"Жизнь Александра Зильбера" - читать интересную книгу автора (Карабчиевский Юрий)6Среди взрослых я стараюсь побыть подольше, лезу помогать, заискиваю перед каждым и хотя всем порядком надоедаю, зато становлюсь своим человеком. Мне кажется, что в отличие от хаоса и произвола мира детей здесь царят спокойствие, порядок, равновесие. Конечно, и это не настоящие взрослые, детская стихия со всех сторон омывает и лижет этот островок доброжелательства и здравого смысла, но все же она никогда не захлестывает его с головой. Пионеры забегают сюда по необходимости, Вот Лариса Архипова, главный редактор, брызжет мокрой зубной щеткой на голубеющий на глазах ватманский лист. — Зильбер, — строго говорит Лариса, — напиши заметку, вон место осталось. — Про что? — спрашиваю я с готовностью. — Да все равно, про что сам захочешь. — Ну например? — Ну что ты пристал? Если б я знала, так сама б написала. Ну напиши, как вы на реку ходили. — На р е к у?! Что ж, хорошо, напишу. Я беру карандаш, сажусь за стол и уверенно пишу на листке из тетради: «ПОХОД НА РЕКУ Утром, сразу же после завтрака вожатая Вера сообщила нам…» Я зачеркиваю «сообщила» и пишу «объявила». «Вожатая Вера объявила нам…» Или лучше все-таки «сообщила»? «Мы все очень обрадовались и с веселой песней…» Утром, сразу же после завтрака вожатая Вера построила отряд перед корпусом и сказала: — Кто не умеет плавать, шаг вперед! Я остался стоять на месте. Человек восемь спокойно вышли, и, выйди я тоже, большого позора бы не было. Но на этот раз я остался. Я просто больше не мог. Каждый раз повторялась та же история: кто не умеет — я не умею: кто еще ни разу — я еще ни разу; кто хочет остаться — опять я, снова я, всегда я! И сейчас, словно какой-то скрытый механизм — быть может, интуитивное чувство ритма — не позволил мне сделать этот маленький шаг. Будь что будет, как-нибудь выкручусь. Но я не выкрутился. Пока мы все, И вот мы выстраиваемся у самой воды, теперь уже только одни пловцы, неплавающие болельщики — счастливые люди! — сидят на пригорке, щиплют травку и глядят на нас с деланным равнодушием. — Значит, так, — говорит Вера. — Будем готовиться на БГТО. Сегодня проплываем десять метров. До того берега и обратно. Здесь мелко, не утонете (и то хорошо….) Р-раз! — лихо командует Вера. Мы все стоим по пояс в воде, до другого берега рукой подать, так легко, наверно, доплыть, если только уметь… — Два! — командует Вера. Мы все прогибаемся, выжидая. Я-то зачем пригибаюсь, идиот несчастный! Вода теплая, но я весь дрожу. «Вера! — говорю я, не разжимая губ. — Я что-то плохо себя чувствую…» — Три! — командует Вера, и все, кроме меня, кто как может, работают руками и ногами. Ну, а что же мне, мне-то что делать? Я делаю вот что. Я погружаюсь в воду по шею и начинаю перебирать ногами по дну. Так я понемногу ползу на карачках, касаясь воды подбородком. Дно здесь песчаное, видно все, как в стакане, и останавливаюсь я только тогда, когда до меня доходит истошный гогот болельщиков. — Во дает! — орут они. — Всех обогнал! Я останавливаюсь, оборачиваюсь и вижу, как хохочет серьезная, строгая Вера, лежа ничком на траве, прикрывая лицо руками. Никто уже не плывет, все стоят и смеются. — Это он по-еврейски, — вдруг говорит Самойлов. — Ну да, это он по-еврейски, — радостно повторяют за ним другие. — Перестаньте, ребята, — бормочет сквозь слезы Вера, но все понимают, что она не сердится, что это только так, для порядка. — Ну, — громко говорит Самойлов, в упор и весело глядя на меня, — а теперь по бережку, кто быстрей, стилем Зильбера!.. «Хорошо в жаркий день на реке!» — это я написал последнюю фразу. — Ну, молодец! — говорит Лариса. — Ловко это у тебя получается. Как в «Пионерской правде»… |
|
|