"Каждый раз весной" - читать интересную книгу автора (Карабчиевский Юрий)Это — последняя повесть Юрия КарабчиевскогоТрудно выговорить такое — даже теперь, уже год спустя. И не только потому, что еще не зажило, не срослось, не зарубцевалось, но — слишком уж обнажено здесь, в этой повести-исповеди, все «кровное, дымящееся и неостывшее» (Б. Пастернак), слишком уж слышен живой и знакомый голос — его интонация, паузы, кружение вокруг какого-нибудь слова, усмешка, перебивание самого себя… Слишком, чтобы соответствовать холодновато-отстраненному: «из литературного наследия». Оксюморон, другой жанр, сапоги всмятку… И дело тут, пожалуй, не в нас, читателях, знавших или не знавших автора «Воскресения Маяковского» и «Жизни Александра Зильбера» лично, скорбящих о его внезапном уходе из жизни или принявших этот факт достаточно спокойно (были бы тексты…). То есть и в нас, конечно (вот ведь как трудно писать о Карабчиевском, не впадая в его интонацию!). Но в первую очередь в самой этой прозе — Писатели, как известно, по-разному воспринимают свою творческую задачу. Например, Юрий Трифонов (к которому Карабчиевский был не вполне справедлив, считая его образчиком советского типа писателя) называл своей главной задачей «воссоздание феномена жизни» — кредо, думаю, близкое и Карабчиевскому. Но, воссоздавая этот самый «феномен», Карабчиевский стремился прежде всего понять, Отсюда — кажущийся разоблачительным, а на самом деле глубоко исповедальный («здесь я стою — и не могу иначе») пафос «Воскресения Маяковского», отсюда — мучительный самоанализ и очевидный автобиографизм романа и повестей, отсюда — та «тоска по дому» (последнее слово, наверное, надо бы с большой буквы), что легла в заглавие одной из его книг. «Воссоздать» для Карабчиевского и значило «разобраться». Как и наоборот. Синонимы. Но можно ли в чем-нибудь разобраться — хоть в большом, хоть в малом, — не будучи предельно честным с самим собою, обходя и замалчивая то, что обычно принято замалчивать и обходить? Проза Ю. Карабчиевского — и особенно повесть, которую вам предстоит прочитать, — обжигающе откровенна. Даже на фоне тех сеансов нравственного стриптиза, что в изобилии демонстрирует наша постсоцреалистическая литература. Написал — и задумался: а почему «даже»? Именно на этом фоне ее откровенность и обжигает. Ибо одно дело — раздеваться перед публикой, другое — перед омовением. …Писатель добровольно расстался с жизнью — в силу этого обстоятельства его последняя вещь представляет для читателя как бы особый, дополнительный интерес. Однако никаких намеков на будущую трагическую развязку вы здесь не найдете. Более того — совершенно очевидно, что повесть написана человеком, который, говоря о смерти, «предполагает жить». Когда-то, впервые читая «Тоску по Армении», я восхитился одной мыслью Карабчиевского: уровень литературы зависит не только от наличия средств выражения, но и в не меньшей степени — Как и все предыдущие вещи этого автора, повесть «Каждый раз весной» не относится к разряду душеприятного чтения. Настройтесь на то, что речь пойдет не о самых лучезарных предметах — больница, умирание родного и любимого человека… Настройтесь и на то, что сопереживать вам придется довольно нелегким, а подчас и довольно сложным мыслям и движениям души рассказчика. Но не пугайтесь, что станут терзать вашу душу, — и вы услышите свет, которым пронизана эта, в общем, не слишком веселая повесть. Считал ли Карабчиевский свою работу над ней законченной? Этого мы не знаем, потому и не станем гадать. И если он собирался в ней что-то поправить, доделать, да не пришлось — что ж, как у самого писателя, так и у его творений своя судьба. А судьбу, по меньшей мере, следует уважать. |
|
|