"Тайна черного зонта" - читать интересную книгу автора (Багдай Адам)

Глава IV ДЕД КУФЕЛЬ

— О деньгах не беспокойся, — сказал Кубусь, когда они подходили к бару «У Белой Розы».

Ребята давно миновали новые дома, поблескивающие издали на солнце зеркальной гладью окон и цветной штукатуркой, и углубились в лабиринт узких немощеных улочек. Теперь они шли вдоль низких покосившихся загородных домиков, окруженных небольшими садиками. Из садиков доносился аромат цветущей черемухи, а из открытых окон — запахи готовящихся блюд. Друзья проходили мимо черных, покрытых толем голубятен, повалившихся заборов, мусорных куч, длинных жилых бараков. Они вступили в совершенно иной мир. Гипця с любопытством присматривалась к своему шефу.

— Эти два злотых — пустяк, — весело проговорила она. — Мама дала их на мороженое.

— Я тебе верну, как только уладим дело.

— Глупости, касса ведь общая.

— Не люблю, когда обманывают.

— Я тоже не люблю, но мороженое предназначалось мне.

Девочка взглянула на задумавшегося Кубуся, который шел с таким загадочным видом, будто размышлял об экспедиции на Луну. Гипця не могла долго выдержать без разговоров, длительное молчание смущало и беспокоило ее, и она робко заговорила:

— Слушай, а кто такой дед Куфель?

— Не знаешь деда Куфеля? — удивился Кубусь, огорченный подобным невежеством. — Да он самый важный человек в наших местах.

— А что он делает?

— Пьет пиво и знает обо всем, что происходит на Чернякове.

— А чем занимается?

Кубусь снисходительно улыбнулся.

— Раз он все знает, ему уже не нужно ничем заниматься.

— Интересно, — задумчиво протянула Гипця. — А он будет знать, куда подевалась Креця?

— Нет, он не занимается такими мелочами.

— Тогда зачем мы к нему идем?

— Не беспокойся, все будет в порядке.

Ребята подошли к бару «У Белой Розы». Здание бара имело довольно невзрачный вид. Одноэтажный дом с красным кирпичным фундаментом и обшарпанными желтыми стенами, находившийся в окружении неказистых бараков и сараев, глядел на немощеную улицу двумя подслеповатыми запыленными окнами. За стеклом одного из них виднелось блюдо с парочкой сельдей, киснувших в какой-то серой жиже, и несколько бутылок местного вина; во втором красовался выцветший плакат, призывавший покупать билеты спортивной лотереи. Из открытой двери тянуло запахами табачного дыма, прокисшего пива и несвежей маринованной селедки.

В этот ранний час в баре было еще пусто и тихо. Тишину нарушала лишь лившаяся из магнитофона печальная мелодия, выводимая тоскливыми голосами скрипок.

Кубусь остановился.

— Подожди меня здесь, — попросил он Гипцю, — я быстро все улажу. А ты за это время можешь подзубрить английские слова для пани Баумановой.

— Ха! — усмехнулась Гипця. — Мне бы тоже хотелось увидеть деда Куфеля. Ты уверен, что он здесь?

— На все сто. Если его здесь нет, значит, он уже умер.

— Тогда я иду с тобой, хочу ознакомиться с твоим методом.

Кубусь неохотно кивнул.

— Идем, только прошу тебя, не открывай рот, а то все может пойти насмарку!

Они вошли в первый зал, в глубине которого поблескивали отполированная стойка и никелированная кофеварка. В углу над недопитой кружкой пива дремал какой-то пьяный верзила. За стойкой бара высилась буфетчица в белом халате. Кубусь вежливо поздоровался:

— Добрый день. Нет ли здесь у вас деда Куфеля?

— Он в том садике, — нехотя обронила буфетчица разочарованным тоном.

В тенистом садике царила приятная прохлада. Небольшое пространство, окруженное разросшимися кустами сирени и жасмина, было уставлено желтыми столиками и колченогими стульями. В углу, почти в самой гуще кустарника, привалившись к столу, подремывал дед Куфель.

Это был такой чудной старик, что Гипця едва не расхохоталась. Однако чувствительный тычок Кубуся вовремя призвал ее к порядку.

Дед был кругленький, как бильярдный шар; на его красном лице под голым, словно отполированным черепом торчал большой нос картошкой и светились маленькие смеющиеся глазки. Картину дополняли пожелтевшие от табачного дыма, лихо закрученные усики.

Не менее странно выглядел и наряд деда — не то облачение циркового клоуна, не то костюм колдуна из какого-то мультика. На нем был короткий черный сюртук, не скрывавший толстой шеи и с трудом сходившийся на округлом животике. Из-под сюртука выглядывала фланелевая рубашка в крупную клетку. На коротеньких ножках красовались старомодные брюки в полоску, а на босых ступнях — черные галоши. Заметно было, что отдельные предметы этого странного гардероба имеют весьма давнее происхождение, ибо сюртук на плечах расползся по швам, а брюки обтрепались так, будто их снизу обгрызли мыши. Несмотря на все это, старичок своим поведением пытался сохранить видимость некоторой элегантности.

При появлении детей дед Куфель приоткрыл один глаз и приветливо улыбнулся.

— Кого я вижу?! — громогласно вопросил он надтреснутым, но еще довольно зычным голосом.

— Добрый день, дедушка. Хорошая сегодня погода.

Старичок протяжно зевнул и приоткрыл второй глаз.

— Замечательная, только эти проклятые мухи не дают покоя.

— Надеюсь, ревматизм вас сегодня не донимает? Старичок потянулся, отчего тесный его сюртук затрещал по швам.

— Благодарение богу, ничто меня сегодня не донимает, — сказал он и, тепло улыбнувшись, добавил: — Ну а ты, молодой человек, как себя чувствуешь?

— Спасибо, очень хорошо.

— А каково самочувствие твоей уважаемой мамы?

— Спасибо, она абсолютно здорова.

— А твоего братишки?

— Спасибо.

— А бабушки?

— Бабушка, благодарение богу, находится в полном здравии.

Гипця с искренним недоумением прислушивалась к столь витиеватому обмену любезностями. Когда дед Куфель, перечисляя родственников, добрался до бабушки, она тронула Кубуся локтем.

— Слушай, у тебя ведь нет ни бабушки, ни брата.

— Тс-с! — одернул ее мальчик. — Не мешай. Деду нравится расспрашивать, ну так что?

Гипця молча пожала плечами. Она не могла дождаться, когда же наконец ее спутник приступит к делу Креци. Метод Кубуся требовал, видимо, очень большого терпения.

Тем временем старичок поправил на шее большую «бабочку» в горошек и, откашлявшись, провел ладонью по лысине. Потом, окинув Кубуся быстрым взглядом, он спросил:

— А у тебя ко мне какое дело?

— У меня? — протянул Кубусь с безучастным видом. — Да я так… Вот проходили мимо, я и подумал, что хорошо бы вас навестить…

— Ну-ну… — рассмеялся дед. — Очень приятно, что не забываешь старика! — чуть насмешливо проговорил он.

— Что вы, как можно! — живо запротестовал Кубусь. — Вы, наверно, сегодня еще не пробовали пивка?

В глазах старика блеснули веселые искорки.

— Ты как в воду глядел, не пробовал.

— Так какое пиво вам принести?

— Кружечку светлого, только с шапочкой.

— Сию минуту! — Кубусь повернулся на каблуках и исчез в дверях буфетной.

— Золотой паренек, золотой паренек! — с признательностью прошептал старик и, предвкушая близкое блаженство, облизал сухие губы.

Увидев пиво, он окончательно проснулся. Голубые глаза его светились радостью, а полное лунообразное лицо выражало довольство. Сдунув легкую пену, он с наслаждением погрузил запекшиеся губы в прохладную золотистую жидкость и медленно потянул в себя пиво.

— Неплохо, неплохо, — оценил дед Куфель благотворный напиток, — но все же не то, что в прежние времена!

Старик отставил кружку в сторону.

— Ну а теперь скажи, что тебе надо, — произнес он, лукаво прищурив глаз.

— Да, собственно, ничего…

— Говори же, я тебя знаю! — засмеялся старик. — Ну, пожалуйста, скажи, какое у тебя ко мне дело.

Кубусь громко сглотнул.

— Может быть, вы, дедушка, знаете, кто из местных занимается собачками?

— Собачками, говоришь? — Дед Куфель задумался, машинально потирая ладонью лоб.

— Собачками, — подтвердил юный детектив. — У одной пани пропала такса, и она очень по ней убивается.

— Сейчас, сейчас… — Старик отчаянно тер свою лысину. — Готово, уже знаю! Что-то подсказывает мне, да и кости мои чувствуют, что это Толусь Поэт. Знаешь Толуся Поэта?

— Нет.

— Так узнаешь. Очень интересный человек. И какой умный! А если питает слабость к породистым псам, так это, пожалуй, вина не его, а скорей собачья.

— А где он живет?

— Тут недалеко, на Озерной, в доме четырнадцать. Спросишь Толуся Поэта, и каждый тебе покажет. — Дед Куфель понизил голос: — Только не говори, что это я тебе сказал, а то он на меня обидится. И вообще, поделикатней с ним, у него чувствительная поэтическая душа.