"Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв." - читать интересную книгу автора

Приключения зайца

Четыре больших моря есть в Поднебесной: Восточное и Западное, Южное и Северное. И в каждом из четырех морей — свой государь-дракон. В Восточном море — Гуанъюань-ван, в Южном море — Гуанли-ван, в Западном море — Гуандэ-ван, в Северном море — Гуанцзэ-ван.

Из четырех государей четырех морей бессмертны трое. Смертен лишь правитель Южного моря Гуанли-ван. Случилось так, что он заболел. Не помогали государю-дракону сто лекарств, и он уже едва дышал. И тогда государь созвал всех своих подданных и сказал:

— Как все прискорбно! Если я, недостойный, умру, в глухих горах Бэйманшань «мои белые кости станут прахом», а нынешние почести и слава, счастье и богатство воистину окажутся тщетой мирскою.

Ведь было же и до меня, что самому императору Цинь Ши-хуану, объединившему шесть царств, понадобилась трава бессмертия с Трех священных гор, и он послал за ней пять сотен юношей и девушек. Да только с тех пор о них никто ничего не слышал.

А ханьский император У-ди, грозно потрясший Поднебесную, он ведь тоже, желая достичь бессмертия, воздвиг Террасу с балками из кипариса и на ней в особую чашу собирал чудесную росу.

И что же? Рассветная луна над горой Лишань — свидетель погребения Цинь Ши-хуана, и осенний ветер, веющий над могилой У-ди в Маолине, говорит о том, что даже от великих государей остается пригоршня праха. А если так, чего же мне ждать, ничтожному правителю?

Ведь мне придется навек оставить престол, который в нашем роду передается из поколения в поколение, и распроститься с жизнью. Знаменитого лекаря, что ли, попытаться найти, начать внимательно следить за пульсом и принимать лекарства?

И тут же государь-дракон распорядился:

— Ввиду того, что болезнь моя стала так опасна, вы, подданные, докажите свою преданность, найдите прославленного лекаря и верните меня к жизни. И тогда мы возрадуемся вместе.

Тут выступил вперед один из приближенных:

— Слыхал я, в землях У и Чу знамениты три великих мужа: первый советник Фань из царства Юэ, посланник Чжан[321] из царства Цзинь и достойный ученый Лу[322] из империи Тан. Не лучше ли будет призвать всех троих и с ними посоветоваться?

И все увидели: то был старый тысячелетний карп, издревле преданно служивший государю.

Государь-дракон внял его словам, распорядился приготовить подарки и пригласить троих великих мужей. Несколько дней спустя, когда все было готово, он принимал гостей в Хрустальном дворце. Восседая на яшмовом троне, он обратился к ним с такими словами:

— Вы, почтенные, «не сочтя тысячу ли за большое расстояние», ради меня удостоили своим посещением наше захолустье. Как же мне благодарить вас!

Трое великих почтительно ответили:

— Жизнь в мире суеты бессмысленна. Поэтому мы распростились с синими облаками и багряной пылью и, послушные велению сердца, блуждали по дивным тихим уголкам уделов У и Чу. Так проходили понапрасну безжалостные годы. Нежданным было ваше повеленье, государь, и вот мы осмелились предстать пред вами и трепещем.

Государь-дракон, радуясь речам гостей, промолвил:

— Судьба моя несчастна: я занемог. Годами точит болезнь мои кости, без счета съедено и выпито лекарств, а пользы ни на волос. Как в живых остаться? Если бы вы, оказав великую милость, вернули меня к жизни! За такое благодеяние, великое, как Небо, мне не воздать вам и тысячной доли.

Трое великих выслушали и, помолчав, сказали:

— Известно, что вино — отрава, от которой недолго помутиться человеческому разуму, а увлечение женщинами — верный способ сократить дни жизни. И сейчас, великий государь, вы расплачиваетесь за то, что слишком увлекались вином и женщинами. Расплата наступила сама собой, и винить тут некого. Хотя и говорится, что вино и женщины — обычные забавы в молодые годы, недуг, приобретенный именно тогда, не вылечишь, зови хоть Хуа То[323] или Бяньцяо[324]. Траву небожителей и траву бессмертия ешь охапками — все без толку, глотай хоть день и ночь жэньшэнь и панты — конец один. Будь ты богат, сокровищами не откупиться от болезни, а если ты сильнее всех — все равно силой ей пути не преградишь. Как ни раскидывай умом, к несчастью для государства, жизнь ваша подошла к концу и повлиять на ход болезни невозможно.

— Как это горько! — расстроился государь-дракон. — Если я покину этот мир и похоронят меня в тихом уголке средь гор и рек, обратно уже не вернуться. И тогда я больше не увижу, как цветут персики и сливы в разгар весны, пышно зеленеют ароматные травы в конце весны и начале лета, как с наступлением осени краснеют клены и распускаются желтые хризантемы, как зимой средь снега расцветает дикая слива. А к тому же тридцать тысяч придворных красавиц с бровями-бабочками бросить, словно стоптанный башмак, и сделаться гостем загробного мира! О, это уже слишком!

Но как бы то ни было, вы, почтенные отцы, прибегнув к вашим необыкновенным познаниям, назовите мне лекарство. Пусть не поможет оно и я все равно умру, но будет мне не так горько.

И слезы дождем полились из его очей.

Трое великих выслушали слова дракона и с легкой улыбкой ответили:

— Проявления вашей болезни, государь, необычны. Вообще же от каждой хвори есть свое средство. И если уж об этом говорить, то знайте, что при брюшном тифе пьют настойку володушки, от малярии дают «лекарство, умеряющее мужскую силу и укрепляющее дух», при сильном жаре употребляют настойку из корней конопли и пуэрарии, при упадке сил помогает «настойка из шести снадобий», при несварении желудка принимают желудочные капли, от ломоты в ногах исцеляет отвар из коленных чашечек вола, больным глазам полезна «настойка, очищающая печень и просветляющая зрение», от нервного расстройства избавляют порошки из гладыша. И ни одно из названных лекарств не подойдет вам, государь. Но есть одно чудодейственное средство: печень живого зайца. Если ее отведать еще теплой, можно исцелиться.

— Почему, вы говорите, мне должна помочь печень живого зайца? — спросил государь-дракон.

И трое великих ответили:

— Заяц — живая тварь, в которой от сотворения Земли и Неба гармонично соединены светлое и темное начала Ян и Инь[325]. Существует закон: недуг исцеляется, когда пять элементов взаимно возникают друг из друга или взаимно друг друга побеждают. Горы — светлое начало, реки — темное начало. То, что именуется печенью, находится посередине и к тому же соотносится со стихией дерева. Поэтому как только вы, государь, отведаете печени живого зайца, светлое и темное начала друг с другом соединятся и наступит исцеление.

Сказав так, они простились с государем-драконом:

— У нас уговор с друзьями зеленых рек и гор встретиться в персиковых садах Улина. Поэтому на душе у нас неспокойно, и мы спешно прощаемся. Просим об одном, великий государь, берегите свою драгоценную особу.

С этими словами они спустились со ступеней и, направившись к горе Белых облаков, вдруг исчезли без следа.

Между тем государь-дракон, проводив гостей, созвал весь двор и обратился к подданным:

— Ни одно лекарство мой недуг не исцеляет. Говорят, только печень живого зайца способна мне помочь. Кто из вас отважится, отправясь в мир людей, живьем доставить зайца?

— Я, бесталанный, берусь исполнить волю государя, — сказал кто-то из придворных.

Все увидели: то был старый тысячелетний осьминог с головой, похожей на кисет, и восемью хвостами.

— Мне ваше мужество давно известно, — обрадовался дракон. — Вас ожидает щедрая награда, если вы доставите живого зайца.

Уже собирались осьминогу пожаловать чин полководца с почетным званием «Просвещенный, отмеченный удачей», как выскочил один придворный и громогласно начал поносить осьминога:

— Говорят, что ты велик и даже важен, но молвить слова ты не умеешь, и разумом ты не горазд. Тебе ль болтать о подвигах! Да тебя люди сразу схватят, раскромсают на куски, вырежут цветочки слив и хризантем. На свадебном пиру или на пиру в честь шестидесятилетия хозяина, на праздничных столах, в мисках для рыбных яств ты будешь красоваться. Иль на столах у красавиц и благородных юношей во время пира, или, быть может, в знатном доме тобой украсят стол для дорогих гостей. А то детишкам на забаву от тебя пойдут кусочки, а может быть, придешься на закуску гулякам-стражникам. И ты ничуть не грозен и не страшен! Вот если б я отправился, я б проявил себя, как Чжугэ Лян, семь раз пленивший и семь раз отпустивший Мэн Хо. Я бы хитростью такой, что «войду богом, чертом выйду», поймал бы зайца. Это для меня так же просто, как повернуть ладонь!

Так говорила древняя тысячелетняя черепаха по прозванию «Архивариус».

Осьминог, услышав черепашьи речи, распалился гневом: глазами засверкал, щупальцами зашевелил, бурой башкой затряс и заревел громоподобным голосом:

— Эй ты, глупая черепаха! Послушай, что я тебе скажу! Младенцу ли в пеленках презрительно взирать на взрослых! Ты подобна щенку, еще не видевшему тигра! Да если перечесть твои грехи, Тайшань горой казаться перестанет и обмелеют реки и моря! А разглядишь тебя — со смеху лопнуть можно! Со всех сторон ты плоская, точно деревянное блюдце. Ты слишком мала, чтобы служить вместилищем благородного ума! Стоит людям тебя увидеть, как вцепятся они в тебя обеими руками, бросят в кипяток и сварят. Черепаховый бульон отменно вкусен! Отведают его дети знатных. Каким же это образом ты рассчитываешь избежать смерти?!

А черепаха ему в ответ:

— Ты — лягушка в колодце![326] Где уж тебе понять! Смелость У Цзысюя — и та перед сверканием меча померкла, а отважный чуский правитель потерпел поражение в битве под Гайся. Равняться ли твоей дурацкой храбрости с моей мудростью! Послушай лучше, что я расскажу о своих талантах! По глубоким и бескрайним лазурным водам я, словно облако по небу, словно листок, гонимый ветром, поколыхаюсь на волнах и выплыву. Когда я, поджав лапы, втянув в панцирь шею, попадусь кому-нибудь под ноги, круглая как арбуз, чуть плоская, как крышка от котла, не узнают меня ни мальчишки-дровосеки, ни старцы-рыбаки. Я высока, как Тайшань, я ровна, как каменная плита! Тайком, меняя бесконечно облик, я разыщу зайца и придумаю, как его поймать. Я перехитрю его, как Ли Цзочэ[327] перехитрил чуского правителя. Только я способна поймать его, а тебе нет расчета тягаться со мною, хитроумной!

Как услышал это осьминог — а здесь каждое слово было правдой, — с досады почесал затылок и удалился, плавно раскачиваясь.

Дракон же взял черепаху за руку и поднес ей чашу вина:

— Ваш разум и красноречие удивительны! Когда вернетесь, совершив свой подвиг, знатность и богатство, почести и слава станут уделом вашего рода.

— Я, смиренная раба ваша, весь век прожила в государевом дворце. Заяц живет в горах, и мне не приходилось его видеть. Не лучше ли будет, государь, велеть живописцам нарисовать его портрет? — попросила черепаха.

Дракон счел разумными слова черепахи и отдал приказ художникам нарисовать портрет зайца. И вот собрались художники. Уселись они вокруг несравненного портретиста Мао Яньшоу, бесподобного пейзажиста У Даоцзы и Ли Сысюня[328], прославившегося искусным изображением драконов, и приготовились рисовать зайца.

Принесли четыре сокровища кабинета ученого[329]. Взгляните на тушечницы! Тут и тушечница из черепахи, живущей на золотом песке у осенних вод, и тушечница в виде дракона из нампхоского лазурного камня, тушечница из монастыря Махаёнса, что в Алмазных горах, тушечница цвета алого персика. А вот лучшие сорта туши: «тушь певцов ветра и луны», «тушь из лотосового зала», тушь «месяц зимнего цветения сливы в горах Шоуяншань», тушь «отрыжка дракона».

А кисти! Кисть из шерсти ласки, из овечьей шерсти, кисть стилиста Цзян Яня[330] для литературных трудов, кисть историка Бань Гу[331] для исторических хроник, кисть, которой пишут иероглифы для печатей, колонковая кисть.

А сколько сортов бумаги! Бумага «белый хлопок», «снежный цветок», толстая и плотная бумага, бумага «бамбук зеленеет» из Чонджу, бумага «веер» из Сунчхана, бумага для писем из Чхонпхуна, китайская в свитках, из Чолладо в свитках, бумага для стихов и писем, бумага для книг и карт, бумага Се Тао[332] и «яшмовая дощечка для письма». И все это разложено вокруг.

А как хороши краски различных оттенков! Вот малиновая из сафлора, вот китайские — красная и молочно-зеленая, а вот бледно-зеленая, темно-зеленая, ярко-зеленая, изумрудно-зеленая, краски из камня «петушиный гребень», апельсиновая и желтая. А вот и киноварь! А тут порошок цвета персика, порошок, разведенный в воде, листы золота и серебра, ивовый уголь.

Художники, собравшись в круг, сообща рисуют портрет зайца. Рисуют глаза, любующиеся дивными красотами Поднебесной; рисуют уши, внимающие пенью попугаев и кукушек; рисуют рот, поедающий орхидеи, ароматные цветы и травы; рисуют шерсть, защищающую зимой от студеного ветра; рисуют ноги, обгоняющие средь облаков десять тысяч журавлей и тысячу грифов; два глаза шныряют туда-сюда, передние лапы коротковаты, задние — длинноваты, уши насторожены, — живой заяц, да и только!

Государь-дракон посмотрел, остался очень доволен, одарил художников золотом и шелком, а портрет вручил черепахе. Затем, трижды наполнив яшмовую чашу до краев вином, опьяняющим на тысячу дней, поднес черепахе с такими словами:

— Я отправляю вас в дальний путь и не могу сдержать глубоких чувств к верному подданному. Превозмогая боль, я напишу на прощанье стихи, и они расскажут вам о моих думах.

Тут дракон начертал высочайшей кистью на свитке шелка стихотворение, в котором говорилось:

Черепаха благоговейно приняла высочайшее сочинение, отвесила поклон и тотчас же на те же рифмы сочинила стихи и поднесла их своему государю. Там говорилось:

Дракон принял стихи, лик его озарился радостью, и он похвалил черепаху:

— Ваша беззаветная преданность выделяет вас среди прочих подданных. Я могу быть спокоен: вы непременно поймаете хитрого зайца.

Затем он дал прочесть стихи приближенным. Те восхищенно расхваливали сочинение черепахи.

И вот черепаха простилась со своим государем. Всячески старалась она примостить на спине портрет зайца, но сообразила, что он может размокнуть. Тогда она вытянула что есть мочи свою сморщенную шею и спрятала портрет под панцирь. Ну вот, так спокойнее!

Вернулся «Архивариус» домой, простился с женой и детьми. Жена, заливаясь слезами, умоляла мужа:

— Мир людей опасен, будьте осторожны! Желаю вам свершить подвиг и благополучно возвратиться. Желаю радостной встречи и долгих лет жизни!

Муж успокаивал:

— Долгая жизнь и ранняя смерть, добро и зло — все это во власти Неба и не зависит от нашего желания. Пока я странствую, ухаживай за престарелыми родителями, следи за малышами и обо мне не беспокойся.

Черепаха снарядилась в дорогу. Над бездонной глубиной, по бескрайним синим волнам барахтается, плывет черепаха: то ее ветром отнесет, то волной отбросит, а она плывет себе и плывет, загребая лапами. И попала она в горы.

А была в самом разгаре весна, когда деревья, травы и все живое радуется жизни. Источает аромат буйный цвет рододендронов, тут и там в весеннем восторге парами порхают бабочки, склоняются над ручьями зеленые ивы. Золотая иволга приятным щебетанием зовет дружка, радуясь сиянью весны. Журавли, спящие среди цветов, взлетают, испугавшись шороха шагов. Перекликаются кукушки среди ветвей. Сказочная красота! Сяосянский гусь кричит на прощанье: «Улетаю!» Ласточка из Цзяннани щебечет: «Прилетела!» В таволге распевает соловей. Среди пионов шмель жужжит. Заливается птичка «колокольчик». Кукуют кукушки, каркают вороны, воркуют голуби. Это ли не дивная красота!

Тысячи гор и десятки тысяч пиков словно окутаны блестящей красной пеленой, а на ручьях как будто белый шелк разостлан. Здесь сосны и зеленые бамбуки — вековая низменность, цвет персиков и абрикосов — мимолетная весна. Уступами вздымаются причудливые скалы, водопадами меж гор звенят потоки, вобравшие в себя ключи всех расщелин. Поистине прекрасна бесконечная причудливость природы!

Черепаха, наслаждаясь окружающей ее красотой, поднималась вверх по ручью. Проглядела все глаза, разыскивая заячьи следы. Видит: пробегали здесь белка, косуля и олень, шакал и волк, медведь, кабан, енот и еж, тигр, лев и обезьяна, слон и барсук с лисой. Но среди многочисленных следов не видно заячьих. Вытянув сморщенную шею, озирается по сторонам черепаха. А сзади между тем она заметила какого-то зверя. Зверь на картинке и зверь живой — одно и то же! Ну конечно, это он! Обрадовалась черепаха и, чтобы лучше узнать повадки зайца, стала наблюдать за ним. Вот он выискивает травку, пощипывает молодые побеги акаций. Меж высоких круч и скалистых обрывов скачет, вертится колесом.

И черепаха учтиво обратилась к нему:

— Повезло же вам: живете высоко в горах. Не вы ли будете господин заяц? Я вижу, вы герой средь гор! Повсюду я ищу себе подходящего друга и вот сегодня встретила вас. Я бесконечно рада приветствовать господина зайца. Вам не придется жалеть, если согласитесь дружить со мной.

Заяц выслушал ее и в изысканных выражениях заговорил:

— Кто ты, ищущий меня? Горы высоки, ущелья глубоки, и в этих дивных местах ты меня ищешь. Кто же ты?

Как Бои и Шуци в горах Шоуяншань искали папоротник, — так ли меня ты ищешь?

Как Сюй-ю омыл уши водами реки Инчуань, — так ли меня ты ищешь?

Как Янь Цзылин пахал в горах Фучуньшань, — так ли меня ты ищешь?

Как Цзе Цзытуй в горящем ковыле в горах далеких остался, — так ли меня ты ищешь?

Как сановник ханьского государя Чжан Цзыфан на свирели играл, — так ли меня ты ищешь?

Как четверо друзей[333] — шаншаньских старцев — играли в шашки, — так ли меня ты ищешь?

Как Цюй Юань, бросившись в воды Мило, молил о спасении, — так ли меня ты ищешь?

Как царь поэтов Ли Бо сочинял стихи, — так ли меня ты ищешь?

Как Лю Лин[334] в своих стихах прославлял вино, — так ли меня ты ищешь?

Как мудрецы из Ляньси[335], Лояна, Гуаньчжуна и Миньчжуна воспевали ветер и луну, — так ли меня ты ищешь?

Как Будда проповедовал свое учение, — так ли меня ты ищешь?

Как Ань Цишэн и Чи Сунцзы нашли эликсир бессмертия, — так ли меня ты ищешь?

Как мудрый Чжугэ, живя в бедной хижине в Наньяне, сон разгадал, — так ли меня ты ищешь?

Как Лю Бэй встретился с друзьями в персиковом саду, — так ли меня ты ищешь?

Как Су Дунпо плыл на лодке по реке под Красной стеной, — так ли меня ты ищешь?

Как Оуян Сю[336], называвший себя хмельным старцем, устраивал пирушки, — так ли меня ты ищешь?

Так кто же ты?

Заяц, навострив оба уха, переступил четырьмя лапами и осторожно приблизился. Смотрит, перед ним какое-то круглое, темное, плоское существо. Ему оно не показалось опасным, но все-таки он выжидал. Черепаха же тем временем пригласила зайца подойти поближе. И тогда, решив, будь что будет, заяц подошел совсем близко. Они раскланялись, уселись и для первого знакомства взяли китайские трубки с мундштуками из серебра, набитые лучшими сортами табака: «заморской травой», «травой из Пхеньяна», «травой с Алмазных гор», затем трубки с янтарными и яшмовыми мундштуками. Потом отложили трубки и принялись за желуди и листочки акации.

Первой заговорила черепаха:

— Я много слышала о славном господине зайце и мечтала взглянуть на него хоть раз. Сегодня наконец я удостоилась высокой чести. И почему это произошло так поздно?

— Я побывал всюду и свет повидал, но такое пугало встречаю в первый раз. Ты что, проламывала глинобитную ограду и потеряла голени? Оттого лапы у тебя так коротки? Может быть, сановника при встрече оскорбила и тебя за чуб так трепали, что шея вытянулась? А может, ты в комнату кисэн захаживала, и там гуляки так тебя ногами потоптали, что спина стала плоской? А оглядеть тебя со всех сторон — ну чем не плошка деревянная? Но как же все-таки тебя величают? Все, что наговорил я тебе, — шутка. Не сердись на меня!

У черепахи от таких речей сердце заиграло, но она сдержала свою радость, вспомнив, за чем пришла, и ответила так:

— Зовут меня черепахой, а по прозвищу — «Архивариус». Спина широковата, зато по воде плаваю и не тону. Лапы коротковаты, зато по земле хожу и не падаю. Шея длинновата — дальше увидишь. Я круглой родилась и круглой живу на свете. Поэтому я — старшая над водяными животными, выше всех чиновников: военных и гражданских.

— Я много повидал на своем веку, — сказал заяц, — но такую выдающуюся личность встречаю впервые.

— Сколько же вам лет минуло, что ваше прошлое так богато? — полюбопытствовала черепаха.

— Я не помню точно, сколько раз мне минуло по шестьдесят. В дни юности я в Лунном дворце под коричным деревом толок снадобье в ступе[337]. Супруга стрелка И[338] при мне приходила за эликсиром бессмертия. Дунфан Шо, которому минуло сто восемьдесят тысяч лет, — мой ученик. Если сравнить со мной Пэн Цзу[339], прожившего восемь сотен лет, — он попросту младенец. Ну, а тебе, по-видимому, я и вовсе гожусь в отцы.

На это черепаха возразила:

— Такими речами вы превозносите себя как Сына Неба. Если бегло перечесть мои прошлые дела — а вы о них наверняка ничего не знаете, — вы очень удивитесь. В тот день, когда родился Паньгу[340], я подносила роженице суп из морской травы. А когда на престол вступил Тянь-хуан, я подавала гостям рыбу. Тот знаменитый день, когда Ди-хуан и Жэнь-хуан[341] разделили землю на девять уделов, я помню также, как вчерашний. Постройка Ючао жилья из веток и приготовление Суйжэнем[342] пищи на огне проходили при моем участии. Государь Фуси со мною вместе разгадал начертанные на спине чудовища лунма восемь триграмм. Когда Гунгун во время битвы с Чжуюном сломал небесную опору, я растопила пятицветную скалу и Нюйва[343] залатала ею небо. Когда Шэнь-нун создавал земледельческие орудия и перепробовал все травы, приготовил из них лекарства, я помогала ему. Когда Хуан-ди строил лодки, я была плотником. А когда он близ Чжолу с Чию сражался, то по моему совету нанес неожиданный удар и схватил Чию. Я указала способ обрести престол Цзинь-тяню и подсказала, как править государством Чжуаньсюю. Я своими ушами слышала, как Гаосинь при рождении называл свое имя. Песни, звучавшие на улицах при императоре Яо, до сих пор услаждают мой слух, а песней императора Шуня — «Южный ветер» — я будто вчера наслаждалась! Когда император Юй[344] справился с наводнениями, которые были девять лет подряд, я прославляла его добродетель созидания. Моление в тутовой роще о дожде при государе Тане, правление чжуских государей Чжоу, Вэнь-вана и У-вана, церемонии и музыка в их царстве, приведенные в порядок и прославленные в веках благодаря стараниям Чжоу-гуна, — тоже было словно вчера. Вот только не смогла я спасти Цюй Юаня, погибшего в реке Мило, так как в это время я совершала путешествие к Западному морю. Об этом я сожалею до сих пор. Выходит, если поразмыслить, я намного старше вас и гожусь вам в дедушки. Не правда ли? Но как бы то ни было, довольно присказок. Давайте поговорим о том, какие чудеса бывают на белом свете.

— Расскажи я о людских делах, — промолвил заяц, — ты от удивления тотчас напустишь лужу и, такая плоская и круглая, поплывешь по ней, словно лодка.

— Довольно похваляться, рассказывайте! — перебила черепаха.

И заяц начал:

— В наших краях, где прекрасны Три горы, пики словно лезвия мечей пронзают небеса. А если оставить горы и обратиться к водам, мы увидим, что впереди — «вешние воды наполнили озера». Позади же — «летние облака неисчислимы на причудливых вершинах».

Под горой расчистишь местечко и построишь крохотную хижину, крытую травой. «На одной половине хозяин — прохладный ветер, на другой — светлая луна». На земляных ступенях плащ и шляпа от дождя так опрятны и чисты. Нигде таких не сыщешь! Журавли курлыкают, в поднебесье фениксы парят. В горах выкопаешь целебную траву, в речке наловишь рыбы. Не блаженство ли?

В синем небе безмятежна ясная луна. И ты, один среди горных вершин и ущелий, затворяешь калитку. Тучки вольные здесь любуются своими тенями. Эти дивные красоты не имеют себе равных. И ты, подобно тучкам, чужд суете мирской. Кто здесь тебя разыщет?

Минуют холода, и снова потеплеет. Так я угадываю, когда какая наступает пора. Уходят дни, проходят месяцы. Я потерял счет времени.

Там, в глуши, где синие реки и зеленые горы, роскошны цветы и густы ароматные травы. Фениксы и павлины перекликаются друг с другом, ведут беседы. Вот это Кленовые скалы. Попугаи, кукушки, иволги наперебой щебечут, заливаются. И в той долине и другой раздается пение. На закате под хмельком любуешься дивными пейзажами. На вершинах Куньлунь, раздвинув белые тучки, смотришь вниз. Вот гора Тайшань — зеленый дракон, Хуашань — белый тигр, Хэншань — черная черепаха, еще одна Хэншань — красный феникс. Реки Сяо, Сян и озеро Пынли служат мне платьем, а реки Хуанхэ и Янцзыцзян — поясом. Красоты реки под Красной стеной воспеваю я в стихах. Сиянием месяца в горах Эмэй, хмельной, наслаждаюсь. Лекарственные травы на Трех горах священных рву, сколько захочу. Омывшись в водах озера Дунтинху, возвращаюсь в горы. Крутые горы — мне дом родной. Опавшие цветы — моя постель, и я, блаженствуя, вкушаю покой. Меж деревьев ясная луна — мой близкий друг. Шелест ветра в соснах — приглушенное звучание комунго. На каменное изголовье приклоняю голову и забываюсь. Только бы не разбудило меня журавлиное курлыканье, доносящееся бог весть откуда! Много ли, мало ли времени пройдет, я проснусь и по тропинке каменистой, на посох опираясь, поднимаюсь на Ханьшань. Брожу где вздумается. Белые облака тянутся на тысячу, на десять тысяч ли. На речках — яркий свет луны. Вокруг громоздятся горы. Ну прямо «Три горы наполовину обрушились у края синего неба. Воды струятся, реку на две разделила Отмель белых цапель». И я, блаженный, обитаю средь этих гор и рек. Да предложи мне высший чин, разве я променяю на него эту красоту?!

Я поднимаюсь на пригорок с восточной стороны. Веет ветерок, и я бесконечно наслаждаюсь прохладой. А то склоняюсь над рекой и сочиняю стихи. Так и не проходит мой восторг. «Луна из утунов светит прямо мне в душу. Ветер из-за ив овевает мое лицо». Чем не друзья мне прохладный ветер и ясная луна?! Живу я без недугов, как подданный Фуси, живу отшельником в дивном краю и наслаждаюсь видами гор и рек сколько душе угодно. Кто меня осудит?

Пышно расцвели персики и сливы, ивы склонили зеленые ветви. На берегах речек красавицы со всего света белье стирают, плавно взмахивая крохотными ручками. Бывает, зачерпнут воды ладошкой и, пугливо озираясь, моют груди, похожие на тушечницы. Мне эти девушки напоминают лотосы в Яшмовом пруду.

А как глубоки тени и ароматны травы в день Тано. Красавицы в зеленых платьях и красных юбках качаются на качелях. А это так напоминает происходившее у башни Кванхаллу!

Мне, обитателю прекрасных гор и рек, доставляет самое огромное блаженство любоваться этими несравненными красавицами.

Черепаха рассмеялась:

— Вот смешно! Ха-ха! Ваши речи — пустая похвальба. Кто станет слушать эту болтовню! В вашей жизни вас подстерегает восемь неприятностей. Слушайте-ка лучше обоими ушами!

В лютые морозы средь зимы землю запорошит белым снегом. Крутые пики и утесы покроются льдом, а множество ущелий тоже заполнятся снегом. Где вы будете бегать? Это первое.

Ветер северный нагонит стужу, по каменным расщелинам тогда уж не ищите, чем поживиться. Дрожать вам, облизывая нос! Тут поневоле запоешь о злосчастной судьбе. И это второе!

Но вот весенний ветер принес тепло. Травки или цветочков вы только что поели и возвращаетесь обратно в горы. Как вдруг орел, поджав когти, кидается стрелой. Глаза его горят. Вы заметались, маленький такой, забились в щель под камень, и демоны мерещатся вам. И это третье!

Летом же, в самый зной, в горах и долинах вдруг вспыхнет пожар и вскипит вода в реках. Из вас вытапливается сало, и каждая шерстинка опалена. Высунув язык, дышите часто-часто и что есть духу мчитесь к роднику. Незавидно же вы выглядите! И это четвертое!

А потом покраснели клены и пышно расцвели хризантемы. Вы только что насытились плодами и ищете укромный уголок. Но вас подстерегает охотник с соколом. Уже загонщики и охотничьи собаки, учуяв вас, мчатся по следу. Вы летите стремглав, и вас от страха прошибает холодный пот. Это пятое!

Допустим, вам посчастливилось унести ноги, избежать погибели. Но меткие стрелки-охотники, укрывшись в засаде и зарядив ружья, целят вам в самое сердце. А вы поджали хвостик, чуть живой от страха, бежите что есть мочи, смотрите, куда бы скрыться. Это шестое!

Совсем изнемогший, вы прибегаете в лесную чащу, а вам навстречу полосатый тигр-великан шествует, грозя бородой из железных нитей. Рев его подобен грому, башка с горой сравнится, спина — что полумесяц, а шерсть горит огнем. Мечом-хвостом размахивая, зверь разевает кроваво-красную пасть, обнажая острые клыки. Словно летящая молния, сверкает всюду его тело. Он рыщет по горам и ущельям, все сокрушая на пути, — с грохотом катятся камни, с треском валятся деревья. Он величав и грозен. Настоящий владыка гор! Вдруг вспыхивает в нем отвага, глаза-факелы мечут искры, он выпускает когти на передних лапах, острые, как зубья пилы. Тигр вздохнет разок — деревья закачаются, а зарычит погромче — горы так и заходят ходуном. Небо темнеет, а душа уходит в пятки. Это семь!

Едва избежав смерти, вы устремляетесь на равнины. Но там мальчишки-дровосеки и мальчишки-пастухи, отчаянно вопя, бросаются на вас с палками. У вас захватывает дух, в глотке пересыхает, а вы мчитесь куда глаза глядят. Это восемь!

А если вы так маетесь, придет ли охота природой любоваться, найдется ли досуг лакомиться травами на священных горах и купаться в озере Дунтинху?! Но, кроме перечисленных, как я догадываюсь, есть и другие неприятности. Не стоит говорить того, что противно слушать!

Заяц выслушал все до конца, возразить ему было нечего, и он сказал:

— Уж не превосходите ли вы красноречием Су Циня и Чжан И, что так складно говорите? Уж не прозорливы ли вы, как Шао Юн, что все угадываете наперед? Нечего разглагольствовать о горестях других: у слушающего вас свой взгляд на вещи. Великий мудрец древности Конфуций терпел лишения на границе княжеств Чэнь и Цай, а чуский правитель, выдающийся герой Поднебесной, бросился в озеро. Зло и благо дарует Небо, бедность или блестящую карьеру — судьба. Здесь не поможешь силой или мудростью, и, стало быть, об этом говорить — мало толку. Рассказали бы лучше о подводном царстве. Я бы с удовольствием послушал.

Черепаха прочистила горло и заговорила:

— Внемлите тому, что расскажу вам о подводном дворце. Там, где сгустились пятицветные облака, высятся, вонзаясь в небо, отделанные жемчугом и драгоценными каменьями чертоги. Из белой яшмы высечены ступени, из янтаря — основания колонн, сами колонны сделаны из коралла. У дворца — черепаховая балюстрада, а кровля — из золотой черепицы. В застекленных окнах и на украшенных хрусталем шторах отражается свет фонарей — жемчужин, светящихся ночью. Палаты украшены семью драгоценностями. Сияние заслоняет дневной свет. С небес не сходят счастливые знамения. Каждый день — пиры, и на пирах — стихи и музыка. Красавицы, похожие на лотосы, парами кружатся в танце. Когда вина — виноградное, «яшмовая роса» и «пьянящее сто дней» — нам наливают до краев в чаши «баклан» и «попугай», а на янтарных блюдах, на столах из хрусталя лежат травы, дарующие бессмертие, душа радуется, и ты блаженствуешь. Любуемся чудесными видами — полумесяцем над горами Эмэй, рекой под Красной стеной, горами Пэнлай, Фанчжан, Инчжоу. А когда возвращаемся — по рекам Цайшицзян и Сяосян, по озерам Дунтинху и Пэнлицзэ мы катаемся на лодках. Над рекою падает белый иней, и цвет воды сливается с цветом неба. «Вечерняя заря опускается вместе с фламинго. Осенние воды и бескрайние небеса — одного цвета». «Царства У и Чу разделяются озером Дунтинху: одно — на восток от него, другое — на юг. Светлое и темное начала, цянь и кунь, отражаются в нем днем и ночью». На ровный песок садится гусь, и белые чайки собираются спать. И тут грустные звуки свирели перекликаются с голосом рыбака. Танцует водяной дракон, затаившийся в глубоком омуте. Вдова на одинокой лодке льет слезы. Луна ясна, редеют звезды, к югу летят вороны и сороки. И нагоняют грусть звуки флейт Эхуан и Нюйин — жен императора Шуня. А «мелодия «Цветок в женских покоях», которую поют торговки за рекой, вселяет в душу надежду». Вот «монастырь в горах Ханьшань, где тихие звуки колокола раздаются в ночи». «Ветерок доносит отчетливый звук деревянной колотушки». Значит, близко деревня. Вот рыбаки на чуских реках напевают «айнай». «На золотых прудах и яшмовых запрудах девочки выкапывают корни лотоса и тоже напевают». Ну это ль не восторг? Право, чудо света и есть морской дворец!

— Вы в самом деле счастливое создание, — в раздумье проговорил заяц. — А я, неудачник, привязался к этим горам и лесам, живу отшельником. Напрасно я пренебрегал чужими реками и озерами.

— Вам как другу предложила бы я кое-что, — сказала тут черепаха. — А вы уж соглашайтесь без раздумий. Ведь говорили древние: «В царство, где опасно, не ходи; в царстве, где смуты, не живи». Зачем жить в таком превратном мире? Наша встреча не простая случайность. Вам бы лучше расстаться с пылью и ветром мирской суеты и отправиться со мной в морской дворец. Вы будете наслаждаться жизнью в краю небожителей, каждый день вы будете лакомиться персиками из садов богини Сиванму, травой бессмертия, вином, «пьянящим сто дней», чудотворной росой. В дворцовых чертогах будет с вами дружить ушаньская фея. Вы будете играть на пятиструнном цине Шуня, на яшмовой свирели царевича Цяо, напевать «Песнь о Янане» и «Весенний сон», пировать в Юэянской башне или в Беседке Тэн-вана, слагать стихи в Башне Бронзового Воробья, пить вино в Палате феникса, — словом, насладитесь блаженными временами. Разве тогда вспомнятся вам земные радости и горести хотя бы во сне?

Зайцу показалось все это подозрительным, и он покачал головой.

— Речи ваши приятны, но вдруг в них таится опасность? Недаром говорят: «Убежишь от косули — встретишь тигра», «От судьбы не уйти, как не выскочить мыши, попавшей в кувшин». С какой же стати живущему на суше идти в морской дворец? Ведь в морском дворце меня ждет гораздо больше трудностей, чем на земле. Во-первых, я не смогу дышать. А как же не дышать живому существу? К тому же, хоть ноги мои и пригожи, плавать я не умею. Как же опущусь я в морскую глубину там, где синие волны без края? Пусть, соблазнившись благами других, не предначертанными мне судьбой, я расстанусь с этим миром и последую за вами. Сразу же во все семь отверстий на голове попадет вода, и я умру. Если мое тело найдет себе могилу во чреве рыб, моя душа станет бездомным голодным духом. Моими друзьями будут рыбы и раки, и я составлю пару Цюй Юаню. А если все так случится, никто из моих родственников и потомков не сможет разыскать меня. Как ни ломай голову, а девять из десяти за то, что это опасная затея. Конечно, всякий знает, что, когда варят меджу[345], их надо посолить. Однако быть безмерно доверчивым не годится. Не прельщайте же меня попусту!

Черепаха рассмеялась:

— Ну и тупы же вы! Если знаете одно, то о другом уж не догадаться! В старину говорили: «И на вязанке камыша можно переправиться через реку». Поэтому Юй Шаньвэн[346], уроженец Чаочжоу, отправился в морской дворец Гуянмяогун и написал стихи, которые украсили дворцовые колонны. Ли Во, захотев поймать в воде луну, вознесся на ките в небо. Учитель Сюаньцзан[347], переправившись через реку Чжанъехэ, что за три тысячи ли отсюда, привез Трипитаку[348]. Подданный ханьского государя Чжан Цянь[349], поднявшись на плоту вверх по Серебряной реке, привез ткацкий челнок. Ананда[350], путешествуя в Западном крае, плыл на лотосовом листе по синим бесконечным водам. И если его жизнью распоряжалось Небо, можно ли говорить и о том, что смерть его была бессмысленной?! Если рожден героем, зачем вести себя подобно слабому? Ведь благородный человек не увлечет другого в опасное место. Как же я могу послать вас на гибель? Конфуций говорил: «Благородный муж и в обмане следует правилам», а также: «В царстве, где смуты, не живи». Как же я с моими манерами, плоть от плоти своих родителей, беспричинно стану вам лгать? Да предложи мне тысячу золотых и титул хоу или положи на вареный рис еще и рисовый хлебец, я и то не соглашусь на это. Какой мне смысл? Зачем кривить душой и завлекать друга в опасные места?!

И черепаха продолжала:

— Вот смотрю я на вас. Шерстка золотая мерцает и колышется. А как известно, золото рождает воду[351] и с водою уживается. Чего ж тут беспокоиться? Шея вытянута — значит, край родной знаете и в чужих краях не прочь пожить. Острый подбородок, если его поднять, все пойдет вразрез со здравым смыслом, и каждое дело станет трудным. Опусти его — все пойдет в согласии со здравым смыслом, и любое дело примет счастливый оборот. Пара ушей бела и чиста — чужие речи хорошо слышит, богатство и знатность дарует. Прекрасное междубровье говорит за то, что достигнете Врат дракона[352] и прославите свое имя. Голос ваш чудесен. За всю жизнь вам не случится совершить ни одного опрометчивого поступка. Ваш облик в каждой черточке — само совершенство! Во все дни вас ждут почести и слава, счастье и богатство. У вас будут такие наслаждения, какие доставляла Ян-гуйфэй танскому Мин-хуану и чаша для собирания росы — ханьскому У-ди. Ваша судьба — судьба Го Цзыи, отца ста сыновей и деда тысячи внуков. Богаты вы будете, как Ши Чун. Из музыкальных наслаждений вас ждут песнь уского правителя «Дайхуан», песнь сунского государя «Фэнняо» и звуки яшмовой свирели Чжан Цзыфана. И тогда под звуки цитры Сыма Сянжу сама Чжо Вэньцзюнь переберется к вам через забор[353]. А если говорить о способах обмана, то в искусстве красноречия вы не уступите ни Су Циню, ни Чжан И, старавшимся один объединить, а другой — разъединить шесть царств. В уменье же мыслить по-государственному Чжугэ Лян с его планом восьми расположений вас не превзойдет. Такие твердость воли, внешний облик, стратегические таланты не виданы прямо-таки с древности.

Вы — герой, способный свернуть горы, первый во все времена! И вы с вашим-то обычаем ходить, словно летать, знай сидите в своем углу и из многих возможных радостей не изведаете ни одной! Наоборот, вас, как и раньше, ждут только бедствия. Покиньте насиженные места и отправляйтесь в иные края. И вы увидите — все десять тысяч желаний исполнятся разом. Послушайте меня, не раздумывайте, воспользуйтесь случаем, посетите морской дворец. Счастливый случай не выпадает дважды. Если не воспользоваться благом, которое посылает Небо, оно обернется несчастьем.

Заяц возразил:

— Я, конечно, выдающаяся личность, но ваши предсказания совсем уж необычны. Ведь долголетие или ранняя смерть, бедность и удача не зависят от предсказания. Взять хотя бы предсказание о богатстве. Выходит, лежи на вершине Трехглавой горы, что называют Террасой белых облаков, — все равно сокровища Ши Чуна свалятся мне на голову? А предсказание о долголетии! Значит, если меня поджарят на медленном огне, как это проделывали с людьми тираны Цзе и Чжоу, я смогу воскреснуть? Девять из десяти за то, что любого, поверившего в этакие предсказания, ждет беда.

А черепаха все о своем:

— Ваши слова свидетельствуют о вашем невежестве. Вы не зря наделены такой внешностью. Ханьский Гао-цзу, обладавший длинным носом, был в молодости стражником, а стал основателем династии. Танский Тай-цзун, бывший ученым, благодаря своей внешности тоже основал династию. Сунский Тай-цзу, имея квадратное лицо и большие уши, сподобился стать Сыном Неба. Так же и Цай Цзе сменил Фань Суя[354] на посту министра — обладателя золотой шапки и пояса. И все остальные герои и выдающиеся люди, каждый единственный и неповторимый в своем роде, стали таковыми благодаря своим внешним данным. И это в полной мере относится ко всем государям, князьям, министрам и полководцам. В старину говорили: «Не войдешь в логово тигра — не поймаешь тигренка». Если родится великий муж и начнет вершить государственные дела, его сразу узнаешь по двум словам. Зачем же вам хоронить себя в глуши, преднамеренно обрекать на прозябание среди трав и деревьев? Вы ничтожество! Исстари у тех, кто колебался, не спорилось ни одно дело. Вы погибнете, как в древности погиб Хань Синь, не внявший словам Куай Туна[355], вас попросту поджарят. Ведь если бы Чжун послушался Фань Ли[356], не произошло бы смертоубийства. И как это можно, разобравшись в прошлом, не сделать выводов на будущее? Смотрите, как бы не пришлось вам потом горевать, что не воспользовались моими советами.

Заяц же по-прежнему колебался и, улыбаясь, отвечал так:

— На мой взгляд, вы не такой, как все другие люди. Вы великодушны, добропорядочны и вряд ли кого-нибудь обманули за свою жизнь. Мне, незадачливому, вы предлагаете жить в дивном краю. Я очень тронут. Но удастся ли мне получить достойную должность, если я явлюсь во дворец?

Черепаха обрадовалась: «Этот болван, кажется, попался!» Вслух же промолвила:

— Из ваших слов можно понять, что вы не знаете ни жизни, ни истории. Шунь, пахавший в горах Лишань, получил престол от Яо. Цзян-тайгун, ловивший рыбу в водах Вэйшуй, стал советником чжоуского У-вана. И Инь, пахавший землю, стал любимцем государя Чэн-тана. Фу Юэ, в Фусяни насыпавший земляной вал, стал советником иньского Гао-цзуна[357]. Пасший волов Боли Си[358] стал правой рукой циньского Му-гуна. Просивший у прачки хлеба Хань Синь стал полководцем у ханьского Гао-цзу. В подводном царстве можно сделать карьеру, как и в мире людей.

Просвещенный государь выбирает подданных, а мудрый вассал выбирает государя. Наш повелитель покончил с войнами и занят устройством дел в своих владениях. Ему нужны мудрые помощники. Люди, наделенные способностями и талантами, у нас быстро продвигаются по службе. Даже мне, бесталанной, пожаловали придворный чин. А уж такой выдающейся личности, как вы, с вашими несравненными талантами, стоит только появиться, как знатность и богатство придут сами собой, пусть вы даже их и не ищете!

Сейчас в подводном царстве очень необходим историограф. Одной десятой ваших литературных талантов для этого будет достаточно. Как только вы возьмете в руки кисть, вы проявите такие же достоинства, какими обладал знаменитый Дун Ху[359], и это послужит не только на благо нашего царства, но и вашей собственной славы. Ваше имя прогремит по всей Поднебесной. Когда мы явимся во дворец, я тотчас представлю вас нашему государю.

Заяц улыбнулся:

— Речи ваши как будто неплохи, но мой сегодняшний сон предвещает несчастье, и я испытываю беспокойство.

— В молодости я знала толк в разгадывании снов, — ответила черепаха. — Каков бы ни был ваш сон, хотела бы я о нем послушать.

И заяц рассказал:

— Видел я, будто вытащил меч и прижал к животу и тело мое покрылось лаком. Боюсь, не приключилась бы беда.

Черепаха тотчас перебила его:

— Счастливый сон, вы зря пугаетесь. К животу прижали меч, а меч — это металл. Значит, опояшетесь золотым поясом. Тело покрылось лаком — верный признак того, что облачитесь в красное платье. Слава о вас выйдет за пределы государства и распространится по всему свету. Это ли не счастливый сон, вещающий о счастье и богатстве?! Когда Конфуций увидел во сне Чжоу-гуна, то был сон совершенномудрого. Сон Чжуан-цзы о том, как он стал бабочкой, — сон философа. Сон Чжугэ Ляна в бедной хижине — сон выдающегося человека. Сны всех прочих людей — обычные сны. Но ваш сон — всем снам сон. Если вы переселитесь в морское царство, вознесетесь над всеми. Не плохо, правда?

Заяц слушал, слушал и совсем развесил уши. Обрадовался, словно шнурки от печатей высших гражданских и военных чиновников были уже привязаны к его поясу.

— Вы толкуете сны словно дух! Если бы ожили вдруг Шао Канцзе и Ли Чуньфэн, вряд ли они смогли бы что-нибудь добавить. Дивный вещий сон я уже увидел. Значит, богатство и знатность мне уже обеспечены. Но как же я переправлюсь через бескрайнее синее море?

Черепаха ликовала:

— Не беспокойтесь, сядете мне на спину, и любое море вам будет нипочем. В мгновение ока мы окажемся на месте. Из-за чего тут волноваться?!

Заяц в душе был рад, но для приличия поломался:

— Вы для друга не жалеете трудов. Такими, конечно, и должны быть отношения между друзьями. Но мне будет очень неловко, если я заберусь вам на спину.

— Как вы, однако, ограниченны! — рассмеялась черепаха. — Люй Шан, удивший рыбу в водах Вэйшуй, как равный ехал в повозке с чжоуским У-ваном. Хоу Ин[360], охранявший ворота, сидел рядом с Синьлин-цзюнем. Янь Цзылин, пахавший в горах Фучуншань, спал на одной подушке с ханьским государем Гуанъу-ди[361]. Какое значение имеет высокое или низкое положение, если речь идет о друге! Когда мы будем жить в подводном царстве, мы будем делить радости и горе, славу и почет. Какая же тут неловкость!

Заяц был вне себя от восторга.

— Ваши благодеяния и после смерти, как говорится, не забудешь. В этом мире со мной не единожды приключались всякие беды. Вечно рыщут с ружьями эти непотребные людишки, хотят съесть меня. Моего старшего сына поймали мальчишки-дровосеки и съели. Не прошло и семи-восьми лет, как второго сына разорвали на клочки охотничьи собаки, и он стал добычей ворон и сорок. Это случилось несколько лет назад. Как вспомнишь, стиснешь зубы, и сердце замрет. Размышляя день и ночь о том, как бы покинуть этот проклятый мир, я нечаянно встретил вас, благородного друга. Теперь-то я благодаря вам доживу до лучших дней! Это сделало Небо и помогли духи!

Говорят, мудрец узнаёт мудреца. Если бы не вы, кто бы смог распознать во мне выдающуюся личность? Если бы не вы, ниспосланный мне Небом, я бы так и остался в горах. Но зато если бы не я, подданные морского царства так и не встретили бы никогда такого государственного мужа.

И безмерно гордый заяц уже собрался взлезть на спину черепахи, как вдруг из-под скалы выскочил какой-то зверь и закричал ему:

— Я слышал от начала до конца вашу болтовню. Глупый заяц, послушай-ка, что я тебе скажу! Богатство и знатность, почести и слава подобны плывущему облаку. Если что-то определено тебе судьбой, зачем самому лезть на рожон, наслушавшись россказней черепахи? Пословица гласит: «Покинувший родину — подл». Ну, явишься ты в морской дворец, и что ты думаешь, так сразу и посыплются на твою голову богатство и знатность? Послушайся моего совета, брось-ка ты пустые мечты, оставь-ка бредни!

Заяц насторожил уши и замер на месте в нерешительности. Посмотрел на зверя, видит — барсук.

Черепаха вскипела гневом, но подумала: «Я почти уломала дурака зайца, пустив в ход тысячу хитростей и сто уловок, а этот прохвост, пожалуй, мне все дело испортит. Чего ему надо? Стоит мне смутиться хоть немного, хитрый заяц, чего доброго, передумает. Если же я разобью доводы этого урода, заяц не изменит своего решения».

И черепаха, с усмешкой показывая на барсука, изрекла:

— Я не знаю, кто вы, но вы так невежественны! Мудрец из Чосчжоу по имени Юй Шань-вэнь был бедным ученым, но, явившись в морской дворец и прославив его в своих сочинениях, получил от нашего государя в награду за труды десять бриллиантов, высокую шапку и пояс из кости носорога. Слух об этом разнесся по всей Поднебесной. Неужели вы, имея уши, ничего не слышали?

Должность историографа — важная должность в государстве. Я, сокрушаясь о том, что литературный дар и каллиграфическое мастерство почтенного зайца пропадут зря, пригласила его с собой. Но вы тут попусту вводите в сомнение других, полагая, что я влеку своего друга к гибели. Чем вы руководствуетесь в своих поступках? Однако, если у кого-либо возникают сомнения на мой счет, я отказываюсь отправляться с почтенным зайцем.

И, обращаясь к зайцу, черепаха промолвила:

— Ведь мы с вами ни в чем не подозревали друг друга. Разве посмела бы я втянуть вас в сколько-нибудь сомнительное дело?! Уж если вы доверились мне однажды, зачем пренебрегать советами доброго друга?

Я ходила по приказанию нашего государя в Восточное море и здесь оказалась по пути, так что не могу задерживаться долее. Будьте же здоровы!

Черепаха взмахнула рукавом и направилась к берегу. Барсук не мог вымолвить ни слова и стоял красный от стыда. Заяц, видя, как черепаха отчитала барсука и теперь, холодно взмахнув на прощанье лапой, удаляется, пришел в ярость и напустился на барсука:

— Зачем ты вредишь благим делам?! — и помчался вдогонку за черепахой, крича во весь голос: — Остановитесь, выслушайте меня!

Черепаха нарочито сделала еще шаг-другой и только тогда обернулась:

— Зачем вы бежите за мной?

Заяц пролепетал:

— Отчего вы так невеликодушны! Хоть я и глуп, но разве я могу поверить этому неучу и не оценить вашего расположения ко мне? Не подозревайте же меня в нерешительности, едемте быстрее!

Черепаха, в душе ликуя, вместе с зайцем направилась к берегу моря, посадила его себе на спину и поплыла по синим волнам.

Черепашья преданность своему государю достигла вершины. Посмотрите на нее, она доставит этого хитрого зайца. Ну не дивное ли дело!

Между тем заяц, восседая на спине черепахи, поглядывал по сторонам. А перед его глазами проплывали глубокие воды Сяо, Сяна, желтые воды Дунтинху, у которого не видно берегов. Заяц размышлял: «По воле Неба я встретился с черепахой. Отбросив треволнения света и трудности жизни в горах, явлюсь теперь во дворец и наслажусь богатством и знатностью. Вот блаженство!»

От радости он запел:

Когда заяц кончил и рассмеялся, черепаха с усмешкой подумала: «Этот прохвост слишком задирает нос!» — и ответила стихом:

Заяц, услышав такое, всполошился:

— Кажется, в вашей песне скрыт какой-то глубокий смысл? В чем тут дело?

Черепаха поспешила успокоить его:

— Так просто, запела безо всякого смысла.

Но сомнения зайца не рассеялись:

— Что вы имели в виду, говоря: «Зайца хитрого изловив, доложу об этом царю и прочту на его лице, что доволен мной государь. Я надеюсь, что царь-дракон перестанет тогда болеть».

Черепаха прикинула: «Ты в моих руках, но все же мне нет расчета навлекать на себя подозрения», — и, ничего не ответив, заспешила к подводному дворцу. Там она ссадила зайца и наказала:

— Не сомневайтесь во мне напрасно и ступайте в приемную для гостей.

Заяц глядел во все глаза. Здесь небо и земля были необъятны, солнце и луна светлы. Великолепные дворцы уходили в небо, в окнах и дверях застыл свет счастливых предзнаменований. К зайцу вновь вернулось радостное настроение, и он последовал за черепахой в дом для гостей.

Черепаха ввела его туда, проговорив:

— Побудьте здесь немного, а я узнаю: можно ли предстать с вами перед государем, — и быстро удалилась.

В душу зайца вновь закралось подозрение: «Что это она ввела меня в дом и после долгого пути не предложила даже чашечки вина, а сразу стремглав бросилась во дворец? К чему бы это?»

Но тут он подумал: «Наверное, мое славное имя известно подданным морского царства. Черепаха сначала пошла доложить своему государю, и мне по его личному указу дадут должность заместителя главы королевской канцелярии. Наверное, уж очень хочется видеть написанной многолетнюю историю царства, раз не подумали даже о пустяковом угощении».

Заяц сидел, томясь ожиданием, А черепаха тем временем спешила во дворец.

Во дворце при виде черепахи приближенные стали всячески выражать свой восторг. Кое-кто тотчас кинулся докладывать дракону. Тот велел скорее ввести черепаху и усадить возле своего ложа. Радуясь благополучному ее путешествию, дракон осведомился о зайце, и черепаха ему с поклоном отвечала:

— Получив ваше приказание, я беспрепятственно миновала пять озер и три реки и достигла берега Восточного моря. Проникнув глубоко в горы, я сотней хитростей одурачила и прельстила старого зайца. С великим трудом водрузив его себе на спину, я наконец вернулась. Зайца оставила в доме для гостей, а сама поспешила сюда. Не заслужила ли я чем-нибудь вашего высочайшего неудовольствия? — и черепаха рассказала, как она обманула зайца. Дракон выслушал, обрадовался и, хлопнув себя по колену, похвалил черепаху.

— Такой верностью государю и красноречием не обладает ни один другой подданный в нашем государстве. Небо послало вас мне как великую милость.

Затем дракон обратился к приближенным:

— По воле Неба я — старший над тремя тысячами морских зверей. Но, видимо, мое нравственное воздействие не достигло десяти тысяч вещей, и меня все время мучили дурные предчувствия. Однажды я заболел, и неизвестно было, как меня лечить. По совету трех великих мужей черепаха «Архивариус» отправилась в мир людей и привезла зайца, проявив тем самым свою необычайную преданность. Теперь же, если я отведаю заячьей печени, болезнь пройдет. А это будет величайшим событием для государства. Поэтому приказываю всем ждать угощения во Дворце вечной добродетели, а черепаху «Архивариуса» повысить в должности указом по Государству Южного моря от шестьдесят четвертого года эры Великой добродетели и долголетия, первого дня шестой луны.

Подданные, ознакомившись с указом, радостно поздравляли друг друга. Потом все дружно направились во дворец и расположились так: на самом почетном месте восседал Глава высшего совета, он же глава медицинского приказа и приказа по охране кумирен — большая черепаха. Рядом — его заместитель и одновременно ответственный за обучение войска — кит. За ним — другой заместитель большой черепахи — крокодил. Дальше сидел Глава палаты чинов — карп. С ним рядом — Глава палаты финансов — треска, Глава палаты церемоний — камбала, Глава военной палаты — морской окунь, Глава уголовной палаты — пузанок, Глава строительной палаты — тунец, Глава столичного приказа — кефаль, Глава приказа личных сочинений государя, и в то же время Глава приказа, ведающего книгами во дворце, и еще одновременно Глава канцелярии — карась, его заместители — осьминог и косорот... А еще дальше сидели прочие рыбы — важные чиновники из разных палат и приказов. Все провозглашали здравицу.

После церемонии приветствия дракон приказал привести зайца. Чиновник сыскного приказа — рыба минтай — во главе отряда стражников отправилась в зал для гостей.

Заяц тем временем сидел в одиночестве и поджидал черепаху. И тут вдруг явился чиновник сыскного приказа со стражниками и объявил указ. Справа и слева к зайцу подскочили стражники, связали и потащили с быстротой урагана. Приволокли беднягу и поставили на колени перед троном дракона.

Заяц, едва собравшись с духом, поднял глаза вверх и взглянул на дракона. Голову дракона венчала корона с перьями, сам он был облачен в красное одеяние, а в руке держал яшмовую дощечку для записи указов. Приближенные стояли по обе стороны от него. Все это являло необычайное торжественное зрелище.

Дракон через чиновника адъютантского приказа передал зайцу свою волю:

— Я — государь морского царства. Ты же — мелкая горная зверушка. Я болен и страдаю уже давно. Услышав, что исцелить меня от болезни может твоя печень, я послал за тобой черепаху «Архивариуса», и она тебя доставила. Тебе предстоит умереть, но ты не горюй об этом. После смерти тебя завернут в шелк, из белого нефрита и янтаря сделают гроб и похоронят в красивейшем месте. И как только исцелюсь я от своего недуга, в твою честь воздвигнут храм. В горах тебе все равно была уготована та же участь: ты стал бы жертвой либо тигров и барсов, либо охотников. Не лучше ли обрести славу, чем умереть бесславно? Я не собираюсь тебя обманывать, и ты, став после смерти духом, не будешь на меня в обиде.

После этого дракон приказал подданным поскорее вспороть зайцу живот и извлечь печень. Тут же стоявшие неподалеку стражники в мгновение ока подскочили к зайцу, засверкали их мечи, и они собрались уже было выполнить приказ своего повелителя.

Вспороть живот зайцу, который, легкомысленно возмечтав о славе, пришел сюда вместе с черепахой! И во всем виноват он сам. На кого же теперь сетовать? Кого винить? Пусть тот, кто незаслуженно алчет славы и корысти, посмотрит на него и намотает на ус!

У зайца от драконовых речей помутился разум, и он горестно подумал: «Вот польстился на славу и богатство, покинул родную землю, а как все неожиданно повернулось! Тут имей крылья — и то не поможет. Обладай волшебством сокращать расстояния — и то не убежишь! Как быть? Однако существует древнее правило: раньше смерти не умирай! Умереть никогда не поздно, сейчас надо подумать над тем, как выжить». И зайцу на ум пришла счастливая мысль. Он тут же, не переменившись в лице, вскинул голову и сказал, обращаясь к дракону:

— Пусть я, ничтожный, умру, но позвольте мне прежде молвить слово! Вы — государь морского царства. Я — ничтожный заяц, маленькая горная зверушка. Если моя недостойная печень способна хоть немного облегчить ваши страдания, могу ли я не предложить ее вам? А тем более если после смерти мне воздадут должное и даже, как вы говорите, воздвигнут храм. Ваша милость высока, как Небо. И если я, ничтожный, умру, то такая ли это печаль? Конечно, немножко грустно. Однако, хоть я и ничтожная тварь, все же от обычных зверей отличаюсь. На землю я спустился на звезде из созвездия Фан[362]. Каждое утро я пью яшмовую росу, день и ночь ем дивные цветы и травы. Оттого моя печень и впрямь эликсир вечной жизни. Люди об этом знают и постоянно при встрече клянчат у меня печень. Докучливы они страшно. Мое терпение истощилось, и я вынул свою печень вместе с сердцем, промыл ее несколько раз в чистых водах средь зеленых гор и спрятал глубоко в горах. Сам же отправился бродить. Случай свел меня с черепахой. Если бы я знал о недуге государя, я бы взял ее с собой.

И заяц принялся честить черепаху:

— Если ты так преданна государю, почему не сказала мне правду?

Дракон пришел в ярость:

— Ты и в самом деле хитрая тварь! Слыханное ли дело, чтобы звери вынимали печень? Ты мелкой хитростью вводишь меня в заблуждение, надеешься уйти живым! Неужели ты думаешь, что я попадусь на твою приманку? Твои попытки обмануть меня — большое преступление. Быстро отдавай печень! Я исцелюсь, а, вспоров тебе живот, заодно покараю тебя за обман.

Опять у зайца дух занялся, и его прошиб такой пот, словно печень вовсе растаяла. Пульс совсем пропал, грудь сдавило, и он подумал: «Кажется, помирать придется». Но тем не менее сказал, усмехнувшись:

— Вы, государь, вникните в мои слова. Ведь если вспороть мне живот, а печени не окажется на месте, ваше здоровье не улучшится. Меня напрасно лишите жизни, и не с кого тогда вам будет взыскивать печень. Раскаетесь, да будет поздно. Не мешало бы как следует подумать.

Дракон, выслушав зайца и видя, что тот даже в лице не переменился, спросил, все еще сомневаясь:

— Может быть, все действительно так, как ты говоришь. Но должен же быть какой-нибудь след там, где выходит печень!

Заяц обрадовался: «Ну, теперь я спасен!» Вслух же сказал:

— Из всех летающих и ползающих тварей у меня, ничтожного, у одного в нижней части тела — три отверстия. Из них одно для того, чтобы вкладывать и вынимать печень.

Дракон разгневался еще больше:

— Твои слова — недостойная хитрость! Разве может быть такое у зверя, будь он летающий или ползающий?!

А заяц твердит свое:

— Поговорим о том, откуда у зайца взялись три отверстия. Небо, раскрывшись, утвердилось первым. Второй была земля. Третьим — появился человек. Четвертыми — десять тысяч вещей, и среди них — звери. Час, когда они появились, называется «мё»[363]. Точно так же звучит и мое прозвище. И если серьезно изучать летающих и ползающих тварей, станет ясно, что заяц — царь зверей и птиц! Цилинь[364], травы не мнущий, ниже зайца. Феникс[365], не клюющий проса, уступает зайцу, наделенному в честь трех светящих — солнца, луны и звезд — тремя отверстиями в нижней части тела. Если, государь, не верите моим словам, можете сами убедиться, осмотрев меня.

Дракон подивился, но приказал стражникам хорошенько осмотреть зайца. Посмотрели — вроде бы и на самом деле так. Но дракон еще сомневался:

— Ты говоришь, что можешь вынуть печень. Значит, ты и обратно ее вкладываешь?

Тут заяц смекнул: «Теперь моя хитрость почти удалась», — и сказал:

— Мы, зайцы, во многом не схожи с другими зверями. Если задумаем зачать, нам достаточно взглянуть на полную луну. Придет время рожать — и детеныши вылезают изо рта. Загляните в старые книги, там про это сказано. Когда мне нужно ввести печень, я делаю это только через рот.

Дракон еще более усомнился:

— Ты уже говорил, что вводишь и выводишь печень. Но ты, быть может, забыл, где твоя печень сейчас? Достань-ка ее поскорей и вылечи меня!

— Я, конечно, вкладываю и вынимаю печень, но на то есть свое время. Каждый месяц с первого по пятнадцатый день я держу ее в себе, вдыхаю эфиры солнца и луны, впитываю светлые и темные испарения. С пятнадцатого по тридцатый день я извлекаю ее вместе со стеблем, мою в яшмовом пруду, полощу в синих водах. Затем прячу ее, чтобы никто не видел, в расщелине скалы, где так густы заросли зеленых сосен и изумрудных бамбуков. Вот потому-то люди говорят, что моя печень — настоящий эликсир. Сейчас — первая декада шестой луны. Когда я встретил черепаху, был конец пятой. Если бы мне толком рассказали о болезни государя, я принес бы печень. Во всем виновата черепаха!

Дракон в сущности был очень доверчив. Он слушал молча и думал: «А вдруг так и есть на самом деле? Вспорешь ему живот, а печени не окажется. Помрет заяц, и все пропало! Уж лучше пусть сходит за печенью», — и приказал развязать зайца и ввести во дворец. Заяц отказывался, но потом, трепеща от страха, вошел. Дракон обратился к нему:

— Уважаемый заяц, не обижайтесь на недавнее недоразумение! — и тут же поднес ему вина, «пьянящего тысячу дней», налитого в чашу из белого нефрита. При этом он трижды попросил зайца не обижаться. Заяц почтительно принял чашу, выпил и поблагодарил.

Тут выступил кто-то из подданных и сказал:

— Я слышал, заяц — хитрая бестия! К тому же еще в старину говорили: «Благородный обманет благородным образом». Не слушайте его вранье, быстрее вынимайте у него печень и лечите свой недуг!

Все посмотрели: то была мелкая рыбешка из судебной палаты. Дракон отозвался без особой радости:

— Почтенный заяц — отшельник, живущий среди гор. Как же может он обмануть меня? Ушли бы вы лучше!

Рыбешка едва-едва сдержала гнев, но — делать нечего — пришлось уйти. Дракон распорядился о пире, и зайца стали потчевать. На блюдах из белого нефрита разложили траву вечной молодости, в чары налили дивное вино, зазвучала неземная музыка, парами закружились в танце красавицы, послышалась мелодия «Пруд Линбо».

Заяц захмелел и подумал: «Если бы можно было лишиться печени и не умереть! Так бы и прожил здесь до самой старости!»

Дракон сказал зайцу:

— Я живу в подводном мире. Вы же — в горах. Вода и суша далеки друг от друга. Сегодняшняя наша встреча была предопределена кармой[366] еще тысячу лет назад. И если вы принесете мне свою печень, я не останусь в долгу! Вы не только будете вознаграждены в будущем, вы с этой самой минуты будете наслаждаться счастьем и богатством. Над этим стоит задуматься.

Заяц едва не расхохотался, но все-таки вида не подал и радостно воскликнул:

— Не беспокойтесь, государь! Я вашей милостью доживу свои дни. Не придумаешь даже, как воздать вам за ваши благодеяния! У меня сейчас нет печени, я не могу даровать жизнь или спасти от смерти и очень сожалею об этом.

Дракон был доволен. После пира он приказал придворным отвести зайца в особые покои отдохнуть.

И вот зайца привели в чертоги с блестящими стенными росписями, с вышитыми шторами на окнах. Все ослепительно сияло, стен не было видно из-за ширм из слюды и жемчужных штор. А когда подали еду, он увидел такие яства, которых нет в мире людей. Но бедняга чувствовал себя так, словно сидел на подушечке для иголок.

«Дракона я, конечно, обманул, однако засиживаться здесь не следует», — решил заяц. И, проведя бессонную ночь, на другой день предложил дракону:

— Вот уже долгое время не проходит болезнь государя. Я хочу отправиться в горы за своей печенью. Примите во внимание мою преданность вам.

Обрадованный дракон тотчас позвал черепаху:

— Не жалея трудов своих, ступай вместе с почтенным зайцем в мир людей.

Черепаха, вобрав голову, выслушала повеление. Дракон же, обратившись к зайцу, просил возвращаться поскорее и одарил двумястами Жемчужинами:

— Это, конечно, пустяки, но сначала вы должны доказать свою преданность.

Заяц почтительно принял дар и простился с драконом. Когда он вышел за ворота, все провожали его и просили поскорее возвращаться. Не вышла провожать зайца лишь рыбешка из судебной палаты.

И вот заяц, взобравшись на спину черепахи, снова пересек бескрайние синие воды и сошел на берег. Тут он подумал: «Вот уж подлинно я — птица, выскользнувшая из силков, тигр, вырвавшийся из западни. Если бы не мое хитроумие, довелось бы мне разве увидеть родные горы и реки?» — и запрыгал от радости.

Черепаха напомнила зайцу:

— Нам надо спешить, думай лучше, как побыстрее вернуться!

Заяц так и покатился со смеху:

— Дура ты! Ну скажи, как можно отделить от внутренностей и вытащить печень? Я просто обманул твое подводное царство своей беспримерной хитростью. Какое мне дело до твоего дракона? Да никакого, как коню до коровы! Ты же, ни за что ни про что обманув меня, привольно живущего в горах, думала выслужиться. Как вспомнишь, какого страху я натерпелся в морском царстве, волосы дыбом встают! Тебя бы надо жизни лишить! Но, приняв во внимание твои труды — все-таки ты возила меня на себе по синим бескрайним волнам, — я отпускаю тебя живой. Убирайся поскорее да скажи своему дряхлому дракону: жизнь и смерть в руках судьбы, и пусть он оставит свои глупые надежды! — И он снова расхохотался. — Всех провел в твоем царстве. Вот уж подлинно, в государстве — пустота!

Заяц шмыгнул в сосновую рощу и был таков. Черепаха вздохнула, безнадежно глядя вслед зайцу: «Я недостаточно преданна государю, вот заяц меня и обманул. Как же теперь быть? — И опять вздохнула: — Несчастные подданные в нашем государстве. Умрет государь. А я, с каким лицом я вернусь и предстану перед государем и подданными? Лучше мне здесь умереть!» — И направилась к скале разбить голову.

Тут кто-то громко ее окликнул:

— Эй, «Архивариус», послушайте старика!

Черепаха обернулась и видит: стоит перед нею отшельник-даос в шляпе и фиолетовом одеянии и с улыбкой говорит:

— Ваша преданность государю удивительна! Я по велению Неба вручаю вам чудесное лекарство. Возвращайтесь поскорее и исцелите государя!

И с этими словами он извлек из рукава лекарство. Черепаха, несказанно обрадованная, дважды поклонилась и разглядела, что это была веточка боярышника ослепительного блеска и необычайно благоухающая. Еще раз поклонилась черепаха и поблагодарила отшельника:

— Учитель, ваше благодеяние потрясет всех в нашем государстве. Позвольте же мне узнать вашу славную фамилию и ваше почтенное имя!

— Я — Хуа То, — ответил отшельник и удалился, легко ступая.