"Тайна римского саркофага" - читать интересную книгу автора (Кузнецов Афанасий Семенович)Живые и мертвые рядомЧерез секретный темный ход Николо привел Алексея и Вагнера в полуосвещенные гроты — остатки первого собора Константина. Собор этот был построен еще в 326 году на месте бывших садов Нерона, в той их части, где некогда располагался знаменитый цирк тирана. Церковь, выстроенная императором Константином, простояла почти двенадцать веков, пришла в ветхость. В 1506 году над ней, стараясь сохранить старую постройку, начали воздвигать новый храм — главную церковь Ватикана. В строительстве приняли участие великие мастера — Браманте, Рафаэль, Микеланджело... Сооружение этого величайшего в мире храма длилось 120 лет. Остатки первой церкви оказались под новым собором и получили название гротов святого Петра. Богато украшенные великолепной живописью, мозаикой, скульптурой, они служат усыпальницей многих пап, кардиналов, императоров и королей. Промежуток между полами старого и нового храмов тщательно укреплен арками. Попасть в гроты святого Петра можно только по специальному разрешению... или тайком. Во всяком случае, никому бы, наверное, не пришло в голову искать здесь партизан. Потому-то Николо и привел друзей сюда. — Поживите рядом с саркофагами, где покоятся папы и кардиналы, — пошутил он, высвечивая фонариком путь в гранитных закоулках. — Главное — здесь безопасно. У нас, у итальянцев, есть такая пословица: «Мертвые не убивают живых». — Не очень приятное соседство, — усмехнулся Вагнер, — но зато тепло. — Кормить вас будет, — добавил Николо, — одна молодая монахиня. Это — наш человек, у нее старший брат погиб на севере, в партизанском отряде. Чтобы не было скучно — возьмите вот это. И он протянул «Божественную комедию» Данте на немецком языке. Език бережно взял книгу в руки: — Вот это настоящий подарок! Спасибо. Немецкий я знаю, теперь мы будем беседовать с самим Данте! Кубышкин и Вагнер расположились, как могли. — Всего мог ожидать, — вслух рассуждал Алексей, лежа на мраморном саркофаге кардинала Перетти, — но того, чтобы нам, коммунистам, помогали монахини, — этого никак не ожидал! Да... Утром в грот, действительно, проскользнула молодая монахиня в большом крылатом чепце, обрамленном белым зубчатым кружевом. Ей было, наверное, не больше семнадцати. Поздоровавшись, она поставила на пол миску с макаронами и сыром. Потом подала по пачке сигарет. — Благодарю вас за то, что хорошо приняли меня, — сказала гостья приятным нежным голосом и слегка наморщила бровки. — Я пришла к вам по поручению Николо. Он прислал вам большой привет. Гостья присела на мраморный камень рядом с горящей свечой. Език, сидя в сторонке, время от времени задавал вопросы. Она односложно отвечала, не поднимая глаз. В левой руке гостья держала «Библию в фотографиях». — Впервые вижу такую, — сказал Алексей. — Посмотрите, — монахиня подала ему книгу. Алексей окинул ее внимательным взглядом. — Вам плохо с нами? Грустно? — спросил он. — Мне всегда хорошо с теми, кто борется за свободу... Я очень любила своего брата... Алексей принялся листать книгу. Увидел фотографии Адама, прикрывающего свою наготу, Евы, срывающей запретное райское яблоко, Каина, убивающего своего брата, Петра с ключами от райских ворот... Уже хотел захлопнуть книгу, как вдруг между страницами заметил газету «Унита». — Библию возвращаем за ненадобностью, а вот газету, если можно, оставим. За нее вам особое спасибо. — Каждый делает, что может, — тихо ответила монахиня, вставая. — До свидания. От всей души желаю вам счастья!.. — Скажите! — воскликнул Алексей, когда гостья ушла. — Такая молодая и пошла в монашки. Ей бы любить, детей растить, а она пастырю руки целует. — Каждому свое. Одни монашки, сладко потягиваясь перед сном, «Декамерона» читают, а другие, вроде этой, любят свой народ и борются за его свободу. Правда, таких еще мало... Все зависит от воспитания. Читая газету, Вагнер обратил внимание на маленькую заметку: «Черные вороны Ватикана». «На днях папа Пий XII дал согласие принять группу офицеров из фашистского корпуса Андерса. Была прочитана проповедь, в которой папа призывал польский народ к отказу от «возмездия и отмщения», к сотрудничеству с гитлеровскими бандитами, которые дотла разрушили Варшаву, варварски уничтожили памятники польской культуры, истребили сотни тысяч поляков в концлагерях Освенцима, Треблинки и Майданека». Език со злостью плюнул: — Кажется, этот папа позволяет себе больше, чем сам господь бог! После этого Език надолго задумался о чем-то. — А хочешь, я покажу тебе одну штучку? — вдруг оживился он и придвинулся к Алексею. — Вот посмотри. — Език расстегнул ворот рубашки. Заметив на груди друга черный шнурок, Алексей ожидал увидеть крест или какой-нибудь медальон с портретом. Каково же было его удивление, когда он увидел на шнурке обыкновенную сплющенную гильзу револьверного патрона. Език был страшно доволен произведенным впечатлением: — Крестика ждал? Алексей кивнул. — Чудак! Это только моя бабка двадцать раз в день поминала «матку боску Ченстоховску». — Амулет? — пытался догадаться Алексей. — Ладно уж, слушай. — Език уселся поудобнее на плите саркофага. — Этот патрон дал мне незадолго до смерти отец. Сказал: «Вот что, Език, я не верю ни в бога, ни в черта, но эта медяшка для меня — святыня». Закашлялся отец (его страшно били в тюрьме пилсудчики), а потом снял этот патрон и повесил мне на шею... И вот что рассказал отец Езика Вагнера: «Было это еще до Октябрьской революции. Я участвовал в покушении на одного чиновника и был захвачен русскими солдатами с оружием в руках. Русский поручик, которого я ранил в перестрелке, приказал прапорщику и одному солдату тут же расстрелять меня. «Отведите его в лесок, говорит, и кончите там». И вот повели меня прапорщик с солдатом в лес. А прапорщик совсем молодой, красивый, лицо умное, вдруг остановился и говорит солдату: «Иди, Кравцов. Я вижу, тебе не по душе людей убивать. Я сам его расстреляю». Солдат обрадовался. «Спасибо, говорит, ваше благородие». А мы с прапорщиком пошли дальше в лес. Сначала шел он сзади. Потом, вижу, идет со мной рядом. Голову опустил, лицо печальное. У большой березы остановились. Ну, думаю, конец мой пришел. А прапорщик уже вытаскивает пистолет из кобуры. Медленно так... Потом вдруг поднял его вверх и как трахнет в небо! Я-то видел, что он не в меня стреляет, а все равно ноги подкосились. Если бы не березка за спиной, наверно, упал бы. А прапорщик говорит: — Беги, брат, на все четыре стороны. У меня все еще в ушах звенит от выстрела. Ничего не понимаю, но уже чувствую, что буду жить. — Спасибо, — говорю. А он поднял стреляную гильзу, сунул ее мне в руку и подтолкнул: — Возьми на память и беги! А то солдат увидит. Он человек добрый, да темный. Погубит нас обоих. Взял я гильзу. Она еще теплая. Пошел потихоньку, а сам думаю: вдруг он мне в спину выстрелит? Оглянулся, прапорщик стоит, голову опустил. Мне даже стыдно стало, что подумал плохое. Эту гильзу берег я пуще всех сокровищ. Крестик снял со шнурка и выбросил, патрон расплющил, проделал в нем дырочку и повесил на шею. Трудно мне приходилось в жизни, очень трудно. Но в такие минуты пощупаешь гильзу на груди и снова начинаешь верить и в людей, и в добро, и в справедливость». — Здорово, — растроганно проговорил Алексей, когда Език замолчал. — Ну и как, помогает тебе отцовский патрончик? — Помогает, честное слово, помогает! — горячо воскликнул поляк. Език взъерошил густые волосы, нервно покрутил усики, сказал тихо: — Первое, что я сделаю, вернувшись в Польшу, — вступлю в Коммунистическую партию. |
||||
|