"Жизнь Александра Зильбера" - читать интересную книгу автора (Карабчиевский Юрий)4Из всех Идет дождь, вожатые у себя в комнате, мы сидим в палате на заправленных койках, ждем сигнала к обеду. Разговор идет об отцах — кто кем работает. Естественно, высказываются только те, у чьих отцов профессия яркая, конкретная: шофер, офицер, токарь. У Савицкого, я знаю, отец начальник, какой-то большой человек в наркомате, но Савицкий молчит, что тут можно сказать, начальник — это ведь не профессия. Кто-то вдруг говорит: «Погиб». Я тоже влезаю: «Да-да, и у меня погиб», — хотя меня-то как раз никто и не спрашивал. Но тут наступает очередь Самойлова. — Поги-и-иб? — тянет он с удовольствием, далеко выпячивая нижнюю губу. — И-и-ди болтать, тоже погиб — помер небось от поноса! Эта шутка нравится, все смеются. Слезы застилают мне глаза, забивают глотку. — Да ты что! — сиплю я. — Да ты что, ты что!.. — Да ниче! Да евреи, если хочешь знать, на фронте не были, по домам на печках сидели. Ну вот, Эдик, скажи, воевали евреи? Умненький, гладенький, очкастенький Эдик, наш «профессор», или, как сказали бы теперь, интеллектуал, смотрит трезвым невидящим взглядом. — Да, пожалуй, это факт, ничего не скажешь. Евреев на фронте было очень мало. — Можно сказать, что и не было, верно? — Ну… можно и так сказать… Самойлов в восторге. — Ага, Зильбер! Эдька зря говорить не будет. Эдька уж знает, Эдька сказал — можешь заткнуться! — Эдик! — прорываюсь я наконец. — Эдик, ну что ты, ну погиб же у меня в сорок втором, я же пенсию получаю!.. — Во! Пенсию! — хохочет Самойлов и жестко сплевывает за окно. — Марковка! — обращается он к Марковичу. — Марковка, у тебя отец — еврей? — Еврей, — тихо говорит Маркович, проглатывая первое «е»: «иврей». — Слушай, кончай! — вдруг вступает звеньевой Симоненко. — Делать, что ль, нечего?.. — но тут же смолкает и даже отводит взгляд в сторону. Самойлов его как бы не слышит. — Ну скажи, Марковка, — миролюбиво продолжает Самойлов, — был он на фронте? — Нет, не был, — все так же тихо отвечает Маркович. — Он в войну на заводе работал. Самойлов ласково смотрит на Марковича. Сейчас он его едва ли не любит, хотя в другое время доводит, почти как меня. — Ну вот, на заводе. Марковка-то хоть не брешет. А твой где? В палатке торговал? Где работал твой папа, Зильбер? Ты скажи, не бойсь, ничего тебе не будет… Фальшивый звук горна вымывает всех из палаты. «Бери ложку, бери хлеб…» Обед. Я лежу ничком на своей койке, и самое острое мое желание — стать одеялом, таким же плоским и серым, как то, что лежит сейчас подо мной, чтоб входящая в палату Вера не заметила и не окликнула. — Что это, что это с тобой, Сашенька, — говорит она задушевным голосом. — Обидел тебя кто-нибудь? Ну так что же ты? Идем, идем скорее строиться, а то весь отряд подведешь… |
|
|