты ждешь часа, чтобы сбросить оковы царя-варвара!

Агенор в ужасе покосился на двери и окна. За подобные речи вырывали язык у оратора, а слушателям отрезали уши…